У могилы Василия Величко

       В русской истории конца ХІХ и начала ХХ века есть много имен выдающихся и часто позабытых личностей, к числу которых относится и Василий Львович Величко. Талантливый поэт и прозаик, стихи которого исполнялись в салонах как романсы, а пьесы ставились в театрах Петербурга, видный публицист и общественный деятель оказался в забытье, и только стараниями российских историков его имя возвращается широкой публике. Именно Василий Величко был главным инициатором и создателем первой в России организации националистического направления, названной Русским Собранием.  Величко считают одним из ранних представителей черносотенства, хотя в действительности Русское Собрание было патриотической организацией, в которую входили представители высших правящих кругов, духовенство, военные, писатели, художники и ученые. Основной целью Русского собрания являлось сохранение Российской империи как единого государства. Отдельные признаки грядущего распада появились уже в те годы, хотя об этом мало кто помышлял, такую опасность остро ощутил Василий Величко, когда возглавлял в Тифлисе в 1897-1899 г.г. газету “Кавказ”. Величко внезапно скончался в 1903 г. в возрасте 43 лет, движение черносотенцев возникло уже после его смерти, а его предсказания сбылись через полтора десятка лет.
       О жизни и деятельности Василия Величко в последние годы написано много статей, однако не все из них являются объективными. Некоторые авторы просто используют имя Величко для обоснования своих политических воззрений, рассуждая по принципу “в огороде бузина, а в Киеве дядька”. Казацкий летописец начала ХУІІІ века Самуил Величко, подчеркивая свою любовь к Украине, называл себя “Малой России сыном и слугой”, так тогда назывались центральная и северная части современной Украины. Из этого высказывания предка Василия Величко делается “глыбокий” вывод, что украинцев, как нации, нет и никогда не существовало, нынешнюю территорию Украины населяют малороссы, а украинский язык придумали поляки и Тарас Шевченко. При таком “историческом” подходе, очевидно, не существует также русских, есть великороссы, московиты или татары русские, кому что больше понравится, а в Азербайджане проживают татары кавказские, так Василий Величко называл азербайджанцев в своей книге “Кавказ”. Да и малые народы Севера при такой логике нужно называть самоедами. Подобные спекуляции следует оставить на совести авторов подобных публикаций, они не способствуют объективному освещению фактов жизни и деятельности яркой и целостной личности, истинного патриота России, достойного и смелого человека, каким был Василий Величко.
       В биографии Василия Величко имеется много белых пятен, о некоторых неизвестных деталях его жизни и деятельности можно прочитать в статье “О Василии Львовиче Величко и не только”. Работа по изучению биографии была продолжена, в этом году удалось посетить места, которые Василий Величко описывал в своих стихах, где прошли его детские годы, куда он постоянно приезжал из Петербурга, и где был похоронен. Речь идет о его родовом хуторе Вернигоровщина и селе Хаенки, ныне это в Ичнянском районе Черниговской области.
       Поездка из Киева в Хаенки на маршрутке сейчас занимает 1 час 50 минут. Как тут не вспомнить экскурсию для учеников церковнопарафияльных школ Хаенок и Вороновки в Киев, которую организовал Василий Величко летом 1903 г. Тогда необходимо было проехать 45 верст на телегах до станции Нежин, и далее дачным поездом до Киева. Этот поезд курсировал между Киевом и Нежином ещё в начале 60-х годов прошлого века, около десятка деревянных вагончиков тащил настоящий паровоз, окна в вагончиках опускались, но лучше было этого не делать из-за едкого дыма из паровозной трубы. Поездка по железной дороге занимала около пяти часов, а в целом тогдашние экскурсанты добирались до Киева более полусуток, так что технический прогресс налицо.
       Через полтора часа езды пересекли трассу “Нежин-Прилуки”, где в свое время проходил известный почтовый тракт из Петербурга в Киев, и дальше до Одессы, по которому проезжал А.С. Пушкин в южную ссылку и назад, в Михайловское. Далее миновали село Монастырище, а за минуту-полторы переехали бывшую Монастырскую греблю. Весной 1838 г. композитор М.И. Глинка переезжал греблю под дождем на волах, потратив на полторы версты целый день, но сейчас монастырского болота нет, его осушили в середине прошлого века, и уже никто и не вспомнит о существовавших когда-то проблемах с проездом.
       Ну а дальше было село Хаенки, раскинувшееся среди лесов на берегах равнинной речки Иченька и её безымянных притоков. Здесь состоялась встреча с коллегой по поиску, местным краеведом Анатолием Кузубом, изучающим историю села. Он нашел в местных источниках дополнительную информацию об отце и деде Василия Величко.
       Отец поэта, Лев Николаевич Величко (1830?-1903?) окончил І-ю Санкт-Петербургскую гимназию, находился на военной службе, ушел в отставку в чине штабс-ротмистра. На Прилуччине в 1890 г. имел 843 десятины земли.
       Старожилы рассказали, что у Василия Величко была сестра Варвара, не наделенная красотой. Устраивая судьбу дочери, Лев Величко выдал её замуж за местного крестьянина Варченко, дав за ней в приданое большой земельный надел. Этот факт подтверждают и документальные сведения: в 1893 г. земельные владения Льва Величко уменьшились на 105 десятин. О муже Варвары в селе сохранилась добрая память, как о порядочном и справедливом хозяине, хорошо оплачивавшем работу односельчан. Один из участков села сейчас называется Варченков сад, здесь действительно рос большой фруктовый сад, пришедший в полное запустение за годы советской власти, здесь же находилась и усадьба Варченко. Семья Варченко, как и другие крупные землевладельцы, после революции покинула село, спасаясь от красного террора.
       Сведения о деде Василия Величко оказались несколько шокирующими. Богатый помещик с. Замостье возле Прилук, коллежский советник Николай Иванович Величко был церковным старостой и запомнился прихожанам как исключительный благодетель. В частности, он выделил значительные средства на строительство каменной, вместе с колокольней, однокупольной Николаевской церкви в Прилуках, построенной в 1856 г. с элементами украинского модерна. Но в конце 1860-х годов его хозяйство пришло в упадок, имение было заложено под долги, составившие 2325 рублей, в том числе недоимка за сахарный завод в Замостье в сумме 955 рублей. Причиной упадка могли стать новые экономические условия хозяйствования после крестьянской реформы 1861 г., хотя в Хаенках упоминают и о карточных долгах. Упадок хозяйства и долги отрицательно повлияли на Николая Величко, не найдя выхода из создавшейся ситуации, он покончил жизнь самоубийством. Имение и земли Величко в Замостье перешли к помещикам Ю.К. Снижко-Блоцкому и И.И. Конопко.
       В большинстве религий самоубийство считается тягчайшим грехом, в православии за такое нарушение шестой заповеди перед богом отвечает сам самоубийца, а его родные и потомки несут разве-что моральную ответственность, соблюдая ограничения в поминании усопшего. Но кабаллисты, например, считают, что наказание за грех самоубийства переносится и на потомков. “Таинственной и загадочной” назвал внезапную кончину Василия Величко его друг С.А. Нилус, известный духовный писатель в своей книге “Близ есть при дверех. О том, чему не желают верить и что так близко”, изданной в 1917 г. Что-то мистическое увидел в смерти поэта и петербургский журналист В.А. Шуф, в день похорон он написал в газете “Новое время”: “Молния ударила в вековое дерево старой усадьбы, и вслед за этим умер отец, потом сын”.
       На хуторе Вернигоровщина тогда не было родового кладбища, Василий Величко похоронил отца в родовом имении, расположенном в очень живописном месте на холме за полверсты от дороги, ведущей в Ичню. За имением находился большой пруд с проточной водой, это был разлив реки Иченьки, а точнее запруда с водяной мельницей, по которой перемещались на лодках, над водой склонялись вербы, на берегу со стороны имения были разбиты цветники, а рядом с имением плодоносил фруктовый сад. Все было так же, как в стихотворении поэта:
                Как томны вербы над водой!
                Как нежен плеск волны влюбленной!
                Как сладок воздух, упоенный
                Левкоем, розой, резедой!
       Под вековыми деревьями примерно в трехстах метрах на восток от имения и был похоронен Лев Николаевич Величко. Над могилой была возведена арка, перекрывавшая надгробную плиту с крестом с запада на восток.
       Обстоятельства смерти Василия Величко и его похороны детально описала в своих публикациях Тамара Гумбатова. После отпевания и заупокойной молитвы гроб с останками поэта был поставлен в отдельный склеп Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге. Согласно завещанию Василий Величко хотел быть похороненным в родовом имении на хуторе Вернигоровщина. Во исполнение последней воли покойного летом 1904 г. гроб доставили на станцию Плиски, ближайшую к Ичне по Московско-Киево-Воронежской железной дороге. С Плисок Василий Величко и отправился в своё последнее путешествие по родной земле. Миновав Ичню, траурный кортеж остановился во дворце князя Дабижи на хуторе Романовщина, находившемся за 2,5 версты от Вернигоровщины. Дворец построил на родине своей жены, Анастасии Александровны, урожденной Горленко, молдавский князь, камергер царского двора Василий Дмитриевич Дабижа (1823-1902). Это было двухэтажное П-образное здание на 54 комнаты, украшенное колоннами и другими архитектурными формами, и имевшее архитектурно-историческую ценность. На хуторе Романовщина проживала Анастасия Дабижа (?-1904), это её прапрадед, бунчуковый товарищ Андрей Дмитриевич Горленко основал в первой половине ХУІІІ века хутор Вернигоровщину. На следующий день увеличившийся траурный кортеж преодолел последний отрезок пути скорбного путешествия поэта.
       Последние таинства погребения совершил иерей церкви Иоанна Богослова с. Хаенки Михаил Раевский, близко знавший Василия Величко как достойного и уважаемого прихожанина, всячески способствовавшего решению церковных проблем. Поэта похоронили рядом с отцом, над могилой была возведена такая же арка, как и над отцовской могилой. Позднее обе арки были объединены в единый ансамбль, так и появилась усыпальница Величко. С востока и запада она имела вид двух небольших православных храмов, стены внутри и снаружи были облицованы мозаичными изображениями на библейные темы. По мнению украинских историков, усыпальница имела архитектурную и художественную ценность.
       Усыпальницу Величко пытались разрушить в августе 1919 г. Тогда Красная армия отступала с Украины под натиском армии УНР Симона Петлюры, объединившейся с Украинской Галицкой армией, и наступавшей с запада на Киев, а с юга на Москву наступала Добровольческая армия генерала Деникина, 1(15) августа деникинцы взяли Полтаву.
       Наибольшей нетерпимостью к “старому миру” отличился последний отступавший красноармейский отряд, в состав которого входили большевики Прилуцкого ревкома. Повод к проявлению “революционной” ярости был, общая мобилизация местного населения в Красную армию для борьбы с Деникиным провалилась, призывники разбежались, пополнив ряды повстанческих отрядов, возглавляемых офицерами армии УНР Евгением Ангелом, Федором Выгинским, Осипом Назаруком и др.
       В начале августа, вероятно, 5 (19) августа, на Яблочный Спас, что следует из мемуаров дочери Наталии Муретовой Татьяны, конный отряд Прилуцкого ревкома ворвался в Хаенки и согнал жителей села на сельский сход возле церкви. Бойцы отряда были пьяны, командир установил перед толпой станковый пулемет и начал агитировать жителей за вступление в Красную армию для борьбы с Деникиным. В ходе своей речи он неожиданно нажал на спуск, очередь прошла перед толпой, но рикошетами и комьями земли было легко ранено несколько жителей села. Поняв, что агитация провалилась, он отдал команду, что наступают бандиты, и отряд с гиканьем и стрельбой ускакал в направлении села Вороновка. Один из бойцов этого отряда и выстрелил в лицо Наталии Муретовой, так и не доставив её к месту схода.
       Похороны Наталии Муретовой состоялись, вероятно, 9(23) или 10(24) августа, после похорон гувернантка детей Муретовых немка Елизавета Григорьевна (Генриховна) успела вывезти их из имения и спрятать в Ичне.
        Прилуцкие большевики отступали 10(24) августа на север к Чернигову, уничтожая на своем пути помещичьи усадьбы. Они разгромили имение Величко, дворец князя Дабижи, а за Ичней сожгли дотла оплот повстанцев, село Иваницу, где их встретили пулями. В результате пожара сгорело 330 крестьянских дворов и весь хлеб нового урожая.
       В ночь с 10(24) на 11(25) августа в Ичню прибыл легкий бронепоезд “Витязь” Добровольческой армии под командованием полковника Гурского, в темноте вступивший в перестрелку со своим же взводом конницы, но недоразумение быстро устранили, а 11(25) августа деникинцы захватили Прилуки.
       Краевед К.И. Самбурский, получивший в марте 1920 г. мандат Черниговского губернского отдела народного образования на право выявления и сбора исторических и художественных ценностей на Черниговщине, посетил хутор Вернигоровщину в июле 1920 г. Ссылаясь на Самбурского, ичнянский краевед В. Балабай пишет, что имение и родовая усыпальница были разгромлены, склепы с гробами разбиты, могильные плиты сдвинуты, а останки выброшены. Из этого сообщения можно сделать вывод, что Самбурский лично усыпальницу не осматривал, а отчет писал с чужих слов, либо В. Балабай пользовался какой-то непроверенной информацией. В усыпальнице Величко не было склепов с гробами, это были обычные могильные захоронения с надгробными плитами и крестами, перекрытые сверху соединенными арками с запада на восток и открытые для доступа с юга и севера. Вероятно, прилуцкие большевики ограничились сбиванием крестов на усыпальнице и мозаичных изображений на стенах, а надгробные плиты, возможно, и пытались сдвинуть, но довести дело до конца не смогли. На аналогичных захоронениях конца ХІХ века, сохранившихся на церковном кладбище с. Хаенки, надгробные плиты имеют защиту от грабителей, у изголовья они крепятся массивным металлическим штырем к нижнему основанию, поэтому для вскрытия такого захоронения его необходимо было раскопать, либо перерезать штырь.
       Имение Величко было действительно разгромлено и разграблено, но не сожжено, как следует из статьи В. Балабая, впоследствии его разобрали на строительные материалы местные жители. Такая же судьба постигла и хозяйственные постройки помещичьей экономии, располагавшиеся за прудом, и включавшие скотный двор, винокурню и кирпичный завод. Очевидцы отмечают добротность конструкции здания, изнутри под штукатуркой стены были облицованы толстым слоем войлока. К 1939 г. на месте имения уже было вспаханное поле, хотя кирпич из глубоких подвалов добывали ещё в середине 50-х годов прошлого века.
       В состав хутора Вернигоровщина входило до десятка сельских хат, расположенных вдоль дороги на Ичню по обе стороны речки Гнилица. После коллективизации несколько хат за речкой оказались на землях Ичнянского колхоза, жителям предложили переехать, и они перенесли свои хаты в Хаенки и в Ичню. После этого хутор Вернигоровщина исчез с географической карты, сейчас это название носит только участок леса, выросшего на месте хозяйственных построек помещичьей экономии.
       Недавно территорию имения Величко обследовали археологи, не то “белые”, не то “черные”, вооруженные металлоискателем. Клада не обнаружили, нашли только несколько дореволюционных монет да стреляные гильзы. А клад действительно существовал, Муретовы закопали свои драгоценности в лесу возле имения, но их выследила одна из горничных. Помогло ли ей чужое богатство? Отчасти, наверное, помогло.
       Коллективизация вместе с хлебозаготовками, а скорее продразверсткой, когда из колхозов выкачивали продовольственное зерно, а у единоличников забирали все до последнего зернышка, вытряхивая из горшков даже семена овощей, а также отбирали коров и свиней, привели к голоду, который к началу 1933 г. достиг своего апогея, перейдя в голодомор. Люди умирали тысячами, ели собак, кошек и крыс, сходили от голода с ума, были случаи, когда родители убивали и съедали собственных детей. Случаи каннибализма имели место в Ичне, на улицах Прилук ежедневно подбирали опухшие трупы умерших от голода. А в городе тогда вполне успешно работал магазин Торгсина, где за золото и драгоценности по грабительским ценам можно было купить необходимые продукты. Драгоценности Муретовых тогда и спасли жизнь семьи их бывшей горничной, а вот судьбы её детей как-то не сложились.
       Не хотелось показаться мистиком и говорить о наказании за грех нарушения восьмой и десятой заповедей, но в селе в подобное верят, приводя примеры. Так практически все комбедовцы, или, как их называли в селе, “комбеды”, которые в 1931 г. сбрасывали с церкви Иоанна Богослова колокола и кресты, и рубили и жгли церковные иконы, что является тяжким грехом святотатства, не дожили и до начала войны. Они все умерли по естественным причинам, а некоторые и при загадочных обстоятельствах. Один из комбедовцев скончался от голода во время голодомора, он свято верил в коммунистическую идею, своеобразно излагая её односельчанам: “Вот ты идешь по улице и видишь столбик, на котором лежит булка, но ты эту булку не возьмешь, у тебя дома таких булок сколько угодно”. Из-за своей идейности он не брал полагавшейся комбедовцам трети имущества раскулачиваемых, и не воровал конфискуемое у земляков зерно, а поэтому и умер, разделив участь десятков односельчан.
       Тема голодомора для жителей села является весьма болезненной, вот одна история. Летом 1916 г. в имении Вернигоровщина гостил с семьей Василий Николаевич Кораблев (1873-1936), публицист, историк литературы, преподаватель гимназии. В семье Кораблевых ожидалось пополнение, и они по рекомендации Наталии Муретовой наняли в Хаенках няню для будущего ребенка, 16-летнюю сельскую девушку Татьяну. Татьяна провела в Петрограде два года и вернулась с двумя сундуками приданого и большой суммой денег, которые затем обесценились. Татьяну настолько поразили условия жизни семьи обычного преподавателя гимназии, что позднее она сделала все возможное, чтобы её дочь стала учительницей.
       Она тогда и не предполагала, что сельской учительнице в советских условиях придется выполнять в колхозе норму по прополке буряка, а на Пасху, в пику верующим за замыслом местных партийных вождей, вывозить с коллегами навоз на колхозное поле, и потом идти по селу вымазанными в навозе на глазах празднующих таинство воскрешения Христа односельчан.
       Зимой 1933 г., когда у мужа отекли ноги, а глаза на опухших лицах дочерей превратились в узкие щелочки, Татьяна написала письмо Кораблевым с просьбой о помощи. Она была грамотной, окончив в свое время женскую церковнопарафияльную школу, построенную Василием Величко. Ответа долго не было, а потом пришла посылка из Ленинграда с продуктами и письмом, в котором Василий Кораблев сообщил, что он уже давно не проживает по старому адресу, но письмо его нашло, поскольку он является известным профессором. Присланные Кораблевым крупы помогли семье как-то дотянуть до весны, затем выросла лебеда, из которой можно было печь лепешки, да и молодая крапива оказалась съедобным продуктом. В 1934 г. ученого секретаря Института славяноведения АН СССР, профессора В.М. Кораблева арестовали по “Делу славистов” и осудили на десять лет лагерей, которые были заменены на ссылку в Алма-Ату, где он и скончался через два года.
       А вообще-то семью Татьяны спасла корова, которую она наотрез отказалась сдать под продразверстку, а взамен отдала комбедовцам годовалую свинью. Коровье молоко, разводимое пополам с водой, и позволило семье выжить, до конфискации сена тогда местные коммунисты не додумались. А вот по соседству проживала семья с тремя маленькими детьми, у которой корову конфисковали. Несмотря на голод, соседям пытались помогать, носили молоко, наименьший из детей, двухлетний Гришутка, сидя на глиняном полу, протягивал свою маленькую ручонку с зажатой в ладошке кружкой и просил: ”Мока, мока!”. Старшие сестрички умерли, а Гришутка выжил, хотя в результате перенесенного голода позже появились проблемы с физическим и умственным развитием.
       Весной 1933 г. надо было сажать огороды, а вся посевная картошка была съедена, тогда отчаявшиеся жители всем селом напали ночью на поле расположенного поблизости Жадьковского госхоза, где картошка хранилась в буртах. Прискакал конный отряд милиции, мужчины разбежались по оврагам, унося картошку, а женщин и детей, около 200 человек, арестовали, но через пару дней выпустили.
       Голодомор закончился осенью 1933 г., хотя последствия ощущались ещё несколько лет, а к 1939 г. уровень жизни в селе снова приблизился к уровню 1928-1929 г.г. Был ещё черный период репрессий 1937-1939 г.г., но жителей села он мало коснулся, поскольку всех возможных врагов советской власти ранее уже истребили физически. Правда, очевидцы рассказывают о репрессиях в единственной на район средней школе, кстати, тогда платной, в селе Малая Девица, ставшем после очередной территориальной реорганизации центром района, в который вошли Хаенки. Учащиеся школы, среди них и дети из Хаенок, придя на уроки, узнали, что ночью арестовали пятерых лучших учеников 10-го класса и учителя истории. Тогдашние советские законы позволяли расстреливать и детей, начиная с 12 лет, но тут к детям отнеслись “гуманно”, через полгода пребывания в тюрьме их выпустили, хотя в школу они уже не вернулись, а учитель истории пропал бесследно. Детям объяснили, что ученики задавали учителю много лишних вопросов по истории Украины.
       За всеми этими событиями об усыпальнице Величко местные историки и краеведы как-то позабыли. В 20-х годах прошлого века её хотел найти профессор В.И. Маслов, имя которого ныне носит Прилуцкий музей, но, как писал известный прилуцкий краевед Г. Гайдай, не хватило времени. Усыпальницу никто из местных краеведов и не искал, возможно, поверили сообщению К. Самбурского. А ведь достаточно было приехать в село, усыпальница была видна с дороги, ведущей в Ичню. Местные жители хорошо помнили все три поколения помещиков Величко и хранили о них добрую память. При этих помещиках все было так, как писал Василий Величко в стихотворении “Мой хутор”, несколько идеализируя крепостные отношения:
                А воцарялся мир над золотом степей,
                И песни радостно сливалися с работой:
                Без гнета власть была, и рабство без цепей,
                И строгость мудрою освящена заботой.
       Жители села, как могли, оберегали захоронение и присматривали за ним. Рассказывают об одном глухонемом, умственно отсталом мужчине, проживавшем неподалеку. Он был достаточно безобидным, но иногда становился “бесноватым”, тогда шел к усыпальнице и расшатывал кресты на захоронении, пытаясь их вывернуть. Его сосед потом устранял нанесенный ущерб, снова укрепляя кресты. Усыпальница пережила гражданскую войну, коллективизацию, голодомор и следующую войну, а начали её разрушать примерно в 1947 г., что произошло в несколько этапов.
       Сначала местному колхозу для изготовления жернов ветряной мельницы потребовались гранитные плиты, тогда и было найдено простое и, главное, бесплатное  решение вопроса – взять на жернова надгробные плиты с усыпальницы Величко и с церковного кладбища.
       Когда с усыпальницы исчезли надгробные плиты и кресты, некоторые местные жители утратили страх перед грехом святотатства. Один из жителей, строивший хату, разобрал усыпальницу на кирпичи для фундамента, что произошло примерно в 1950 г. Это была тяжелая работа, требовавшая участия нескольких сильных мужчин, они из любопытства выкопали и вскрыли один из гробов. Внутри находился скелет в костюме, выглядевшем, как новый, но рассыпавшемся при первом прикосновении. Гроб закрыли и снова опустили в могилу.
       Затем в селе нашлось двое “гробокопателей”, которые снова вскрыли захоронение уже с целью наживы, их имена известны. Как рассказывают, добычей стали золотые крестики и карманные часы в золотом корпусе. Грабители при поиске ценностей второпях выбросили часть останков из гробов, а сами гробы снова присыпали землей. Эти останки видели потом местные жители, ходившие в лес за грибами. Наказание за грех святотатства, наверное, последовало, один из грабителей позднее умер в собственной хате, где и пролежал несколько дней, никем не замеченный, а когда его нашли соседи, труп уже разлагался.
       Далее требовалось найти место нахождения усыпальницы Величко. Имелась одна характерная примета, это были вековые дубы возле усыпальницы, но, как оказалось, их спилили ещё комбедовцы под строительство колхоза. Да что там колхозные дубы, тогда в селе правили сельские пролетарии, которых односельчане считали малоэффективными хозяевами, а, по-простому, лодырями и бездельниками, наделенными властью. Они не соблюдали ни "божьих" ни советских законов, на строительство амбара для зерна пошла деревянная церковь Иоанна Богослова, а деревья без спросу повально спиливали на землях единоличников, и даже во дворах членов колхоза.
       Характерна одна история: местный житель, крепкий середняк, вступил в колхоз, в свое время он окончил коммерческие курсы, поэтому стал колхозным бухгалтером. Однако даже руководящая должность не спасла его от местного произвола. Для правления колхоза требовалось помещение, вот и приняли решение отобрать у своего же бухгалтера дом, который был одним из лучших в селе, а его переселить в хату одного из раскулаченных. Не согласившись с таким решением, он с семьей бежал в Подмосковье, где жили друзья, с которыми он прошел войну. Сам бывший бухгалтер погиб в 1941 г. под Москвой в партизанском отряде, а его семью друзья переправили через линию фронта в Москву, так его жена и дочери стали москвичками.
       Несколько старожилов указали место, где находилась усыпальница. Сейчас это окраина леса, саженцы которого высадили в 1930-х годах, за прошедшие годы вырос мощный дубовый лес. На указанном месте находится неглубокая ложбина длиной 7-8 метров, ориентированная с запада на восток. Здесь под землей и покоятся останки поэта Василия Величко и его отца.
       Поэт, как ему и хотелось, почивает в родной земле. Для сохранения памяти о Василии Величко на этом месте следовало бы насыпать хотя-бы холм и установить памятный знак, возможно, так и придется поступить, однако лучше было бы провести археологические раскопки и восстановить захоронение, если найдутся спонсоры. Ныне это место находится на территории Ичнянского национального природного парка, посещаемого туристами, поблизости проходит один из пеших туристических маршрутов.
       Хотелось также найти могилы Дмитрия и Наталии Муретовых, для чего было обследовано заброшенное церковное кладбище на месте церкви Иоанна Богослова. Сейчас там находятся надмогильные плиты сестер по отцу Анастасии Дабижи Софьи Александровны Горленко (1820-1889) и Надежды Александровны Горленко (1818-1891), и памятник полковнику Ивану Ивановичу Куриленко (1839-1905), потомку казака выборного Куриленка, основавшего вместе с казаком выборным Кикалом в середине ХУІІІ века хутор Кикалы, расположенный за полтора километра от села. Памятник выполнен из гранита в виде дерева со спиленными ветвями и крестом сверху. Надгробная плита на этом захоронении отсутствует. Старожилы утверждают, что между могилами сестер Горленко и памятником лежали еще две надгробные плиты, но кому они принадлежали, вспомнить не могут. Судя по последовательности дат захоронений, пропавшие плиты относятся к 1891-1905 г.г. Таким образом, где находятся могилы Дмитрия и Наталии Муретовых, установить не удалось. Кладбище огорожено металлическими столбиками, но эту ограду уже значительно позднее установил правнук полковника Куриленка. Возможно, на могилах Муретовых и не было надгробных плит, в то сложное время их просто не смогли изготовить. Вероятно, захоронения находятся дальше памятника за оградой, где начинаются огороды, либо в пределах ограды, но во втором ряду. Мой коллега по поиску, Анатолий Кузуб, считает, что Муретовых похоронили где-то вблизи имения.
       Вот и все, что удалось выяснить в ходе поисков этим летом. В селе с удивлением услышали, что Муретовы имели какое-то отношение к Василию Величко. Поэтому работу по изучению малоизвестных фактов биографии Василия Величко следует продолжить. В рамках данных исследований необходимо установить даты жизни надворного советника Дмитрия Матвеевича Муретова, мужа Марии Георгиевны Муретовой, урожденной Ла Барт, и даты рождения их детей Дмитрия, Александра и Марии, требуются и дополнительные сведения об взаимоотношениях Марии Муретовой и Василия Величко. Для этого необходимо провести поиски в архивах Петербурга, Сум, а возможно и Харькова, что требует объединения усилий краеведов, биографов и историков.