10. Земляничный остров повесть

                Внукам Мартину и Саше посвящаю.
               
                Любите тот край, где вы живёте, ибо понятие –    
                Родина, о которой  мы говорим возвышенно и
                пишем с большой буквы, начинается у порога
                вашего дома.    
                Владмир Пантелеев

               

       
              В наши дни перед многими из нас открылась возможность ходить куда угодно на любительских катерах и яхтах. Только в кругосветках и трансокеанских переходах одновременно находится десятка два любительских яхт под флагами разных стран. Поэтому сейчас трудно удивить кого-то рассказами о путешествиях и походах на катерах и яхтах.

              Но для миллионов людей и сегодня отдых на воде связан с плаваниями по родным давно знакомым местам. Но и в этих походах можно открыть что-то новое для себя. Испытать на себе те же чувства, что испытывают яхтсмены, бороздящие океанские просторы. Например, чувство оторванности от людей, чувство борьбы один на один с природными стихиями. Познать что-то неведомое для себя, увидеть окружающий тебя мир в ином ракурсе. Об одном из таких походов я и хочу вам рассказать.

             Со времени того похода прошло уже более четверти века. За эти годы многое изменилось. Я хочу напомнить, особенно молодёжи, что тогда ещё не было ни мобильных телефонов, ни ноутбуков и Интернета, а девять из десяти всех любительских каютных катеров были самоделками. Почти всё приходилось делать своими руками и из подручных материалов. Пусть этот рассказ станет данью нашей памяти водномоторникам тех лет, тем окрылённым людям, умевшим своими руками воплощать свою мечту в жизнь.

                .   .    .

Часть первая: На острове.


            С Виктором мы работали в одной организации. Зимними вечерами я приходил в мастерскую эксплуатационной службы, открытую до 22 часов, где работал Виктор, и мастерил различные детали для своего каютного катера, который строил своими руками. Работал я на рабочем месте Виктора, его инструментом, поэтому он часто, когда у него не было срочной работы, помогал мне. Он сам предложил, чтобы я давал ему задания, что-нибудь сделать для катера, шутливо намекая, что, мол, построишь катер, свозишь на рыбалку.

           К лету свой каютный катер я построил. Виктор помогал мне спускать его на воду. Тогда и договорились отпуск провести вместе на катере. Одновременно нам на отдых уйти не удалось, и наши с Виктором отпуска пересекались только в последнюю неделю. Я предложил ему отдых на необитаемом островке на реке Л., зная по предыдущим походам на своём первом катере, что там место рыбное.

          Мы договорились, что неделю я проведу с ним и его семьёй, а потом на катере уйду, оставив их на острове с палаткой и всем необходимым, и, отработав первую после отпуска пятидневку, вернусь и заберу их домой.

          У меня было место для стоянки катера в городском лодочном кооперативе, но на лето я поставил катер на охраняемую платную лодочную стоянку в дачном посёлке, до которого надо было добираться из города на электричке минут сорок. Зато, сойдя с электрички, ты сразу оказывался на лоне природы, на берегу реки в десяти минутах ходьбы до лодочной стоянки.

         Я предупредил Виктора, чтобы из вещей ничего кроме палатки и удочек они не брали, т.к. постельными принадлежностями и посудой я их снабжу. Запасы продуктов в достаточном количестве также были на катере в их распоряжении, т.к. в походных условиях я готовил всё из консервов и концентратов.

         Но в субботу утром на городском вокзале меня ждала «группа туристов»: Виктор с палаткой, удочками и двумя большими спортивными сумками с вещами и продуктами; его жена Люда с большущим нейлоновым мешком с ручками, в котором были три ватных одеяла и три подушки, и их двенадцатилетняя дочка, Светка с ещё одной спортивной сумкой.

         Так как мы собрались достаточно рано, электричку «штурмом» брать не пришлось. Сумки с продуктами были очень тяжёлыми, но Люда не переставала хвалиться, что хотя бы дня три будет нас кормить нормальной домашней пищей, свежими овощами, а сегодня вечером нас ждёт даже шашлык.

         Я ещё в четверг привёл катер в идеальное состояние, пополнил запас горючего, продуктов и свежей питьевой воды. Когда мы погрузились на катер, Люда и Светка, впервые оказавшиеся на борту «Марины», так он назывался, не переставали восхищаться им, даже когда мы с Виктором уже отвалили от причала, завели мотор и легли на наш курс вверх по течению.

        От стоянки до острова, где мы планировали отдыхать,  около часа хода. Если бы мы шли на этот остров с городской стоянки, то были бы в пути около четырёх часов, из которых около двух часов плыли бы по грязным заводским окраинам, не впечатлявшим своим пейзажем. Прошли бы пятьдесят километров и сожгли литров сорок бензина, т.к. катер хоть и плоскодонный, но ходил в водоизмещающем режиме (как буксир, толкающий перед собой воду) со скоростью 12-14 километров в час.

       Он  построен из дерева и фанеры, оклеен стеклотканью на эпоксидке. Длиной 6,5м., шириной 2,5м., с высотой каюты 1,55м. Высота борта 1,7м. в носу и 1м. на корме. В носовой части расположены две смежные каюты, а сзади кокпит 2х2м., с выгороженным в нём моторным отсеком с моторной ямой, в которой стоит мотор «Вихрь-25» с грузовым винтом.

       На катере есть щелочной аккумулятор ёмкостью 100 ампер часов. Пост рулевого управления находится в кокпите. На выходе из большой каюты имеются переборки. За одной размещается камбуз с рабочим столом и газовой плиткой на кардане, а, напротив, за другой, обшитой алюминиевым листом по асбесту, маленький чугунный камелёк.

       На катере всё  продумано так, что экипаж из трёх-четырёх человек может жить на нём неделю, практически не приставая к берегу, и совершить поход до 130 километров от базовой стоянки и обратно без дозаправок горючим, питьевой водой, газом, продуктами и т.д.

       Полные впечатлений о катере мои спутницы не заметили, как мы уже подходили к острову. У посёлка С., что на левом берегу, река Л. делает крутой поворот с юга на восток, образуя плёс шириной около полу километра. Но в метрах пятистах до поворота от правого берега отделяется неширокая протока, которая срезает угол напрямую и, где-то, метрах в трёхстах за поворотом вновь соединяется с главным руслом, образуя остров, ставший целью нашего путешествия.

       Весь берег острова вдоль основного русла реки, из-за прибрежного мелководья, покрыт широкой полосой зарослей камыша и осоки. Оба берега протоки, вход и выход из неё, также поросли камышом, осокой и лилиями, что делало протоку малозаметной, трудно проходимой, но очень богатой рыбой.

         На правом «материковом» берегу протоки, также густо заросшим камышом, людей, видимо из-за непроходимой топи, мы никогда не видели. Кроме местных рыболовов из посёлка С., приходящих в протоку на самодельных вёсельных плоскодонках или «надувнушках», других лодок тут не встретишь. Один, два катера за неделю, это уже событие, да один рыбачок на плоскодонке на утренней или вечерней зорьке, и тот в безветренную погоду. В прежние свои приходы сюда туристов я тоже не заставал. Так что место это достаточно глухое.

         В поперечнике остров во всех направлениях  метров пятьсот. Вся северная и западная части острова покрыты невысокими пологими холмами, поросшими соснами без подлеска. Просто чистый сосновый бор на травяном ковре, а восточная и южная части острова абсолютно ровный «скошенный» травяной луг, похожий на гигантское футбольное поле.

       Дело в том, что ранней весной на плотах на остров завозят на выпас около двадцати годовалых бычков, здесь предоставленных самим себе. Весь день они пасутся на лугу, ровненько «скашивая»  и  обходя его по кругу вслед за солнцем, а вечером идут к протоке на водопой. Ночуют бычки в сосновом бору. Кто и как следит за ними, не знаю.

       Луг благодатно «удобрен». Нужно смотреть «в оба», чтобы не наступить в свежую бычью лепёшку. Из-за этих «лепёшек» в прежние приезды я лугом особо не интересовался, так как нашей целью была исключительно рыбалка.

       Мы подошли к острову с востока, двигаясь против течения. Вошли в протоку там, где она вновь соединялась с основным руслом, обогнули остров с юго-востока, юга и причалили на юго-западе, на границе между сосновым бором и лугом.

       Здесь был участок островного берега протоки с пологим песчаным дном без зарослей камыша, нечто вроде небольшого пляжа. Тут на самом берегу протоки росла сосна, образовавшая сплетением своих корней вертикальный обрыв около метра высотой. Мы заглушили мотор, бросили кормовой якорь, и носом подошли почти к самой сосне, обвязавшись вокруг неё носовым швартовым концом. Получилась растяжка. Мы встали перпендикулярно берегу. У самого берега под килем было около полуметра воды, т.е. мы оставались на плаву.

       Носовая палуба оказалась практически на одном уровне с береговой поляной, подступавшей у сосны прямо до воды, и мы перекинули с палубы на берег небольшой трап, который всегда возили с собой. Теперь можно было переходить с катера на берег и обратно, никуда не спрыгивая, и не мочить ноги, что было очень удобно.

         Прибрежная поляна размером метров двадцать на двадцать плавно поднималась, образуя холм, закрывавший обзор острова, но защищавший нас от северных и северо-восточных ветров. Вокруг поляны росли редкие сосны, здесь бор заканчивался и за холмом начинался луг. По середине поляны  некогда располагался костёр, обложенный по кругу камнями.

        Рядом  с ним лежал ствол большой сосны. Все ветки кроны и большая часть коры уже были использованы туристами на дрова. Сам ствол одолеть только туристическими топориками они не могли. Зная об этом из предыдущих походов, я заранее взял на катер двуручную пилу и настоящий большой топор.

         Но первым делом мы поставили палатку Виктора, перенесли в неё вещи, чаще всего нужные нам на берегу. Затем взялись за пилу. Часа за три мы отпилили десять кусков ствола каждый длиной сантиметров по двадцать пять-тридцать. Первую чурку оставили в качестве колоды, на которой Виктор лихо колол на поленья остальные чурбаны. Наколотые дрова мы аккуратно сложили недалеко от костра и накрыли их куском прорезиненного брезента, взятого с катера.

        Люда со Светкой натаскали к костру хворост, но его по сравнению с заготовками дров оказалось немного, и последние ходки за ним они делали дальше, чем за сто метров от нашей стоянки. Пока Виктор заканчивал колоть и складывать дрова, я развёл костёр. Люда сразу же стала возиться с приготовлением обеда, т.к. было уже четыре часа дня.

        Закончив все дела, мы искупались в протоке рядом с катером. В районе кормы попробовал достать до дна и весь ушел под воду. Вода в протоке оказалась очень тёплой. Пока мы обсыхали, поспел обед.
 
       Обедали на поляне на расстеленном тонком одеяле, изображавшем стол. Люда сообщила, что прибытие на отдых мы отметим вечером  шашлыком, а сейчас будет обычный обед туристов.  На обед был суп из концентратов, мясное жаркое с подливой, которое Люда привезла в готовом виде в кастрюльке из дома, молодой отварной картофель с укропом, овощной салат со сметаной и «шипучка» из пакетиков.

      Этот сильно газированный при разведении в воде лимонадный напиток привёл Светку в восторг, который стал ещё больше, когда Светка узнала, что у меня на катере ещё осталось пакетиков девяносто «шипучки».

      Обедали не спеша. После обеда Светка легла на надувном матрасе в палатке с книжкой, но вскоре задремала. Люда мыла на берегу посуду, потом долго купалась. Виктор стал налаживать удочки, ходил искать красных червей, оказавшихся в изобилии в подсохших «лепёшках». А я занимался на поляне устройством мангала.

      Часам к восьми вечера все собрались на поляне. Люда снова стала готовиться накрывать на стол. В сооруженный мною мангал перенесли красных углей из костра, который решили всё время поддерживать, чтобы не тратить каждый раз время на его разведение. К тому же расход настоящих сосновых поленьев оказался незначительным, их хватало надолго и, разгоревшись, они давали сильный жар.

       Солнце уже клонилось к закату, когда, наконец, шашлык был готов, и мы сели ужинать. В целом застолье удалось. Это была традиционная туристическая вечеринка с костром, под гитару (Светка руководила моим магнитофоном с катера, вставляя в него, то кассеты В.Высоцкого, то других бардов). Слушали магнитофонные записи, ели, разговаривали, строили планы на завтрашний день.

      Когда совсем стемнело, и затухающий костёр перестал освещать окрестности, на пригорке в метрах сорока от нас мы заметили около двадцати пар ярких зелёных огоньков-глаз. Боясь подойти поближе, бычки на отдалении выстроились в один ряд и с любопытством смотрели на нас. Светка начала хныкать, прятаться на катере, Люда попросила Виктора проводить её со Светкой до «кустиков». Он, почему-то, взял с собой топор.

     Я был спокоен, т.к. знал по предыдущим приездам сюда, что бычки ни к костру, ни к лагерю не подойдут и вообще, если на них внимания не обращать, они миролюбивы и даже немного пугливы. Обо всём этом я своим спутникам говорил заранее, но одно дело теория, другое – практика

        Мы подбросили дров в костёр, и на них положили сверху не расколотую чурку от соснового ствола. Собрали посуду и остатки продуктов в палатку, и перешли на катер. Над кокпитом натянули прорезиненный тент, получилась та же палатка в полный рост. Светке разрешили спать в кокпите под тентом. На крышку моторного отсека размером 2,0х0,8м. положили надувной матрац, а Светка в спортивном костюме залезла в спальный мешок. Уснула она практически сразу, и Люда накрыла её ещё сверху привезённым с собой ватным одеялом, хотя и было тепло.

       Люда с Виктором легли в носовой каюте, а я на широком диване в центральной каюте. Дверь в кокпит я оставил полуоткрытой, чтобы в случае чего было слышно Светку. Так закончился первый день нашего путешествия.

        Утром я проснулся в половине седьмого от шума мотора и качки, мимо нас проплыла единственная за два дня моторка. Встал и Виктор. Мы перебрались на берег и подошли к костру, над ним вился дымок. Лежавшая сверху сосновая чурка за ночь вся обуглилась. Виктор встал на четвереньки и сбоку сильно дунул в костёр. Разлетелось облако белого пепла, и мы увидели, что нижняя часть чурки превратилась в красные угли, которые от дуновения моментально вспыхнули. Я подбросил дров, и снова поставил над костром складную металлическую треногу, на которую подвесил греться чайник.

       Мы могли бы воспользоваться и газовой плиткой на катере, и попить чай в каюте, но разве это смогло бы заменить ароматный дымок костра, утреннюю тишину, нарушаемую лишь щебетанием птиц, и ласковое по утрам июльское солнце. Быстро утолив жажду, Виктор собрал удочки и пошел ловить рыбу.

       Протока была богата рыбой. Мелочёвку «стебали» весь день напролёт. Утром на красного червя хорошо брали окунь, ёрш, пескарь и краснопёрка, а днём на хлеб и тесто – плотва, подлещики и уклейка. Но была рыба и  крупнее. Я и раньше приходил на своём первом катере на этот остров с одним своим товарищем, заядлым рыболовом, если можно так сказать – асом любительской рыбалки.

      Вооруженный прекрасной импортной редкой по тем временам снастью и тридцатилетним потомственным опытом рыбалки, он на зорьке на малька, забрасывая за метров тридцать от кормы катера, поймал за неполный час (именно столько длился клёв) 28 окуней весом 300-500 граммов каждый и щучку  граммов 800. Когда он подвесил свой садок с рыбой на безмен, рассчитанный на 10 кг., стрелка пошла на второй круг.

        Но Виктор был любителем-дилетантом. Свою снасть, хотя и на телескопическом удилище, но без катушки, он забрасывал в прогалины между зарослей камыша не далее пяти метров от берега. Рыбачил он с семи   утра до десяти, когда обычно был готов завтрак, и после завтрака, где-то, до часа дня, выуживая по сорок, а иногда по пятьдесят и более рыбёшек, за редким исключением умещавшихся на открытой ладони.

        Чистили такую рыбу «лентяйским» способом – счищали чешую и разрезали по диагонали, оставляя для ухи хвостовую часть и спинку. Правда,  навара мелочёвка, особенно почищенная таким способом, не давала. Поэтому в процессе варки ухи, а правильнее сказать рыбного супа, мы с Людой незаметно для Виктора добавляли в котелок банку рыбных консервов в масле или собственном соку, которые пропускали через тёрку, чтобы они имели вид разварившихся рыбных  волокон, а не фабрично нарезанных кусочков скумбрии или ставриды.

        Во время еды с трудом сдерживали в себе улыбку и смех, когда Виктор нахваливал уху, подчёркивая её жирность и наваристость. Но через  два или три дня Светка, всё-таки, выдала нас, и обиженный «подколкой» Виктор на время рыбалку забросил, что, однако, пошло нам всем на пользу.

        Гуляя по лугу со Светкой, собиравшей цветы, они наткнулись на землянику. Наевшись вдоволь и находя её всё больше и больше, сбегали на катер за мисками и кружками, но и их наполнили в считанные минуты. Наконец, взяли 3х литровую банку, освободившуюся из под маринованных огурцов. Примерно через час и эту банку принесли полную красными душистыми крупными ягодами.

        Бычки не объедают траву до самой земли, оставляя   семь-десять сантиметров. Поэтому низкотравные растения, стелящиеся по обильно удобренной земле и не объеденные жвачными животными, здесь хорошо разрастаются и застилают всю землю. И самое распространённое из этих  растений – лесная земляника.

        Мои предыдущие посещения острова не совпадали со временем созревания ягод, поэтому увиденная впервые в жизни 3х литровая банка земляники вызвала у меня удивления и восторга не меньше, чем у Светки. Здесь на острове я со всей своей нелюбовью к сбору ягод собрал за тридцать минут литровую банку.

        В какой-то момент лёг на траву и был поражен увиденным. Если лёжа на земле смотреть на верхний край травы, то, где-то, чуть ниже чётко просматривается жирная красная полоса просвечивающих в траве ягод земляники.

        Новое занятие увлекло Виктора не меньше чем рыбалка. Люда также «рвалась в бой». И я охотно отпускал всё семейство собирать ягоды, оставаясь хлопотать по лагерю и присматривать за костром и катером.

        После обеда обычно час отдыхали, потом мы с Виктором заготавливали дрова, всё остальное время уходило на сбор земляники. Обилие земляничного компота оказалось, как нельзя, кстати, т.к. наступила жара и духота, вызывавшая жажду. Запас сахара таял на глазах. Тут возник вопрос, что с земляникой делать, и как её сохранить. Решили засыпать её сахаром и даже варить варенье на месте. Но для этого нужны были стеклянные банки и сахар.

        На вечернем совете за ужином было решено, что утром после завтрака я со Светкой и Людой сходим на катере в посёлок С. Кстати, посёлок С. не маленький, в нём по несколько однотипных магазинов, есть даже универмаг. Просто расположен посёлок не вдоль реки, а вдоль четырёх километровой дороги, идущей от реки до железнодорожной станции, поэтому для нас посёлок и был малозаметным. Люда закупит сахар и другие свежие продукты, и попытается раздобыть трёхлитровые банки, а я пополню запас питьевой воды.

        Виктор останется на берегу, т.к. складывать палатку и убирать все вещи на катер нет смысла. Кроме того, женщины категорично объявили «банный день», и ему нужно будет на костре нагреть к нашему возвращению речную воду, заполнив ею все ёмкости, пригодные для нагревания на костре.

        После завтрака расставание было комично-трогательным, Светка даже чуть не заплакала. Мы решили выйти из протоки ближе в сторону посёлка, поэтому пошли через её западный выход. Чем ближе мы подходили к месту слияния протоки и реки, тем гуще становились заросли камыша и водяных лилий. Проход свободной воды здесь оставался метров пять-шесть. Одну из водяных лилий мы таки намотали на винт. Пришлось заглушить мотор.

       Тут я в очередной раз убедился в удобстве моторной ямы, расположенной в кокпите. Я откинул в яме мотор и, находясь сам в кокпите, без труда очистил запутанный винт. Снова завёл мотор, и мы потихоньку вышли в реку, пересекли её по диагонали, уходя всё время чуть-чуть вверх по течению. Еще издали, увидев мостки напротив посёлка, благополучно причалили к ним. Ближайшая к реке улица была видна метрах в пятидесяти от берега.

        Первым пошел я. Только во дворе второго дома я увидел водяную колонку и старика, курившего с газетой в руках за столом под старой яблоней. Поздоровавшись и попросив разрешение накачать воды, я заодно разузнал и расположение интересующих нас магазинов.

        Чтобы отнести сразу три полиэтиленовых канистры общей ёмкостью двадцать четыре литра, мне пришлось поискать палку, которую я продел через ручки всех трёх канистр, и водрузил эту конструкцию, перебросив палку через плечо, себе на спину. Ходить мне пришлось дважды, т.к. с первой ходки я долил больше чем на половину пустой сорокалитровый бак из нержавейки, вмонтированный на борту катера для питьевой воды, а во вторую ходку заполнил ещё раз канистры.

        Потом ушли Люда со Светкой с тремя освобождёнными от вещей спортивными сумками. Куда идти я им объяснил. После их ухода я не знал чем мне заняться и, вспомнив, что рядом со стариком лежала стопка свежих газет, ощутил непреодолимое желание прочесть что-нибудь новенького. И я вновь направился к старику.

        Завидев старика всё на том же месте, я этому обрадовался и предложил ему за газеты денег, если он их уже прочёл и может уступить мне. Он ответил, что прочёл и протянул мне стопку газет, мол, бери их так. Взамен я дал ему новую нераскрытую пачку сигарет, которые он с радостью принял.

        Он расспросил меня, куда и как долго мы путешествуем на катере. Узнав, что живём на острове, он с пониманием закивал головой. Пожав друг другу руки, как старые знакомые, мы распрощались.
   
        Вернувшись на катер, открыл дверки каюты и люк нараспашку, устроил сквозняк. Сидеть в кокпите на солнце было невыносимо. Я прилёг с газетами на диване в большой каюте, обдуваемый сквознячком. За чтением газет, сорок минут ожидания моих спутниц пролетели незаметно.

        Услышав шаги по мосткам и знакомые голоса, вылез в кокпит встречать их. Сначала принял сумки. В самой большой была девяти килограммовая упаковка сахара и другие продукты, в двух остальных – семь штук трёхлитровых банок.

        Позже Люда сказала, что заплатила за них двойную цену. Продал банки ей рабочий из гастронома, при котором был пункт приёма стеклотары. Потом Светка сама спрыгнула в кокпит и первой подала руку маме, помогая перелезть на катер.

        Через пятнадцать минут без приключений мы уже были на своей стоянке, показавшейся нам родным домом. Свидание с людьми, которых мы не видели почти целую неделю, если не считать двух-трёх лодок, проплывших по протоке и голосов из радиоприёмника, вызвало массу эмоций. Особенно радовалась Светка, подробно и возбужденно рассказывавшая обо всём, что было на том берегу. Люда тоже была оживлённой.

        Только Виктор, лишенный такого эмоционального заряда, был спокоен и тих. Словно индийский йог он сидел в одних плавках перед  костром, скрестив под собой ноги, и подкидывал в огонь небольшие щепки рядом с ёмкостями, стоящими прямо на углях с уже закипавшей водой для мытья головы. И у Люды, и у Светки были длинные волосы.

        Потом была баня. Мы с Виктором взяли мыло и полотенца и прошли метров сто вниз по течению протоки, где располагалась ещё одна песчаная отмель без камышей. Там мы и помылись, да простят меня экологи, с мылом в реке. Обтёрлись, обсохли и через час вернулись в лагерь. Уже также помытая женская половина возилась со своими причёсками. На скорую руку сварили обед из концентратов.

       После обеда Люда занималась земляникой. Обильно засыпанную сахаром и уже пустившую сок землянику, высыпали в котелок над костром, и при первых признаках закипания сахарного сиропа содержимое котелка переливалось в трёхлитровые банки, в надежде таким образом сохранить её, чтобы дома всё основательно переварить. Пока Люда занималась этим до ужина, а я был у неё на подхвате, Светка с Виктором собрали ещё литров пять земляники.

      После ужина, состоявшего из рыбных консервов с хлебом, земляники с сахаром и земляничного компота, полные впечатлений и уставшие спать легли рано, но засыпать никто и не думал. Все, даже Светка, просматривали и читали газеты, передавая, их друг другу. Просто не катер, а читальный зал библиотеки.

      И хотя радиоприёмник был включён у нас практически весь день, хотелось новости не только услышать, но и, как бы, увидеть своими глазами. Недаром говорят: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».

       На следующий день, в субботу заканчивалась первая неделя нашего отдыха. Уже с утра было душно, стали собираться большие кучевые облака. Стрелка барометра на катере с «ясно» быстро стала падать к надписи «осадки». После обеда солнце полностью скрылось за тучами, становившимися всё более крупными и приобретавшими лиловато-чёрный оттенок.
   
       По всему было видно, что приближалась гроза. Чувствуя это, мы ещё раз проверили постановку якоря с кормы и прочность крепления конца между носовой уткой и стволом прибрежной сосны.

       После вечерней трапезы собрали все вещи на берегу и сложили их в палатку, вход в которую закрыли на все петли. Ещё раз проверили её крепление, сильнее натянули скаты крыши, чтобы на них не осталось морщин. В притухший костёр положили две сосновые чурки сантиметров по сорок, и накрыли сверху хвойными ветками, в надежде, что  меньше дождевой воды попадёт в костёр.

       Часам к семи вечера на северо-востоке заметно потемнело, это была гигантская чёрная туча, двигавшаяся в нашу сторону. Вскоре мы увидели в ней всполохи молний, раскатистое громыхание доносилось всё ближе.

       Кокпит на катере был самоотливный, поэтому решили брезентовый тент, имевший большую парусность, не поднимать, и тем самым сохранить его от повреждений, которые может сделать сильный ветер. Из-за этого спальное место Светки оказалось под открытым небом. Поэтому Светку уговаривали, чтобы она с мамой легла спать в носовой каюте, а мы с Виктором разместимся на диванах в кают-компании.

       Туча с полнеба погрузила остров в сумерки раньше, чем обычно. Я зажег электрический круговой огонь, возвышавшийся на кронштейне над каютной надстройкой. «Раскочегарили» камелёк и при первых шквалистых порывах ветра, не сговариваясь, все разместились в кают-компании, где также включили освещение.

       Среди раскатов грома нам послышался шум лодочного мотора. Я высунулся наружу. Действительно, по протоке тихим ходом, выискивая место для стоянки, шла популярная в те годы фанерная глиссирующая лодка-самоделка проекта «Касатка» под двумя моторами «Нептун-23». Её особенностью был увеличенной высоты борт в носовой части, позволявший оборудовать там рубку-убежище, и подмоторная ниша на широком вертикальном транце.

       Хозяин лодки сначала жестами, а когда подошел ближе – голосом, попросил разрешения встать в нашей лагуне, переждать грозу. Увидев в кокпите пожилую женщину и две детские головки, высунувшиеся из рубки-убежища, я понял, что эта компания ночью шуметь не будет, и любезно предложил швартоваться.

       Хозяин на несколько секунд «дал газ», затем быстро выключил и откинул моторы. «Касатка» плавно без толчка выехала килем на прибрежный песок в метрах десяти от нас, там, где начинались заросли камыша. В засученных до колен спортивных штанах и босиком он  спрыгнул на берег и потащил швартовый конец к ближайшему дереву. Пришвартовавшись в считанные минуты, мужчина подошел к нам.
 
      Спортивного телосложения и выше среднего роста, он казался моложе своих лет, однако лицо его говорило, что ему за шестьдесят. Как бы в подтверждение этого он сказал, что с женой и внучками проводит отпуск. Пришли они с верховьев реки.

      В это время отдельные капли дождя быстро стали учащаться, намереваясь перейти в ливень. Частые блики молний сверкали прямо над нами, а раскаты грома, отвечая пушечным хлопком на каждую молнию, переходили в сплошной, не прекращающийся гул.

      Мы предложили хозяину «Касатки» переждать грозу у нас на катере, но он вежливо от нашего предложения отказался, и, дождавшись пока жена с внучками сбегали «в кустики» и вернулись обратно, стал прикреплять к уткам кусок брезента, чтобы накрыть им кокпит.

      Судя по тому, как жена и внучки на четвереньках залезали в рубку, стало понятно, что прохода и стола в рубке нет или стол опущен, чтобы сделать общую лежанку для четырёх человек. Ни о каких удобствах здесь говорить не приходилось.

      Когда хозяин «Касатки» подвязывал последний конец брезента, уже лил ливень. С того момента, когда он отказался от нашего приглашения, мы вернулись к себе в каюту и всё дальнейшее наблюдали уже через окно.

      Радиоприёмник от разрядов молнии всё время трещал и свистел, и мы вместо него включили магнитофон. При свете электрических светильников в каюте было достаточно светло, а тепло от камелька, на котором уже пыхтел закипающий чайник, придавало уют. Люда заварила чай.

      На столе появился нарезанный лимон, карамель и печенье. Принялись за чаепитие. Первый глоток свежего горячего чая с лимоном и карамелькой на языке ещё больше придал ощущение чего-то домашнего.

      О стихии, бушевавшей за окном, напоминал лишь приглушенный гул громовых раскатов и стук капель дождя по палубе и крыше каюты. Вдруг окна каюты осветились белым светом, словно зажглась дуга электросварки. И почти сразу же раздался оглушительный раскат грома. Показалось, что катер затрясло. Удаляясь, раскат грома стал напоминать звук рвущейся ткани. Видимо молния ударила где-то рядом.

      Мы открыли дверь каюты, чтобы посмотреть, что делается вокруг. С наружи пахнуло свежестью, озоном и запахом хвои. Над нами прошел эпицентр грозового фронта, т.к. в дальнейшем гроза стала быстро уходить на юго-запад. Дождик почти прекратился, но из-за туч моментально стемнело. Всё ещё довольно часто мелькали зарницы, освещавшие западную часть неба, и с большим опозданием долетал приглушенный гул.

      Время от времени мы поглядывали через окно в сторону своих новых соседей. Но у них было темно и тихо. Брезент, наскоро привязанный хозяином «Касатки» над кокпитом, наполнился дождевой водой и провис, оголив сантиметров по двадцать вдоль бортов. Туда вероятно натекло немало дождя. На фоне тёмного берега, слегка подсвеченная лампочкой нашего кругового огня, «Касатка» выглядела уныло и безжизненно.

      Мы осветили фарой, имевшейся на  нашем катере, площадку на берегу. Палатка оставалась целой и невредимой. Костёр не потух. В свете прожекторного луча заметили, как над хвойными ветками, укрывавшими костёр, поднимался пар и вился дымок. Только наш трап, перекинутый с носовой палубы на берег, одним концом свалился в воду, но он был привязан к утке на носу, и вышедший на палубу Виктор его тут же поправил.

      Люда со Светкой перешли на берег и скрылись за кустами. Возвращаясь обратно, Светка хныкала. Оказывается в темноте она задела за куст, и он окатил её тысячей брызг. Но сегодня ей спортивный костюм не понадобится. Сегодня она будет спать в каюте на мягком диване под ватным одеялом.

      Перед сном мы с Виктором ещё немного «побалакали» пока незаметно уснули. Проснулся я часа в четыре утра. Нас слегка покачивало. Дул сильный ветер, шумно трепавший кроны деревьев. По всему чувствовалось, что погода кардинально менялась. Я увидел отблески на берегу, это разгорелись чурки в нашем костре.

      Утром я проснулся поздно, в половине девятого. Виктор ещё спал. Я вышел в кокпит. Погода испортилась. Дул прохладный северо-западный ветер. Солнце скрывалось в каком-то мареве. После вчерашнего дождя всё дышало сыростью. Люда уже суетилась с чайником у костра. Чурки сгорели, превратившись в пышущие жаром красные головешки.

      Наши соседи тоже встали. Хозяин «Касатки» развешивал на кустах промокшие вещи, а его жена вычерпывала воду из кокпита. Внучки ещё спали. Когда я увидел в руках хозяина «Касатки» маленький туристический примус, позвал его к костру, порекомендовав не заниматься ерундой.

      Он воспринял это с радостью и вскоре появился у костра с кастрюльками и чайником. Люда помогла ему разводить кипятком какие-то концентраты. Трава на поляне оказалась мокрой, поэтому завтракать решили на катере в каюте.

      Перед завтраком появилась и хорошо выспавшаяся Светка, заявившая, что спать в спальном мешке в палатке занятие для ненормальных. Я тут же её «обрадовал», напомнив, что я сегодня ухожу домой, и ей пять ночей придётся играть эту роль.

      После завтрака стало видно, что соседи готовятся к отплытию. Собрав свои вещи, хозяин «Касатки» подошел ко мне и поинтересовался, где здесь можно близко от берега заправиться бензином, т.к. у него осталась только одна канистра. Я рассказал ему про бензозаправку, что напротив платной лодочной стоянки, где я держу свой катер.

      Поблагодарив за всё, он с нами попрощался. Девочки махали нам руками. Хозяин столкнул катер в воду, залез на нос и по борту лихо перешел в кокпит, развернул веслом катер от берега и завёл мотор. Через минуту они исчезли за зарослями камыша также быстро и тихо, как и вчера появились.

      Стал готовиться к отплытию и я. Перенесли на берег вещи, посуду и постельные принадлежности. Я оставил полиэтиленовые канистры с питьевой водой. Залили также полный чайник и все кастрюльки. Всего, около, сорока литров, т.е. чуть больше двух с половиной литров в день на человека. С запасами воды следовало обращаться бережно, т.к. источников питьевой воды на острове не было, а вода из протоки, даже минут пятнадцать кипячёная и отстоявшаяся, имела запах тины и горьковатый вкус.

      На катер взамен загрузили восемь трёхлитровых банок с земляникой в сахарном сиропе. Виктор сказал, чтобы я обратился на работе к его другу Андрею, работавшему у нас водителем «Каблучка», чтобы он отвёз банки с земляникой с катера к ним домой. А Люда написала свекрови записку, что нужно с земляникой делать дальше.

      Потом мы с Виктором стали пилить ствол сосны, чтобы у них остался достаточный запас дров. Но в нашу работу вмешалась Люда. Она взяла у меня из рук пилу и попробовала отпилить чурку вместе с Виктором. Минут за двадцать они её осилили, и Люда сказала, что они с этим справятся сами, кроме того, есть ещё приличный запас пиленных и колотых дров.

      Я предложил Виктору оставить медицинскую аптечку на все случаи жизни, фельдшерскую, какую возят с собой на скорой помощи, но он взял из неё только бинт и зелёнку.
 
      Пока мы занимались переноской вещей и дровами, Светка собрала литровую банку отборной свежей земляники и отдала мне, чтобы я обязательно сегодня же передал ягоды своей жене. Её не было с нами т.к. она купила туристическую путёвку в Болгарию на сентябрь месяц, и её отпуск был перенесён на это время.

      После обеда стали прощаться. Когда я завёл мотор и отчалил, Светка бежала по тропинке вдоль берега, провожая меня, метров двести, пока я окончательно не исчез из вида за стеной камыша. Через час я уже был на платной лодочной стоянке, а ещё через два часа дома.

Часть вторая: Новый Робинзон.


        На следующий день после работы мы с Андреем съездили за земляникой. Когда грузили банки в машину, Андрей долго не верил, что это лесная земляника, собранная Виктором и его семьёй. Андрей предполагал, что её купили на плантации в каком-нибудь колхозе.

        Не знаю, чему больше радовалась мама Виктора: собранной землянике или тому, что у   отдыхающих на острове её близких,  которых она не видела целую неделю, всё нормально.
 
        Во вторник погода окончательно испортилась. Дул довольно сильный и прохладный северный, северо-западный ветер. Низко по небу шли рваные тучки, каждая из которых старалась сыпануть дождём. Погода менялась по много раз за день. Раз десять начинался кратковременный дождь. Ветер рвал тучи, но солнце в этих разрывах показывалось ненадолго, не успевая высушить землю и растительность после очередного дождя.

        Такая погода простояла всю неделю. Только в пятницу ветер стих, потеплело и во второй половине дня небо полностью очистилось от туч.

        В пятницу после обеденного перерыва мой начальник попросил меня срочно отнести в наше вышестоящее управление справку к полугодовому отчёту. Управление находилось рядом с вокзалом, и я договорился с начальником, что обратно в нашу контору я возвращаться не буду, т.к. пока я съезжу туда и обратно, рабочий день уже закончится. Катер в полной готовности ждал меня, чтобы сходить на остров за Виктором и его семьёй.

        Быстро выполнив служебное поручение, я в четыре часа дня уже приехал на лодочную стоянку. А ещё через час подходил по протоке к хорошо знакомому месту нашей стоянки на острове. Моему взору открылась следующая картина.

        Палатка была с оторванными верёвками и болталась, как спущенный мячик. Одежда и спальные принадлежности брошены сверху на кусты для просушки, но из-за частых дождей на них махнули рукой. У полу тлеющего и потому сильно чадящего костра суетился с топором в руках Виктор.

        Он был в одних плавках и обросший хорошей щетиной, видно неделю он не брился. Завидев меня, он как Робинзон, заметивший на горизонте корабль, стал бегать по берегу, размахивая топором и что-то выкрикивая. Когда я причалил, он поведал мне следующее:

        В понедельник, когда пошли дожди, Люда, почувствовала себя простуженной, у неё поднялась температура, вот бы где пригодилась моя аптечка. Решили, как только в протоке появится лодка, просить её хозяина о помощи – перевести Люду и Светку на другой берег реки ближе к посёлку С. откуда они смогли бы на электричке добраться до дома.

        Но только на следующий день, во вторник к вечеру, в протоке появился рыбачок на лодке, который (вот гад!) только за три рубля после долгих уговоров согласился им помочь. Люда со Светкой уже три дня были дома, но почему Люда мне не позвонила, так и осталось непонятной тайной.

        В среду утром, оставшись один, Виктор пошел рыбачить подальше от своего лагеря. Застигнутый сильным дождём, он спрятался под ближайшим большим деревом, где ему пришлось укрываться больше часа. Когда дождь закончился, и Виктор стал возвращаться к своему лагерю, его сердце ёкнуло от увиденного.

        Бычки стояли на поляне, сбившись в кучки, среди белых пятен постельного белья, разбросанного по траве. Войдя в разорённый лагерь, Виктор не знал, что ему делать и с чего начинать. Схватив одну из палок, для установки палатки, он, полностью потеряв страх, стал хлестать ею по спинам бычков, бесстыдно разорвавших его палатку, раскидавших вещи и жевавших его продукты.

       Правда, завидев приближающегося человека, они и сами решили ретироваться. Когда бычки, перевалив за бугор, удалились на луг, Виктор первым делом вдохнул жизнь в уже почти затухший от дождя костёр. Делал он это машинально, ещё не зная, что он остался всего с одной неполной коробочкой сухих спичек.

       Потом раскидал на кусты, намокшие от сильного дождя вещи в надежде, что на ветру и солнце они подсохнут. Расстелил на земле одеяло, которое Люда использовала в качестве скатерти, когда мы кушали, и стал складывать на него всё то, что ещё можно было спасти из продуктов. Невредимыми остались только консервы.

       В запасе были: две банки тушенки, две банки рыбных консервов, два пакетика куриного супа с вермишелью, около десяти картофелин, не заинтересовавших бычков. Бутылка с растительным маслом оказалась опрокинутой, пробка из фольги с неё упала, остатки масла вытекли, если не считать пары ложек в ложбинке между стенкой бутылки и горлышком. Пол пачки сливочного масла бычки растоптали. На фольге хорошо заметен полукруг следа от копыта и вокруг в её разрывах выдавленные узоры масла. Но намазывать его так и так было не на что.

       Если крупы и мелкая вермишель растоптаны и рассыпаны по земле и в траве, то хлеб практически весь съеден. Учуянную пачку соли, распотрошили основательно, а её остатки смыло дождём, такая же участь постигла и пакет с сахаром, но его не жалко, т.к. было мало. Надорванные пакетики со специями намокли или были затоптаны, удалось собрать лишь несколько лавровых листочков.

       Раскрытая упаковка с коробками спичек промокла основательно. Спички оказались абсолютно не пригодными к использованию, не помогла даже сушка у костра. Осталась цела только пачка с остатками чая, хранившаяся на дне спортивной сумки.

       Фонарик после просушки светил тускло, только вблизи. Радиоприёмник «оживить» вовсе не удалось. Он сильно промок, и даже после просушки у костра, со снятой задней крышкой футляра, только шипел и свистел. Потом Виктор, как смог, починил и натянул палатку. Перенёс в неё сохранившиеся продукты и не требующие просушки вещи.

       Из семи-восьми сантиметровых по толщине стволов ивы, росшей по берегу протоки, Виктор вырубил две рогатины и палку длиной метра два. Рогатины вбил в землю рядом с костром, сверху на них положил палку, и на этой конструкции стал развешивать вещи для просушки.

       Вообще Виктор решил далеко от поляны не отходить и всё время поддерживать огонь в костре. Вечером развёл огонь посильнее, и долго сидел у костра, всматриваясь в окрестности поляны, но зелёных огоньков глаз нигде не увидел.

          На ночь сложил в костёр целую кучу дров, взял с собой в палатку топор и лёг на надувном матрасе, укутавшись в сырое холодное одеяло. Ткань палатки также  вся намокла. На всякий случай вход в палатку оставил настежь открытым.

         Лёжа в темноте, прислушивался к каждому шороху. Благо от ветра и сырости комары почти не летали. Лишь когда костёр разгорелся, осветил ярким пламенем всю поляну, и его тепло дошло до палатки, ощутимо согревая ноги, Виктор уснул.

         Он не знал, в котором часу   утром проснулся,  т.к. вчера, как на зло,  с расстройства забыл завести свои ручные  часы, и они ночью остановились. Костёр не потух. Виктор сгрёб в одну кучку красные угли и положил сверху несколько поленьев. Огонь сразу взялся, и можно было ставить чайник, но в этот момент снова пошел сильный дождь. Чтобы как-то сохранить огонь в костре, Виктор сложил сверху целую пирамиду из поленьев. Запас дров таял на глазах.

        От дождя укрывался в палатке, но она провисла, намокла и от каждого прикосновения к внутренней поверхности ткани, начинала в этом месте сначала слезиться, а потом постепенно протекать. Вещи, находившиеся в палатке, быстро стали превращаться в грязное и мокрое месиво.

        Сколько прошло времени, Виктор не знал, он уснул под шум дождя, и сейчас, проснувшись, медленно соображал. Дождь закончился, пирамида дров в костре полыхала, его мучили жажда и голод. Виктор попил сырой воды прямо из канистры. Затем поставил котелок с водой на горящие угли. Бросил в него две пачки супа-концентрата и размешал. Когда суп был почти готов, после некоторых колебаний, открыл банку тушенки и вывалил в суп. Решение это пришло само собой, ведь ни хлеба, ни гарнира к тушенке кроме десятка картофелин не осталось. Да и возиться с этой картошкой без соли и специй не было желания.

        Виктор быстро съел пол котелка горячей, прямо с костра, жирной мясо-вермишельной похлёбки. Не аппетит, а чувство голода подгоняло его. Вчера в суматохе за весь день он съел лишь банку рыбных консервов без хлеба и гарнира. После стольких дней регулярного калорийного горячего питания, новый рацион сыграл с ним злую шутку. Нервное напряжение, холод, сырость и недосыпание пробудили в нём обострённое чувство голода.

        После обеда Виктор задумался, мысли закрутились в голове: Первое. Не позднее субботы к полудню за ним придёт катер. Значит, продержаться надо максимум двое суток. Второе. Питание. Десять картофелин засунул в угли на краю костра запекаться. Это сегодня на ужин пять картофелин с половиной банки рыбных консервов в масле. Консервы из скумбрии хорошо посолены, что улучшит вкус несолёной картошки, а завтра утром доем остальное.

        Оставшиеся пол котелка похлёбки утром прокипячу, но есть буду ближе к вечеру. Если завтра катера не будет, последняя банка тушенки останется как «НЗ» на субботу. Надо заварить кастрюлю воды и засыпать остатки из пачки чая. Пить сырую воду не желательно.

        Третье. Дрова. Их надо растянуть до утра пятницы, т.е. до завтра. Тогда завтра, чтобы убить время до прихода катера, буду заготавливать дрова, откалывать щепу топором от ствола сосны. Когда же за мной придёт катер? Завтра к вечеру или в субботу днём.

        …когда стемнело, опять пошел дождь. В мало-мальски высушенном у костра спортивном костюме ложиться в мокрое месиво в палатке желания не было. Поэтому Виктор оставшиеся охапки дров сунул в палатку, а сам сел  у костра на комлевую чурку от сосны, оставленную как колода для колки дров, и накрылся тем же куском прорезиненного брезента, которым до этого накрывали запас дров.

        Если лицо, руки и колени начинало припекать жаром от костра, он разворачивался к костру озябшей спиной. Но смотреть в окружающую темноту, постоянно пугающую то шумом веток от ветра, то всплеском рыбы в протоке, то качающимися тенями при ярких всполохах костра, становилось утомительно для его и без того напряженной  нервной  системы.

        От напряжения глаз стало больно смотреть на свет костра. Не сон, не дремота, а нечто вроде забытья, как у больных с высокой температурой, навалилось на Виктора, …очнулся он, лёжа на земле. Тяжелый кусок брезента накрывал лишь ноги. Костёр догорал. Тело бил озноб. Зубы стучали. Даже не последними физическими усилиями, а какой-то силой внутренней злобы, Виктор швырнул в костёр остатки всех дров из палатки, залез в неё и, зарывшись в куче мокрых вещей, мгновенно отключился.

        Когда Виктор открыл глаза, уже светало. Шевелиться не хотелось, малейшее движение вызывало чувство холода и мокроты. Лишь сильное желание сходить по «нужде», в конце концов, заставило его вылезть наружу. Рубкой щепы Виктор согрелся раньше, чем развёл пламя в костре и поставил греться чай и похлёбку. Сгорала щепа быстрее, чем он успевал откалывать от ствола новые «лапти», поэтому рогатины и перекладина тоже пошли на дрова. Они не оправдали возложенные на них ожидания. Слишком высоко подвешенные вещи не сохли, а низко висящие начинали от костра дымиться.

       Перекусив на скорую руку, Виктор вновь увлёкся рубкой щепы. Этим он отгонял от себя единственную будоражившую его мысль, что он будет делать ночью, если сегодня не придёт катер. Кстати, со вторника он не видел в протоке ни одной лодки. За этим занятием он и заметил меня, когда я подходил на катере к  берегу.

        Конечно, в подробностях Виктор рассказал мне о своих приключениях позднее, а сразу же после встречи мы обсудили план наших действий на ближайшие два дня и приступили к его реализации. Мы быстро вдвоём заготовили суточный запас дров, убрали на катер все лишние вещи. Я натянул между двух сосен капроновый конец, и мы развесили на нём вещи для просушки. Прояснившаяся погода этому благоприятствовала.

        Виктор занялся приведением себя в порядок. Пока он мылся, брился и переодевался в мою чистую сухую одежду, её несколько комплектов  имелось на катере, я приготовил на газовой плитке традиционный ужин из концентратов: пюре картофельное из порошка с говяжьей тушенкой, рыбные и овощные консервы, хлеб, масло, чай. Разжег камелёк. Не знаю почему, но тогда комары не залетали в каюту, даже если входная дверка оставалась открытой.
 
        Накрыл на стол в кают-компании. Ужинать мы сели уже при свете каютных электро светильников и весёлые мелодии, доносившиеся из магнитофона.

       Тёплый сухой воздух от камелька, обильный ужин  и горячий чай с лимонной мятой и карамелью быстро разморили моего товарища, и он уснул на диване в кают-компании, даже не успев залезть в спальный мешок. Т.к. Виктор был в одежде, и в каюте, разогретой камельком, чувствовалось комфортно, я не счёл нужным его ни будить, ни накрывать одеялом.

       Рано утром я тихонько встал и пошел порыбачить удочкой Виктора. Когда я уходил, он несколько раз задёргал рукой, как будто от кого-то отбивался, и громко простонал во сне. Видимо ему снились сцены из пережитого на острове в эти дни.

       Из каюты он вылез в полдень, когда я уже вернулся с рыбалки и возился на берегу с костром. «Как спалось? Как чувствуешь себя под крышей?» - спросил я. «Как в люксе, в гостинице Россия»,- последовал восхищённый ответ.

       В этот день часов до шести вечера мы ловили рыбу. Поймали штук шестьдесят мелочёвки. Вечером в последний раз сварили на костре уху. Благо на неделе я пополнил на катере запас свежей картошки и лука, чувствуя, что их запасы у Виктора к концу второй недели могут закончиться.

       После ухи перебрались в каюту, и пили чай, потихонечку очень маленькими ложечками заедая малиновым вареньем, баночку которого я привез с собой. Виктор, хорошо выспавшийся накануне, был бодр, и мы болтали с ним обо всём далеко за полночь.

       Утром, в воскресенье, позволили себе расслабиться, спали до одиннадцати часов. Потом позавтракали остатками вчерашней ухи, разогрев её на газовой плитке на катере. На ночь костёр дровами мы не заправляли, и к утру он, впервые за две недели, совсем потух. Остатки колотых дров сложили рядом с поваленной сосной, ствол которой за две недели сократился наполовину.

       Виктор нашел на камбузе пустую стеклянную банку с плотной полиэтиленовой крышкой. Насыпал в неё до половины соль и слегка прокалил её над газом, чтобы уменьшить содержание влаги. Затем быстро положил в банку коробок спичек, пятиметровый кусок лески с крючком, грузилом и поплавком, аккуратно намотанный на кусочек картона, записку и плотно закрыл полиэтиленовой крышкой. Банку поставил на колотые дрова.

       Виктор взглянул с обеих сторон на свой старый маленький туристический топорик, из-за ненадобности так и оставшийся завязанным в полиэтиленовом мешочке, т.к. он пользовался всё время моим большим топором. Махнув рукой, он также сунул его между колотыми дровами и остатком соснового ствола.

       Я спросил, что он написал в записке. Виктор продекламировал: «Странник! Если волею судьбы ты без всего оказался на этом берегу, не теряй самообладания. В твоих руках «Банка Жизни». Сумей ею распорядиться сполна. P. S. – Черви в подсохших бычьих лепёшках. Рыбу соли уже запечённой над углями, разломав её вдоль хребта. Бумагу с запиской используй для разжигания костра. Да помогут тебе, твоя воля и везение. Новый Робинзон». Мы оба засмеялись этому детскому чудачеству, но по глазам Виктора я понял, что он был близко от подобной ситуации.

       Потом мы перенесли на катер все вещи, упаковали и разложили их. Прибрали территорию, искупались напоследок и часа в три взяли курс домой…

.  .  .

       С тех пор прошло более двадцати пяти лет. Светка – уже давно Светлана Викторовна. Её детям сейчас больше лет, чем ей было самой четверть века назад. И она наверняка им много раз рассказывала, как в своём детстве она побывала на сказочном острове, где каждый день она за час собирала трёхлитровую банку земляники. И как было, ну почти совсем не страшно, когда бушевала гроза, какую, живя в городе, она раньше никогда не видела.

       И о том, как их дедушка, а её отец, оставшись на острове один и почти без ничего, трое суток боролся за выживание. И был этот остров не в Тихом океане, а всего лишь в четырёх часах хода на тихоходном водоизмещающем катере от почти миллионного индустриального города.

       А почему река «Л», посёлок «С» и город не назван? А вы найдёте мне грибника, честно показавшего вам место, где он собирает боровики?

       Главное в этой не выдуманной  правдивой истории то, что любое походно-туристическое приключение, запомнившееся вам на всю жизнь, может произойти в любом месте, как бы  близко от родного дома вы ни бросили свой якорь.



                Букулты                2008 год.

                Владмир Пантелеев
      

               

СЛОВАРЬ  МАЛОЗНАКОМЫХ СЛОВ И ВЫРАЖЕНИЙ.

Переборка – стенка, разделяющая помещения на судне.
Газовая плитка на кардане – кардан это устройство, позволяющее газовой плитке и кастрюльке на ней сохранять строго горизонтальное положение при любом крене катера.
Камелёк – маленькая чугунная печка.
Плёс – разлив реки, как правило, менее глубокий, чем основное русло, с множеством мелей.
Кокпит – это вырез в палубе катера, создающий углубление, в которое ставят банки (сидения) для пассажиров и кресло водителя. Пол кокпита находится на уровне днищевых шпангоутов (близко от днища катера).
Безмен – пружинные подвесные весы.
Конец – верёвка, канат (морской термин).
Утка на катере – или кнехт, металлическое приспособление в виде двойного крюка устанавливаемое на носу и по бортам в корме, на котором закрепляются концы для швартовки (причаливания) судна.
Самоотливный кокпит – работает по принципу ванны. Вся попавшая в него вода собирается на полу и уходит в специальное отверстие по трубе обратно в реку.
Подмоторная ниша на широком вертикальном транце – конструкция в кормовой части катера для установки подвесных моторов.
Рубка-убежище  -  маленькая каюта, где есть только места для сна.
«Каблучёк» - так раньше в народе называли грузовой вариант легковой машины «Москвич».
Ретироваться – удалиться, отойти прочь.
Гостиница «Россия» - это была самая большая гостиница в СССР, в Москве.




                К О Н Е Ц