Трижды повернись вокруг. Глава 2

Утро пятницы не может быть приятным по определению, сегодня оно превзошло само себя. Я с гордостью, выдержала текильное правило, но похмелье все равно настигло. Спала я катастрофически мало. Поэтому будильник прозвенел на редкость ожесточенно, за что чуть было не поплатился жизнью.
Но это ничего не меняет, я должна встать. Просто должна. Родители в детстве хорошо объяснили значение этого слова, поэтому я прекрасно знаю, что пойду на работу. Хотя в глубине души зарождается лень. Просто одеяло такое теплое, а подушка - мягкая. Расставание с этими нехитрыми вещами сулит настоящую катастрофу.
Все утро я пыталась прийти в чувства. Еда и даже кофе вызвали кошмарную тошноту. Холодная вода тоже должного эффекта не возымела. Я стала мокрым злобным зомби.
Выхожу. Солнечные очки в кармане призваны заградить распухшую страшную морду. Ступеньки вторят шагам легким эхом, словно боясь разбудить спящий в такую рань мир. Тихо и прохладно, лишь солнце палило из окна. 
Твердо решив никогда не пить, я с силой толкаю подъездную дверь.
Мир меняется кардинально – глаза режут тысячами фонариков, а на кожу падают жаркие угольки. От неожиданности я захлопнула ее. Так дело не пойдет! Повторная попытка. Но ручка двери вдруг стала  невероятно тяжелой.
Раздается знакомое покашливание. Только этого не хватало! За спиной растет высокая фигура соседа. Я разворачиваюсь, приподнятая бровь встречает мой раздраженный взгляд.
- Вы пропустите, Аделаида, или  решили выйти? – яда из тона хватит на полк .
Краснота заливает лицо, и я делаю решительный шаг навстречу солнцу.
Получилось куда хуже, чем в прошлый раз. Я ничего не вижу, темные очки пропускают ужасное количество света. Он проникает внутрь огнем, пожар разгорается. Я ощупью бегу в тень, проклиная воображение.
На небольшом промежутке, где сверкающий лик закрыт кронами, я перевожу дух. Петр Иванович степенно направляется к выходу из двора. «Похмелье – не повод вести себя как обезумевшая самка летучей мыши! Это всего лишь солнышко». Мысленный диалог имеет пугающе мало действия на  расшатанную психику.
Скорее к остановке. Очки ползут к глазам. Тень деревьев надежно укрывает, а автобус появляется на редкость быстро. После попойки хвататься за руль любимой машинки не хочется, общественный транспорт не так плох. Дольше, но не надо беспокоиться об алкоголе в крови.
В автобусе я снова радуюсь, что машинка спокойно стоит во дворе. Иногда приятно примерить роль пассажира, попялиться в окно. В такие моменты я играю в игру «вспомни, что проезжаешь». Взгляд шарит по домам, вывескам магазинов и тротуарам в поисках незамеченных деталей. Когда я за рулем, я замечаю мало - дорога требует концентрации. Но тут я отрываюсь – смешные вывески, картинки на стенах и трещинки на домах становятся объектами пристального изучения. Всегда можно посмотреть на мир по-другому, по-новому! Для изучения отдельной улицы не хватает жизни.
Но все хорошее рано или поздно заканчивается, впрочем, как и все плохое. Дорога на работу уступает место прохладному утреннему полумраку кабинета.
До начала рабочего дня еще несколько минут. Несколько блаженных минут тишины и покоя. Прохладный стол манит не хуже мягкой подушки. Но стоит приложить голову на поверхность, как дверь раскрывается настежь.
- Вид у тебя цветущий!
В комнату влетает Валентина. Радостное лицо смотрится удивительно мерзко с утра, но стоит сдержаться. Приземистая фигурка Валентины в мгновение ока оказывается около стола. Офисный костюм грязно-бежевого цвета подчеркивает ее низкий рост, рыжевато-каштановые волосы собраны в тугой пучок, обнажая веснушчатую шею и лицо. Необыкновенная подвижность придает изюминку простоватому облику коллеги.
- Привет, - пропела она. Высокий голос неприятно действует на обостренный похмельем слух. Даже общаться с Валей лень. Лень - второе качество, присущее только людям. Бросьте в меня камень, если вам никогда не лень жевать. Отбросив необходимость бороться за существование, человек разленился настолько, что стал противен.
Но Валю как будто леность обошла стороной, или кто-то не поленился вставить ей реактивный моторчик. Ее движения поднимают ветер в спокойной комнате, я морщусь.
Валя делает остановку  у цветка, делая замечание, что растения неплохо и поливать. Я облизываю губы при упоминании о живительной влаге.
- Ты облизываешься, будто сейчас сожрешь, - говорит подруга, наигранно изображая леденящий ужас. Я прыснула.
- Ты, конечно, очень аппетитная, но с похмелья не тянет на сладкое.
Ее рот расплывается в ухмылке, Валя вульгарно опускается на стол. В широко расставленных глазах играют веселые огоньки.
Через минуту в комнате появился Вадим Сергеевич, неприлично громкое ржание привлекло его из коридора.
- Неужели, мои девочки, - а так именует нас босс, - счастливы надвигающемуся рабочему дню? Если вы в таком восторге, я чувствую своим долгом устроить работу и завтра.
Босс походит на сытого кота, на вид ему лет 40, моложавый, с огромным носом и седеющими черными волосами. Он представительно останавливается в середине кабинета, рука застывает около ярко-синего галстука.
- Знаешь о чем, по мнению психологов, думают мужчины, когда поправляют галстук или ремень? – шикнула я в Валино ухо. Она закрывает рот руками, более чем выразительный взгляд подруги летит в мою сторону.
Вадим Сергеевич качает головой, наши хитрющие мордашки вызвают только улыбку на лице грозного начальника. И откуда они все берут благодушное настроение в пятничное утро?
- Ада, хочу тебя видеть через 15 минут.
- Хорошо, - говорю я как можно серьезнее. На борьбу со смехом уходят последние силы, а впереди еще многотрудный день! Дверь опять закрывается.
Валя смотрит на меня, как на друга-партизана. Улыбка не сходит с ее лица.
- Чего это он тебя видеть хочет?
- Не знаю, - жму плечами я. – Влюбился?
- Определенно, - кивает подруга, и мы перестаем сдерживать смехом. С Валей всегда так. С ней можно  обсуждать философские темы, и смеяться над глупостями. Она выслушает и даст совет, если тяжело.
Приходя на работу, я не ожидала, что появятся подруги, кроме Маши, но сложилось иначе. Тут не так отвратительно, как на предыдущем месте, где трудились унылые белые воротнички. Да и шеф - прекрасным мужчиной, не требует невозможного и поддерживает непринужденную обстановку. За это все ему благодарны. Конечно, временами, он орет, как сумасшедший, без этого никак в суровой офисной повседневности.
Валентина с тихим мурлыканьем кружит по комнате.
 - И что ты в кромешной тьме сидишь? Пустила бы утреннее солнышко погулять в затхлый офис.
Она подбирается ближе к заветной веревочке. От адского солнца отделяет только тонкая завеса колышущихся пластинок. Если непреклонные горячие лучи преодолеют эту завесу, жаркий свет вгрызется в кожу, потревоженные пылинки и открытые поверхности начнут нагреваться, воздух станет вязким и липким.
Я, словно мячик, прыгаю со стула, преграждаю Валин путь.
- Не надо! – Коллега реально пугается от диких звуков, исходящих из моего рта. Отскакивает.
- Если не хочешь, не буду, - голос теряет все нотки веселости, а вместе с ними пустеет и комната. – Сиди в кромешной тьме, как вурдалак!
Валины плечи дергаются, подруга выходит за дверь. Со мной - только тиканье старомодных часов на полке и мрачная тишина. Настроение неумолимо приближается от отметки «паршивое» к черте «полный п».
Но босс ждет.
Когда я прохожу мимо Вали, она спешно отворачивается. Если приспичило дуться - пускай дуется, хоть до второго присшевствия.
Я вхожу без стука в просторный кабинет шефа. Александра, девочка из ресепшена, проводила меня недовольным взглядом. С голых стен смотрят неизвестные репродукции в тяжелых рамах, стол из пародии на красное дерево возвышается в середине помещения немного сиротливо.
Вадим Сергеевич смотрит в окно спиной ко мне. Я благодарю всех известных мне Богов за то, что офис находится на теневой стороне, и солнце не светит на несчастное замученное тельце. Одного знания, что лучи накаляют противоположную сторону здания, хватает, чтобы внушить тошноту.
Я громко кашляю, а шеф подпрыгивает.
- Ты меня напугала, Аделаида.
Я выгляжу не ахти, но не так, чтобы люди убегали с криками! Вроде не так, надо еще раз изучить чудесный лик, когда Вадим Сергеевич отпустит.
- Это Вы меня напугали. Зачем вызывали? Я опять что-то натворила? – говорю я с невинным видом. Подгибающиеся коленки почти не беспокоят. Чертово похмелье!
- Совсем склероз замучил сотрудников, - тяжело вздыхает мужчина. – Ты забыла поставить подпись на заявлении об отпуске.
- О, - напряжение покидает место между лопатками. – Только и всего? Давайте распишусь.
Шеф ворошит груду бумаг на столе, тонкий листочек видит на свет.
- Может, возьмешь отпуск на неделю раньше? – он хитро подмигивает. – Выглядишь не очень, да и для производственного процесса удобнее.
Я не стала объяснять с какой колокольни и что именно делать хочется с производственным процессом, а сухо замечаю:
- Нет, Вадим Сергеевич, у меня появились срочные планы. Вы согласовали выход в отпуск с 27 сентября.
- Да, - признается он. Молчание. - Тогда ставь подпись и возвращайся на место.
Маленькая закорючка незамедлительно появляется рядом с фамилией, а я спешу на выход. В кабинете шефа задерживаться неуютно.
Валя усердно делаета вид, что погружена в работу по самые уши. Я просто прохожу с кислой миной.
Темный кабинет приятно радует тишиной и спокойствием. Самое время для моего любимого занятия – в руках появляется малюсенький фиолетовый ежедневник. Тут я отмечаю пройденные дни и будущие планы. Раньше это воодушевляло. На числе 27 появился толстый красный кружок и заветная подпись «отпуск». Оставалось 6 рабочих дней.
Я облокотила лоб на руку. Буквы на мониторе пляшут, как заведенные, тошнота, подбирающаяся к горлу, становится хуже. Лень наполняет тягучей нугой, движения доставляют ужасные неудобства.
Только пить охота. Забывчивость меня доконает! Я приоткрываю дверь - в коридоре пусто и тихо. В начале дня все делают вид, что работа кипит. Каблуки ужасно громко цокают, дыхание выдает преступные замыслы с головой, но лифт приближается быстро. На первом этаже в буфете легко разжиться вожделенной бутылкой воды.
Пытаясь встать на цыпочки на шпильках, я скачу к концу коридора. Ноги ужасно ноют, тело не слушается. Половина пути пройдена, но меня останавливает раздраженный голос Валентины. Рядом возвышается дверь бухгалтерии, где по гнусному мировому заговору, работают главные сплетницы. Сколько фирм я не сменила, это соблюдается везде!
- Ой, да кто бы подумал, что муж Никитиной изменяет! С виду такой лапочка! - вторит Валентина самой мерзкой сотруднице фирмы – главному бухгалтеру Татьяне Валерьевне. А я прямо вижу, как ведьма распушила перышки в ожидании очередной сплетни.
- Да что ожидать от мужчин, когда женщины такое вытворяют! – раздается многозначительная реплика заместительницы главной ведьмы.
- Да, - повторяет любимая Валя, а я не поверила ушам. – Видели бы вы, Аделаиду. У нее каждый день такой вид, будто по ночам нашла занятие поинтереснее сна.
- Бедный Михаил, приедет рогатым! – воет  в ответ Татьяна Валерьевна.
Я стою на месте, разрываясь между желаниями убежать со всех ног и посмотреть в глаза замечательной «подруге». Зубы скрипят, а руки сжимаются в кулаки.
Дверь напротив открывается с громким щелчком.
Глубокий вздох. Я топаю к лифту. Как и положено, он на первом этаже, а я - на седьмом. Пальцы барабанят по кнопке вызова. Как же долго он едет!
Длинный коридор с одинаковыми коричневыми дверьми наполнется звуками. Из дверей выходит несколько финансистов, с громким гулом они направляются к курилке. По пути к ним присоединяется еще несколько человек.
Дверь бухгалтерии тоже открывается, и выходят шушукающиеся Валентина и главная ведьма. Мой нос показательно поднимаетсяя к потолку. Не знаю, заметила ли меня Валя и догадалась ли о том, что я только что проходила мимо, но лифт подъезжает вовремя. Палец метнулся к кнопке с цифрой один. Из легких вырывается вздох облегчения, когда двери захлопываются. Я одна в железной коробке.
Клаустрофобия – не про меня. Я чувствую себя увереннее в закрытых маленьких помещениях.
Прогулка до буфета занимает несколько минут, и прохладная бутылочка с водой ложится в руку. Обратная дорога проходит спокойно, и вот я сижу за столом. Блаженный полумрак и свежесть воды неплохо способствуют повышению настроения. И только, работоспособность так и остается на уровне плинтуса. Как работать, когда тело ноет, во рту сухо? Похмелье, тяжелый случай
Многострадальный отчет подождет до понедельника. Цифры путаются в одно серое месиво. В голове каждый стук сердца отражается новым приступом головной боли.
«Как просидеть целый день?» - думаю я, отчаянно борясь с зевотой, голова лежит на столе. «Надеюсь, никому не приспичит меня проверять».
Стрелка на часах двигается все медленнее. Еще немного и время вовсе остановится. Рабочий день иной раз растягивается в бесконечно долгое созвездие тягучих секунд.
Надо как-то отвлечься. Лист бумаги появляется на столе. Я выкидываю из мыслей все, что не дает сосредоточиться.  Чистый лист действует удивительно. Я люблю рисовать и еще больше я люблю начинать рисовать. Разница очевидна. Начало имеет явное превосходство над серединой. Миг, когда лист может стать чем угодно, и именно я решаю, что ждет его: станет ли он подставкой для кофе или вместит историю цивилизаций. Робкая белизна интригует, завораживает, воображение включается в работу, необыкновенные образы переносятся в реальность. Когда рисую, я тщательно продумываю мельчайшие детали. Больше всего я люблю рисовать человеческие фигуры. Когда карандаш нежно скользит по точеному профилю, и формы нового персонажа приобретают объем, в голове проносятся удивительные сцены и диалоги, пейзажи и интриги. Иногда эти эпизоды представляются моментами прошлых жизней, но я не позволяю этим мыслям превратить себя в безумную.
Лист на столе быстро заполняется воображаемыми картинами. Жалко, что нет красок или карандашей. В распоряжении только черная ручка. Но, чтобы рисовать ручкой, нужна львиная самоуверенность. Стереть или закрасить - невозможно.
Робкая точка начинает рисунок. Снова рисую женщину. Она красивая и немного похожа на меня. Говорят, у художника все работы имеют сходство с творцом. Я не претендую на славу Фриды Кало, но в рисунках женщин всегда сквозит часть меня. Только они другие – немного более смелые и уверенные, красивые, грациозные. Мои героини легким шагом перепрыгивают с листа на лист, игриво улыбаются, ловят восхищенные взгляды.
Я не такая.
Сегодня картинка сама родилась в голове. Такое бывает – веки опускаются, и вместо того, чтобы темноте застелить взор, вспыхивают причудливые узоры, картины, сюжеты. Вне зависимости от желания – хочешь, не хочешь, смотри!
Пока мысли кружатся вокруг предметов рисования и возникновения идей, на бумаге разворачивается настоящая драма. Женщина сидит у постели возлюбленного, руки нежно ласкают высокий лоб, беспокойство передернуло нежное лицо. Мужчина на постели в бреду, лицо покрыто испариной. Глаза прикрыты. Капельки пота совершенно не удаются, поэтому я начинаю рисовать длинные волосы, разбросанные по подушке.
Фон медленно всплывает в сознании, а затем и на листе. Я - не великий художник, мастерства не хватает для воплощения задумок, но процесс затягивает. И вот ручка скользит по темным стенам. Помещение маленькое, из света - лишь одинокая свеча на столике. Пульсирующий огонек оттеняет синяки под впалыми глазами мужчины и бледную кожу женщины. Ручка летает по листу, картинка становится все яснее и красивее.
Я высовываю язык от усердия, когда над головой раздается многозначительное «Кхе-кхе». Татьяна Валерьевна материализуется из воздуха! Наверное, мне никогда не постичь тайны бесшумного передвижная на каблуках, или главный бухгалтер все-таки освоила телепортацию.
- Чем это Вы в рабочее время занимаетесь, Аделаида? – шипит Татьяна Валерьевна таким тоном, будто я съела жабу. Хотя судя по ведьминскому оскалу, жабами пристало питаться ей. - Как я понимаю после гулянок, об отчете лучше даже не интересоваться?
Бухгалтерша встает в дверном проходе, руки в боки, этакое олицетворенное правосудие. Не хватает финального аккорда – плевка в лицо.
- Я как раз над ним работаю, - рисунок совершенно не хочет прятаться в папку. Но перед смертью не надышишься - я переворачиваю лист.
- Да-да, потрясающее трудолюбие! - фыркает бухгалтерша перед тем, как уйти.
Я не выдерживаю и показываю фак удаляющейся филейной части.
По сути, она не имеет никакого права отчитывать меня: она не начальница. Но иногда возникает ощущение, что Татьяна Валерьевна умудряется отчитывать и босса.
Я снова кошусь на часы – история несчастной любви на бумаге смогла занять около двух часов ленивого времени…. Значит, осталось прожить два часа до обеда! Лень властвует надо мной, так что на отчет я даже не смотрю.
Не успеваю я насладиться вновь приобретенным молчаливым уединением, как телефон издает ужасное треньканье. На линии, конечно же, шеф.
- Аделаида, до меня стали доходить вести с фронтов, - начинает начальник, а я стукаю себя рукой по лбу. Конечно, моя дорогая подколодная змея успела нашептать ему на ушко пару ласковых.
- Да, да, Вадим Сергеевич.
- Говорят, ты неважно выглядишь, все хорошо?
«А правда, все ли хорошо» - думаю я. Самочувствие ни капли не улучшилось – тошнота, слабость и лень достигают своего апогея.
- Не уверена, Вадим Сергеевич. Кажется, заболела.
Я попытаюсь придать голосу траурные интонации. Должна и в боссах быть жалость!
- Что случилось? – раздается в трубке по-матерински мило.
- Не знаю. Может, продуло? – выпалила я первое, что на ум пришло.
- Смотри у меня, - грозит шеф. - Ладно, отправляйся домой и полежи. Только чтобы в понедельник отчет был на моем столе.
«Йес» - повторяю я про себя и исполняю нечто вроде победного танца. Стол воспротивился пляскам у костра, и локоть больно стукается об острый край.
- Аделаида, ты не падаешь?
- Нет, нет, все в порядке, - я изо всех сил стараюсь скрыть ликование. – Ну, то есть почти в порядке, если не считать «продувки»!
Шеф тяжело вздыхает на том конце провода, а я показательно кашляю.
- Чтобы через 10 минут духа твоего тут не было. Пока я добрый. Борись с «продувкой», горе луковое.
На такое грех не ответить «Так точно, сер».
Сил значительно поприбавилось, их прилив зачастую мистическим образом совпадает с побегом с работы. Я сгребаю вещи со стола в сумку. Рисунок переворачивается, обнажая плохо намалеванную сценку. После секундного колебания, смятый лист летит по направлению к мусорке, а я спешу к выходу из здания.
На улице ликует теплое утро, солнышко отсчитывает последние ясные дни, не позволяя осени вовлечь город в карнавал промозглых темных дождей. Большой каштан, раскинувший крону около входа в офисное здание, затеняет половину тротуара. Я распологаюсь в приятной тени, чтобы отдышаться и покурить. Сквозь темные стекла солнечных очков  мир еще приятнее. Утренние приключения смотрятся сумасшедшей похмельной блажью. Какая же я наивная!
Прогулка домой представляется приятным дополнением свободного утра, но последние шаги, отделявшие от полосы яркого света, даются необычайно трудно. Достигнув воображаемой черты, я неожиданно остановливаюсь. В глубине души поднимаются волны леденящего ужаса, липкая дрожь. Химикаты, образовавшиеся при выводе алкоголя из организма, здорово бьют в мозг. Я не могу выйти на солнце, ноги не слушаются!
Я стою так минут 5, может 10, оцепенение сковывает тело в ледяных объятиях. В руках появляется еще одна сигарета, призванная успокоить разыгравшиеся нервы. Правда, ее в этом направлении ждет абсолютный крах.
От грудного надтреснутого голоса, прогремевшего непосредственно около моего уха, я чуть не прыгаю.
-  Что встала посреди дороги, овца? – не надо оборачиваться, чтобы понять, кому он принадлежит - гневной климактерической  даме. За экспрессивным высказыванием следует сильный толчок. Удар пришелся в середину спины. А русские женщины, как известно, и коня на скаку и горящую избу – любые капризы за ваш счет. Сила у этого создания богатырская! Равновесие подводит меня, и асфальт резко приближается у лица. Сигарета вываливается изо рта, огонек затухает в луже у канализации. Локти и коленки больно ударились, хотя падение скорее обидное. Но главным результатом рокировки оказалось то, что голова и туловище выдвинулись под прямые лучи солнца. Тысячи иголок пронзают открытую кожу! Крик ужаса, больше похожий на стон, срывается с пересохших губ. Вполне реальная боль режет изнутри! Затылок начинает нагреваться, солнечной свет отражается терзающим скрежетом в голове.
Обезумев скорее от неожиданности, чем от боли, я поднимаюсь. Вид у меня, наверное, безумный, потому что драчунья стоит с открытым ртом, рядом катаются яблоки из авоськи.
Противное рыхлое лицо прямо перед глазами, скверный парфюм ударяет в нос. На шее под тяжеловесной линией подбородка маленькая жилка бьется в ритм сердцу, внушительных размеров грудь приподнимается часто, и воздух со свистом проскакивает через горло.
- Никогда, слышишь, никогда так больше не делай, - первое «никогда» выливается в неясный шипящий звук. Оторвать взгляд от обрюзгшего тела невыносимо сложно, но я смотрю прямо в водянистые глаза.
Словно ведро с водой вылили на голову! В глазах женщины - ужас, она не может пошевелиться от сковавшего страха. Я чувствую все, что чувствует она. Круг разомкнулся. Я отскочила, как ошпаренная.
Остальной путь до остановки пролетает за секунду. Солнечные участки перемежаются с обширными теневыми зонами.
Что со мной? За жизнь, я не обидела и мухи, а тут накинулась на незнакомую женщину. Ну и что, что она сбила с ног – глупые страсти. Люди начнут меня бояться такими темпами.
Вокруг прекрасное утро, в начале осени солнышко еще припекает, а город слишком медленно теряет летнее тепло. Камень, намоченный дождями, заметно похолодел, но глобальное потепление отодвинуло противный период осени, когда угрюмое небо поливает несчастных прохожих, а порывистый ветер продувает до кости, какую куртку не одень.
Душные, пропахшие бензином, внутренности автобуса распахиваются, как пасть неведомого зверя. Свободных мест вдоволь, и я сажусь в самый дальний угол. Я никогда не была гуманистом, пора признаться в этом. Я люблю собирательный  образ идеального человека, обладающий моральными качествами настоящего гражданина, как в литературе прошлого века, но я ненавижу то, что окружает тут. Мерзкие, кишащие твари с распухшими белесыми телами. Какую ценность они представляют для человечества? Они не напишут книг, не нарисуют  великих портретов, не сыграют потрясающую музыку. Нет, они засмеют, заплюют, закидают камнями каждого, кто попробует сделать нечто подобное.
Я одергиваю себя, но в моменты слабости никакие убеждения не действуют. Люди врываются в реальность и крушат доводы, как второсортные семечки. Я не могу убедить себя в том, что толкающаяся тетка или презрительные пенсионерки – такие же люди как я. Временами на меня накатывает отвращение, и становится противно дышать с ними одним и тем же воздухом.
Недовольный голос водителя прерывает размышления, автобус на конечной. Из-за собственной задумчивости предстоит идти две остановки пешком. Туфли натирают, а узкая юбка не позволяет походке стать распущенной. Жжение в правой коленке напоминает о недавнем падении, не смотря на  незначительность повреждений: сгиб ноги немного покраснел, и выступила капля крови. Эстетично – кровь на белой коже привлекает внимание. Обыкновенная ссадина, верхний слой эпителия свезен твердым асфальтом. Поверхность начала покрываться коркой, и ранка напоминает о себе только при резких движениях.
Я тихонько иду по теневой стороне, знакомые улицы скользят вокруг, приближается мой квартал.
Солнце поднимается к царствованию, тени таят. Город не изменился, но в привкусах, оттенках сквозят легкие новые нотки. Во вкусе пыли, сдуваемой непоседливым ветром с тротуаров и крыш домов, легком запахе утреннего города, состоящим из оттенка гари, желтых листьев и той полупрозрачной свежести, которая появляется только осенью и весной. Яркая и вульгарная завеса лета спала,  и свобода выказывается среди городской суеты, сводящее с ума ощущение с каждым вздохом наполняет сердце легкостью и жаждой перемен. Осенний воздух пьянит не хуже сливовой настойки, наступает время безумств и глупостей. Шепот осени в ушах лепечет об этом каждому, кто готов слушать. Наверное, поэтому осенью и весной на улицах столько психов.
Пьянящая свежесть уступает затхлому воздуху подъезда.
Дом, милый дом. Я быстро задергиваю занавески. Компьютер издает успокаивающее жужжание. Разобранная кровать манит  - вот бы лечь на пять минуточек. Но я направляю стопы к холодильнику, люди должны есть.
Есть лень, современная женщина может умереть от голода перед полным холодильником. Но мой почти пуст. Хорошо, хоть йогурт есть. С утра после клуба этот продукт приобретает волшебные свойства – приятные ощущения наполняют желудок, я даже ем бутерброд. Колбаса внушает сомнения, но слабость во всем теле не исчезнет, если не жрать еще пару суток.
Теперь можно расслабиться рядом с приветливо мерцающим монитором. Что бы посмотреть? Чтобы избежать мук выбора, я просто наобум вытаскиваю диск из стенда в прихожей. Триллер, значит горе моим нервам. Фильм то ли про вампиров, то ли про других монстров – вполне в моем духе.
Мягкий диван добился своего. Тело принимает горизонтальную позицию, а я углубляюсь в созерцание выбранного шедевра кинематографа. На темном экране разворачиваются какие-то активные действия. Вникать нестерпимо лень, я просто пялюсь на выдуманных героев и странные события.
Наверное, сонливость взяла верх, глаза закрываются в середине погони чудовища за смазливой блондинистой девчонкой. И я засыпаю.
Забытье длится долго. Когда я присела на диване, за окном совершенно стемнело. Толстые занавески слегка колеблются на ветерке, за компьютерным столом, монитор черным пятном выделялся среди полумрака комнаты. Фильм доиграл, и послушная машина включила ждущий режим.
Сон не улучшил самочувствия – после пробуждения симптомы похмелья стали резче. Спина покрылась потом, голова нестерпимо раскалывается, а пустота в желудке усиленно стремится к вакууму.
Несколько минут уходят на то, чтобы собраться с силами. Дневной сон так редко оказывает благотворное воздействие. Да, я и не собиралась дрыхнуть! Но стоило глазам закрыться, и я просто провалилась в беспамятство.
Пора вставать. В груди остались навязчивые обрывки неуловимых снов. Внутренняя стенка желудка содрогаетсяь от их жалких порывов. Я сглотнула, но неожиданно навалившаяся тошнота не отступила. Пришлось спешно подниматься на ноги, благо ванная недалеко. А туалет я найду на ощупь, даже в такой темноте. Белый друг охотно принял не переваренные остатки завтрака.
Паршивое самочувствие никуда не делось, вместо этого в горле застыл ужасный привкус. Хотелось пить, язык прилип к небу. Холодная вода из-под крана немного бодрит. В зеркале напротив тускло отражается интерьер крохотной ванной комнаты и мой темный силуэт.
Что-то блеснуло, глаза? Нет, может быть, показалось. Я насухо вытираюсь полотенцем. Темное стекло смотрело неодобрительно.
Направляюсь на кухню. Электрический свет разливается неожиданно, хотя я и досчитала до пяти прежде, чем палец опустился на выключатель. При освещении все другое, свет выгоняет пульсирующие тени из темных углов. Нервы ни к черту, пора завязывать с ужастиками. Тем более под неинтересное кино я проспала весь день!
«Ночью не засну». Стрелка часов проворно подбирается к девяти.
Есть лень, да и после тошноты остался ужасный привкус. Холодильник встретил пустотой, даже стакан воды про запас пуст – я поленилась налить после работы. Магазины соблазняют людей круглосуточной доставкой, а лень поет торжественную песнь. Она хозяйственно устроилась во мне. Сегодня она накатывала в самые неподходящие моменты.
Маленькая кухонька немного обшарпанная, как и остальная квартира, но она выглядит мило – на окнах легкие тюлевые занавески, небогатая утварь, два стула в бежевых чехлах, которые я соорудила в неясном дизайнерском порыве, и огромные яркие малиновые часы. Их громкое тиканье доносится даже до комнаты, где я сплю. В кухне скрывается незаметное ощущение уюта и доверия. Единственное, по-настоящему, приятное место в съемной квартире. Я часто провожу тут время – рисую или читаю книжку с сигаретой в руке.
Стакан наполняется водой из-под крана – родители пришли бы в шоке, если увидели. Но лень проводить более глубокую обработку. Противный вкус рвоты притупляется.
Сигареты лежат на белом, не покрытом скатертью столе. Я прикуриваю от горелки, и едкий дым поднимается к потолку причудливыми узорами. Пришлось сгрести в сторону разваленные на столе вещи, чтобы хорошенько развалиться. Такого спокойствия давно нет в жизни. Только часы настойчиво отбивали «тик-тик», а все остальное замерло в предвкушении. Я сама не знаю чего, но вместе с осенней свежестью атмосфера квартира получила сильный заряд электризующего ожидания.
На столе валяются несколько недавних набросков. Я переворачиваю один из них. Небрежными линиями карандаша выделена грозная мужская фигура. Угловатая, неровно заштрихованная, она смотрится почти угрожающе на скромной белизне бумаги. Уверенный разворот торса, поднятый подбородок и черные волосы, почти касающиеся плеч. Сигарета затухла в пепельнице, а взгляд прикован к наброску.
Нечто привлекательное сквозит в небрежной работе. Что же это?
Я всмотрелась пристальнее.