Из расcказов, невошедших в сборник. Маркус

Как-то случилось мне быть на празднике св.Пантелеймона в нашем монастыре. Я приехал за несколько дней, и встреча была не слишком радушной – монастырь был закрыт для паломников. В афонских монастырях существует такая традиция: примерно за месяц до панигира, главного праздника монастыря, он закрывается для паломников и идет усиленная подготовка к празднованию. Я помогал, как мог, в архондарике. Перед самим праздником любой афонский монастырь переполнен молящимися. И трудно, конечно, для всех найти место. Но для меня нашлось, так как я появился загодя.
Я занимал небольшую келью, рассчитанную, впрочем, на двоих.  Но келья была столь мала, что вдвоем сидеть одновременно было затруднительно: если человек сидит на своей кровати, то коленями упирается в кровать своего соседа. И вот ко мне подселили Маркуса. Им оказался очень радушный грек-преподаватель. Мы говорили,  я помню, на смеси русского, немецкого и греческого. Был он уже пожилой, думаю, лет около шестидесяти.  Жил на небольшом острове рядом с Уранополисом. Там прошла вся его жизнь. Поэтому он хорошо помнит русский монастырь еще в военные годы. Немецкие войска тогда оцепили узкий перешеек, соединявший Афон с материком. Это они сделали по просьбе афонских монахов, испугавшихся, что партизаны, среди которых конечно окажутся женщины, будут искать для себя убежище на  Афоне. Как это уже не раз бывало в истории, внешние смуты пригоняли на Афон женщин. И афонские монахи обратились к Гитлеру с просьбой уберечь Афон. И  Гитлер надежно перекрыл путь на Афон. Возможно, Афон имел важное стратегическое положение. Ведь в Первую мировую войну из некоторых монастырей, населенных германофильски настроенными монахами, подавали сигналы немецким подводным лодкам. Но и кроме того у Гитлера был особый интерес к Афону: сюда приезжали ученые, исследующие православную духовность. Известно, что Гитлер посылал  экспедицию и на Тибет. Ведь в жизни Гитлера мистика занимала не последнее место. Так или иначе, меры были приняты. Но оказались они чисто немецкими. Дело в том, что оцепление предохраняло афонцев не только от партизан, но и от всякого контакта с миром,  после чего на Афоне начался сильный голод. Особенно в Пантелеймоновом монастыре, которому неоткуда было ждать помощь, да еще в чужой стране. И отец Маркуса подвозил  продукты в русский монастырь с  соседнего острова.
Маркус сам очень почитает Пантелеймонов монастырь и каждый год приезжает на праздник. Меня поражало его отношение к русским, которое редко встретишь у греков. Чаще всего оно бывает либо настороженным, либо откровенно враждебным. Многим кажется, что за православным ликом русского человека прячется варвар, совершавший набеги на Константинополь в первом тысячелетии. Но надо сказать, что сталкиваясь со старшим поколением, я замечал очень дружелюбное отношение. То ли это связано с тем, что значительную роль в жизни Греции в середине XX столетия играли коммунисты, после безжалостно перебитые или изгнанные, то ли вообще с тем, что в те времена относились к России по-другому. И где бы я ни встречал пожилых людей: под Григориатом на озере, на корабле или просто паломников на тропе,   все они были дружелюбны и по мере сил пытались вступить в общение.
И греки его возраста гораздо лучше относятся к русским, чем молодежь. Вроде теперь мы стали демократичными, богатыми и услужливыми, а любят нас гораздо меньше.
Но самое интересное, что мы и сами себя не очень любим. И это все потому, что мы ничего не знаем о других. Например, та же Греция многое пережила в  XX веке. Но об этом, в отличие от нас, греки предпочитают помалкивать. Двоякая роль во время Первой мировой войны, малоазийская авантюра, где греки проявили себя не маменькиными сыночками и любителями античности – это не вычеркнешь одним росчерком пера из истории. Беда только, что их оказалось мало и не хватило сил занять Константинополь, и когда Ататюрк опомнился, то смог совладать с ними. Затем весьма жестокие годы внутренний борьбы. И в эти годы многие сели за решетку. Тут и борцы против нового стиля, тут и коммунисты. Но, в отличие от нашей страны, здесь сажали не коммунисты, а коммунистов, поэтому это как-то забылось. Очевидно, гонения на коммунистов были сильны, если правительство Советского союза прибегало к весьма необычным  мерам. Так, афонский иеромонах Евгений, который уже успел оказаться в Гулаге, был неожиданно обменен на греческого коммуниста и отправлен в Грецию. Затем Вторая мировая война, в которой греки отнюдь не сидели сложа руки. Даже выдворили из страны итальянцев, а перед немецкой силой не устояли и активно партизанили  весь период оккупации.
Интересно, что в период Второй мировой войны Афон едва не стал болгарским. Ведь Болгария была союзницей немцев в  эту войну. Так, славяне едва не решили в свою пользу давний спор об Афоне. И поэтому мне смешно слушать националистический бред, исходящий даже из уст греческих монахов, что революция в России была промыслительной и  избавила  Афон от русской оккупации. 
После того, как  коммунисты заняли всю территорию Греции, пришлось с американской помощью их довольно жестоко выбивать. Сколько крови пролилось в эти годы, – никто не знает, конечно, меньше чем в России, но в процентном отношении, кто знает. Я читал воспоминания сербского монаха. Ему один грек, указывая на ущелья недалеко от  Афона, говорил, что был момент, когда людей убивали как мух. И указал на одну из пропастей: в ней потом было найдено около 500 трупов.
 Кстати, мне объяснил как-то один профессор, что в Греции коммунистами были те, кто верно следовал за Россией, им не столько был важен строй, сколько союз с Россией. Не знаю, насколько  это правильно, но что-то в этом есть. Теперь в Греции нет коммунистов, но очень любят Западную Европу. В последние столетия греки метались между англичанами и русскими (хотя были и немецкие симпатии).  Очевидно, выбрали Англию. Есть и те, кто предпочли Россию, как Маркус, но они представляют собой, увы, старшее поколение
Потом Маркус мне сообщил, что у него есть знакомый русский генерал, который тоже всегда приезжает на праздник и гостит у него несколько дней. На празднике он показал мне этого генерала, я его видел только мельком и так и не узнал, что это за русский генерал. Торжественная служба  отвлекла меня и не дала состояться этому важному знакомству.
Вообще Маркус был удивлен, почему русских священников принимают  на празднике не очень гостеприимно. И даже потащил меня показывать роскошный архондарик внутри монастыря, который в значительной мере пустовал. Ну, тут можно только руками развести: как уже тут говорилось,   мы сами себя не любим. В соседней такой же комнатке ютились болгарский иеромонах Василий и пожилой русский  иеромонах Ириней, ученик уважаемого архимандрита Софрония (Сахарова). О. Ириней, внешне не производивший впечатления подвижника, жил в то время то ли в Каракалле, то ли уже в  Костамоните. И когда ему   достаточно плотному старичку   надо было повернуться к своей постели, дабы ее застелить, о. Василию приходилось выходить наружу. Такой уж была странная теснота в гигантском русском архондарике. Невольно задумаешься: почему греки прячут свое грязное белье, а русские трясут им перед всеми?
Было у нас с Маркусом краткое знакомство перед службой, а запомнился он мне надолго. Наверно, потому, что многое мог бы рассказать мне о русском монастыре, о его тяжелых годах, о знаменитом о. Давиде. Мог бы, но не рассказал, – мы не могли хорошо понимать друг друга.