Гл. 3 Религия бюрократии

33. Религия бюрократии

33.1. Корни непроходимого леса параграфов и инструкций, существующего сегодня в России, таятся в Петровском времени. Именно с Петра I начался в России вселенский бюрократический бум,  создавший целый аморфный уродливый пласт чиновничьих взаимоотношений, неконтролируемый и неуничтожимый (подобно нефтяным пятнам на дне Мексиканского залива), живущий по своим законам, препятствующий развитию любого живого дела в России. Чиновник диктует в России жизни свои правила, облагая нас обязательной данью, словно наложенной извне невидимым поработителем. 
Петровское законодательство охватывало и регламентировало (во всяком случае, Петр себе такую задачу ставил) все сферы жизни подданных, начиная от их внешнего вида – фасона платья и ношения бород - до работы коллегий, отвечающих за работу тех или иных отраслей по стране в целом. Тогдашнее шведское государственное устройство, которое после победы в Северной войне Петр взял себе за образец, отличалось четкой регламентацией обязанностей каждого чиновника, специализацией в своей определенной сфере учреждений, коллегиальностью управления, единым штатным расписанием и жалованием. Указ от 28.04.1718 года гласил: «Всем коллегиям надлежит ныне на основании шведского устава сочинять во всех делах и порядках по пунктам, а которым в шведском регламенте неудобны, или с ситуацией сего государства несходны и оныя ставить по своему разсуждению».
Русские государственные Приказы до Петра представляли средневековый аппарат управления страной со смешением функций и обязанностей чиновников. Почти все приказы занимались судебными и финансовыми вопросами. Недаром глав приказов именовали судьями. Основу основ петровской государственной системы составили 3 финансовые коллегии: Каммер-коллегия, отвечающая за приход денег всей страны и планирующая статьи доходов, Штат-контор-коллегия,  регулирующая финансирование всех статей бюджета, и Ревизион-коллегия, контролирующая оборот денежных средств. Это существенно сократило пересортицу в обязанностях прежних Приказов, когда Приказ нередко сам назначал размер средств, собираемых с населения, сам тратил и сам же себя и контролировал.
 Юстиц – коллегия отобрала судебные функции у многих старых Приказов, централизовав и унифицировав их в главном органе юстиции. Правда после, по мере уточнения ее обязанностей, из-под ее юрисдикции вышли купцы и ремесленники, работные, прикрепленные к фабрикам и заводам, они отошли в ведение Берг- Мануфактур-коллегий, а также главного Магистрата, также военные отошли  в ведение Военной и Адмиралтейской коллегий, священнослужители – Синоду, словом средневековая феодальная жизнь России с ее резко сословным разделением населения, взяла верх над Петровскими нововведениями, размывая их централизующую и унифицирующую направленность.
В противовес существовавшей до Петра средневековой системе управления приказов 12.12.1718 года был принят документ, озаглавленный «Реестр коллегиям. О должности, что в которой управляти  надлежит». Документ содержал перечень основных коллегий, приходящих на место Приказов. Они составили костяк будущей системы государственного управления хозяйством. Вот их список: «1. Чужестранных дел (что ныне Посольский приказ. Всякия иностранныя и посольския дела и пересылка со всеми окрестными государствы и приезды послов и посланников и приезды курьеров и других иноземцев; 2. Камор (или казенных сборов. Всякое расположение и ведение доходов денежных всего государства; 3. Юстиция (то есть расправа гражданских дел). Судныя и разыскныя дела; в той же коллегии в ведении и поместный приказ; 4. Ревизион. Счет всех государственных приходов и расходов; 5. Воинской. Армия и гарнизоны и все воинския дела, которые были ведомы в Военном приказе и которыя прилучаются во всем государстве; 6. Адмиралтейской. Флот со всеми морскими воинскими служители, к тому принадлежащими морскими  делами и управлении; 7. Коммерц. Смотреть над всеми торгами и торговыми действиями; 8. Штатс-контор (казенный дом). Ведение всех государственных расходов; 9. Берг и Мануфактур. Рудокопные заводы и все прочия ремесла и рукоделия, и заводы оных и размножение, притом же и артилерия».
Знаменитое здание Двенадцати коллегий было разбито на 12 секторов от Невы. 1. Аудиенц-камора» (зал торжественных приемов); 2. Сенат, 3. Коллегия иностранных дел, 4. Военная, 5. Адмиралтейская, 6. Юстиц-, 7. Камер-и Штатс-контор-,8. Коммерц-, 9. Берг-, 10. Мануфактур-коллегия, 11. Главный магистрат, 12. Синод.
Состав коллегий при жизни Петра все время менялся. В 1721 году был создан Синод – духовная коллегия, он не подчинялся Сенату. В 1722 году из состава Берг-Мануфактур – коллегии была выделена Мануфактур-коллегия. Для управления Украиной была создана Малороссийская коллегия в Глухове. Для лучшего управления на местах Вотчинную контору Юстиц-коллегии сделали отдельной Вотчинной  Коллегией. Ревизион- и Штатс-контор-коллегии были лишены статуса центральных учреждений, став подразделениями Сената. Всего к 1723 году осталось 10 коллегий. Эти 10 коллегий, по мысли Петра, должны были стать основой «умной» бюрократической машины, которая сама бы принимала законы и отправляла течение дел в соответствии с ними. Жизнь распорядилась по-своему, превратив их со временем в бюрократических монстров.
По аналогии с учреждениями Швеции отечественным коллегиям также требовались собственные регламенты.  Все шведские учреждения создавались в единообразном порядке. Стандарт выдвигал единые требования к работе учреждений: времени присутствия, оплаты труда, формы движения бумаг, количеству служащих, расположению рабочих мест и т.д.
Но Петру этого было мало, он пошел дальше, создав генеральный регламент (1719-1724 г.г.), т.е. регламент регламентов, «песнь песней» бюрократической мысли. На основании его каждое учреждение, взяв оный за образец, должно было составить собственный регламент, уточняя в нем свои особенности. Еще был отдельный документ, именуемый «Должность», входящий в регламент каждой коллегии, где содержался перечень обязанностей каждого чиновника. Когда читаешь про это обилие регламентов и инструкций, думаешь, а читал ли все это кто-нибудь из тех, кто там работал? Нужны ли они были для самой работы? И была ли нужда в таком их множестве? Не стало ли оно самоцелью взамен необходимости? Игрушкой, которой заигрался увлекающийся царь?
Следуя своим принципам, Петр хотел, чтоб работники учреждений не просто читали свои должностные инструкции (Должности и Регламенты), но и исполняли бы их, как воинский устав. Не будем забывать,  что Петр решил в начале гражданских реформ действовать со штатскими по военному принципу. Приказы вышестоящих не обсуждаются и должны беспрекословно исполняться подчиненными, которые, в свою очередь, не должны особенно задумываться об их конечной цели. Указ Петра от 10.04.1716 года гласил: «Господа Сенат! Посылаю вам книгу Воинский устаф (который зачат в Петербурхе и ныне совершен), которой велите напечатать число немалое…. И понеже оной хотя основанием воинских людей, аднакож касается  и до всех правителей земских  (как из оного сами усмотрите), того для, когда напечатают, то разошлите по препорции… также и по губерниям и канцеляриям, дабы невежеством никто не отговаривался».
Т.е. по сути, воинский устав отныне был обязателен к исполнению, как для военных, так и для штатских чиновников.
25.10.1723 года Сенат никак не мог решить, как поступать с теми, кто подает ложные челобитные. В журнале, который велся на заседаниях, есть запись как царь Петр разрешил сомнения сенаторов: «Его величество изволил разсуждать, что о том надлежит чинить, как в военном артикуле предложено о том, которые бъют на военный суд в неправом вершении и для того о том указы выписать и рассмотреть».
Иллюстрацией военного отношения Петра к делам сугубо гражданским служит Указ от 20.01.1724 г: «Понеже в указе Его императорского величества за собственною его величества рукою написано: прибавить в прокурорскую должность, чтоб регламенты хранились так крепко во всем, как воинский регламент и смотреть того накрепко за всеми члены и подчиненными, и чтоб выбрав из регламента, читать так, как солдатам и матросам читают, того ради правительствующий Сенат приказали о вышеписанным во все коллегии и канцелярии, в губернии и провинции послать его величества указы, чтоб как члены о своей должности, так и канцелярские служители о содержании всяких дел и писем, выписав из Генерального регламента, читали, как то чинится  для всегдашнего выразумления в должности солдатской чтением и ведением их воинских артикулов, дабы впредь неведением не отговаривались и того за ними смотреть прокурорам , чего ради в дополнение их инструкций , послать к ним указы ж». Здесь как нельзя более выпукло демонстрируется убежденность Петра, что порядком, дисциплиной (а какая может быть дисциплина лучше воинской?), можно добиться благоденствия и преуспеяния в обществе, не меняя при этом его деструктивной, авторитарной основы.
В феврале 1723 года Петр распорядился за прогул у штатских вычитать, как у военных, а в октябре 1723 года приступил к созданию специального Уложения о наказаниях, разделив преступления на государственные и частные (партикулярные). Немало там было статей, каравших смертной казнью за преступления по должности. В этом нет  ничего удивительного, ибо нарушители должностных инструкций были, по мнению Петра, вероотступники, от провозглашенного им в стране бюрократического культа, еретики, и он поступал с ними, как верховный инквизитор своей религии, т.е. приговаривал к смерти.
Петр создал при жизни целый культ бюрократического учреждения, имеющий для него почти религиозную подоплеку. Вот что гласит пункт 5-й Главы 6-й Генерального регламента Петра:
«При сем каждой член по  своей  присяге  и  должности  обязан,  пока  о  котором  деле рассуждают,  мнение  свое  свободно  и  явственно  объявлять,  по правому своему разумению и совести,  невзирая на персону, так как в том пред его величеством и пред самим Богом ответ дать может».
Т.е. заседания в Сенате чиновников приравнивались Петром к некому священнодействию, а сами чиновники – к жрецам, отправляющим некий сакральный мистический культ. Делалось это, разумеется, из благих побуждений – государственной пользы ради. В специальной экспликации Петр дает объяснение, почему он приравнивает преступления по должности, т.е. взяточничество, к государственным преступлениям:
«4. Экспликация на пункт за государственные преступления, чего ради тяжелее положен.
Когда кто в своем звании погрешит, то беду нанесет всему государству, яко следует. Когда судья страсти ради какой или похлебства, а особливо когда лакомства ради погрешит, тогда первое станет всю коллегию тщатся в свой фарватер сводить, опасаясь от них извета. И, увидев то, подчиненные в такой роспуск впадут, понеже страха начальничья бояться весьма не станут для того, понеже начальнику страстному уже наказывать подчиненных нельзя, ибо когда лишь только примется за виноватого, то оной смело станет неправду свою покрывать выговорками непотребными, дая очами знать, а иной и на ухо шепнет или через друга прикажет, что есть ли не поманит ему, то он доведет на него. Тогда судья, яко невольник, принужден прикрывать, молчать, пропускать. Что же из сего последует?»
И дальше идет описание сегодняшней действительности, которой живет Россия, где 300 лет назад стартовали Петровские реформы, призванные бороться с этой самой действительностью:
«Не ино что, только подчиненных распустное житье, безстрашие, людям разорение еще горше, протчим судьям соблазн, понеже видя другова, неправдою богатящегося и ничего за то наказания не не имущаго, реткой  кто не прельститца И тако по малу все в безстрашие придут, людей в государстве разорят, Божий гнев подвогнут, и тако, паче партикулярной измены, может быть государству не точие бедство, но и конечное падение».
Просто удивительно, как, страшась и даже рисуя себе в деталях картину возможного разорения России, Петр, как правитель, сделал все, чтобы привести ее к этому состоянию!
Петр считал, что за взятки следует судить, как за измену родине, и даже еще суровей: «Того ради надлежит в винах звания своего волею и ведением преступивших так наказывать, яко бы кто в самой должность свою преступил, или как самого изменника, понеже сие преступление вяще измены, ибо о измене узнав, остерегутца, а от сей не всякой остережется, но может зело глатко под кровлею долго течение свое иметь и зло конце получить», - читаем мы далее. 
И все-таки, именно бюрократический культ – самое тяжелое и неисправимое наследие деятельности Петра, которым он «одарил» Россию, и который, по замыслу своего создателя, был направлен именно на искоренение взяток в России. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись. Последствия бюрократического бума, начатого Петром,  бесчисленны и многогранны, как океан. Их Россия не может изжить по сей день, тормозя в себе все, что только могло бы быть в ней прогрессивного. Начиная с внедрения изобретений и кончая строительством зданий. Культ параграфа, должностной инструкции, являясь хроническим и неизлечимым источником для взяточничества, делающим невозможным на русской земле никакое здравое начинание, - одно из самых необратимых и злейших последствий  реформ Петра, откинувших Россию  в развитии от других стран, быть может, подальше, чем татаро-монгольское иго. Делалось это исключительно из лучших побуждений - заботы о благе России, как его понимал сам Невский переустроитель.  Двести лет существования «Табели  о рангах», этой «песни песней» бюрократической мысли Петра, ввела Россию в неизбывный ступор и стагнацию общественной жизни, приведший  ее в ХХ веке к невиданному расколу общества, закончившемуся красным террором и немыслимыми  в другой стране людскими и материальными потерями. Те, в свою очередь, были  обусловлены не внешними (т.е. войнами, стихийными бедствиями), но внутренними причинами.
Петр объяснял в своей экспликации, каких последствий для страны он страшился, ежели будет попустительство взяточникам и казнокрадам, коим он желал воспротивиться, устанавливая новый порядок дел на Руси, управляемый отныне регламентами и ведомственными инструкциями:
«Что же из сего последует? Не ино, что только подчиненных распутное жилье, безстрашие, людям разорение еще горше, протчим судьям соблазн,  понеже видя другова неправдою богатящегося и ничего за то наказания не имущаго, реткой кто не прелститца. И тако по малу все в безстрашие придут, людей в государстве разорят, божий гнев подвогнут, и тако, паче партикулярной измены, может быть государству не точие бедство, но и конечное падение».
Удивительно ли, что именно к этому и пришла Россия через 300 лет, от чего предостерегал подданных в своем «обучающем законодательстве»  Петр?
О бюрократии в России прекрасно сказал Евг. Анисимов в своей книге «Время Петровских реформ», в главе «Осуществление государственной мечты».  Пожалуй, лучше и не скажешь: «Достойно примечания, что после смерти Петра некоторые государственные деятели с тоской вспоминали «золотые времена» приказов, и знаменитая «московская волокита» представлялась простой, как огурец, по сравнению с чудищем бюрократии, рожденным петровскими государственными реформами.
Само по себе создание бюрократической машины, пришедшей на смену системе средневекового управления, в основе которого лежал обычай, - естественный процесс. Бюрократия  - необходимый элемент структуры государств нового времени. Однако в условиях российского самодержавия, когда ничем и никем не ограниченная воля монарха – единственный источник права, когда чиновник не ответственен ни перед кем, кроме своего начальника, создание бюрократической машины стало и «своеобразной бюрократической революцией», в ходе которой был запущен вечный двигатель бюрократии. С петровских времен он начал работать по присущим ему внутренним законам, ради конечной цели – упрочения своего положения – мобильно и гибко откликаясь на изменения жизни. Все эти черты созданной петровским режимом бюрократии позволили ей успешно функционировать вне зависимости от того, какой конкретно властитель сидел на троне – умный или глупый, деловой или бездеятельный. Многие из этих черт и принципов сделали сплоченной касту бюрократов неуязвимой и до сего дня».
От себя добавлю, что крепость бюрократии, ее неуязвимость и живучесть, коренится в отсутствии правового поля в России, говоря проще, отсутствия закона. Жизнь и деловая активность у нас строится не на правовых нормах, а на понятиях, корнями своими уходящими в общинный уклад крестьянской жизни. Ведь чиновник держится за абсурдные бюрократические правила, регламенты и инструкции не потому, что они для него единственная разумная основа жизни, а потому что для него, привязанного к своему министерству или ведомству, других правил в правовом вакууме русской жизни просто не существует. Пускай в других ведомствах свои инструкции, прямо противоречащие тем, которыми руководствуется он, для него игра по своим правилам – единственная возможность заработка, ибо, где бюрократические подведомственные акты, там и взятки. Зачем чиновнику единый закон, заставляющий играть всех по одним и тем же правилам? Ему тогда просто не за чем будет ходить на работу. Это только выбивает почву у него из-под ног, он лишается возможности  диктовать свои законы во вверенной ему сфере деятельности.  Это его власть, за которую он будет стоять на смерть. Потому чиновник – всегдашний стойкий противник наведения порядка в стране, ибо, если у нас будут единые правила, исчезнет большее равенство среди равных, т.е. все станут равны перед законом. Что тогда? Куда податься бюрократу? В слесари-сантехники? Достояние человека будет зависеть от его рук и ума? А куда тогда денутся связи, договоренности с нужными людьми? Поэтому, как говорил персонаж А.Райкина: «Пусть все будет, но пусть чего-нибудь не хватает! По-моему, я прав!». Поэтому пока в Москве будет жить больше миллиардеров, чем в Нью-Йорке, положение вещей вряд ли изменится в ближайшее время.
Солдафонство Петра, столь эффективное на поле боя создавало у него иллюзию эффективности перенесения военных принципов на всю жизнь страны в целом. Апофеоза эти идеи достигли в России через 100 лет в Аракчеевских поселениях (впоследствии себя не оправдавших) и трудармиях уральских рудных заводов. И там, и там промышленные и сельскохозяйственные солдаты были должны заниматься своими сугубо гражданскими делами: выплавкой руды и сельским хозяйством, под барабанную дробь и утреннюю и вечернюю побудку. Вся жизнь их с утра до вечера проходила  по воинскому уставу. В 60-е годы XIX века Аракчеевские поселения упразднили, признав их неэффективными, а уральские заводы все в одночасье стали нерентабельны, в связи с отменой крепостного права в 1861 году, поскольку рабочим, считавшимся до этого военнослужащими и по указу Александра II  ставшим свободными, вдруг потребовалось платить заработную плату. Тем не менее, это была кульминация развития военно-бюрократического общества, построенного за 100 лет до этого, и над ними, наверное, невидимо витала тень человека, заложившего его основы. 
* * *
3.2 Главное противоречие правления Петра, квадратура круга его реформ, и это отмечали многие исследователи его эпохи, в том, что он затевал прогрессивные, либеральные преобразования в стране авторитарными методами. Желая сделать Россиян свободными и просвещенными европейцами, оставлял их при этом бесправными рабами. Через кровь и дыбу тянул их, образно говоря, к светлому будущему. К этому противоречию своего царствования он был слеп, слеп как последний потерянный глаз слепого, поводыря слепых. И еще, конечно, глух к призывам Родины, стонущей под его пятой, глух, как старый пень в лесной чаще, куда не ступала нога человека. Причина его полного сердечного очерствения и патологической душевной неразвитости лежит, наверно, в его жизненном пути (10-летним мальчиком с матерью и братом Иваном он стоял на Красном крыльце Большого Кремлевского дворца перед толпой пьяных, горланящих стрельцов, растерзавших на его глазах многих ближайших родственников -  Ю. А. и М. Ю. Долгоруковых, кн. Г. Г. Ромодановских  и др.). Впоследствии он усвоил уроки толпы и позже казнил своих врагов с той же жестокостью и беспощадностью, какую наблюдал в детстве у черни. Если б он сохранил живой трепет сердца, он был бы растоптан конкурирующим кланом родственников – Милославских, из которого происходила его старшая сестра Софья (знаменитый бунт стрельцов). От него, занявшего вершину власти, требовалось быть железным, потому что в России власть авторитарная и абсолютная, и у ее кормила не может стоять никто, кроме людей, вырвавших из сердца всякую жалость и нерешительность. Парадоксы Петровской эпохи – это парадокс самой структуры власти в России, поскольку она абсолютная. В этом и ее сила, и ее слабость. Абсолютная власть в России – это и архимедов рычаг, которым можно осуществить любые, немыслимые больше нигде, реформы, и ее ахиллесова пята, потому что при ней невозможны никакие либеральные перемены. А если они невозможны без авторитарного волеизъявления, то для кого тогда они? Получается опять парадокс: абсолютная власть в России способна совершить невиданные реформы, которые невозможны в других странах с демократическим институтами власти, вплоть до строительства пирамид на Красной площади с мумией фараона, по образу  и подобию Египетскому, но, оставаясь авторитарной, оставляет открытым вопрос, для кого же эти реформы осуществлены, коль скоро все поголовно все равно остаются нищими и бесправными? Властителю некому эти самые реформы передать, т.е. не с кем продолжить начатое дело, потому что власть в России окружена рабами, которые могут делать что-то только из-под палки, но не способны быть созидателями, т.к. это свойство лишь свободных личностей. Правитель в России может достать, фигурально выражаясь, звезду с небес, чего не дано больше никому, но не может ее никому передать, и она умирает вместе с ним. Так, многие реформы и начинания Петра, призванные очень круто изменить русскую жизнь, были значительно пересмотрены или вовсе свернуты после его смерти.
Поскольку коллегиальность управления оставалась одной из составляющих работы Шведских учреждений, Петр, беря с них пример, уделял большое значение коллегиальности управления и в своих только что созданных коллегиях. Суть его изложена в 6-й главе Генерального регламента «О даче голосов в коллегиях». Процедура подробнейшим образом расписана, будто творится не обычная рабочая процедура, но некое таинство. Оно и было таковым для Петра, отправляющего бюрократический культ, как религиозный.
«Когда предложение учинено будет, то по вышеписанному порядку от нотариуса одно по другом в протокол записывается,  и потом  во всем  коллегии  каждое дело обстоятельно рассуждают,  и наконец снизу,  не впадая  один  другому  в  речь,  голоса  свои  дают,  и   113 множайшему числу голосов следуют;  а ежели голоса равны,  то оным следовать,  с которыми президент соглашается. При сем каждой член по  своей  присяге  и  должности  обязан,  пока  о  котором  деле рассуждают,  мнение  свое  свободно  и  явственно  объявлять,  по правому своему разумению и совести,  невзирая на персону, так как в том пред его величеством и пред самим богом ответ дать может, и ради того никто при мнении своем с умысла,  упрямства,  гордости, или другого какого вида остатися не имеет.  Но ежели  от  другого мнение,  которое добрые основания и резоны имеет,  усмотрит: оным следовать должен;  такожде каждому члену  свобода  дается,  ежели голос  его  принят  не  будет,  а  он  ко  интересу  его царского величества  благооснованным  и  полезным  быть   рассудит,   чрез нотариуса  в  протокол  велит  записать.  А наипаче надлежит того смотреть,  ежели дела сомнительные,  и какого изъяснения требуют, чтоб  не  скоро  спешить  вершением,  но  по  изобретению  дела и обстоятельства напредь:  или сенату докладывать,  или справиться, откуду надлежит;  и когда сие все учинится, голоса даны и собраны будут: то вершение из того учинено, и такое явственно от слова до слова от нотариуса в протокол внесено, и по том для отправления в канцелярии  и  конторы  отданы  быть  имеют  (куда  каждое   дело надлежит,  о  чем  потом  в  надлежащем  месте  упомянуто будет), впрочем надлежит все голосы  с  низу  сбирать,  и  порядком  дела вершить,   и   резолюцию  крепить  всем;  а  по  оным  резолюциям отправляемые указы только прилучившимся в  коллегии  подписывать; за  непорядочное  даяние  голосов,  под наказанием против третьей главы,  за каждую  проступку:  ежели  же  кто  с  упрямства,  или неправды  правдивым  голосам не последует и ежели следовать будет некому,  а он правого своего голоса в протокол записать не велит, те повинны будут,  ежели розыскное какое дело такому штрафу,  как бы виноватой чему подлежал;  а буде государственное дело,  убытку только  денежному  принадлежащее,  то  вдвое доправить;  ежели же криминальное,  то також криминально наказаны  будут  по  важности дела».
Петр возлагал все свои надежды на подробнейшую регламентацию  процедур работы своих коллегий: порядка коллегиального голосования (Глава VI Генрегламента), положения о пределах власти президента (глава XXVI Генрегламента), не замечая неравенства членов коллегии в условиях авторитарного общества, всегда связанного с беззаконием и произволом. Т.е. формально, по регламенту, они были равны, но они не были равны по социальному статусу со всеми вытекающими из этого последствиями. Конечно, все процедуры могут быть досконально выполнены, а могут - и нет. Это не имеет значения, потому что все решения принимаются не на коллегиальном голосовании, а до него, исходя из требований и понятий сильных мира сего, стоящих за кулисами этого голосования. И в этом увенчанный лаврами славы победителя воин, коим являлся Император Петр Великий, потерпел поражение. Поскольку он был ослеплен величием своих замыслов, он не замечал этого. Невидимые кукловоды, дирижировавшие решениями коллегии в выгодную для себя сторону оставались невидимы для его царственного ока. Петр оказался в плену своих иллюзий, утонув в дебрях бюрократических подробностей. Веря в абсолютность бюрократического порядка, который сам себе возвел в идеал, он сам стал его заложником. Уже не Император руководил бюрократией, а бюрократия начинала вертеть им. Видимо, психологически Петр никак не мог признать, что пошел по ложному пути, разбудив монстра бюрократии. Смотрел и не видел. Не мог признать, что  дело жизни оказалось фикцией. Дело в том, что в авторитарном обществе бессмысленно устанавливать демократические процедуры, ибо в правовом вакууме авторитаризма нет никакой основы для свободного волеизъявления свободных личностей, т.к. все поголовно – рабы.
Конечно, наверное, были дела, которые не затрагивали ничьих особых интересов и между членами коллегии, принимавшими участие в голосовании, были мир и согласие, все равно, это ничего не меняло, потому что, когда чьи-то интересы все-таки имели место, решение, заключенное по обоюдному согласию, просачивалось сквозь мнения членов коллегии, как вода сквозь сито.
Характерным примером вышесказанного может служить пример Секретаря Петра А.В. Макарова. Он стал полновластным хозяином Кабинета Петра, который был уже не просто скромной комнатой, куда попадают письма Государю, и их передает ему секретарь, но полноценное учреждение со своим делопроизводством, штатом, структурой и собственной печатью.  В подтверждение того вышел внутренний документ этой конторы с характерным названием, показывающим сколь большое значение предавал царь бюрократическому строению своей канцелярии. Название документа, появившегося в 1721 году звучало так: «Определение как содержать в Кабинетной конторе порядок в делах, а именно: о содержании и записке в книги писем, посылаемых за рукою Его царского величества и за рукою господина кабинет-секретаря, и о записке приходящих писем к Его царскому величеству и к кабинет-секретарю о делах его величества ответных и просильных, о решении и о записке всех вещей». Макаров стал передаточным звеном между набирающей полным ходом обороты бюрократической машиной и царем. Многие знатнейшие вельможи писали одновременно и в контору, и лично Макарову, чтобы тот при докладе царю правильно расставил акценты дела, где надо сгустил, а где надо и утаил, ибо от того, как будет подано дело, зависело и решение царя. Петру было послано подметное письмо, извещающее его о многочисленных искажениях и утайки информации Макаровым. Скорее всего, выполняя заказы челобитчиков, он имел от этого свой гранд-процент. Петра столь заинтересовали факты, изложенные в письме, что по существующему тогда обычаю публично сжигать подметные письма, вместо него была сожжена другая бумага. Петр рисовал напротив особо важных пунктов обвинения нервные жирные кресты. Но мы никогда не узнаем, что он думал при этом. Судьба хранила секретаря: Петр умер, не успев дать делу ход. Так кто же кем вертел: Петр созданной им бюрократической машиной, или машина – им?..

* * *
Жизнь часто смеялась над Петровскими утопиями. Вот наглядная иллюстрация того, как жизненные российские реалии победили петровские бюрократические нововведения. Известен случай, когда генерал-фискал Мякинин А.А. пытался разоблачить финансовые махинации князя Меньшикова – фаворита царя. Меньшиков так обработал военное руководство, рассматривавшее его дело, которое было ему подчинено, что Меньшиков был признан невиновным, а Мякинин приговорен к расстрелу. Поэтому какой-нибудь рядовой член коллегии не дерзал и помыслить о том, чтобы противиться воле президента коллегии, хотя, по букве регламента, формально они были  равны. В общем, как ни крути, сколько ни устанавливай формальный бюрократический порядок, внешне воспроизводящий западные институты власти, по русской пословице, плетью обуха не перешибешь.
Любопытно отметить, что бюрократическая революция, запущенная с легкой руки Петра в России, принесла поистине колоссальный плод через 3 столетия после описываемых событий. После всех революций, реорганизаций и социальных потрясений, сотрясших Россию за 3 века, в СССР  (согласно данным, приведенным в учебнике «Теория и практика архивного дела» (М.1980, с.63) «ежегодно в учреждениях, предприятиях и организациях… образуется до 100 млрд. документов, что составляет не менее 1 млрд дел». Тогдашнее население СССР составляло 280 млн. жителей, соответственно, на каждого приходилось примерно 357 документов. Но самое удивительное – это то, что после развала СССР оказалось, что законодательство в России в зачаточном состоянии. Какого закона не хватись, никакого нет: ни о земле (Земельный кодекс, – вообще, отдельная тема), ни о благотворительности, ни о приватизации – ничего. Вот свидетельство современного политика М. Бродского, члена правительства Санкт-Петербурга, от 30.11.2011 года о современном состоянии правовой нормативной базы в России:  «В 2011 году количество законов, ежегодно принимаемых Государственной думой РФ, увеличилось в 2,5 раза по сравнению с 2003 годом (после «перестройки» законодательство нашей страны нуждалось в абсолютной переработке, что представляет собой принятие нескольких тысяч законов) – такое увеличение продуктивности является прорывом. Напомню, что в 1996 году Государственная дума РФ приняла 150 законов, в 2003 – 170, а в 2010 – 450.
Впрочем, в России традиционно законам нет правоприменительной практики. Поэтому жизнь у нас никак не зависит от количества принимаемых законов. Сейчас жизнь реальная и властная существуют, так сказать, (как, впрочем, и всегда существовала) в параллельных измерениях, они никак не пересекаются друг с другом. Поэтому всплески активности жизни бюрократической, бумажной не производят никаких возмущений на поверхности жизни реальной, продолжающей определяться понятиями, никаким образом не связанными с понятиями юридического права. Доминирующими в них  остаются родственные связи.
* * *
Но вернемся в Петровскую эпоху. Такой же фикцией, как и регламент коллегий (еще и имеющий силу воинского устава!), оказался регламент сената, на который Петр также возлагал огромные надежды, не понимая, что сидит лицом к хвосту лошади. При создании документа под названием «Образ баллотирования» от 18.02.1720, где скрупулезно рассматривались, казалось бы, мельчайшие нюансы баллотировки, Петра, как и с процедурой коллегиального голосования,  также постигла неудача. И не помогли ни слава «отца отечества», ни многочисленные победы на полях сражений. Ибо и тут, как и в случае с коллегиями, невозможно было соблюсти беспристрастность  голосующих, ибо их чины, карьера, положение в обществе, да зачастую и сама жизнь зависела от произвола сильных мира сего.
В документе «Образ баллотирования»  датированый 18 февраля 1720 года, Петр, автор «Образа», казалось, предусмотрел мельчайшие детали процесса баллотировки: «1. Когда сойдутца для онаго, тогда надлежит выслушать дело, о чем имеют бросать балы и, когда все выразумеют; 2. Тогда в особливой каморе надлежит стулы поставить вкруг так далеко друг от друга, чтоб рукою одному до другова достать было нельзя; 3. Когда войдут в ту камору, надлежит всем приступить к толу, где балы, и открыть ящик, нет ли в нем балов. И когда ничего не найдут, паки закрыт и сесть по стулам в епанчах, и чтоб по осмотре никто не подходил к балам; 4. Потом честь подтверждение присяги ежели выбор какой или иное дело; а ежели дело креминальное или нужное государству, то чинить полную присягу и потом ту или другую подписать всем; 5. Потом велеть носить чашу открытую з балами, и чтоб явно всякой брал по одному балу, которых надлежит быть в чаше, сколько персон будут баллотировать, а не более. Також чтоб балы были из холста или иной мяхкой материи, а не деревянные или иной тяжкой материи;6. Потом велеть носить ящик кругом, начать от президента, в которой должон всяк, вложа руку, класть балы в белой или черной ящик по своей совести и присяге с прикрытием епанчи, дабы другой или кто держит ящик, не ведал, куда рука погнется». Как будто правильным подбором материала, которым накрывали балы, можно было пресечь злоупотребления! О, этот Петровский бюрократический романтизм, заповеданный нам, сковавший раковой опухолью мздоимства любые проявления русской жизни!

* * *
3.3. Вводя множество новшеств на Руси, Петр пользовался своей авторитарной властью, как архимедовым рычагом проведения реформ. При всем их обилии, они остались мертвы, т.е. оказались неподвластны изменяющимся требованиям времени, ибо Петр не затронул саму основу власти, оставшуюся абсолютной и ничем неограниченной. Если бы он был последователен, проводя свои гражданские, как сейчас сказали бы, либеральные реформы, он должен был бы, как закономерное их продолжение, ограничить собственную власть властью закона, как в Западной Европе, созвав парламент. Провозгласив истинные гражданские свободы, в чьей среде они только и могли бы продвигаться (если бы он их и впрямь желал), он должен был бы провозгласить равенство перед законом всех своих подданных, а не узкого круга избранных. Тогда, возможно, внедряемые им прогрессивные реформы могли бы заработать, ибо не может продолжаться путь либеральных реформ в русле установлений повсеместного российского рабства. Но для тогдашней России это был бы нонсенс, и Петра ждала бы в лучшем случае судьба Михаила Гобачева, а в худшем, и наиболее вероятном, - Николая II. Впрочем, Петр, будучи человеком своего времени, вовсе и не думал о либерализации: реформы его, естественно, пробуксовывали, и он проталкивал их при помощи бесчисленных своих указов, грозя ослушникам оных смертной казнью.  Это при том, что указы его не были формой законов в классическом понимании юридического права, а лишь - формой волеизъявлением монарха, который сам есть источник права. Петр трактовал закон, не в классическом его понимании, как права для всех, но, как его личное право решать за всех, на том основании, что он царь, а значит, лучше других знает, что для его подданных лучше. Но, в таком случае, речь идет о преждевременности реформ, ибо без демократических институтов (каковых в России нет и через 300 лет после смерти Петра) не было смысла и, так сказать, огород городить, затевать перетряску всего дома Российского, стоившего тогдашней России огромных жертв (см. гл. «Петр-триумфатор») до 10-ти % ее мужского населения. Что же тогда Петр в действительности сделал? Каковы последствия его реформ, когда он продвигал либеральные западные институты - продукт личной свободы граждан западноевропейских стран - авторитарными методами, в условиях существующего в России крепостного права? Насаждал прогресс, будучи, по  сути, его  ярым противником, а по форме – провозвестником? Получился винегрет, чепуха, несуразица, сапоги всмятку. Людоед, объявивший себя вегетарианцем, волк, агитирующий сородичей перейти на травяное питание. Да, власть Петра была абсолютной, и он берег ее и хранил от посягательств в Российских реалиях, как зеницу ока. Он получил ее от далеких предков, которых не знал, как и не знал обстоятельств самого возникновения традиции монаршей власти, берущей начало в Византии, традиции, державшей русскую землю, как становой хребет, много столетий. Власть в те далекие былинные времена, сам факт ее существования -  единой, неделимой, незыблемой - был продуктом безоговорочного доверия благочестивого народа своему правителю, князю, царю-батюшке, молельщику перед Богом за свой народ. Таким народ видел его, наделяя всей крепостью власти, исходя из Христианского смирения. И в подтверждение нерушимости союза, договора между царем и народом, скрепленного помазанием на царство и целованием креста на присяге новому правителю, стороны символически клялись, что князь (а впоследствии – царь) и народ жизнь друг за друга готовы  положить, вспомним хрестоматийную оперу Глинки с символичным названием «Жизнь за царя», повествующей о подвиге Ивана Сусанина. Так всю историю народ и отдавал жизнь за царя, а цари на закате Российской истории возвращали долг народу, оплачивая его своею кровью. Такова была судьба Александра II и Николая II. Союз, заключенный и освященный авторитетом древней церкви,  был нерушим и за нарушение его полагались смерть и проклятие. Вспомним судьбы Гришки Отрепьева, Степана Разина и Емельяна Пугачева. Русская власть, потому и была самодержавной, что и народ, передавший ее князю (царю), и князь (царь), ее принявший, должны были быть чисты и смиренны, и готовы кровь пролить друг за друга перед напором врага за свою землю. Такой союз подразумевал, как само собой разумеющееся, двойную равную власть - земную и духовную: власть церкви, пред которой одинаково склоняли голову, как народ, так и князь, и власть светскую, управляющую землей русской в духе слова Божия. «Не в силе Бог, а в правде», - так афористично, по преданию, сформулировал Александр Невский формулу власти на Руси, которая одинаково применима как к военному, так и к мирному времени. Бог не в силе, крепости власти князя (то, что сегодня символизирует «вертикаль власти»), но в кротости, с какой управляли в старину Русью  достойнейшие – Владимир Мономах, князь Владимир и им подобные. Царь на Руси традиционно склонял голову перед церковью, ее святыми, которые единственно и могли уберечь Русь от врага, и которые  и являлась залогом прочности союза между народом и властью. А Петр решил узурпировать эту власть, данную ему по древней традиции народной, и распалась связь времен, и ждали после этого и народ и страну великие бедствия, которые вылились через 200 лет после его правления в 3 революции и великую смуту гражданской войны. Петр посмеялся над традицией, воспользовавшись в личных целях властью, которая испокон веку была залогом нерушимости союза царя и народа, употребив ее против церкви, всегда освящавшую данный союз и бывшую залогом его крепости, и против самого народа, ему эту власть даровавшую. Петр разрушил глубинный сакральный образ России, символизирующий глубинную  связь царя и народа, и этот очень тонкий нерв России, который он в своей душевной нечувствительности задел и посмеялся на своем пьянейшем соборе,  до сих пор болит и кровоточит.

* * *
3.4. Вместо реальных  реформ, «как на западе», которые не могли состояться при тогдашних условиях в России, ибо отличие России от запада было в том, что там была абсолютная монархия, Петр обеспечил Россию  имперской доктриной, которой она успешно следовала последующие 200 лет, навязав ей военно-бюрократическую модель построения  общества. Вместо прогрессивных установлений на западный манер – готовность ввязаться в любой конфликт Европы, с целью урвать свою долю пирога в общей дележке. Это вылилось в то, что Россия вмешивалась во все мало-мальски значимые конфликты Европы, касались они ее или нет, произошедшие в Европе последующие 200 лет, и  даже одерживала порой блестящие победы, ибо русские при их беззаветной преданности присяге и бесстрашии умели драться всегда хорошо.  Но при хронической нерешенности внутренних проблем, Россия никогда не знала, как воспользоваться плодами этих самых побед, т.е. они ей были не очень-то нужны. Вот прошли Восточную Пруссию, в 1760-м году завоевали Берлин (!),  а что дальше-то делать с этим Берлином, непонятно. Постояв в нем 1 день, покинули столицу. Потому что, чтобы продолжать агрессивную, захватническую политику Петра, нужен был сам Петр. Собственно, завоевания не нужны были ни армии, ни народу, это был исключительно авторский проект лично человека, по имени Петр Алексеевич Романов. Потомки Петра, конечно, продолжали его Имперскую завоевательную политику из уважения к ее патриарху, но без Петровской неистовости, без его одержимости войной. Если основатель Имперской доктрины был, прямо-таки, сжигаем адским пламенем желания, воевать, воевать и воевать, во что бы то ни стало, и готов был поставить ради этого Россию на дыбы, то у последующих правителей такого ража не было. Так, при Александре II, с одной стороны, Россия продолжала еще воевать за Кавказ, (начав это делать еще при его деде - Александре I), а с другой – продавала территории – Аляску, теперь самый большой по территории штат Америки. Россия не знала, что ей делать с этими бесконечным приращением территорий, ей и меньше-то было не освоить. Без решения внутренних проблем, оставаясь страной дикой, средневековой, с многовековыми традициями рабства, с нравами татаро-монгольской орды, Россия не могла решить в комплексе столь сложную задачу, как освоение необжитых земель, доставшихся ей в таких количествах от предков. С другой стороны, когда людей с детства приучали к жестокости, измываясь в каждом доме над слугами и холопами, наказывая последних за малейшие провинности кнутом и плетьми, и сажая, подобно скотине, на железный ошейник и цепь, это способствовало, скорее росту изуверства среди населения, нежели прогрессу и процветанию, которого оно могло бы достичь. С таким наследием Петровской поры, России было не поднять, не осилить этот грандиозный проект века.
Очень символичный образ эпохи дал сам ее творец и основатель. Закончим эту главу цитатой из его указа, сказанного им про себя самого. На Петра была завязано, как и на всякого монарха,  решение множества организационных вопросов. Но в связи с кучей затеянных им реформ это количество возросло, как Цунами. Куча челобитчиков осаждало его, где бы он не появлялся. В связи с этим и был издан 19.12.1718 года вышел Указ: «Понеже челобитчики непрестанно его царское величество докучают о своих обидах везде, во всяких местах, не дая покою,и хотя с их стороны легко разсудить мочно, что всякому своя обида горька есть и несносно, но при том каждому разсудить же надлежит, что какое их множество, а кому бьют челомодна персона есть, и та коликими воинскими и протчими несносными трудами объята, что всем известно есть (он ведь трудится, рук не покладая, над исправлением своих подданных – С.С.). И хотя б и таких трудов и не было, возможно ль одному человеку за так многими усмотрить, воистину не точию человеку – ниже ангелу, понеже и оныя местом описаны суть ибо где присутствует, инде его нет».
Летящий бюрократический ангел с крыльями-параграфами - таким видится царь, незримо витающий над искореженной его неутомимыми трудами, громоздившими всюду дыбы и виселицы, Родиной.