Модератор

Он проснулся рано. Да и не спал вовсе, а  находился в кошмарном полудрёме, крепко сжав веки,  в попытке уснуть, забыться,  беспокойно ворочался  на диване, то подминая под голову подушку, то сдвигая её из-под головы. Где-то ближе к рассвету, понимая о приближении часа подъёма, с обидой, находясь в пред истеричном состоянии, готовый сорваться и сам до конца не понимая на что,  с нервозностью отбросил подушку в начинающую уже редеть, пронизываемую ещё слабыми, но постепенно набирающими силу лучами восходящего солнца, темноту, скрывавшую всю ночь от него убогое убранство снимаемой им у одинокой старушки, за очень малые деньги, комнаты.
Тут же до его слуха донёсся мягкий глухой шлепок о стену, лёгкое шуршание по ней и снова шлепок о что-то большое и гулко звучащее. За шлепками мгновенно пронеслось два мало понятных стука, звонких и бодрых, как-будто их произвёл бравый солдат, сделав два строевых шага, выходя из строя. Через секунду послышался звон битого стекла и дрожь пробежала по полу, к дивану, через ножки которого проникла во всё тело дивана, последний незамедлительно передал её телу лежащему на нём. Лежащее тело несколько раз дёрнуло судорогой, встряхнув мозг в голове, словно жидкость в шейкере (смесителе), вызвав в нём смешение мыслей и чувств, создав однородную массу, заполнившую каждую клеточку мозга, устойчивую, вязкую массу страха за содеянное.
- Твою мать! Комод! Ваза! Бабка! Убьёт карга старая!
Вы совершенно правильно поняли. У стены стоял старенький комод, а на нём старенькая бабкина ваза, давно потерявшая первозданный блеск, приобретшая матовый оттенок за долгие годы неудачной, по сути своей, жизни и бесконечных переживаний. И как не сменить праздничный блеск на матовость, если каждое её падение, не по своей вине, крылось матом и, если ей удавалось выжить, что, несомненно, верно было до описываемых  событий, она покрывалась ещё более раздражённым матом, однако, с уже менее сильными и напористыми выражениями, уставшего от подборки оскорбительных, унизительных слов из своих скудных запасов, обидчика. Как правило, все истории с падениями заканчивались обессиленным не то сочувствующим, не то просящее-молящим:
- Когда ж ты разобьёшься, сучка…
Так и стояла она в различных местах, следуя верной спутницей за всеми перемещениями по необъятным просторам страны своей владелицы, принимая на и в себя любимые прихоти,  от презервативов до шампанского и мочеиспускания, всех  бывших хахалей бабки, в последствии, и постояльцев. И, наконец, свершилось то, что отозвалось в её истерзанном сердце звонким эхом дребезжащих, разлетающихся мелких осколков хрупкой натуры вазы, звенящей радостью освобождения её души из объятий жестокой судьбы. То была её радость, но никак не лежащего на диване.
Немного о нём. По иронии судьбы его имя соответствовало его характеру, мыслям, образу жизни, работе – Модер. Он был тормозом во всём, кроме рвения выслужиться перед кем угодно, лишь бы то была власть, не зависимо от того видит она его или нет,  и таким своим качеством очень устраивал руководителя службы модерации одного из сайтов Интернета. Сослуживцы так и прозвали его, общаясь между собой – Тормоз, от чего внешне улыбаясь, но, скрывая внутри себя обиду на всех, он пристрастился к мелким пакостям, которые применял исподтишка, в моменты недосягаемости возмездия за них, чему очень радовался, шкодливо потирая ладошки. В общем-то, более Модер и не был ни к чему пригоден, от того и держался за работу, приносящую не очень большие деньги, однако, позволяющую ублажать свои амбиции, наслаждаться могуществом власти над мыслями посетителей сайта, кромсая и изменяя их на своё усмотрение, гордясь величием своего ума.
Посетители сайта, по началу, восприняли деяния Модера болезненно, пытались образумить его, кто уговорами и увещеваниями, кто угрозами и проклятиями. Ничто не помогало. Противостояние длилось не особенно долго, так как почти все поняли, с кем пытаются договориться и, не зная имени и прозвища шкодника, пришли к общей мысли, что не стоит на него обижаться, ибо грех обижаться на слабоумных, да и бестолку, и лишь иронично отзывались, перекликаясь между собой, об очередной выходке «творца разума». Невольно в их головах возникали мысли, что модер, какой-то тормоз. Если бы они знали, на сколько их мысли совпадали с действительностью!
Вернёмся к тому, кто в комнате столь недружелюбно встретил рассвет, расправившись с подушкой и вазой. Можем смело называть его по имени, желающие могут называть по прозвищу.
Послав проклятья вазе и её проматери, Модер впустил в свою душу извечную подругу – обиду, обиду на всех и вся. Обида, успокаивая, приласкала душу на своей груди, пообещав воздать всем по заслугам. Бабке за её старость и невозможность завязаться с ней на интимные отношения, чтобы совсем не платить за комнату. Комнате, за её малые размеры, убогость и нищету обстановки. Подушке, за бессонно прожитую ночь,  не достаточную мягкость и слёжанность пуха, который лень взбивать. Вазе, за её подлый поступок. По поводу оного Модеру ещё придётся объясняться со старушкой, и не факт, что претензии старушки не потянут за собой из его карманов содержимое, итак не способное обеспечить  владельцу карманов лишней банки пива и вяленой воблы к ней.
Чуть успокоившись, он встал. Хотел было позавтракать и идти на работу. Но что-то ещё его донимало, беспокоило. Он не мог понять что, пока не увидел, как лучи света, пробившись через застарелые дырки занавесок, не спеша, двигаясь по стене вверх, осветили ярким ореолом божественного свечения два портрета, вырезанных из газеты и прилепленных к стене скотчем. Портреты символизировали власть страны, в которой проживал на данный момент Модер, президентскую и премьерскую. Строгие взгляды власти заставили его подтянуть живот и выразить положением тела, в полупоклоне  с поцелуем в губы каждого, изображённого на газетной бумаге, особенную преданность, почитание и уважение. Затем он, приблизительно определив, где находится Восток, постелил на пол небольшое, потрёпанное, потёртое махровое полотенце, опустился на колени, прогудел что-то, периодически кланяясь и прилипая на несколько мгновений лбом к полу. Встал, перебросил полотенце через плечо, задумался, повернулся к окну, распахнул шторы и, глядя в небо перекрестился. Снова задумался, повернулся к стене помолился, как сумел, часто, мелко кланяясь. Новая мысль озарила его, по окончании предыдущих. Махнув рукой, была не была, нашёл целлофановый пакет, засунул в него руку и, тряся ей, словно перебирая что-то, прочитал мантры, естественно, какие смог придумать.
С чувством исполненного гражданского долга перед властью, призвавшей всех быть толерантными друг к другу, но не особо придерживающейся сама своих призывов, Модер облегчённо вздохнул, а жизнь то налаживается! Впереди его ждала работа. Не очень любимая, но позволявшая ему чувствовать себя той искоркой, той частичкой власти и, если, не сжигать на костре, то, хотя бы, безнаказанно для себя, обжигать инакомыслящих или просто умных, сомневающихся. 

P.S: Не все модераторы такие, просто этот, описанный мной, особенный - Тормоз! :)