В рейнских провинциях, 248г

Августа-Треверорум, провинция Белгика, апрель 248г.

         Крепость Августа-Треверорум (1) ничем не отличалась от многих других подобных ей крепостей. В стороне от Рейна и германской границы, на равнинах Бельгийской Галлии, (2) где неторопливо несет свои воды сонная Мозелла, (3) среди садов и виноградников, жизнь шла с патриархальным спокойствием. Столичные распри и смуты до сюда не доходили, а граница с опасными племенами находилась на отдалении. Вокруг каменной цитадели со временем разросся немалых размеров город. Как и все прочие приграничные города, Августа-Треверорум нес на себе отпечаток и римской военной суровости, и провинциальной простоты и скудости. На улицах говорили на обкромсанной лагерной латыни, на всевозможных варварских наречиях. Город был окружен богатыми виллами римской и местной знати. Жизнь здесь протекала неспешно и однообразно. Городские чиновники непрестанно вели тяжбы с собственниками имений, добиваясь от них выполнения муниципальных повинностей и заставляя присылать людей для работ - чистить старые канавы, прокладывать общественную дорогу, вырезать кустарники, обкашивать луга, резать веники, вырывать траву, наводить чистоту. Принудить удавалось редко — землевладельцы все больше обособлялись от муниципий и предпочитали жить своей жизнью. Сельчане же, уклоняясь от повинностей, тоже предпочитали идти под покровительство крупного землевладельца и кучковались вокруг вилл. (4)
            Рабский труд становился все менее выгоден, рабы — дороги и нерадивы. Хозяева искали новые пути. Земли имений дробились на участки и отдавались безземельным крестьянам, вольноотпущенникам, бывшим рабам. Третью часть пшеницы с поля, третью часть ячменя с гумна, третью часть гороха с огорода, третью часть собранных в саду плодов, меда с пасеки — все это отдавал арендатор-колон господину в уплату за пользование землей. 
           Далекий Рим простирал свою руку и сюда, на окраину империи. Соляные копи, озера, в которых водилась рыба, дубовые леса и рудники, имения  и керамические мастерские были собственностью императора Филиппа Араба. Управляли всем этим назначенные из столицы прокураторы. Их не любили. Под руководством прокураторов орудовали императорские рабы: служащие канцелярий, таможен, контролеры, осмотрщики, хранители налоговых ведомостей и прочие — имевшие, несмотря на свой рабский статус, возможности для обогащения и злоупотреблений, и потому наглые, зачастую безнаказанно притеснявшие даже свободных граждан.   
            Гарнизон Августа-Треверорума, состоявший из двух когорт вспомогательных войск – 1-ой аквитанской и 3-ей васконов, коротал скучную службу. Они стояли здесь уже четыре года, перемещенные сюда императором Филиппом Арабом по его возвращении из персидского похода. Августа-Треверорум был большим городом, с оживленным форумом, рынком, термами, библиотекой, храмами и даже цирком. Но обыденность службы это скрашивало мало. Стоя на стенах, воины ежились от холодного ветра и посматривали через широкую полосу Мозеллы на восток, где тянулись до самого Рейна римские земли. Там, в двух дневных переходах, была граница и находились сильные крепости Колония-Агриппина (5) и Могонтиак, (6) охранявшие границу; на противоположный берег Рейна были выдвинуты передовые форты, устроены засеки и полевые укрепления. Оттуда стоило бы ожидать угрозы, но уже более десяти лет все было спокойно – опасные соседи, алеманны, еще не оправились от разгрома, учиненного им Максимином. (7) Фракиец прошел там со своим войском огнем и мечом, все разграбил и сжег, потравил посевы, угнал скот. Когда римляне ушли, уцелевшие германцы жестоко страдали от голода и нужды, ибо все было уничтожено, и никто не имел ни еды, ни крова. Последовавшая затем суровая зима довершила бедствия алеманнов. Страна обезлюдела, и сейчас германцам, даже спустя двенадцать лет, было не до новых нападений.
          Летом, бывало, в Августу-Треверорум захаживали по торговым делам варвары, приезжавшие с границы. А зимой – полная тишь. Сменившись с поста, солдаты возвращались в свои казармы, где круглый год было сыро и прохладно. В поисках развлечений бродили по лупанарам (8) и кабакам, играли в кости или спали. 

          Вечер был похож на все предыдущие. Префект аквитанцев Гай Кариовиск, со старшим центурионом когорты Эгидием, и префект васконов Флавий Ардуэннис сидели в полутемной, пропахшей дымом харчевне близ самого лагеря. «Кто здесь справит большую или малую нужду, на того пусть разгневаются боги всевышние и подземные», - гласила надпись, нацарапанная углем на стене у входа снаружи. Кабак был полон солдат, находившихся вне службы, и разного прочего люда, далекого от высшего света. Здесь наливали недорогое местное вино или пиво. Посетители ели стоя или сидя за столиком. Им предлагались горох, бобы, лук, огурцы, яйца, сыр, фрукты, мясо, пироги и выпечка. За прилавком теснились полки с винными амфорами, кубки, посуда и прочая кухонная утварь. Над очагом висел чан с тёплой водой, жарилось мясо, на крючках на стене висели колбасы, сыр и сушеные фрукты. На стене, видимо, какой-то бродячий художник, желая украсить интерьер, нарисовал охрой чудовищную птицу.
- Вина! Пива! Меда! - неслись со всех сторон громкие крики.
   Обслуга суетилась, спеша обнести посетителей. 
          Префекты гарнизонных когорт закусывали. Перед ними на столе стояло блюдо, из которого они по очереди брали руками и отправляли в рот жареное мясо с луком и жирные черные оливки, сопровождая свою трапезу местным вином, уже отдававшим затхлостью старого глиняного кувшина.
- Собрались люди дельные — воришки да плуты, - сказал Ардуэннис, оглядев всегдашних посетителей таверны, - Собутыльничий сенат.
              Товарищи хохотнули. Васкон подтянул перевязь меча, украшенную тиснением с девизом: "Sasi guztien ganeti eta odei guztien aizpiti" - "Выше всех шипов и через все облака".   
- А вино-то дрянь! – пожаловался префект аквитанцев Кариовиск.
- Призываю Геркулеса! (9) - зычно рыкнул некто за дальним столом, где собралась компания игроков, и с грохотом метнул кости на дерево столешницы. 
         Ардуэннис криво усмехнулся.
- Четыре года торчим здесь, и четыре года ты ругаешь вино, Гай.
- А что? Если оно так. Вот у нас, в Аквитании…
- Но пьешь ведь?
          Провинциальные трактирщики и торговцы действительно часто жульничали: вино разбавляли водой, хлеб пекли с золой и отрубями. В мерках утолщали днища, гири подпиливали.
          Угрюмый центурион Эгидий не участвовал в споре префектов. Он был занят другим. На столе перед ним стояла деревянная клетка, в которой сидела крыса. Эгидий сурово поглядел на нее, и громко щелкнул пальцами. Крыса поднялась на задние лапки и, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, как медведь, стала медленно кружиться. Пара случайных зрителей засмеялась. Эгидий сохранял суровое выражение лица.
- Гони деньги, раз проспорил, - сказал он кому-то.
            Незнакомый человек из-за соседнего стола нехотя швырнул центуриону монету.      
- Старый мошенник, - проворчал незнакомец.
            Эгидий, не глядя, схватил монету на лету и сунул в пояс. Затем взял кусок хлеба, и пальцем затолкал его в клетку. Крыса принялась за еду.
- Венерин бросок! Красота! - восторженно завопил кто-то из игроков за дальним столом, сорвавший, видимо, куш.
         Жулики, захаживая в таверну, пускали в дело крапленые кости — с припаянным изнутри к одной из сторон свинцовым грузиком, позволявшим чаще падать на эту сторону. Одна из таких костей была прибита гвоздем к стене, как раз над игроками, в качестве предостережения: лучше не передергивай. Префекты не знали, что стало с неудачливым шулером, которому она раньше принадлежала. Здесь вполне могли и зарезать.
- Эльфы! – бурно жестикулируя, рассказывал что-то сотрапезникам за другим столом некто, похожий по виду на бритта, - В лесах живут эльфы! Они могут похитить у человека его тень! Вот-вот-вот, я вам точно говорю! Или навести безумие на спящего!
- Глупые сказки, - проворчал в ответ один из его сотрапезников.
        Кариовиск, желая подшутить, толкнул Ардуэнниса локтем.
- Флавий, расскажи про ведьм. Они же водятся у вас, в Испании?
    Префект аквитанцев сделал страшные глаза.
- Ведьмы? Кхм... Нельзя сказать, что они существуют. Но нельзя сказать и что их не существует. Мне доводилось слышать истории о похищении ими людей, - васкон хитро скосился на товарища, - ...Которые не верили в них. Ха-ха-ха! Берегись, Гай!   
- Чепуха.
- Напрасно не веришь, друг.  Izena duen gutzia omen ja! Существует все, что имеет имя!
- Да ну тебя, - Кариовиск устало отмахнулся.
         Гнусаво завыл нараспев кто-то в углу. Префекты обернулись. За дальним столом рыжеволосый человек с двумя косичками на голове, затянул песню.
- У славного короля Брихана была дочь по имени Тидфилл, девушка очень красивая, с душой, чистой, как горные озера в стране силуров. (10) И прослышал о ней Буллах, коннахтский воин. Долгое время добивался он руки прекрасной Тидфилл, но она не ответила ему взаимностью. И стал он думать, как бы ей отомстить.
         Однажды Тидфилл гуляла по лесу. День был солнечный и теплый. Тихо пела трава под ветром, и ярко зеленели вдалеке дубовые рощи. Вот возле такой рощицы и решила Тидфилл слегка отдохнуть. Только она расположилась у ручья в тени старого дуба, как видит - идет по дороге странник со скрытым под клобуком лицом, притом идет быстро, как будто спешит по важному делу.
         Не утерпела Тидфилл и спросила:
– Куда спешишь, прохожий?
– Спешу я из Аберфана, – отвечал тот. – Страшную весть я несу и даже не знаю, как ее передать.
– Что же случилось? – встревожилась Тидфилл.
- Дело в том, что люди в Аберфане один за другим вдруг заболели страшной болезнью. И сказали им друиды, что злой колдун наслал на жителей проклятье, желая погубить несчастных. И только чистая душой Тидфилл, дочь короля Брихана, способна спасти их, развеяв чары.
             Сказав так, странник, а это был не кто иной, как Буллах, коннахтский воин, поспешил прочь. Когда услышала Тидфилл столь ужасную весть, то сразу поспешила в Аберфан, на помощь. Но по дороге на нее напали разбойники, подкупленные Буллахом, и убили. (11)
          Рассказчик закончил свое повествование и замолчал. За столами завозились, заворчали.
- Что за унылую сказку ты нам рассказал?
- Навел тоску, проклятый бритт.
- Нет, добрые люди, - ответил рассказчик, - Дева Тидфилл возродилась после смерти и пребывает ныне в благословенной стране Тир-иннан-Ок, Стране Вечной юности, что лежит далеко за берегами Западного океана, (12) куда попадает всякий, ведший праведную жизнь здесь, на этой земле. Она в вечном мире и блаженстве, и потому конец истории - добрый.
         Зазвенели мелкие монеты, бросаемые посетителями. Певец поклонился в знак благодарности.
         Кариовиск, Ардуэннис и Эгидий тоже прослушали рассказ.
- Надо же… И у этого тоже весь праздник жизни где-то в другом мире, - сказал префект аквитанцев, - Как и у этих, как их…
- У египтян?
- Нет. У египтян — всего лишь поля Иалу, где пребывают без радости и без страдания души умерших, - пояснил бывший в юности школяром Ардуэннис, - И они не за берегами Западного океана, а в Ливии, в тех местах, что были родиной августа Септимия Севера, кстати говоря.
- Ложь, - убежденно сказал Эгидий.
- Не у египтян? А, тогда, верно, у христиан? Вспомнил.
- Ну да. Ты прав. У них.
- Мало ли чудаков на свете? Чем лучше пифагорейцы, питающиеся лишь овощами? Ну, а тут вот — христиане.
- Глупая вера, - презрительно заметил центурион Эгидий, - Что в ней? Подонки общества, собираются в темных углах, шепчут невесть что…
- Там уже давно не только одни простолюдины, - возразил Ардуэннис, - Становятся христианами почтенные люди из знатных родов, богачи, даже лица сенаторского достоинства.
- Быть такого не может, - ответил Эгидий.
- Да ничего удивительного, - продолжал Ардуэннис, - Жизнь-то такая пошла, что и впрямь только о загробном мире осталось мечтать. Это у нас тут еще тихо. А там где-то не мятеж, так варварское вторжение; не Элагабал, так Максимин. Знатный ты или нет, все одно в любой момент и с богатством, и с головой расстаться можешь. Вот и ищут другого мира, кто как может.
         Васкон добавил себе вина, отхлебнул, затем продолжил. 
- Что говорить! Ведь самого Ахилла, как говорят, после смерти Фетида перенесла на уединенный остров, далеко на Понте, где герой ведет безмятежную жизнь. А нам остается только маяться здесь.   

         Христиане действительно были в Августа-Тревероруме, и ни для кого это не было секретом. Действительно, собирались в укромных местах, возносили непонятные молитвы неведомому богу. Община их росла. И на самом деле, уже переходили в христианство и богатые, и знатные люди, а не только рабы да подмастерья, как это было раньше. Неуверенность в будущем, произвол властей и непрекращающаяся атмосфера тревоги, которая наполняла в те времена все римское государство, толкало людей искать утешения где-то там, в ином мире, после смерти, где все должны были получить по заслугам. Сладкие мечты о вечном блаженстве помогали забыться, обрести надежду на лучшее, и это привлекало к христианам все больше новых адептов. К тому же, прекратились преследования со стороны властей. Более того, часто и сами императоры были настроены к новой религии дружественно. Александр Север хотел даже построить в Риме храм Христу, но не успел – умер. Максимин, правда, возобновил в отношении христиан былые зверства, но затем Гордиан III преследования прекратил, а нынешний император Филипп Араб был настолько благосклонен, что ходили слухи, будто он и сам втайне молится Христу, только боится огласки, дабы не раздражать консервативно настроенных римлян.
         В Августа-Тревероруме общину возглавлял епископ Паулин, бывший меняла, разорившийся и ударившийся в веру. Однако и здесь, в этой все равно пока еще маленькой кучке людей, уже началась борьба за власть. По всему римскому миру общины из разных городов стали выражать свои претензии на главенство. Римская, александрийская, антиохийская и другие общины – все они пытались объявить себя главными, а свой вариант учения самым правильным. 
         Христиане Августа-Треверорума выбрали себе авторитетом общину Антиохии, и вскоре из далекого сирийского города явился в Белгику посланец – епископ Евхарий. Его назначили в Антиохии и прислали руководить сюда. О Паулине же в Сирии слыхом не слыхивали, и факт его наличия в расчет не принимали. Узнав о решении антиохийцев, Паулин огорчился, но, сочтя сие за посланное свыше испытание, не стал предаваться гордыне, а смирился и кротко уступил свой пост. Он показал себя истинным христианином. Чего нельзя было сказать о его сменщике, который, говоря о Христе, сильно смахивал на фарисея.   
           Епископ Евхарий был лохмат, бородат, весьма грязен и одет в рубище. Непосвященные люди вполне могли, встретив его где-либо, принять за какого-то варвара. Когда он жил в Сирии, то весьма прославился «смирением плоти», которое производил с великой решительностью. Он подвизался на столпе, то есть, забрался на вершину столба и привязал себя там, считая, что этим совершает богоугодный поступок. Пробыв так дня два, Евхарий потерял сознание – не то от жары, не то просто упав в голодный обморок. Его сняли со столпа товарищи по вере. Тогда Евхарий поступил по-другому: убежал из дома в рощу, и стал там жить, словно дикий зверь. Питался, как древние пророки, «медом и акридами», пил дождевую воду, не мылся, отращивал ногти и волосы. Едва не умер от изнурения. Тогда ученики стали ему носить скудную пищу. Он разрешил себе в день половину секстария чечевицы, смоченной водой. Зрение его ослабело, кожа покрылась шелудями. Он прибавил к своему рациону немного масла, но стал обвинять себя в чревоугодии. Оно бы и ничего, но тут блаженному вдруг показалось, что он стал от своих деяний сильно ближе к богу и, вследствие чего, проявил Евхарий склонность учить жизни других.
         Он являлся на собрания антиохийской общины, вещал там безапелляционно, ругался, если ему перечили, вечно с кем-то ссорился, а вместо диалогов о сущности божества и веры устраивал разборки. Поскольку, от раза к разу, Евхарий вел себя все более нагло, решено было, в конце концов, избавиться от него. Тут очень кстати подвернулась просьба из далекого Августа-Треверорума прислать им епископа, и антиохийцы с радостью спровадили Евхария руководить в Белгику.         
         Прибыв на место, новый епископ немедленно шокировал свою паству. Нет, не диким и неухоженным видом – все-таки, с другого конца империи человек явился, пешком пришел, опять же смирения плоти для. Просто нравы Евхария трирских христиан, привыкших к смиренному и мягкому Паулину, ввергли в ступор.
- Не смейте молиться за царей-иродов, антихристово семя! – зычным голосом заорал Евхарий, услышав, как его прихожане возносят молитвы за императоров Филиппа Араба и его сына Филиппа.
         Верующие оторопели, а потом, придя в себя, говорят:
- Всякая власть от бога, как сказано в писании. Любить всех ближних бог завещал.
         Евхарий не отступается, бородой трясет.
- Язычники! Грешники! Ждет их геенна огненная! Скоро, скоро страшный суд!
         Бывший епископ, Паулин, его увещевать давай, рассказывать про доброе отношение
Филиппа к вере Христовой. Про Александра Севера вспомнил тоже, как тот прекратил гонения и дал свободно исповедовать христианство, позволил свои церкви иметь, тогда как до него христиане только по пещерам да катакомбам собирались.
- Император Север Александр нам столько добра сделал. Как не молиться нам за него? Он был добрый человек, и теперь в раю пребывает, рядом с господом нашим. 
- Нет! От язычников, общаясь с ними, понабрался ты этой лжи богопротивной! – кричал в ответ Евхарий, - Примириться с окаянными язычниками, псами, предлагаешь?! 
         Попытался возразить епископу один из паствы, мальчик лет четырнадцати:
- Христом-богом.., - только и успел вымолвить он.
- Еретик! – страшным голосом заорал Евхарий, и замахнулся на отрока посохом, - Бог один сам, а Христос есть человек!   
         Вообще-то, живи епископ лет на сто позже, его бы самого с чистым сердцем записали в еретики за такие воззрения, но пока что христианская теология не оформилась, и всякий мог толковать писание на свой манер.
         В общем, впечатление на свою паству Евхарий оказал неизгладимое.

        За пределами христианской общины Августа-Треверорума тоже объявился один новый человек.
- Как его звать? - спрашивали приезжающие в город местных жителей.
- Его-то? Золотым мешкам мешок! Пожалуй, так. 
- Сенатор. Хотя ни разу не заседал в курии. Подозрительный тип.
        Звали его Марий Силбаннак, галл, судя по имени, и был он богат, а происхождение его богатства скрывала тайна. Ходили неясные слухи, что в молодости был Силбаннак замечательным доносчиком, и в золотое для этого дела время – при Каракалле и Элагабале, развернулся со своими доносами на всю Галлию и Германию, сколотив состояние на премиальных, которые императоры выплачивали из имущества, отобранного у разоблаченных "врагов народа". Потом Александр Север, придя к власти, римских и италийских доносчиков велел выловить и утопить в море; провинциальные же остались. Кое-кого, конечно, прибили, но основная масса осталась тихо пользоваться плодами своей прошлой деятельности. Но это все слухи, и давно было, к тому же.
         На пятом же году правления Филиппа случилось с Силбаннаком то, что он счел за знамение. Возвращаясь как-то с удачной охоты, он подъезжал к своему поместью. Слуга-эфиоп, слывший шутником, и чьи шутки всегда имели успех, выехал навстречу ему, и надел на голову венок, сплетенный из лозы.
         И вот, спустя некоторое время, явился Силбаннак в Августа-Треверорум. Посетил городской совет, о чем-то долго говорил там, и подарил городу часы и раба-часовщика для присмотра за ними. Щедрый подарок. Затем решил познакомиться с командирами когорт гарнизона. Пригласил Кариовиска и Ардуэнниса пообедать, поставил хороший стол, с жирными германскими колбасами, белыми и черными маслинами, со скумбриями в масле, доставленными из самой Испании. Дорогую самосскую амфору на столе наполняло густое, почти черное хиосское вино – то немногое, что еще можно было найти в пустеющей, темной и нищей Элладе. Силбаннак был охоч до роскоши и вкусной еды. Охотился он с лучшими гончими собаками — молоссами из Эпира. (13) Бывало, после удачной охоты на стол у него подавался целый кабан (хотя злые языки и поговаривали, что хозяин его не добыл на охоте, а купил на рынке), к кабану же — вкуснейший соус из перца, вина, луковиц, мёда, уксуса и оливкового масла, секрет приготовления которого был в тайне. Красивая быстроглазая гречанка, свободная, специально привезенная Силбаннаком, прислуживала за столом, начальствуя над тремя рабами — поваром, накрывающим на стол и разливателем вина. Дома у Силбаннака прислуги было куда больше, но на выезде приходилось довольствоваться этим. 
           Ласков был Силбаннак, мягко и витиевато вел беседу, выспрашивая о жизни в городе, о гарнизонных делах, о настроениях среди солдат, обсуждал вести из Рима из варварских земель. Проведя вечер в компании префектов, Силбаннак отбыл из города, так и не пояснив причину своей щедрости.   
- Жители Галлии в преддверии больших тревог и многих бедствий, - поведал он напоследок, хитро щурясь осоловевшими от хиосского глазами, - И они не будут в состоянии даже по принуждению поставлять рекрутов в далекие чужие земли. Они уже сейчас со страхом гадают о будущих событиях, и если их силы будут истощаться, то они придут в полное отчаяние. Я думаю, императору не подобает вызывать отсюда вспомогательные отряды для борьбы с персами, готами или самозванцами, пока не устранена здесь угроза варварских нашествий. Ведь галльские провинции сами нуждаются в защите, не так ли, друзья мои?
   
           А новости, между тем, действительно стали приходить мрачные. Торговцы, возвращавшиеся с той стороны Рейна, привозили целые вороха рассказов, рождавших тревогу. Почти прекратился ввоз янтаря с берегов дальнего моря, что лежит на севере, по ту сторону Германии. Никто не решался теперь пересекать Великий лес, в котором все перессорились между собой – франки и алеманны, хавки, хамавы и херуски. (14) И в римском государстве снова начинается смута, объявляются в разных его концах узурпаторы-самозванцы, которых поддерживает войско. В Дакии отложился от Филиппа Араба наместник Спонсиан, объявив императором себя. А на востоке, в Каппадокии, появился другой узурпатор – Иопациан. Этот был просто молодым богачом из сенаторской семьи, а ради того, чтобы узаконить свои претензии на трон, объявил себя родственником императора Александра Севера, «чудесно спасшимся» при репрессиях Максимина. В общем, после нескольких мирных лет, в воздухе снова сильно запахло паленым.
- Войско задумалось, Флавий – сказал как-то темным осенним вечером Гай Кариовиск, вернувшийся из поездки в один из ближайших легионных лагерей, - Чую, скоро что-то будет.

1. Августа-Треверорум — город Трир (Германия)
2. Бельгийская Галлия (Белгика) — римская провинция, включавшая в себя территорию современной Бельгии, Люксембурга, северной Франции и части Германии к западу от Рейна.
3. Мозелла — река Мозель,
4. в IIIв. постепенно начинается характерный для поздней Империи процесс упадка городов, изоляции хозяйств и натурализации производства — предвестник экономического уклада средневековья.
5. Колония-Агриппина — город Кельн (Германия)
6. Могонтиак — город Майнц (Германия)   
7. в 235г.
8. Лупанар — бордель.
9. Обращение к помощи божества было принято при азартных играх,
10. силуры — кельтское племя в центральном Уэльсе,
11. предтеча раннесредневековой валлийской легенды о мученичестве Девы Тидфилл во времена начала христианства в Уэльсе, от которой, помимо прочего, получил свое название и современный город Мертир-Тидфилл в Уэльсе.    
12. Один из вариантов рая в кельтской мифологии. Местоположение этой мифической страны наталкивает некоторых на аналогию с Америкой, которая во времена кельтов, разумеется, еще не была открыта. 
13. Эпир — римская провинция на территории современной Албании и северо-западной Греции.
14. перечисляются германские племена.


Иллюстрация: солдаты римского гарнизона (реконструкция по фреске из Сирии, 239г.)