Счастье

Когда в конце 60-х дом сдали, в него разом заселилась шумная толпа молодых, довольных жизнью людей. Глаза их сверкали, с губ не сходили улыбки – отдельная квартира, это ли не счастье? А еще, они помнили суровые законы коммуналок, поэтому были вежливы и обходительны друг с другом, и даже собрания жильцов проходили у них совсем не так, как в фильме Гараж, а весело и дружно. Они вообще много времени проводили вместе, летом собирались во дворе, играли в волейбол, пели, зимой ходили по гостям, до утра засиживались на кухнях, танцевали, спорили, флиртовали, слушали Высоцкого, Окуджаву, Rolling Stones и Doors.
Потом у молодых людей появились дети, и в подъезде стало не протолкнуться от колясок, но никто не ругался. Дети – это ведь счастье, на что же тут ругаться?
Время шло, дети подросли и начали буйными стайками носиться по дому, курили на лестничных клетках, обнимались между этажами, регулярно поджигали что-то в лифте, роняли с балконов пакеты с водой на головы несчастных прохожих. И слегка постаревшие взрослые снова терпели и улыбались, они ведь еще помнили свое детство. Помнили немецкие пестики с залитыми свинцом стволами, запалы от гранат, финки с цветными наборными рукоятками, заточки из напильников – по сравнению со всем этим арсеналом нынешние забавы молодого поколения казались им милыми и неопасными. К тому же, дом был для них кораблем, а все жители – командой. А какая же команда без юнг?
Дети кончили школы, институты и разъехались, а взрослые постарели, вышли на пенсию и снова стали ходить  дуг к другу в гости, спорить, вспоминать прошлое и гордиться своими детьми. Чем не жизнь? Забот теперь поменьше, а на пенсию вполне можно прожить. Пожилому человеку ведь немного нужно. И на себя хватит, да еще и останется помочь детям. Им же всего хочется, они же молодые! В конце концов, помогать детям и нянчить внуков – это ведь счастье?
Но старость – не такая простая штука, как кажется в начале. Вроде бы жили вместе, одним домом, и стареть будем так же, вместе. А вместе – не страшно. Увы, старость часто оставляет человека наедине с самим собой. Долгими бессонными ночами или утром, когда нет сил подняться с постели, она накрывает его глухим стаканом отчуждения, в котором гулко бьется сердце.  Старость выдавливает в одиночество, делает неимоверно сложным самое простое, ради чего живет человек -  любовь и дружбу.
И в дом частенько стала наведываться гостья, которую безропотно пропускала подслеповатая консьержка, ни разу не спросив «а вы в какую квартиру?» Зачем? Лучше уж не знать заранее. Как говориться, все там будем!
Исфирь Марковна зашла в подъезд, кивнула дежурной и пошла к лифту. По пути заглянула в почтовый ящик – пусто, только пара листиков рекламы и счет за телефон. От Левушки опять ничего. Последний раз он прислал открытку с 8-м марта, совсем коротенькую, «поздравляю-желаю». И то, Исфирь изучала ее почти час, до последней еврейской закорючки на круглом синем штемпеле. А вот письма, настоящего большого письма, чтобы перечитывать его неделю, а потом еще месяц обсуждать с подругами – не было давно.
Исфирь вздохнула и только потом заметила, что лифт вместе с ней ждет высокая сухощавая женщина лет сорока, в очках с толстой оправой. Женщина была похожа на медсестру или на социального работника. И те, и другие появлялись в доме часто, поэтому Исфирь не удивилась. Легкий интерес она почувствовала, только когда оказалось, что им на один этаж.
- Интересно, к кому бы это, - думала Исфирь, краем глаза изучая незнакомку. – К Семеновым? Так они на даче. Фроловы здесь не живут, сдают квартиру каким-то корейцам. Зильберманы? Ну, разве что, к ним. Михаил еще тьфу-тьфу-тьфу, а Ася хворает последнее время, с кровати не встает. Наверное, к ним.
Женщина вышла из лифта вслед за Исфирью. Вместе, одна за другой, они пошли по коридору. Исфирь все время чувствовала неодолимое желание обернуться, но крепилась. Они прошли двери Семеновых, Фроловых, шаги за спиной не умолкали. Потом стало тихо – женщина остановилась перед квартирой Зильберманов. Исфирь приготовилась услышать звонок, но вместо этого в пустом коридоре снова раздался звук шагов. И эти шаги приближались!
Квартира Исфири была в торце, последней на площадке, пожилая женщина жила одна и точно знала, что никого не ждет. Удивляясь собственной решимости, Исфирь резко развернулась, чуть не столкнувшись с очкастой авантюристкой, и широко улыбнулась ей:
- Господи! Этаж перепутала! Вот кошелка старая! То-то смотрю, дверь не моя!
А потом, не давая очкастой возможности ответить, обогнула ее и шустро заковыляла к лифту. В голове, в промежутках между частыми-частыми ударами сердца, вертелось:
Только бы…лифт…был…на месте!
Увы, лифт ушел, и, мало того, кнопка вызова, на которую давила Исфирь, почему-то не загоралась. Наверное, сгорела лампочка внутри. Притоптывая от нетерпения и прислушиваясь, не пошла ли странная женщина за ней, Исфирь ждала лифта.
Женщина в очках не обратила на чудную старушку ни малейшего внимания, подошла к двери и нажала кнопку звонка. Раздалась мелодичная трель, потом шаги, и дверь открылась. Коридор сразу заполнился обрывками разговоров, звуками негромкой музыки, радостными возгласами. Женщина зашла внутрь, другая женщина, ее ровесница, поцеловала ее в щеку, какой-то мужчина помог ей снять плащ.
Лифт все не шел. Пришлось спускаться пешком – не стоять же тут и не ждать, пока подозрительная гостья вернется. Исфирь прошла на черную лестницу, вышла на открытый  балкон и вдруг совершенно забыла о своем приключении и о странной незнакомке.
Ночь пахла цветами и ванилью, от которых слегка кружилась голова. Внизу, у подъезда, собрались соседи, негромко звучала музыка, хриплый голос, надрываясь, пел про привередливых коней. Исфирь прищурилась – люди внизу показались ей странно молодыми. Наверное, милосердная ночь сбавила им лет.
Исфири вдруг ужасно захотелось спуститься туда, к людям, стоять и смотреть, как крутятся бобины катушечного магнитофона, слушать, как поет Высоцкий. И через мгновение ее желание исполнилось. Это ли не счастье?