8. Ностальгия. рассказ

            Николай Петрович, а звали мы его просто «Петрович», приходился моему другу и яхтенному напарнику Володе дедом. Володе тогда исполнилось лет двадцать восемь, он уже был женат и растил шестилетнюю дочь.

            Сам Петрович и отцом и дедом стал очень рано, поэтому исполнилось ему в ту пору всего шестьдесят четыре года, и мужиком он выглядел не по годам крепким. Сохранил он и атлетическую фигуру, и поджарость, и силу, и выдавали его возраст лишь серебристо седые волосы, всегда зачёсанные на пробор в его аккуратной короткой стрижке.

            В молодости Петрович занимался катерами и яхтами. Сам строил фанерные плоскодонки с «V» - образными носовыми скулами и плоским транцем под подвесной мотор, оклеенные стеклотканью с использованием  эпоксидной смолы.
 
            Зная о его юношеском увлечении, Володя стал приглашать деда составить нам компанию, после того, как тот вновь вернулся жить в наш город. Петрович много помогал нам на берегу, в период подготовки к спуску на воду, но на яхте ходил с нами только в короткие однодневные прогулки.

            Конечно, яхтенные понятия у него сохранились, но к оборудованию современных пластиковых яхт он относился с некоторой осторожностью, будто боялся что-то испортить. Зато всё, что касалось водоплавающей техники времён его молодости, знал досконально.

             Часто рассказывал нам о том, как ухаживали за деревянными яхтами. Как меняли доски клинкерной обшивки, конопатили, шпаклевали, красили. Как весной соскабливали с деревянных деталей старый лак острыми краями кусочков  листового стекла и покрывали их масляным лаком, который уже через месяц от морской воды и солнца шелушился. Поэтому в середине лета выбирали сухие солнечные дни, чтобы обновить лаковые покрытия.

             Петрович часто вспоминал, особенно, когда беседа неторопливо проходила в компании молодых яхтсменов под чаёк или с рюмочкой, как они в молодости со своими сверстниками разбирали и собирали тогдашние подвесные лодочные десяти сильные  моторы «Москва» чуть ли ни «с завязанными глазами под баян».
 
            Яхту-миникрейсер типа «Карина» польской постройки из пластика, на которой мы ходили, называл «мыльницей», зато о деревянных яхтах Петрович рассказывал с  трепетом, словно речь шла о живых разумных существах. Говорил о них с нежностью:

            - Мы - «спускали» яхты на воду, а вы как про свои «мыльницы» говорите? Ты «сбросил» яхту? Да, уже «скинул». А как поскрипывали деревянные мачты! Как нежно попискивали блоки, выточенные из дерева, как плавно, почти беззвучно наполнялись ветром паруса из льняной парусины! Не то, что ваши из дакрона с водоотталкивающей пропиткой, пока новые, гремят над головой, словно листы железа.
 
             Не знай, мы Петровича и то, что лет сорок назад он был членом этого же яхт-клуба, решили бы, что человек умом тронулся. Искали мы, как-то, кусок трубы, кильблок надо было перекатить с пирса, и зашли на задворки яхт-клуба, где размещался отстойник старых катеров и яхт.

             Среди нагромождений всякого хлама стоял прямо на земле большой старый каютный катер с клинкерной обшивкой дощатых бортов, медными иллюминаторами и «утками», уже потерявшими свой блеск и покрытыми зеленью. Петрович подошел к его борту, прислонился к нему щекой, похлопал ладонью по глухо отозвавшимся рассохшимся от долгого стояния на суше доскам его обшивки и произнёс:

             - Ну, привет!  Старина, «Меркурий». Да, постарели мы с тобой, брат. А помнишь, как тарахтел твой двухцилиндровый дизелёк, как плавно ты всходил на короткую волну. А Сашку и Лёньку помнишь?  Лёньки уж нет, а Санька спился, вот и мы с тобой, жизнь доживаем. А помнишь, как девиц катали, какие пикники устраивали.

             Петрович обернулся к нам, хотел ещё что-то сказать, но отмахнул рукой, и молча, пошел. Мы заметили, как в его глазах наворачивались слёзы.
 
             Однажды мы с Володей, придя на яхту и открыв каюту, почувствовали  необычный запах. Я проверил газовые баллончики походного камбуза, там всё в порядке. Запах не был неприятным, он даже казался очень знакомым, но определить сразу, что это и откуда он распространяется, я не смог. Только открыв крышку рундука под кормовой банкой в кокпите, я обнаружил в нём небольшую жестяную баночку с приоткрытой крышкой с надписью: «Лыжная пропитка дёгтевая». Я показал её Володе. Он мне нехотя поведал:
 
             - Да, дед оставил. Говорит, такой запах был у яхт лет семьдесят назад. Пеньковые тросы и концы были дёгтем пропитаны, да и доски часто тоже. Всё, говорит, у вас не так, как на старых яхтах, пусть хоть дух яхтенный сохранится.

             Я не стал противиться, баночку оставили, только кое-кто спрашивал:

             - Что это у вас на яхте как на лыжной базе пахнет? – на что мы, шутя, отвечали:

             - А у нас в трюмах лыжи лежат. Мы зимой яхту на лыжи ставим, в каюту «буржуйку», чтобы не замёрзнуть, и  на яхте, как на буере ходим.


             Об этой истории я вспомнил много лет спустя. Приехал, как-то, зимой в яхт-клуб проведать нашу яхту, проверить, не порвало ли ветром брезентовый чехол. Чехол оставался на месте, но концы, крепящие его под днищем яхты, ослабли, и их следовало подобрать.

             Пока на ветру и морозе я этим занимался, пальцы рук окоченели. Так как я приехал в тот раз в яхт-клуб не на машине, а на городском транспорте, мне ничто не мешало зайти в наш уютный яхт-клубовский мини бар.

             Шумно поприветствовав меня, бармен Валера налил мне стакан грога, чай и удалился в подсобку по своим делам. Я оказался единственным посетителем, сел за столик напротив зажженного камина и стал не спеша согреваться.

             На верхней полке камина размещался небольшой макет старинного парусника, а выше над ним висела картина маслом, на которой изображён причал со стоявшими на растяжках буксиром и двумя яхтами. Картина, видимо, ещё довоенная. Буксир на ней изображён с прямоугольной, во весь рост рубкой для рулевого, и торчащей за ней высокой чёрной трубой. А яхты деревянные с бушпритами и гафельными парусами.

             Никем не отвлекаемый, я просидел так часа два, обращая свой взор, то на картину, то на пламя камина. Говорят, можно, не отрываясь, долго смотреть на три вещи: огонь, старинные парусники и волны.

            Огонь и парусники были передо мной, а волны памяти приносили из глубины моего сознания всё, что мне пришлось испытать и увидеть почти за тридцать с лишним лет моего общения с лодками, парусами и людьми, которые без них – жить не могут.


    Букулты                26. 03. 2011 года.

                Владмир Пантелеев