***

                Катюша
У Маши Черепановой арестовали отца. Отца Петра Николаевича на сельском сходе признали «кулацким элементом».
– За что?! – возмутилась мама Маши Аграфена Петровна. – У нас на дворе всего ничего: старая лошадь, корова, три курицы и петух! За это не раскулачивают!
Но Петро Черепанов поднял руку на святое: он стал сомневаться в правильности курса советской власти. Так же думали некоторые жители белорусской деревни Малое Ивкино, но опасались гонений и попридержали языки. А Черепанов не побоялся заступиться за местных богатеев – крепких крестьян Михаила Довгуна и Семёна Семашко. А это уже серьёзно! Шёл 1932 год, год сплошной коллективизации. Чрезвычайные налоговые поборы, борьба с кулачеством подкосили материальное благополучие крестьянских хозяйств. Многие семьи голодали.
Десятого января сельские активисты во главе с милиционером Тимохой Луцом вошли во двор Черепановых, забрали лошадь, корову, плуг и сеялку. В доме перевернули всё вверх дном: искали запрещённую литературу. Но вместо этого унесли последние два мешка муки и пять мешков картошки. Отец Маши не выдержал такого позора и оказал сопротивление. Тимоха применил оружие, пытался арестовать Черепанова, но тот, разбросав обидчиков, раненный в правое плечо, убежал в лес. Больше Маша отца не видела. В середине января 1932 года в райцентре Комаричи состоялся суд над отцом. На суде была только мама. Отца объявили врагом народа и приговорили к пятнадцати годам лагерей.
– Что вы делаете! – заплакала Аграфена Петровна. – Как жить дальше?
– Не скули, Аграфена, – оборвал мать председатель сельского совета Горобец Филипп, проходящий на суде как свидетель, – что вам оставили, тяните потихоньку, доживёте до зелёной травки в огороде. А там уже, дай бог, не пропадёте! А если не хватит – сами виноваты: такую бучу подняли на весь район! Лучше бы сидели, как мышки в норке, и не пищали.
Оставшихся продуктов хватило на три недели. А голодных ртов, кроме мамани, трое: годовалый брат Миша, пятилетняя Людочка и Маша, она самая старшая, ей уже восемь лет. Ещё неделю варили отруби, забивали ими и кипятком урчащие сердито желудки. А потом… потянулись мрачные дни – есть нечего! А за окном снег, стужа, слякоть… В феврале умер братик Миша. Последние дни он уже не вставал с кровати, сосал соску-пустышку и тихонько скулил. Ушёл из жизни малыш тихо и покорно. Мама, сёстры горько поплакали, одели Мишеньку в лучшие одежды, завернули в два одеяла и унесли на сельское кладбище.
В ближайшее воскресенье мама собрала отцовские вещи – тулуп, полушубок, костюм, пару сапог – и ушла на ярмарку в Комаричи. Вернулась поздним вечером при деньгах, с продуктами. Впервые за пять недель они попили молока, наелись вдоволь пшённой каши.
– Дети, продуктов хватит на два дня, а дальше… – мама помолчала и громко заплакала: – Девочки мои, здесь нам нельзя больше оставаться! Иначе на могильник все уйдём вслед за Мишей. Я решила: едим на мою Родину, в Кировскую область. Деньги на дорогу есть. Завтра уходим на железнодорожную станцию Верхмеш.
Маше запомнился этот день. Это был первый день марта. Они молча постояли у своего дома с заколоченными окнами, помахали рукой деревне и отправились в путь. На дорогах, на южных лужайках снега уже не было. Они шли, с трудом вытаскивая ноги из вязкой грязи. На станцию прибыли в десять часов. На вокзале просидели до вечера, пока не подошёл почтовый поезд. Людочка всё время плакала и просила есть:
– Мама, дай корочку хлеба, кушать хочу!
– Потерпи, дочка! Сядем в поезд, сразу покормлю.
Ехали с пересадками четверть суток. Люда уже была без сознания, когда они сошли на станции города Советска. Сестра умерла на третий день в доме мамы на улице Вятской 19.
Мама и Мария проплакали весь день. Ночью их сморил сон. Утром Людочку уложили в гроб и унесли на кладбище. В печальных хлопотах помогли им соседи Авдотья Ивановна, старушка семидесяти лет, и её муж Фёдор Николаевич.
А через два месяца скончалась и мама. Будучи уже взрослой, Маша только тогда поняла, почему умерла милая мама. Она голодала больше всех, отдавая последний кусок, последнюю крошку хлеба своим детям. Маша смутно помнит, как похоронили маму. У неё начался нервный срыв, который свалил её в постель на неделю. Ухаживала за ней тётя Валя, сестра мамы, приехавшая из города Оханска Пермской области. В разгар уральского жаркого лета девочки оказались в новой семье.
Дом Кузнецовых стоял на окраине Оханска. Хозяин дома дядя Вася работал лесничим, имел большое домашнее хозяйство: пасеку, огород, сад.
– Будешь, Манюрка, – сказал дядя Вася Кузнецов, – у нас за дочку. Слушайся и не ленись!
Мане исполнилось уже девять лет, но в школу её не отдали. До школы почти три километра. Как отпустить её одну, города не знает.
– На следующий год запишем тебя в первый класс, – пообещала тётя Валя.
Недалеко от усадьбы Кузнецовых находился Оханский детский дом. Когда не было работы, Манюрка выходила со двора и убегала в сторону детдома. Через щели забора она подолгу наблюдала, как весело и оживлённо протекала жизнь детдомовцев. Особенно её увлекало, когда ребята стройными колоннами проходили мимо неё. Они пели, играли на горнах, звучали команды: «Левой, левой, твёрже шаг!». А пионерские речёвки приводили девочку в восторг. Однажды она не выдержала, ослушалась новых родителей, пристала к пионерскому отряду и ушла в расположение детского дома. И осталась ночевать! Утром пришла тётя Валя, поговорила с воспитателями и решила:
– Если ей хорошо здесь, нравится, пусть живёт в детдоме, мы с мужем не возражаем. И с учёбой вопрос решён!
Быстро пролетели годы учёбы. Сданы экзамены за семь классов. А тут и война началась! Через месяц всех старших девочек детдома определили в ремесленное училище при Югокамском машзаводе. Девочки жили в общежитии на территории завода, в цехах точили корпуса артиллерийских снарядов. Среди своих подруг Мария выделялась независимым и волевым характером. Вскоре она возглавила комсомольскую фронтовую бригаду. Рабочая смена по двенадцать часов. Часто девушки оставались на вторую смену, а это ведь сутки! Очень уставали, но понимали: надо! Это нужно фронту.
Однажды металлическая стружка залетела Марии в глаз. Она побежала в заводской лазарет. Глаз девушке подлечили, металлическую занозу вынули.
– А теперь закройте глаза и отдыхайте! – приказала медсестра, укладывая её на кушетку, и ушла.
Лежит Мария и думает: «Какая чудесная, чистая комната! На окнах цветы, умиротворённая тишина, не слышно шума станков. И работа интересная! Вот бы мне так же работать! Всё бы за это отдала!»
– Тётя Галя, обратилась она к медсестре, – где можно выучиться на медсестру или фельдшера?
– Милая девочка, скажу. В Молотове на Советской улице находится фельдшерско-акушерское училище. Желаю успеха!
Мария вернулась в цех. А вечером подругам она рассказала, какая замечательная работа у медицинских работников:
– Айда, девчонки! Поехали поступать в медучилище! Кто со мной?
Поддержали Марию Тоня Ершова и Света Зырянова. Девушки уехали тайно в Молотов на грузовой машине. Разместились на снарядах, укрывшись брезентом.
В училище удивились:
– Где вы были раньше? На календаре октябрь, экзамены давно закончились, студенты обучаются!
Мария прорвалась к директору училища. Софья Ивановна пошла девочкам навстречу. Начавшаяся война показала в первые месяцы, что медиков не хватает ни в тылу, ни на фронте.
– Сдавайте экзамены, разрешаю вопреки правилам!
Мария сдала все экзамены успешно, подруги провалились, со слезами на глазах простились и уехали на завод.
Заканчивался октябрь 1941-го года. Немецкие войска рвались к Москве. Вся страна сжалась мгновенно, чтобы отразить фашистские полчища. Мария попала на ускоренные курсы фельдшеров – учиться всего год! Родина остро нуждалась в медицинских работниках.
1 августа 1942 года Мария пароходом прибыла в посёлок Чёрмоз Молотовской области и приступила к работе в военном госпитале. Поселилась Мария на улице Тагильской у бабушки Степаниды в маленькой комнате за русской печкой. Это её устраивало. Главное – работа в госпитале. Училась у опытных медицинских сестёр, врачей. Не обошлось без острых углов: там ошиблась, здесь сделала не так. Ничего, всё к лучшему! На ошибках учатся. Понравилась молодая медицинская сестра главному врачу Фёдору Николаевичу:
– Способная девушка, главное, характер есть, далеко пойдёт!
В конце февраля 1943 года остро встал вопрос, как и с кем отправить тяжело раненных бойцов домой: Зуева Владимира на Вологодчину, в деревню Стожары, второго, Волкова Алексея, в город Новосибирск. Выбор пал на Марию Черепанову. Только она справится – единодушно решили все. В медицине разбирается, по жизни волевая, нигде не пропадёт. А дорога дальняя, всё может случиться!
На конном дворе конюх Архип Фомич давал Марии последние указания:
– Смотри, девка, не только за ранеными, но и за конём. Лошадку смирную я тебе подобрал. Береги её и, конечно, раненых. Давай отправляйся с богом!
С собой Мария взяла продукты, карточки, деньги, лекарства и, разумеется, документы. Второго марта выехала из Чёрмоза.
Волков Алёша сидел, прижавшись к облучку, и радовался началу весны и тому, что он едет домой. Зуев Володя лежал на санях, всё время молчал, постанывая на ухабах. Ему было очень тяжело. Десять дней назад Володе отрезали обе ноги по колено, так чёрмозские хирурги попытались приостановить гангрену… Впереди по сторонам раскинулись знаменитые пойменные луга. Лошадка резво бежала по дороге. А вот и Кама. Сегодня надо попасть в деревню Висим, что на добрянской стороне. Первую ночь провели в Добрянке, в гостинице в центре посёлка. Весь следующий день ехали до станции Лёвшино. На окраине её – база Чёрмозского металлургического завода. Здесь их встретили очень хорошо. Был телефонный звонок из дома.
Весь третий день ушёл у Марии, чтобы доставить Волкова до Перми II и посадить на поезд Москва–Новосибирск. Володя Зуев отлёживался в заводской гостинице на Лёвшино. Целую неделю они пробирались на Вологодчину. По вечерам останавливались на ночёвку у местных жителей, очень добрых и жалостливых. Это были простые русские женщины, которым тяжело жилось в военную пору без мужчин. При виде Зуева замирали их сердца. Они согласны были отдать всё, чтобы облегчить страдания молодого вологжанина, кормили и поили его с любовью. А потом уходили в другую комнату, плакали и говорили шёпотом:
– Такой молодой мальчишечка и как война его покалечила! Бедный мальчик, несчастные родители.
На десятый день они подъехали к дому Зуевых в Стожарах. Из ворот выбежала пятнадцатилетняя сестра Зина, обняла брата и поцеловала. За ней прибежала мать:
– Живой, Володенька! – упала на сани и залилась счастливыми слезами.
В семье Зуевых Мария пробыла сутки. Хотела уехать сразу, но её не отпустили родственники юноши:
– Поживи малость, девушка. Коняга устал, и тебе отдых нужен, в баньку сходи, выспись и тогда в путь
Через день девушка сердечно попрощалась с Володей и его родственниками и уехала. Она знала, что через три-четыре дня раненый умрёт, но его родным об этом не сказала: зачем омрачать радость встречи.
Через две недели Катя вернулась в Чёрмоз. Дома главный врач сразу вызвал её к себе, всё расспросил, похвалил за отлично выполненное задание, помолчал и озадаченно сказал:
– Жалко с тобой, Мария, расставаться, но я бессилен что-либо сделать! Пришла повестка из военкомата, ты уезжаешь на фронт. За тебя я спокоен! Ты нигде не пропадёшь!
Черепанову Марию направили в город Новороссийск, в 571-й батальон морской пехоты. Появление молодой девушки в полевом лазарете вызвало оживлённые разговоры среди моряков:
– Девчонка классная, очень красивая, надо срочно с ней познакомиться!
А главный сердцеед Петя Грошев бесцеремонно заявил:
– Никуда не денется, клинья подобью, и будет девочка моя, зуб даю!
Прошла неделя фронтовой жизни. Батальон готовился к серьёзной операции. Многие чувствовали это не только умом и сердцем, но даже и кожей: будет большая мясорубка! Держись, браток! Такие же ощущения возникли даже у новенькой, не нюхавшей пороху Марии Черепановой. Но больше пока её удивляла нескончаемая очередь «больных» морфлотцев. Одни просили порошок от кашля, другие – капли йода, а третьи и вовсе заходили просто познакомиться с новой медсестрой. С такими у Марии короткий разговор:
– Знакомиться не будем! Не на танцах! Если ничего не болит, прошу покинуть медпункт.
– Ну, ты, девка, братву не обижай!
– Я и не думаю. Если вы все братья, то я вам сестра! Между вами и мною могут быть только уставные отношения, и всё! Это понятно? А остальное выкинь из своей головы. Война кончится – тогда и о любви поговорим.
На вечерней линейке комиссар батальона Савин сделал морякам серьёзное предупреждение:
– К нам прибыла санинструктор Черепанова Мария. Наблюдается среди вас непонятный ажиотаж. Без надобности вам в лазарете делать нечего! Оставьте Черепанову в покое! Она такой же боец, как и вы, а посему отношения сугубо деловые!
После комиссара слово взял старшина Трофимов:
– Я своим корешам говорю: «Медсестра – это наша Катюша», а они только лыбятся, но я это заявляю вполне серьёзно!
– Какая она Катюша! Мария, Машенька, – зашумел Грошев. – Оставить разговоры в строю! Старшина Трофимов, продолжайте.
– Я и продолжаю. Для нас всех наша медсестра как та Катюша…
– Какая ещё Катюша? Заблудился Петро, не в ту бухту причалил! – засмеялись моряки.
– Темнота и глупость в ваших головах! Вспомните, как в песне это звучит: «Пусть он землю бережёт родную» – это про нас, «а любовь Катюша сбережёт» – это про Марию.
Кто-то из десантников засмеялся, а кто-то и задумался. Марию этот разговор не смутил, она вышла из строя и выпалила:
– Хоть горшком меня зовите, только в печь не ставьте!
Многие засмеялись. Но команда комиссара: «Разговорчики в строю!» заставила моряков подтянуться и замолчать. Так с лёгкой руки старшины Трофимова десантники стали ласково звать Марию Катюшей.
Боевое крещение Мария Черепанова приняла на крымском берегу. Ноябрьской холодной ночью десантники высадились под скальным крутым берегом. Двадцать часов держались моряки на пятачке, зарывшись по уши в землю, пока не подошла подмога. Двести смелых, сильных, молодых парней погибли в бою за маленький клочок земли, столько же было ранено. За отличную работу в полевых условиях, в пекле ожесточённого боя, Марии объявили благодарность от командира батальона Кулагина Ивана Ефремовича.
Первое ранение Мария получила в лимане под городом Николаевым. Когда планировалась операция по спасению порта Николаева, то Марию уверенно включили в ударную группу:
– Надёжный боец, не подведёт.
 Десантники под руководством старшего лейтенанта Ольшанского на семи рыбацких лодках углубились в Бугский лиман. С ними отправились двенадцать опытных минёров. Дул резкий северный встречный ветер. На лодки накатывались мощные волны, обдавая героев холодной мокрой капелью. Немцы непрерывно били ракетами по лиману.
Бесшумно сняли часовых на берегу и подобрались к намеченной цели. Перед ними на железнодорожных путях стояло одиннадцать вагонов с взрывчаткой. Минёры быстро принялись за разминирование. Когда немцы спохватились и узнали, что у них в тылу со стороны моря русские, было поздно, дело сделано. Прогремели мощнейшие взрывы на путях, чёрные тучи поползли по небу и укрыли от немцев храбрых моряков. Через два дня подошли морпехи 384-го батальона. Двенадцать ольшанцев оказались в живых. Мария была ранена в руку, но продолжала перевязывать бойцов и стрелять по фашистам из автомата. Подоспевшие на помощь десантники насчитали вокруг окопов семьсот убитых немцев. В госпиталь Мария не поехала, сама себя лечила. Так появились у Черепановой первые награды: за Крым – орден Отечественной войны, за Бугский лиман – орден Красной Звезды.
После Николаева Мария со своими боевыми друзьями совершила затяжной прыжок по Дунаю до города Будапешта. Там она потеряла многих своих лучших товарищей, а сама была на краю смерти. После мощного взрыва моряки оказались в ледяной воде. Марию серьёзно ранило. Пуля прошла рядом с сердцем и попала в плечевую артерию. Истекая кровью, скрипя зубами от боли, она сумела перевязать себя и пятнадцать бойцов. Силы уходили из её тела стремительно, надвигалась болезненная тьма. Мария, понимая, что долго в воде не продержаться, уцепилась за сук дерева и привязала себя к нему ремнями. Дело дошло до того, что она, комсомолка, вспомнила даже Всевышнего:
– Господи, помоги мне! Я такая молодая, жизни ещё не видела, не хочу умирать! – и потеряла сознание. Урывками она приходила в себя, слышала крики и стоны моряков, но была бессильна.
Марию спасли, увезли в госпиталь, где ей сделали две сложнейшие операции с переливанием крови. Главный хирург Владимир Зеленский даже отдал девушке свою кровь. И Мария пошла на поправку. …А через месяц Мария сбежала из госпиталя! На попутных судах догнала свой батальон у города Вены. Вот что рассказала Мария Петровна о том, как она со своими ребятами освобождала столицу Австрии:
«За пять дней боёв наши войска освободили центральную часть Вены, Северный, Восточный и Южный вокзалы. Фашисты отошли на левый берег Дуная, взорвав все мосты. Все, кроме одного, самого главного, Имперского. Но он бы заминирован и мог взлететь на воздух в любую минуту. Его надо было спасти любой ценой. В ночь с 12 на 13 апреля сапёры на катерах Дунайской флотилии ночью пробрались к мосту. Вокруг горели дома, ярко освещая Имперский мост. За несколько часов сапёры обезвредили двадцать ящиков взрывчатки. Мост был спасён. С рассветом под ураганным огнём фрицев наши танки прорвались через мост. Сопротивление фашистов было сломлено. Вечером 13 апреля 1945 года Вена была освобождена».
День 14 апреля выдался солнечным и тёплым. Парки и бульвары покрылись нежной зелёной листвой. Улицы заполнились народом. Многие радовались, что война уходит из города. Кто-то из моряков принёс трофейный аккордеон. Пётр Грошев взял инструмент, пробежался по клавишам, и полилась плавная чарующая мелодия вальса «Дунайские волны». Появились танцующие пары. Моряки весь вечер танцевали с Марией. На тротуарах собрались жители Вены. Улыбались, с любопытством разглядывая «русских медведей». Ничего особенного! Люди как люди. Простые добрые молодые парни, к венцам относятся вежливо и корректно. Перед уходом моряки спели «Катюшу», а затем ещё раз на бис, по просьбе местных жителей.
Комиссар Савин подошёл к Марии и преподнёс ей огромную охапку цветов белой сирени, и громко сказал:
– Удачи вам, сержант Черепанова! – и, наклонившись, шёпотом: Мы тебя любим, Катюша!
А через неделю батальон получил приказ немедленно выехать в Берлин.

*     *     *
Город Берлин, 28 апреля. Военная операция в столице третьего рейха вступила в решающую фазу. Немцы из последних сил держались за центр города – рейхстаг и тюрьму Моабит, окружённую с трёх сторон глубокими бетонированными каналами. На окраинах вовсю хозяйничали наши части, добивая едва тлеющие очаги сопротивления. Морпехи сходу пересели в полуглиссеры и по каналам двинулись к центру Берлина. Марию Черепанову откомандировали в военный госпиталь. Она со своими новыми подругами сутками выхаживала раненных бойцов.
События в осаждённом городе развивались стремительно: 30 апреля пал рейхстаг, 2 мая – капитуляция берлинского гарнизона, ещё несколько суток скоротечных боёв с фашистами, засевшими в глубоких подвалах и не подчинившимися приказам немецких генералов. Поток раненных в боях уменьшился, и Мария вернулась в свой батальон 8 мая. Старшина Трофимов позвал к себе девушку:
– Катюша, я для тебя приготовил номер люкс. В нём всё есть: туалет, кровать два метра, а бельё, не поверишь, белоснежное и накрахмаленное. Иди отдыхай, Катя!
Она поднялась на третий этаж, зашла в номер и ахнула. Внутренний облик номера действительно был хорош! Столько месяцев, и не только месяцев, а лет без удобств, а тут два зеркала, просторная кровать, отличная мебель, чистое, хрустящее в руках бельё!
Мария долго блаженствовала в ванной, а потом улеглась на кровать, закуталась в накрахмаленные простыни… и мгновенно уснула.
Рано утром, на рассвете, вдруг застучали автоматы, послышался глухой топот ног, возбуждённые крики людей. Мария вскочила, мгновенно оделась, на одно плечо закинула автомат, с которым она не расставалась третий год, на другое сумку с гранатами-лимонками и выбежала на улицу. Её боевые друзья, братишки, во всю радостно кричали: «Победа! Победа!» и запускали автоматные очереди в голубое небо. К ней подбежал Петя Грошев:
– Катюха, победа! Войне конец! Дай я тебя обниму и поцелую! Какой праздник души моей, твоей, наших братьев, дорогая моя сестричка!
Весь день Катюша провела со своими однополчанами. Многочисленные яркие встречи со знакомыми и незнакомыми людьми, слёзы, объятия, поцелуи и в конце обязательно заздравная чарка из фронтовой фляжки! Прошли Бранденбургские ворота, обошли поверженный рейхстаг и расписались на выщербленных стенах. Мария гордо вывела: «Мария Петровна, санинструктор… – немного подумала и добавила:– …Катюша, 571-й батальон». Празднование победы продолжалось до глубокой ночи.
Два месяца прослужила ещё Черепанова в Берлине, а потом демобилизация – и домой, в город Чёрмоз. Почти весь батальон пришёл проводить любимицу Катю. Подъехал сам командир батальона Кулагин И.Е. и привёз с собой духовой оркестр. Прозвучала трогательная мелодия «Прощание Славянки», а после – сюрприз! Оркестр заиграл задушевную песню «Катюша», её моряки спели вдохновенно и слаженно.
Последние напутствия, слова, поцелуи и обильные слёзы Марии. Так она ещё никогда не плакала! Слёзы лились рекой, а на душе светло, радостно, с перчинкой печали: где ещё она увидит своих боевых братьев? Она, санинструктор Катюша из десантного батальона!
Черепанова уехала в Чёрмоз. Этот город стал для неё жизненным причалом. Там появилась семья, любимый муж на всю жизнь, дети и внуки. Она давно уже на пенсии, а в прошлом заслуженный врач и просто хороший человек. В последние годы здоровье стало пошаливать. Началось общение с врачами, поездки в санаторий. Но характер не изменился, Мария Петровна по-прежнему стойкая, решительная, волевая.
Однажды вечером на курорте Усть-Качка Мария пришла с соседками по палате на вечер отдыха. Кружились в вальсе, а после перешли на танго и фокстрот. К ней, слегка пошатываясь, подошёл мужчина лет семидесяти пяти. «Наш брат, ветеран, участник войны, – определила Черепанова, – на лацкане пиджака колодка для орденов…»
– Позвольте пригасить вас на танец!
– Извините, не могу, я устала!
– Нос кверху задрала, гордячка! Не желаешь с бывшим солдатом покружить вальс!
– Я вам русским языком сказала – нет! Отстаньте!
– Все женщины-фронтовички только на словах в боях сражались! А не вы ли в землянках любовь крутили с командирами, вертихвостки!
Этого Мария стерпеть не смогла. Она сняла с ноги лёгкую туфлю и отстегала ветерана-грубияна. Он, возмущённый такой наглостью «мадемуазель», помчался жаловаться главному врачу с криками:
– Дешёвка! Так оскорбить меня, ветерана, фронтовика!
Состоявшийся нелицеприятный разговор в кабинете главного врача расставил всё по местам. А когда ветеран узнал, где служила Мария и какой путь прошла с боями, он сначала замолчал, потом низко поклонился ей в ноги:
– Простите, Мария Петровна! Хмель зашёл в мою дурную голову! Беру свои слова обратно! И это же скажу на следующем вечере всем танцующим.
– Согласна! – ответила Мария. – Конфликт исчерпан! На этом мы и поладим!
Позднее соседки по палате ей откровенно сказали:
– Мария, не знали мы, что ты такая отчаянная и гордая!
– Вы правы, мои подружки! С детских лет и до седых волос я именно такая. Ничего не поделаешь: жизнь у меня, девочки, была страшно тяжёлая, а на фронте – смертельная и боевая. Это она, эта сложная, непредсказуемая жизнь, заставила меня быть волевой, упрямой, гордой. И главному научила: только вперёд, преодолевая всё! Этим и жила, и буду жить!
Апрель 2010 г.