Глава 4

Виолетта, женщина, которой я доверяла свою непокорную гриву, была самым лучшим специалистом в городе, ее руки творили чудеса. Это она подсказала мне постричься полгода назад, когда я путалась и терялась в волосах, как русалка в тине, и предложила стрижку «актриса 20-х», которая, к тому же, полностью отображала внутренние перемены, что настигли меня к тому времени.

Не секрет, что прическа – один из признаков характера человека. Кардинально меняя стрижку, мы позволяем измениться себе. Комфортны наступившие перемены или нет – это уже отдельный разговор. Но если твое отражение в зеркале становится другим, ты видишь себя по-новому. Обрезав почти всю длину волос, оставив лишь короткие завитки, я обрезала и прошлую жизнь, которая мне больше не принадлежала. Я еще не привыкла к этому облику, но важно то, что я удалила ненужную информацию, и мое существование казалось облегченным.
Спасибо матушке-природе за ее гениальную милость подчинять это свойство нашим капризам, а течению времени – за то, что позволяет при желании вернуть себе утраченное равновесие.

В салоне работали кондиционеры и гудели фены. Я упала в кресло, расслабленно повиснув на нем всем телом, чувствуя, что снова подбираюсь и твердею, как размякшая сосулька на ветру.
Не успела я прийти в себя, как Виолетта уже припорхнула откуда-то из зазеркалья, ее ловкие пальчики принялись заботливо перебирать мои пряди.
– Ну, что желаем, радость моя? – спросила она, как всегда энергично и весело.
В отличие от нее, мое собственное отражение в зеркале выглядело не так бодро: скулы торчали на бледном лице, от чего глаза казались впавшими и бесконечно огромными, словно два зеленых фонаря. Волосы цвета спелой пшеницы отливали шелковой гладью, но при этом были небрежно заткнуты за уши. Белая рубашка и такие же джинсы, в сочетании с этой бледностью, делали меня и вовсе бесцветной.
– Если я просто посижу, послушаю, как гудят фены... Ты не возражаешь?
Виолетта даже не удивилась, она понимающе улыбнулась и я подумала, что, вероятно, подобный каприз клиента не новшество в ее салонной практике.

Сидя в кресле, я имела возможность наблюдать через зеркало за всеми движениями зала. Какое-то время смотрела, как работают стилисты, потом переключилась на посетителей. От входа меня отделяло шагов десять, он находился за спиной, но в зазеркалье все выглядело иначе. Прямо перед собой, как на экране кинотеатра, я отчетливо видела каждого, кто входил и выходил из парикмахерской. Достаточно забавное занятие и, что важно – отвлекающее.
Люди всегда такие смешные, когда не знают, что за ними наблюдают.
Растерянные, неуклюжие, с озабоченными лицами. А едва поймают посторонний взгляд –  скулы напрягаются, животы подтягиваются, и появляются типично публичные, заученные и в деталях проработанные жесты незаурядности.

Сперва я разглядывала пожилую дамочку с прической-адуванчиком неестественного рыжего отлива. Виолетта назвала бы это «взрывом не на том месте». «Взрывная» женщина была одета в яркую многослойную одежду, ужасно не гармонирующую по цвету, и что-то непрерывно искала в битком набитой сумке. Лицо ее выражало крайнюю сосредоточенность, словно говоря: «Что я вам – старая склерозница, чтобы оставить деньги дома?»
Потом были две девушки лет по пятнадцать, надолго засевшие за выбор стрижек. Обе с длинными прямыми волосами, из косметики только помада, зато много-много перешептывания и приглушенного смеха, когда они показывали друг другу что-то в журналах.

Но вот появился мужчина, одетый очень необычным образом, совсем не по погоде: в затрепанной фетровой шляпе и в наглухо застегнутом бежевом плаще.
Что-то жутко настораживающее присутствовало в его поведении. Он как будто немного щурился, но не от солнца, и не от того, что страдал аллергией на препараты, используемые в салоне. Это был до такой степени холодный и пронзительный взгляд, что у меня на коже вздыбились волоски от отвращения.
Внезапно он повернулся – и в упор посмотрел на меня.
Еще когда этот странный человек возник за стеклянной перегородкой двери, стало ясно, что он ищет кого-то внутри зала. И как только колючие, словно битое стекло глаза впились в мое лицо, я невольно содрогнулась и стала следить за каждым его движением.

Он уверенно вошел в парикмахерскую, бесшумной целенаправленной походкой терминатора, достигшего объекта поиска.
Шаг, второй, третий.
Немигающий мертвый взгляд придавил меня к креслу и лишил возможности пошевелиться. Рот онемел, не в силах выдать хоть звук. Я видела, как он приближался, вот уже стоял за спиной. Все тело сжалось, стало болеть от напряжения, сердце стучало уже где-то в висках. Зеркало показало, как из кармана плаща не спеша появляется грубая волосатая рука и ложиться мне на плече…

Встрепенувшись, я едва не перевернулась вместе с креслом – и с ужасом уставилась на Виолетту. Ее рука замерла в воздухе, она не сводила с меня перепуганный взгляд. Она всего лишь тянулась за чем-то к своему рабочему столику, когда ненароком коснулась меня и… разбудила.
Я сухо сглотнула и обернулась на выход.
Там никого не было.
Никаких мужчин в плащах.
Никаких маньяков.
Сама не понимаю, как умудрилась задремать. Жара совсем разморила…
Стало неудобно перед Виолеттой, пришлось попрощаться. Но меня по-прежнему трясло, когда я уходила от нее. В горле возник неопределенный горький привкус, а ноги слегка подкашивались.
Теперь точно пора домой.
По сердцу разлилось приятное тепло при воспоминании о любимой двухкомнатной норке.
Остаться одной. Выпить чашку ароматного чая. Зарыться в какой-нибудь роман.
Разве что-то может быть лучше?

Но, пока я так думала, небольшая площадь, вымощенная белой шашкой и от того носившая символическое название «Белая», привела меня к театру.
Красивое светлое здание, исполненное архитектурного величия, с высокими гладкими колоннами и рельефными балкончиками в стиле барокко, являлось истинным предметом гордости для нашего города.
Еще одно достояние – сразу через дорогу – гигантский памятник одному из основателей древнего града – господину в длинной свите. Он стоял на высоком постаменте, как на холме, будто бы обдуваемый дикими ветрами и, прижав к груди неведомый талмуд, устремлено разглядывал даль, примеряясь к просторам еще не отстроенной тогда местности. Либо с тревогой, запавшей в межбровные складки, лицезрел картину многоэтажного рая...

Так или иначе, он вовремя оказался поблизости. Из парадного входа театра вышел напарник Борщева. И не вышел даже – выскочил, как ретивый мальчишка, спешащий на приключения.
Дабы избежать бесполезной встречи, я укрылась в тени памятника. Не меньше часа прошло с того момента, как я покинула отделение. Все это время лейтенант находился здесь. И судя по довольной, как у отличника физиономии, ему удалось найти полезную информацию в театре, вопреки неутешительным прогнозам Борщева.
Через минуту молодой человек прошел в метре от меня, но не заметил. Я проводила его удаляющуюся широкую спину опасливым взором и только тогда вышла из своего укрытия. В памяти почему-то всплыли слова Борщева: «То, что мы не занимаемся подобными делами каждый день, не значит, что мы плохо подготовлены!»

Я не имела ни малейшего представления, как подготавливаются профессионалы и что они делают для поимки преступника. Знала только, что иногда убийцу так и не удается найти.
Неоспоримая правда, удачно подмеченная Борщевым: я писала о ворах и мошенниках, а этих особей не сложно отыскать в приделах маленького города.
Внезапно я совершенно по-новому взглянула на знакомую с детства «Белую площадь». И поняла, что нисколько не представляю, чем живет этот тихий пыльный город в перерывах между сном и работой!


***
Заниматься журналистикой я решила еще в школе.
В сердце пылал неугасимый огонь амбиций и неукротимое рвение заявить всему миру о своем таланте. Мечты рисовали космический взлет, головокружительную карьеру, достигающую не просто высшей ступени, а самого пьедестала!
Потом была столица…
Учеба и работа давались на редкость легко.
Вот только судьба не всех угощает сладкими пряниками. Порой у нее возникает злобливое желание пошутить.
И теперь я снова жила в городе своего детства. В городе, о котором хранила самые теплые и нежные воспоминания, и не догадывалась, какое зло могло там притаиться.

Трудно определить, что за нотка тогда во мне зазвучала. Но что делать в таких случаях простому человеку? Спрятаться в квартире и не высовываться даже за куском хлеба? Или бросить вызов причине параноидального страха, который, если сразу не пресечь, глубоко внедриться в душу, укорениться и распустит метастазы.

Я любила свое тихое, комфортное жилище, и практически не расставалась с домашними стенами, но вряд ли согласилась бы превратиться в агорафоба и сдохнуть от голода или страха, только потому, что некто психованный может избрать меня в качестве своей следующей жертвы.
Эта актриса, Мирослава Липка, юная и беззащитная, не заслужила такого несправедливого конца для своей цветущей, многообещающей жизни.
Кем бы ни был убийца, но никто, никакая земная или высшая сила не давала ему право назначать кому-то смертный час. Любое бездушное существо, что сознательно отбирает жизнь у другого, должно быть наказано. Неумолимо, неотвратимо наказано!
И пусть не дрогнет рука палача, когда наступит момент воздаяния!

Красавец-театр возвышался над «Белой площадью» несокрушимым Сфинксом.
Я чувствовала, что могучее белое здание могло поведать о многом, будь у него способность речи. Но оно хранило строгое, надежное безмолвие.
Зато, несомненно, есть люди, которым найдется, что сказать.






Читать дальше (Глава 5): [url=http://www.proza.ru/2012/09/09/1258]