Крылья в небе

На коричневой фотографии,
Как кровью не смытая вина,
Как пятно в биографии,
Как пролитый стакан вина.
Кривая полуулыбка, полуоскал,
Как прибой штормовой
У чёрных иззубреных скал.
Как последняя просьба в глазах,
Как кровь на пробитых гвоздями ногах,
Как мелодия "милого Августина" -
Совсем не о том, совсем не о том...
Как последнее в жизни прости,
Отложенное зачем-то на потом...

Вступление.
 
В середине декабря, Клим вышел из вестибюля станции метро “Кузнецкий мост” в ранние сумерки, опускавшиеся на замученный непрекращающимися оттепелями город.
Достав сигареты и зажигалку, я закурил, разглядывая людскую суету вокруг себя.
Из метро выливался поток людей, стремящихся в центр города за праздничными покупками к Новому Году.
Как и в предыдущую политическую формацию, в эти времена люди воспринимали Новый Год как единственный настоящий праздник.
Клим курил, разглядывая рекламный листок, чуть косо приклеенный к оштукатуренной стене дома.
Буквы на листке складывались в занятное предложение: “Заказывайте на Новый Год Деда Мороза и Снегурочку на дом”.
Вялые воскресные мысли, по привычке развернули эту ситуацию в нормальное русло потребностей.
-Интересно, - думал Клим, - А, можно сделать вызов только одной Снегурочки?
Я уже начал прокручивать в голове телефонный разговор с оператором неизвестной фирмы на эту тему. Очевидно, мне ответят, что без Деда Мороза заказ невозможен.
И Клим вообразил, что сделал заказ на них двоих, ну а пока он со Снегурочкой кувыркается, Дед Мороз стоит за закрытой дверью, и представляет, как там у них происходит с его “внучкой” встреча Нового Года.
Сигарета догорела до фильтра, и я выбросил ее в месиво из полурастаявщего снега под ногами.
Интересно, куда деваются миллионы окурков, ежедневно выбрасываемых нами в окружающую среду?
Проанализировав эту мысль, мне сразу захотелось вступить в силовое подразделение организации “Гринпис”.
Это им не китов защищать от аппетита повернутых в гастрономическую сторону любителей “суси” и “сасими” из Страны Восходящего Солнца.
Вот где будет настоящая работа для настоящих мужчин!
“Вырвем еще не зажженные сигареты из губ курильщиков вместе с губами!” - надпись на майке активиста.
Или: ”Из чувства милосердия я задушу тебя голыми руками до того, как это сделает с тобой сигарета!”
Из-за отсутствия поблизости ясно различимых вербовочных плакатов организации “Гринпис”, мысли Клима переключились на текущие заботы.
Ведь я приехал в центр города, чтобы купить самому себе подарок на Новый Год.
Мне давно хотелось иметь часы, и не какие-нибудь современные, навороченные, с секундомерами, с фазами луны, и с высотами прилива у берегов Новой Гвинеи, а добрую старую механику.
Причем механику первой половины 20 века, желательно довоенную, и обязательно с “историей”. Вы же сами должны отлично понимать, что это такое – аура необычности на обычной вещи.
С этими мыслями я вышел на скользкую брусчатку улицы Кузнецкий Мост.
Над головами прохожих поперек улицы на перетяжке висел транспарант: “Поздравляем с Новым Годом и Рождеством!”
Поздравление было без подписи, поэтому его можно было интерпретировать как угодно. То ли католики в скрытой форме потешаются над нами, ведь у них Рождество до Нового Года, и, судя по комментариям очевидцев, является основным праздником в этой событийной связке.
То ли государство подчеркивает свой примат. Дескать, во-первых, мы светское государство, но и, во-вторых, не чураемся духовности.
Прохожие были не против этого текста, а Клим, вовремя вспомнив об отсутствии пророка в своем Отечестве, начал оглядывать вывески над магазинами. Витрины магазинов уже были празднично украшены еловыми ветвями, блестящими игрушками и мигающими гирляндами елочных огней.
В доме слева от меня, там, где всегда располагался книжный магазин, над входной дверью Клим увидел новую вывеску: “Антиквариат Д. Малховича”.
-Хрен его знает, где тут ударение ставят, подумал я, имея в виду фамилию хозяина антикварного магазина. Швед какой-нибудь, пошла вдогонку еще одна несвежая мысль.
Но поскольку магазин подходил мне по профилю намечаемой покупки, я сделал поворот налево, невзирая на фамилию шведа.
Взявшись за латунную ручку двери, Клим потянул ее на себя. Мелодично звякнул над дверью колокольчик и, перешагнув порог, я вошел в магазин.
Шум улицы стих за моей спиной, и я погрузился в тишину. В магазине был полумрак, свет с улицы проникал внутрь только через витрину и стеклянную дверь.
Плоские стеклянные же прилавки-витрины были подсвечены внутренними лампами, но их яркий свет поглощался чернотой бархатных полотен, закрывающих предметы, размещенные в витринах.
Глаз воспринимал только выпуклости бархата над предметами, лежащими под ним.
За одним из прилавков, на деревянном столике мерцал экран цветного монитора, с какой- то таблицей из бухгалтерской программы 1С.
Смотреть больше было не на что, и Клим постучал ногтем по стеклу витрины.
На этот стук из открывшейся двери в стене за прилавком вышел продавец.
Я ожидал увидеть продвинутого молодого менеджера, выглядевшего соответствующе своим корпоративным амбициям, и с энтузиазмом готового впаривать мне любой товар из своей лавочки.
Но моему взору предстал немолодой мужчина, одетый в длинный черный сюртук, нечто среднее между офицерским мундиром и пасторским сюртуком, нечто строгое, застегнутое на все пуговицы.
“Гейрок”, вспомнил я название сюртука. Именно так описывал его Фейхтвангер в романе “Братья Лаутензак”.
В петлице сюртука я заметил красную розетку Ордена Почетного Легиона.
-Ну, да! – подумал Клим, - Чего только антиквар на себя не нацепит.
О мужчине я уже думал не как о рядовом продавце, а как о хозяине заведения. В дальнейшем я понял, что не ошибся в своих интуитивных ощущениях.
Между тем антиквар сделал еще один шаг по направлению ко мне и, остановившись напротив, так, что только прилавок разделял нас, спросил: “Что Вам угодно, добрый господин?”.
Я не ожидал столь старомодного обращения и слегка опешил.
Свет, проникающий через стекла с улицы, осветил черные крашеные волосы на голове у мужчины и тонкую белую нитку давно зажившего шрама, вокруг его правого уха.
Клим объяснил антиквару цель своего визита в его почтенный магазин.
Он покивал головой и ответил, что отлично меня понимает. Но попросил уточнить какого рода “история ” должна быть у часов, которые я хочу купить.
Видя мое очевидное затруднение в конкретизации желания, антиквар пришел мне на помощь.
-Видите ли, добрый господин, - сказал он, - Я могу предложить Вам часы швейцарских и немецких часовщиков на выбор. Есть часы фирмы “Монблан”, некогда принадлежавшие полковнику Люфтваффе Гансу Руделю. Есть часы фирмы “Бреге”, бывшие когда-то на руке капитана цур Зее Гюнтера Прина. Не так давно у меня появились часы фирмы “Лонжин” адмирала Гюнтера Лютьенса. Ожидается прибытие карманных часов фирмы “Мозер” гросс-адмирала Эриха Редера. В отличном состоянии часы фирмы “Патек” Вернера фон Брауна… .
-Пардон, - светски прервал я речь антиквара, - Но Прина и Лютьенса давным-давно отправили на дно англичане, прошу прощения за нечаянную рифму! С Прином эта беда приключилась в марте 1941 года, а с адмиралом Лютьенсом - в мае того же года. Их съели миноги, вместе с остальными членами экипажей подводной лодки “U-47” и суперлинкора “Бисмарк”!
-Вы правы, мой добрый господин. Но ведь я Вам предлагаю не останки доблестных немецких моряков, а часы, принадлежавшие им когда-то, - ответил антиквар с легкой улыбкой в глазах.
-Согласитесь, что разница имеется, притом существеннейшая - добавил он.
Вопреки всякой логике дальнейший спор с антикваром мне показался неуместным.
Действительно, чего я привязался? Часы – это часы. А моряки “Кriegsmarine”– это военные моряки. Хоть и утонувшие 64 года назад в холодных водах Северной Атлантики.
Клим выбрал часы Гюнтера Лютьенса, которые антиквар продал за сумму, которая его вполне устроила. Тем более что часы эти были в отменном рабочем состоянии, несмотря на многолетнее пребывание в морской воде.
-Тьфу! - остановил я сам себя. – Какая еще морская вода? Ну, врет же все, эта морда шведская! Но зато как лихо врет!
Ведь есть же мудрая пословица: ”Не хочешь – не слушай, а врать не мешай!” Ну, таки и не буду ему мешать!
Преисполнившись ощущением удачной покупки, я решил поинтересоваться у антиквара содержимым его прилавков, закрытых черным бархатом.
Антиквар был не прочь показать предметы, выставленные для продажи, и, открыв латунным ключиком прилавки, начал снимать черные покрывала.
Я склонился над прилавком, и медленно стал осматривать товар.
В основном это были часы наручные и карманные, разных фирм, в золотых и серебряных корпусах.
Были среди предметов также кольца и перстни, с камнями или с печатками, чайные ложечки, ножи для десерта, небольшого размера вазочки и чашечки из китайского и севрского фарфора. В общем, обычный набор для антикварного магазина. На полках, расположенных на стенах магазина в полутьме угадывались очертания старинных микроскопов и подзорных труб.
В двух углах магазина стояли рыцарские доспехи, выполненные в натуральную величину. Вмятины и царапины на поверхности доспехов, оставленные могучими ударами разных видов холодного оружия, подчеркивали их подлинность.
-А, вот, кстати, - сказал я, - Старое холодное оружие у Вас есть в продаже?
-Не держим, - сухо ответил антиквар, - В Вашей стране очень странные законы. При продаже коллекционного холодного оружия можно попасть под статью Уголовного кодекса.
Мне иногда становится смешно. Ведь газеты постоянно сообщают о незаконной продаже или краже боевого современного огнестрельного оружия в масштабах поистине массовых.
И при этом виновных не обнаруживают. А продажа старинного кинжала или меча частным и, я подчеркну честным торговцем, расценивается как преступление.
-Но для себя-то, есть у Вас что-нибудь? – спросил я, понизив голос.
Антиквар испытующе посмотрел на меня и медленно кивнул головой.
Он повернулся лицом к высокому и узкому деревянному шкафу, достал из внутреннего кармана гейрока большой ключ с замысловато прорезанной головкой и открыл дверцу шкафа.
Засунув руку в темноту, он покопался в ней и вытащил сверток.
Какой-то длинный предмет был завернут в блестящий красный шелк.
Положив сверток на стеклянную витрину, антиквар стал медленно разворачивать ткань.
Через минуту передо мной лежал изящный меч. Прямое узкое лезвие, длиной примерно в полтора метра, было украшено надписями на неизвестном языке.
Костяная рукоять была инкрустирована золотыми и серебряными витыми проволоками.
На конце рукояти темным пламенем пылал необычайно крупный рубин редкой по исполнению огранки. “Кровь Дожа”, - непонятно пробормотал антиквар, любуясь игрой света в глубине кристалла.
От самого меча исходило мрачное сияние, моментально распространявшееся по магазину.
Клим не мог отвести глаза от вязи букв непривычных очертаний переплетающихся, бегущих по благородно отполированному и остро заточенному клинку.
С великим трудом, оторвав взгляд от меча, я посмотрел на антиквара.
В ответ на немой вопрос в моих удивленных глазах он заговорил.

“Их было двенадцать человек, тех, кого Он называл Своими учениками.
Звали их: Петр и Андрей, Иаков и Иоанн, Филипп и Варфоломей, Фома и Матфей, Иаков и Левей, Симон и Иуда.
Однажды Он им сказал: “ Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч”.
И Он снял с пояса узкий меч и показал меч им.
О возможностях этого меча они могли только догадываться.
Наверняка они знали одно - что только в Его руках сей меч мог быть орудием неведомой грозной силы. В чужих руках он был простым мечом.
А потом один из Двенадцати предал Его.
Когда их окружили враги, а я был при том, то многие из них испугались, но Он сказал нам:
”… итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут, - Да сбудется слово, реченное Им; из тех, которых Ты мне дал, Я не погубил никого”.
Но горячий в поступках Петр выхватил у Него из-за пояса меч и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо.
И звали этого раба Малх ….
Тогда Он сказал: “… оставьте, довольно.” И коснувшись уха Малха, исцелил его.
И еще Он сказал Петру: ”Возврати меч в его место, ибо все, взявшие меч, мечем
погибнут; ”
После всего этого я понял, что должен заменить одного из Двенадцати, а именно того, кто за тридцать сребреников предал Его. Ведь число 12 отнюдь не случайное число в этом мире.
Петр тоже хорошо это понимал и отдал Его меч мне.
С тех пор я храню этот меч до того момента, когда Он снова придет в этот мир и воспользуется Своим мечом по не известному нам, но несомненно всеблагому назначению”.

-Все это очень интересно, - сказал Клим, - Вы талантливый сочинитель. Вам надо публиковаться!
- На публикации, скорее всего, у всех нас уже не остается времени, добрый господин ….
Кроме меча на сохранении у меня находилось множество других вещей.
Это была Чаша, это было Копье, это были скрижали Завета, это были трубы Страшного Суда, это была и нотная партитура для этих труб ….
Так вот, за этими предметами ко мне уже приходили недавно их настоящие владельцы: Иосиф Аримафейский, Лонгин, Моисей, Гавриил и забрали их у меня.
Из предметов долгого хранения у меня остались только этот меч и ключи.
Впрочем, за ключами Петр обещал зайти завтра ….
И тогда останется дождаться только Его прихода, - антиквар печально усмехнулся, покрывая черным бархатом предметы на прилавках.
-А Вам уже пора идти, - добавил он,- Ведь Вы нашли то, что искали?
-Да, спасибо огромное, и до свидания, - ответил я и направился к двери на улицу.
-До свидания где? – спросил на прощание антиквар, запирая за мной дверь.
Очутившись на улице, Клим еще некоторое время постоял у витрины магазина, затягиваясь сигаретой.
Странный разговор с антикваром не выходил у него из головы.
Он вспомнил, что за время беседы с антикваром никто не входил в магазин с улицы, хотя народу на Кузнецком мосту значительно прибавилось, и двери соседних магазинов все время распахивались, впуская и выпуская оживленных покупателей.
Почему-то вспомнил Клим тонкий белый шрам вокруг правого уха человека за прилавком.
А губы уже сами по себе шептали фамилию антиквара.
Клим перекатывал на языке слоги этого слова, как перекатывают во рту вишневую косточку, перед тем как ее выплюнуть или, для разнообразия ощущений, ею же подавиться ….
Я стоял на потрескавшейся от зноя белесой земле. Под босыми ногами в пыли жалким черным эмбрионом корчилась моя тень.
А на вершине лысого холма центурион уже поднес на расстояние последнего удара к обвисшему на кресте телу острие копья.
И огромная зловещая туча, ползущая со стороны моря, навсегда закрыла яростный глаз беспощадного солнца ….
Я выплюнул вишневую косточку в прах под ногами: Мал – хо – вич, Малх – ович, Малх!
Какая-то мысль тенью прошла у меня по подсознанию, но тут меня толкнули в бок.
Клим поднял глаза, и предпраздничный поток людей повлек его вниз по улице.
Он вспомнил, что хотел зайти в книжный магазин на Тверской улице и зашагал навстречу огням большого города.
Ночью я очень плохо спал. Что-то не давало мне покоя. Мысли все время соскакивали на последние слова Малха.
Что он имел в виду, когда говорил: “До свидания где”?
Ранним утром Клим снова поехал на Кузнецкий мост.
Погода переменилась, с неба пошел густой снег, слегка подморозило.
В том помещении, где вчера был антикварный магазин, молодые люди и девушки в свитерах с фирменными надписями на груди и спинах украшали мишурой и гирляндами витрины салона связи и бойко торговали сотовыми телефонами.
Осматриваясь по сторонам, Клим потолкался среди покупателей. Ничего из увиденного не напоминало ему интерьеров магазина из вчерашнего дня. Наводить справки об антикваре в этой атмосфере атеизма и практицизма не имело смысла.
Клим вышел на улицу. За моей спиной мелодично звякнул колокольчик.
Обмирая и чувствуя, как дыбом встают волосы на голове, я медленно оглянулся.
Нет, конечно же, мне показалось.
Все так же за стеклами витрин в ярко освещенном помещении стояли ряды сотовых телефонов и цифровых камер.
Все так же белые хлопья снега падали на скользкие булыжники мостовой.
Я направился к станции метро, машинально взглянув на запястье левой руки. Стрелки на часах Гюнтера Лютьенса рассыпались по циферблату тонким слоем ржавчины.
Что-то изменилось в мире вокруг меня.
Было так, как будто в неизмеримой дали начали отстукивать гулкие секунды часы вселенских размеров.
Мир замер в ожидании Его прихода...
Но все эти ожидания Клима уже не касались. Я почувствовал как сам рассыпаюсь, превращаясь в песок, который подхватывает ураганный ветер, закручивает в спираль и уносит по какой-то извилистой трубе со множеством крутых поворотов.
Глаз у меня уже не было, но осталось ощущение скорости, чувство инерции при резких поворотах, и гулкие вибрации секунд четвертого измерения...

-И это все что вы имеете мне доложить, мой капитан?- голос адмирала Канальяса был донельзя язвителен и насмешлив.
Фон Краузе стоял навытяжку в знакомом по прошлым вызовам к адмиралу огромном кабинете, обшитом резными дубовыми панелями, и кажущемся еще темнее из-за того что за огромным окном шел осенний дождь. Низкие набухшие влагой тучи казалось цеплялись за липы на Унтер-ден-Линден, поливая берлинские улицы мелкими капельками дождя-сеянца.
Но фон Краузе было не до метеорологических наблюдений. Он отчетливо представлял разницу между метеорологией, метеоритным дождем и бытовым метеоризмом.
Последний мог проявиться у меня в любой момент, потому что фон Краузе больше всего боялся именно такого насмешливого тона, каким начал говорить с ним адмирал Канальяс, после того как выслушал отчет об экспедиции к Полюсам.
По слухам капитан рейхсвера Краузе знал, что именно после разговора в таком тоне подчиненные адмирала обнаруживались в разных отдаленных местах земного шара, причем не всегда будучи в состоянии совместимом с жизнью.
Я уже приготовился к тому, что меня арестуют, и переправят в Африку, чтобы сбросить в водопад Виктория, как вдруг адмирал произнес: -Ну-ну, мой мальчик! Все не так уж и плохо! В общем, я тобой доволен... Хоть ты и вел себя в большинстве рассказанных тобой эпизодов как полнейший болван, но, вероятно, в глазах русских таким и должен был быть по жизни бедный остзейский барончик, выслужившийся в авиации до чина штабс-капитана. Так что из образа, созданного тобой ты не выпал, тебя не расшифровали и сведения ты принес занятные...
Адмирал сделал знак рукой, и фон Краузе стал по стойке смирно. Адмирал неслышно, как кошка, прошел по персидскому ковру мимо капитана и, обогнув огромный письменный стол, уселся в кожаное рабочее кресло. Когда он проходил мимо, от черного сукна морского мундира адмирала пахнуло на меня терпким ароматом голландского трубочного табака «Амфора». Мне нестерпимо захотелось присесть и закурить. Но команды не было, и фон Краузе продолжал стоять, поедая глазами начальство.
Начальство набивало трубку табаком, извлекаемом из емкого кисета, сшитого из шкуры морского леопарда.
Кисет подарили адмиралу члены команды подводной лодки U-2, после того как адмирал, находившийся тогда в звании корветен-капитана, и будучи командиром лодки, спас корабль у берегов Земли Королевы Мод, сумев организовать работы по ремонту центробежного секционного насоса, с помощью которого был откачана за борт вода из поврежденной балластной цистерны, в которую подача сжатого воздуха из баллонов оказалась невозможной.
Пока адмирал утаптывал табак и раскуривал трубку, я рассматривал костяной моржовый хер, укрепленный в двух держателях на стене за спиной адмирала.
Этот хер моржовый был тоже подарком подчиненных, но уже из океана, расположенного в другом полушарии Земли.
Подводная лодка проекта ХII под командованием адмирала, тогда уже капитана-цур-зее, совершала разведывательное плавание вдоль южного берега Северного Ледовитого океана, собирая сведения о погоде, состоянии ледяных полей, морских течениях.
Дело было весной, в период моржового гона. Один морж-гигант принял U-Boat за самку-моржиху, и недолго думая засадил свой хер в кормовой торпедный аппарат подводной лодки.
Затем он с энтузиазмом принялся за свой нелегкий труд по продолжению потомства.
Беда заключалась в том, что моржовый хер пробил обе крышки торпедного аппарата — наружную и внутреннюю, и забортная вода начала поступать в кормовой отсек.
Экипаж был не в состоянии ликвидировать пробоину, так как морж вошел в раж, туда-сюда раскачивая лодку, и сбивая с ног аварийную партию.
Капитан Канальяс не растерялся, приказав экипажу покинуть кормовой отсек и задраить люк. После чего он скомандовал экстренное погружение.
В носовую балластную цистерну была перекачана вода, рули глубины были поставлены на максимальный угол наклона, а оба электродвигателя были включены на максимальные обороты. Лодка круто пошла вниз, благо глубины позволяли провести этот маневр, а костяной хер моржовый не выдержал и сломался.
Так и пришлось возвращаться на базу с затопленным кормовым отсеком. В сухом доке в Готенхафене хер моржовый был извлечен из кормового отсека, и подарен капитану Канальясу на память, вместе с адмиральскими погонами.
По повелению Кайзера на хере моржовом ювелирами была выгравирована и покрыта серебром следующая надпись: Хер — хером, а головой думать надо!
Между тем адмирал раскурил трубку и кивнул мне головой, предлагая присаживаться. Я принес на край стула с высокой деревянной спинкой, который стоял в ряду других у длинного стола для совещаний, придвинутого торцом к адмиральскому письменному столу.
-Разрешаю курить, - наконец-то услышал я голос адмирала, сразу же залазя в карман за папиросами и спичками.
-Итак, что мы знаем? - адмирал посипел трубкой.
-Мы знаем что существует энное количество Реальностей, в числе которых находится и Реальность в которой существуем мы с вами, фон Краузе. И все бы ничего, пусть бы существовали, но эти Реальности по какой-то причине нестабильны, внезапно прекращая свое существование. И если я смог бы смириться с тем, что Реальность капитана фон Краузе вместе с ним внезапно исчезла, ибо служение Родине превыше всего! И если я смог бы смириться с тем, что Реальность в которой существует Россия так же исчезла, то с тем что гибнет Реальность в которой существует Германия, Кайзер, и я, адмирал Канальяс... Вот с этим, фон Краузе, я мириться не позволю!
-Что там еще наговорил вам этот профессор-англичанин Рейнольдс? Война между Россией, Францией, Британией и Германией в 1914 году? Поражение Германии? Версальский мир? Вагончик в Амьенском лесу? Маршал Фош? Революция в России и Германии? Новая война в 1939-м, и новое поражение, на этот раз навсегда? Библейское государство Новый Вифлеем на берегу Иордана? Окончательный крах России в 1993-м? Негр-президент в САСШ? Парады гомосексуалистов и лесбиянок на площадях столиц? -голос адмирала возмущенно звенел в тишине кабинета.
Мне внезапно показалось, что даже портреты Карла дер Гроссе, Бисмарка и Ницше, висящие на стенах, внимательно слушают адмирала, впившись в него нарисованными глазами.
-Так вот, капитан Краузе! Судьбе угодно было дать нам шанс попытаться исправить историческую несправедливость.
Я испросил у Кайзера аудиенцию. Сегодня, в восемнадцать ноль ноль, по берлинскому времени!
Только Кайзер, я и вы, капитан! Беседа, так сказать, в шесть глаз.
Докладывать будете так же, как докладывали мне, только без этих описаний колониальных приключений.
Без ваших поручиков Ржевских, без пилотов Тараноффых, и без ваших баб!
Только главное! Только то, что имеет отношение к устоям мироздания! И не забудьте историю с майором Баттом... Эту его поездку в предвоенную Европу!
Обязательно доложить о большевисткой партии, о гражданской войне, о послевоенном устройстве мира!
Вы же жили в Париже в 20-х годах, после того как большевики разбили ваши Белые армии...
И про инженера Гарина с его гиперболоидом... И про инженера Лося с его междупланетным летательным аппаратом... И про революцию на Марсе не забудьте, капитан!
И пусть эти Реальности уже не существуют... Но существует англичанин Рейнольдс с его Машиной Времени, который черт-те что может злоумышлять! И мне совсем не нравится, что наша Реальность всего лишь одна из многих.
Химмельсрайхдоннерветтернохайнмальшайзеунддертойфель! Капитан Краузе! Слушай мою команду!
Это НАША Реальность! И она должна стать ЕДИНСТВЕННОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ во Вселенной! Готт мит унс! Хох!

Через месяц я вспоминал эти слова адмирала, скрючась в душной жаркой темноте и обливаясь потом…

…В 1800 по Берлинскому времени мы с адмиралом стояли в кабинете Кайзера. Его Императорское Величество выслушал меня не приглашая нас присесть.
Вероятно желая подчеркнуть важность сообщаемых мной сведений Кайзер сам все время доклада оставался на ногах, передвигаясь вдоль внутренней стены кабинета полностью скрытой под картой Европы.
Иногда Его Величество останавливался у карты вглядываясь в ту или иную точку на ней. Вероятно, слушая мой рассказ, он что-то для себя проверял или уточнял на карте, вслед за развитием моего повествования.
Но уже начиная с того момента в рассказе, когда наш ИМ-2 втянуло потоком воздуха во внутреннюю полость Земли, он перестал разглядывать карту Европы, а обратил взгляд своих внимательных глаз на меня.
Я постарался побороть смущение и, на мой взгляд, довольно связно продолжил свой доклад.
После того, как я описал старт бронзового яйца и полет на Марс, Кайзер приблизился ко мне и, крепко пожав руку, поблагодарил меня за службу Фатерланду.
Затем он прошел к письменному столу и, отомкнув дверь сейфа из крупповской стали, достал из его недр коричневый бумажный пакет и черную квадратную коробочку, и вновь приблизился ко мне.
Адмирал сделал шаг в сторону и назад, оставляя меня один на один с Кайзером.
Его Величество достал из бумажного пакета Железный Крест второго класса на ленте.
Я склонил голову и кайзер надел мне на шею черно-бело-красную ленту с наградой. Я щелкнул каблуками в наших лучших армейских традициях.
Последующее превзошло все мои мечты! Кайзер нажал на кнопку-защелку и извлек из коробочки Железный Крест первого класса. После чего он пристегнул его к карману моего кителя, прямо под сердцем.
После всего великий Император милостиво улыбнулся мне и позволил удалиться, оставшись наедине с адмиралом Канальясом.
Поскольку я прибыл вместе с адмиралом на его служебном BMW и под его командой, то счел необходимым дождаться адмирала с целью получения дальнейших указаний по службе.
А пока радость и гордость переполняли мое сердце. Я с разрешения адьютанта Кайзера, полковника Мольтке-младшего, покинул приемную и спустился по широким ступеням покрытой коврами парадной лестницы в вестибюль, охраняемый дюжими гвардейцами полка Лейбштандарт.
Остановившись перед огромным настенным зеркалом я принялся поправлять мои новые награды. Железный Крест второго класса мне суждено было носить на нашейной ленте только один день – день награждения. Уже завтра я обязан буду спрятать орден в пакет, разрезать орденскую ленту и продеть ее в петлицу третьей пуговицы сверху на моем кителе – таковы были правила ношения.
Но уж сегодня я мог себе позволить полюбоваться на новоиспеченного кавалера двух Железных Крестов.
В этот момент ко мне подошли двое офицеров в форме гехайматштатсполицай и, предъявив жетон, предложили следовать за ними. Я огляделся вокруг, надеясь увидеть подле адмирала Канальяса, дабы разрешить явное недоразумение, но меня буквально вынесли на руках из подъезда Приемной и втолкнули в салон Audi, окна котого были закрыты изнутри темными шторками.
В салоне мне накинули на голову мешок из черной материи. Дневной свет померк в моих глазах, а сердце защемило тоской.
С тех пор прошел месяц. Я ни разу не находился вне помещений без черного мешка на голове. Весь месяц меня куда-то везли.
По ощущениям это были автомобили, поезда и, наконец недели две мы плыли на корабле по морю. Я ощущал морскую качку и слышал крики чаек. Потом меня опять много дней везли на автомобиле по проселочным дорогам.
Было очень жарко и я начал подозревать что мои опасения насчет некоторых поступков адмирала Канальяса начинают сбываться.
Если бы я тогда знал, чем кончится мое вынужденное путешествие! Я бы… А что я бы смог сделать будучи в наручниках под охраной нескольких агентов тайной полиции?
В любом случае история капитана Краузе подходит к концу…

Потому что меня несколько минут назад, не снимая с головы мешка, поместили в деревянную бочку, закрыли и заколотили крышку и скатили бочку с обрыва.
Судя по тому, как бочку крутит на поверхности воды, и по тому, что рев водяного потока все ближе, меня все-таки сбросили в водопад Виктория…

Биологическая справка:

Хер моржовый: он же пенис моржа.
Одна из скелетных костей моржа. Он же «хрен моржовый».
Содержащаяся в пенисе моржа кость имеет длину около 50 см.
По абсолютной длине эта кость уступает только китам, а относительно длины тела — уверенно держит рекорд среди млекопитающих.

Гельсинфорское соглашение (начало).

Летом 1913 года новейший германский дредноут KAISER, с императором Вильгельмом II на борту, вышел во главе эскадры боевых кораблей из Готенхафена на учения в Балтийское море.
Из окна верхнего этажа пятиэтажного доходного дома на Курфюрстендам в мощный адмиралтейский бинокль можно было видеть фигуру императора, облаченную в черный морской мундир на правом крыле боевого мостика.
Резидент английской разведки MI-6 Рейли с ненавистью наблюдал, как снимаются с якорей на рейде, маневрируют и вытягиваются в кильватерную колонну низкие серые силуэты бронированных гигантов.
Выпуская из труб клубы черного дыма, тут же сносимого ветром на ост, вслед за мателотом с императором на борту, в открытое море потянулись дредноуты PRINZ REGENT LUITPOLD и KAISERIN. Горизонт на норде был испещрен дымами, мачтами и надстройками.
Еще раньше, Рейли отметил шифрованной записью карандашом на оборотной стороне старого почтового конверта, который теперь лежал на широком подоконнике, выход из гавани линейных крейсеров GOEBEN, MOLTKE и VON DER TANN в сопровождении трех десятков номерных миноносцев.
Выждав, когда даже в бинокль уже было невозможно разглядеть моряков, стоящих на мостике дредноута KAISER, Рейли прикрыл окно, повернув массивную бронзовую рукоятку. Затем он спрятал во внутренний карман пиджака исписанный условными символами почтовый конверт, и пересек кабинет по диагонали, направляясь к книжному шкафу.
Положив на полку тяжелый бинокль, Рейли на минуту задумался, упершись невидящим взглядом в кожаные и ледериновые корешки книжных томов.
-Итак, - думал Рейли, -В текст сообщения, кроме перечня кораблей вышедших на учения необходимо включить то обстоятельство, что сам император находился на борту флагмана.
Сам по себе этот факт укладывался в общую картину событий. За последний десяток лет военно-морской флот Германии увеличился количественно и качественно. Чему кайзер уделял огромное внимание. Флот находился под его патронажем.
Уже сейчас по количеству дредноутов Флот Открытого Моря (как называли его сами немцы) приближался к числу дредноутов Королевского Флота. Агенты MI-6 докладывали об окончании строительства еще четырех дредноутов MARKGRAF, KONIG, KRON PRINZ и GROSSER KURFURST.
Конечно, 12 дюймовые орудия немцев – это не 13,5 дюймовки новейших британских дредноутов, вроде IRON DUKE и MARLBOROUGH, но при достаточной выучке комендоров и хорошем управлении в бою… Впрочем, единственная морская нация – это англичане. А британский Королевский Флот – самый мощный в мире! Недаром над Британской Империей никогда не заходит солнце! Бог хранит Британию!
Рейли прервал свои размышления. Достав из второго ряда книг стоящих на верхней полке потрепанный томик стихов Шелли, который являлся кодовой книгой, и переместившись за письменный стол, Рейли принялся составлять шифрованную депешу в Адмиралтейство. Надо было успеть до отплытия пакетбота из Готенхафена. Главный Лорд должен знать самые свежие новости – кайзер на борту одноименного дредноута вышел на учения в Балтийское море.
Если бы мистер Рейли знал, что эскадра, набрав ход до 18-ти узлов засветло прошла мимо острова Готланд, оставив его слева по борту, и уже в светлых летних сумерках, примерно на 59-м градусе с.ш. застопорила хода, ложась в дрейф. Если бы мистер Рейли видел как к борту дредноута KAISER на расстояние полукабельтова приблизился эсминец номер 21, который принял через некоторое время двух пассажиров в накинутых на плечи черных плащах с капюшонами низко надвинутыми на лицо. Пассажиры взобрались на низкий борт миноносца из подвалившей к нему шлюпки, спущенной с дредноута, а затем скрылись в командирской рубке.
После этого корабли эскадры медленно двинулись на север по направлению к Аландским островам, а миноносец, отчаянно дымя всеми тремя трубами понесся по слабо зыбящему морю на северо-восток.
Если бы мистер Рейли знал об этом, то тогда история нашего мира была бы совершенно другой.
Если бы мистер Рейли знал, что эскадра, набрав ход до 18-ти узлов засветло прошла мимо острова Готланд, оставив его слева по борту, и уже в светлых летних сумерках, примерно на 59-м градусе с.ш. застопорила хода, ложась в дрейф. Если бы мистер Рейли видел как к борту дредноута KAISER на расстояние полукабельтова приблизился эсминец номер 21, который принял через некоторое время двух пассажиров в накинутых на плечи черных плащах с капюшонами низко надвинутыми на лицо. Пассажиры взобрались на низкий борт миноносца из подвалившей к нему шлюпки, спущенной с дредноута, а затем скрылись в командирской рубке.
После этого корабли эскадры медленно двинулись на север по направлению к Аландским островам, а миноносец, отчаянно дымя всеми четырьмя трубами понесся по слабо зыбящему морю на северо-восток.
Если бы мистер Рейли знал об этом, то тогда история нашего мира была бы совершенно другой.
Но мистер Рейли не узнал,и все случилось так как случилось…
К утру миноносец номер 21 сбросил ход до 10-ти узлов. Оберлейтенант цур Зее Бетман и пять вахтенных сигнальщиков вглядывались в поверхность моря. Лоция показывала на подходе к острову Коркеасаари большие глубины, но оберлейтенант не хотел рисковать, опасаясь подводных скал.
Скомандовав в переговорную трубу в машинное отделение об уменьшении хода, Бетман осторожно маневрируя рулями приближался к причалу, облицованному гранитными плитами.
У причала уже стоял русский миноносец. Бетман был предупрежден адмиралом Канальясом о том, что на Коркеасаари будет находиться какой-то русский корабль, не уточняя тип корабля.
По низкому силуэту и обводам оберлейтенант опознал корабль как миноносец, а принадлежность корабля можно было определить по кормовому флагу, слабо развевающемуся на утреннем ветерке.
В любое другое время Бетман протянул бы руку за справочником флотов корветтенкапитана Вейера, который всегда держал под рукой в рубке, с целью уточнить характеристики русского миноносца, но сейчас…
Сейчас ему надо было причалить к борту русского корабля, так как длины причала явно не хватало для одновременной стоянки двух миноносцев.
Впрочем, выучка сказалась. Через десять минут ювелирной работы рулями и машинами номер 21 оказался борт о борт с русским эсминцем. С борта немецкого миноносца полетели причальные концы, тут же подхваченные вахтенными русскими моряками. Еще минута и те же сильные руки подтянули номер 21 к борту русского миноносца.
За спиной Бетмана раздались шаги. Оберлейтенант обернулся, и вытянулся по стойке смирно – перед ним стояли кайзер и адмирал Канальяс.
-Оберлейтенант, - произнес адмирал, едва заметно улыбаясь тонкими губами.
-Естественно, вы нас на борту не видели. О длинных языках команды озаботьтесь сами. Или ими озабочусь я сам лично…, - продолжил Канальяс.
-Яволь! –откозырял Бетман.
Между тем кайзер вслед за адмиралом перебрался на борт русского миноносца. Встречные вахтенные матросы молча отдавали честь обоим офицерам.
На причале кайзер и адмирал уселись в закрытую черную карету, запряженную четверкой вороных коней. Кучер взмахнул кнутом и кони взяли с места, унося карету по дороге вглубь острова.
Уже несколько десятков лет на остров ходил паром, на котором жители Гельсинфорса ездили на пикники и прогулки. В 1889 году на острове Коркеасаари был открыт зоопарк. А за пять лет до этого события на острове открылся ресторан “Pukki”.
Что означало это название кайзер Вильгельм не знал, а спросить у адмирала сейчас, за несколько десятков минут перед важнейшей встречей в истории, он посчитал неприемлемой для себя суетой.
Собственно место для тайной встречи было предложено русской стороной, после того как по секретным дипломатическим каналам российскому самодержцу Николаю II была передана просьба о переговорах.
Собственно в прошлом они с царем неоднократно встречались, так как симпатизировали друг другу и были родственниками. Встречались они во время официальных и дружественных визитов. Они даже охотились вместе. Кроме всего прочего старый канцлер Бисмарк видел военный и экономический союз с Россией единственно приемлемым для политического курса Германии.
В июле 1905 года на борту царской яхты “Полярная звезда”, недалеко от Выборга, у берегов острова Бьёрке, Николай II подписал договор о взаимопомощи в Европе в случае нападения на одну из них какой-нибудь европейской державы.
В том далеком теперь году Вильгельм II воспользовался недовольством царя и его правительства позицией, которую заняла Британия в русско-японском вопросе, впрочем, как и всегда, когда дело касалось России.
Однако после размышлений, а главное давления со стороны советников, царь уверовал, что данный договор не выгоден России. Ведь в случае войны с Британией военные действия развернулись быв первую очередь в Средней Азии, где сталкивались интересы России и Британии, но где не было реальных возможностей получить помощь от Германии. К тому же Франция никогда бы не вошла в коалиционный тройственный союз с Германией, в первую очередь, и Россией. Ламздорф и Витте оказали давление на не отличающегося особой твердостью в отстаивании своих взглядов Николая II, и царь вынужден был в личном письме сообщить Вильгельму II о том, что договор вступит в силу только после того как Германия обеспечит вступление Франции в этот союз.
Фактически договор был расторгнут.
И вот сейчас, по прошествии восьми лет, Вильгельм II решил вновь попытаться заключить союз с Россией.
Но на этот раз у кайзера имелись очень весомые аргументы для своего нерешительного родственника. Он сам, впервые изучив доклад капитана фон Краузе, который ему был представлен адмиралом Канальясом, не поверил ни одному слову из этого документа.
Но доводы аналитического отдела абвера (защита - так адмирал назвал свою новую разведывательную организацию), размышления самого кайзера, беседы с адмиралом и учеными-физиками Гейзенбергом и Планком убедили его в новой картине мироздания. То что он узнал о вероятностном будущем Германии, его самого, Европы, всего мира в целом подвигло его к незамедлительным действиям.
Сейчас, перед встречей с кузеном он не испытывал ничего, кроме решимости убедить царя стать его единомышленником, а значит и союзником.

Размышления Вильгельма II были прерваны громким звуком тпр-рру-уу, какой издают кучера по всему миру натягивая поводья на себя и желая остановить разгоряченных лошадей. Карета остановилась на мощеной плитняком площадке перед навесом над входом в ресторан. О том, что это ресторан напоминали широкие свежевымытые окна и надпись белыми буквами по красному фону вывески: “PUKKI RESTORACIA”.
Вокруг не было видно ни души. До слуха кайзера и адмирала долетал только шум морского ветра в кронах высоких сосен. Когда адмирал, а вслед за ним и кайзер выбрались из кареты и на минуту остановились перед вращающейся дверью ресторана оправляя свои пояса и мундиры в воздухе раздалось громкое яростное звериное рычание.
Кайзер инстинктивно ухватился рукой за рукоятку кортика, висевшего в ножнах на поясе, а адмирал выхватил из кармана кителя плоский пистолет “вальтер”.
Но ничего не произошло, только кони у них за спиной шумно дыша взволнованно застучали подковами по каменным плитам.
Кайзер оглянулся и пожал плечами. Затем они вошли в прихожую залу ресторана. Электрические лампочки в стеклянной люстре были погашены, а потому в зале было полутемно. Из одного из кресел, расставленных вперемешку с низкими журнальными столиками у стен залы, им навстречу поднялась плотная фигура в черном военно-морском мундире.
Адмирал Канальяс узнал морского министра адмирала Григоровича. Григорович надел на голову фуражку и приветствовал кайзера и адмирала, приложив ладонь правой руки к черному козырьку фуражки. Затем он жестом указал на одну из закрытых дверей. Канальяс прошел вперед и, открыв дверь, заглянул в помещение.
Это был уютный отдельный кабинет, с широким окном во всю противоположную двери стену. В кабинете стоял круглый стол, покрытый крахмальной кипельно-белой скатертью, и уставленный всевозможной столовой посудой с кушаньями под стеклянными колпаками для обеда на четыре персоны. Еще один низкий стол и четыре кресла стояли у окна.
Вокруг круглого стола располагались четыре стула с высокими резными спинками.
У окна, спиной к вошедшим, задумчиво глядя в окно, стоял государь император Николай II.
За стеклом в некотором отдалении располагались две открытые вольеры, отделенные широким и глубоким бетонированным рвом друг от друга и от возможных посетителей зоопарка.
Сейчас никого посторонних на острове не было, а потому белые медведи и белые барсы в вольерах занимались своими звериными делами, не отвлекаясь на аппетитных, но недоступных зрителей.
Царь обернулся на звук открываемой двери, и сделал несколько шагов по ковру навстречу кайзеру. Они обнялись и пожали друг другу руки.
Прозвучали все положенные при встрече слова приветствия и все четверо расселись вокруг стола.
Прислуги не предполагалось, а потому Николай II, являясь хозяином, предложил присутствующим отобедать, чем Бог послал, и обслуживать себя самостоятельно.
Какое-то время гости и хозяева утоляли голод и жажду.
Отменно приготовленные закуски и блюда хорошо шли под русскую и финскую водки.
Насытившись, все вытащили салфетки из воротничков, и перешли в кресла, установленные у курительного столика у окна.
Усевшись поудобнее, царь предложил всем курить.

На фото слева - направо: император Вильгельм II, император Николай II, морской министр адмирал Григорович.
Фотографии адмирала Канальяса в архивах обнаружить не удалось.

Все присутствующие достали портсигары.
Дождавшись когда Николай II прикурит от спички папиросу и, сделав пару затяжек, откинется на спинку кресла, Вильгельм II заговорил.
-Господа! Один раз я уже предлагал от имени Германской империи военный, политический и экономический союз с Российской империей. Однако по ряду причин этот союз не был принят Вами, Ваше Императорское Величество! – последовал вежливый кивок головой в сторону царя.
-С тех пор кое-что изменилось, и изменилось настолько, что я вынужден вновь предложить союз между Германией и Россией. Я надеюсь на ваше благоразумие господа, а еще более на чувство ответственности перед своей Родиной! – кайзер сделал паузу, внимательно вглядываясь в лицо царя.
Николай II докуривал папиросу и не поднимал глаз на кайзера, весь окутавшись клубами дыма.
Молчание затягивалось, и кайзер вновь заговорил: -В таком случае, я попрошу вас, господа адмиралы, оставить нас наедине с Их Величеством на пару слов. Обещаю, что это не займет много времени. Впоследствии мы вновь возобновим нашу встречу.
Канальяс вслед за Григоровичем проследовал в прихожую залу, плотно притворив за собой тяжелую дубовую дверь.
Кайзер щелкнул замком платинового портсигара и вытащил из него еще одну папиросу “Адлер”. Несмотря на только что выкуренную папиросу он опять закурил.
Царь наконец-то поднял глаза и взглянул в лицо кайзеру, как будто что-то предчувствуя.
Между тем Вильгельм тихо заговорил.
-Дорогой кузен! В руки адмирала Канальяса попали данные необычайной важности. Эти данные касаются нашего с тобой будущего… И будущего Империй которыми нам суждено править, - кайзер прикурил папиросу и сделал паузу, вдыхая ароматный дымок.
-Да, да, да! Божьей милостью мы помазанники …, - подхватил Николай II, но Вильгельм резко прервал его.
-Бог тут не причем, кузен! Много он помог России в войне с Японией? Много он помог Вашему единственному сыну и наследнику, обрекая его на муки связанные с болезнью гемофилией? И много он поможет нам в том будущем, о котором узнал адмирал Канальяс через своего агента? Оставьте Ваши надежды, кузен, на доброго Бога! Нам нужно надеяться на Бога, но и самим не плошать! Так, кажется, говорится в Вашей русской пословице?
Николай II во время монолога кайзера побледнел и, стиснув пальцы рук в замок у себя на коленях, не спускал глаз с лица Вильгельма. На его лице было написана тревога и недоумение.

Гельсинфорское соглашение (продолжение).

-Так вот… - Вильгельм II сделал паузу и потушил папиросу в хрустальной пепельнице.
-Так вот, - продолжил он, - Если мы с вами не придем к соглашению о совместных действиях против Британии, Франции, Италии, а впоследствии и САСШ, то нас ждет поражение в грядущей войне. Даже если мы с Вами договоримся о союзе, то неизвестно как сложится дальнейшая история… Но тут у нас появляется шанс. Маленький этот шанс, или большой – время покажет. По выражению Вашего лица я вижу, что мои аргументы, Ваше Величество, не возымели своего действия… Тогда я Вам расскажу о том что нас ждет в том случае, если Германия и Россия будут воевать друг против друга. Уже к 1916 году силы наших империй будут истощены. На полях сражений останутся лежать миллионы наших солдат, но победа достанется не нам. Она достанется даже не лимонникам и не лягушатникам. Единственной страной победившей в войне окажутся САСШ. А еще точнее, финансовые магнаты с Уолл-стрит. В России и Германии произойдут революции. Вы, Ваше Величество, отречетесь от престола. К этому моменту Ваша популярность как монарха, как помазанника Божьего на престол, как Верховного главнокомандующего будет равна нулю. Даже офицерский корпус будет приветствовать Ваше отречение. В России начнется гражданская война и все царское семейство, вместе с Вами и императрицей будет расстреляно в подвале особняка одного сибирского города. Ваших дочерей и сына будут добивать штыками, а затем лицевые кости черепа у всех будут разбиты прикладами винтовок и залиты кислотой. Затем трупы будут тайно захоронены в тайге. По окончанию гражданской войны Россию ждут преобразования, в результате которых она вновь станет одной из ведущих мировых держав, но уже без Вас. И память о вас будет предана забвению. Лет через двадцать пять произойдет еще одна Мировая война, в которой Германия и Россия будут воевать друг против друга. И опять в этой войне в конечном итоге выиграют Соединенные Штаты. А еще через пятьдесят лет после окончания второй Мировой войны, Россия превратится в сырьевой придаток своих бывших противников. Тысячелетняя история России закончится. Россия будет расчленена на множество марионеточных государств, управляемых с берегов Потомака.
Вы спросите, что будет с Германией? Поверьте, Германию ждет не менее печальное будущее, иначе я не делал бы Вам предложения о нашем союзе.
Николай II завороженно слушал рассказ кайзера. Тяжелое гнетущее чувство предопределенности вдавило его в кресло. Может ли такое быть? Откуда Вильгельм знает будущее?
-Каковы доказательства Ваших слов, кузен, - враз охрипшим голосом спросил царь у Вильгельма.
- Чем закончилась для России русско-японская война? - спросил как бы у себя, но обращаясь к царю, Вильгельм, - Наиболее тяжелые потери понес флот. В водах Тихого океана погибло или было захвачено японцами 67 боевых и вспомогательных судов российского флота общей стоимостью в 230 млн. руб., а вместе с артиллерийским и минным вооружением, хранившимся для флота в Порт-Артуре и тоже захваченным японцами, прямые материальные потери флота составили около 255,9 млн. рублей. Россия осталась практически без военно-морских сил: весь Балтийский флот был переведен на Дальний Восток, где и погиб, а Черноморский был закупорен, так как проход его через Босфор и Дарданеллы запрещали международные договоры...
-Это я по памяти, а теперь, извольте, я зачту по бумаге из отчета нашего человека, - устало ответствовал Вильгельм, - Этот текст он вырвал из какой-то статьи в газете, сохранил его и привез с собой. Слушайте же, Ваше Величество:

“Дальневосточная авантюра царизма, прямые расходы на которую составили, 2,3 млрд. руб. золотом, была первой причиной, которая привела вооруженные силы царизма в полное расстройство. Но, пожалуй, еще больший удар по ним нанесла революция 1905—1907 годов. Только за два первых ее года было зарегистрировано не менее 437 антиправительственных солдатских выступлений, в том числе 106 вооруженных. На сторону революционного народа переходили целые части, и нередко, как это было в Севастополе, Кронштадте, Владивостоке, Баку, Свеаборге и других городах, солдаты и матросы, поднявшие красный флаг, вели настоящие кровопролитные бои против войск, сохранивших верность правительству.

Разлагающе действовало на вооруженные силы постоянное использование их для подавления революционного движения. В 1905 г. для «содействия гражданским властям» войска вызывались около 4 тыс. раз. Для войны с собственным народом Военное министерство вынуждено было отрядить около 3,4 млн. человек (с учетом повторных вызовов), то есть количество солдат, привлеченных к борьбе с революцией, более чем в 3 раза превышало численность всей царской армии к началу 1905 г. (около 1 млн. человек). «Армия не учится, а служит вам», — бросил военный министр А. Ф. Редигер на одном из заседаний правительства председателю Совета министров и одновременно министру внутренних дел Столыпину.

Эти два обстоятельства и привели к резкому ослаблению вооруженных сил царизма. Повод для беспокойства давало не только полнейшее расстройство вооруженных сил в результате русско-японской войны, но и тот печальный для самодержавия факт, что в 1905— 1907 гг. впервые за его многовековую историю солдаты и матросы стали выходить из-под контроля офицеров, становились на сторону революционного народа.

В подобных условиях, при небывалом падении престижа царизма и вне и внутри страны, при все возраставшей финансово-экономической зависимости ее от более развитых западных держав, сохранить империю Романовых можно было только путем всемерного укрепления и развития вооруженных сил. Этого же требовало и обострение международных противоречий накануне первой мировой войны, повсеместный рост милитаризма и «маринизма» (как именовали в то время увлечение морскими силами), наиболее наглядным проявлением которого стало тогда англо-германское морское соперничество. Русским помещикам и буржуазии было ясно: второго Мукдена, второй Цусимы царизму не пережить; надо сделать все возможное, чтобы избежать этого, надо любой ценой поставить армию и флот на уровень современных требований военного дела.

Первым после русско-японской войны включилось в разработку новых программ вооружения морское ведомство, оставшееся практически без боевых судов, но с прежними штатами и окладами. К этому его подталкивало еще одно обстоятельство: в то время военно-морской флот России строился частью за границей, а частью на казенных заводах, которые нельзя было оставить без заказов. Настаивая на немедленной закладке броненосцев, морской министр А. А. Бирилев говорил на одном из совещаний летом 1906 г., что четыре крупнейших казенных завода стоят без работы, до предела сократили число рабочих, но и оставшимся при этих условиях нечего делать. «В настоящее время, — заявил он, — на первом плане вырисовывается вопрос, должны быть поддержаны заводы или нет? Середины в этом деле не существует. Надо безоговорочно сказать: да или нет. Если да, то надо приступить к постройке больших броненосцев, а если нет, то указать, кто берет на себя ответственность за такое решение перед царем, Россией и историей».

Различные варианты новых судостроительных программ Морское министерство разрабатывало еще до поражения при Цусиме, в марте — апреле 1905 г., поскольку после ухода на Дальний Восток 1-й, а затем и 2-й Тихоокеанских эскадр Балтийское море осталось почти совсем без боевых кораблей. В марте 1907 г. это министерство представило на рассмотрение царя сразу четыре варианта судостроительных программ. При этом минимальная сводилась к созданию на Балтике одной эскадры (8 линейных кораблей, 4 линейных крейсера, 9 легких крейсеров и 36 эсминцев), а максимальная — четырех эскадр такого же состава: двух для Тихого океана и по одной для Балтийского и Черного морей. Стоимость этих программ колебалась от 870 млн. до 5 млрд. рублей.

Одновременно и Военное министерство предъявило свои претензии к казне. По самым скромным его подсчетам, требовалось единовременно израсходовать более 2,1 млрд. рублей. Только на реорганизацию артиллерии генералы требовали 896 млн. руб., на инженерное дело — 582 млн.; кроме этих единовременных чрезвычайных расходов (растянутых, разумеется, на ряд лет), должны были возрасти на 144,5 млн. ежегодные обычные расходы Военного министерства, связанные с созданием новых дорогостоящих артиллерийских, инженерных и т. п. родов войск, их комплектованием, снабжением и т. д. «Размер исчисленной таким образом суммы, — вынужден был признать Редигер, — исключает всякую возможность рассчитывать на ее ассигнование, невзирая на то, что мероприятия, кои могли бы быть за счет этой громадной суммы созданы, стоят не на пути дальнейшего развития наших вооруженных сил, а лишь на пути их благоустройства и снабжения необходимым в уровень с современными требованиями военного дела». Признавая невозможность выделения государством такой колоссальной суммы, военный министр потребовал от управлений сократить свои претензии и сосредоточиться на «мероприятиях, почитаемых неотложными», и в то же время взять на учет меры, «подлежащие обсуждению в ближайшие годы» 36. Но и по программе-минимум требовалось единовременно 425 млн. руб. и увеличение бюджета на 76 млн. руб. в год.

В совокупности претензии морского и военного ведомств составили, таким образом, от 1,3 до 7,1 млрд. руб. единовременных расходов, то есть приблизительно от половины до трех годовых бюджетов страны в 1908 году. И это не считая неизбежного возрастания ежегодных расходов по обычным бюджетам обоих министерств. Средств требовалось много, а финансовое положение России в то время было просто отчаянным. Рассматривая смету на 1907 г., Совет министров 15 августа 1906 г. констатировал, что финансовое «состояние русского государства грозит самыми тяжелыми осложнениями, и в случае продолжения переживаемого нашим отечеством поистине смутного времени, может не хватить средств даже на совершенно неотложные потребности» . К 1909 г. государственный долг вырос в результате расходов, вызванных последствиями русско-японской войны и борьбы с революцией, еще на 3 млрд. руб., а ежегодные платежи процентов увеличились на 150 млн. руб. сверх того, что Россия уже платила раньше по государственному кредиту.

В этих условиях, при ожесточенных спорах между морским и военным ведомствами о распределении ассигнований на вооружения, царь решил отдать предпочтение флоту и в июне 1907 г. утвердил так называемую Малую судостроительную программу, разрешив отпускать Морскому министерству на новое судостроение в течение четырех лет по 31 млн. руб. ежегодно. (Позже в связи с изменением этой программы стоимость ее была увеличена до 126,6 млн. рублей.) Через год, в мае 1908 г., и Военное министерство получило разрешение Совета министров обратиться в законодательные органы с просьбой ассигновать около 293 млн. руб. «на пополнение запасов и материальной части и на постройку для них помещений» в 1908—1915 годах. Государственная дума, чтобы не потерять контроля за расходованием этой суммы, решила утверждать кредиты не сразу в полном объеме, а ежегодно (кроме тех, которые требовали заключения контрактов на два и более года).

Однако с 1909 г. экономическое положение империи стало улучшаться. Последовал ряд необычайно урожайных лет, счастливо совпавших с ростом цен на мировом хлебном рынке, что значительно увеличило доходы казны от основной статьи экспорта. Улучшение финансового положения тотчас учли Военное и Морское министерства, потребовавшие увеличить кредиты на вооружение. С августа 1909 г. по начало 1910 г. по повелению царя состоялось четыре особых совещания, которыми руководил Столыпин. В состав их, кроме военного и морского министров и начальников генеральных штабов, входили министры финансов и иностранных дел. Совещания эти были созданы для рассмотрения 10-летней программы развития морских вооруженных сил России, но фактически преследовали цель распределения средств на вооружение между армией и флотом.

Итоги пятимесячной работы совещания были доложены правительству 24 февраля 1910 года. Совет министров решил в течение ближайших 10 лет выделить 715 млн. руб. на развитие армии и 698 млн. руб. — флота 40. Для получения этих без малого 1,5 млрд. руб. решено было ввести новые косвенные налоги, и в частности увеличить цену на водку. Ввиду достигнутого финансового «благополучия» правительство сочло возможным в 1910 г. предоставить Военному министерству вдвое большую сумму, чем в 1908 г. (тогда за 8 лет предполагали истратить 293 млн. руб., теперь — 715 млн. руб. за 10 лет), а флот получил даже в 5,5 раза больше (698 млн. руб. вместо 124 млн.). Однако Морское министерство уже вскоре нарушило согласованные и утвержденные правительством расходы (через законодательные учреждения 10-летняя программа так и не успела пройти).

Произошло это в связи с резким обострением военно-стратегического положения в районе Черноморских проливов — самом болезненном для царизма регионе мира. Финансируемая Францией Турция решила под руководством английских офицеров реорганизовать свои военно-морские силы. Уже с весны 1909 г. царское правительство стало получать тревожные для него вести о возрождении турецкого флота, о покупке с этой целью кораблей у Германии и заказе современных линкоров дредноутского типа на верфях Англии. Все попытки «образумить» Турцию дипломатическим путем ни к чему не привели. Заказ английской фирме «Виккерс» турецким правительством был сделан, и, согласно контракту, в апреле 1913 г. Турция должна была получить первый мощный линкор, способный в одиночку расправиться со всем Черноморским флотом России, линейные силы которого состояли из тихоходных и слабо вооруженных кораблей старой конструкции.

Угроза появления на Черном море турецких дредноутов заставила самодержавие принять соответствующие меры. 26 июля 1910 г. морской министр обратился к царю со специальным докладом. В нем он предлагал заложить на Черном море не предусматривавшиеся только что одобренной 10-летней программой 3 линейных корабля новейшего типа и ускорить строительство запланированных ранее 9 эсминцев и 6 подводных лодок. Николай II в тот же день одобрил предложение министра, и в мае 1911 г. Государственная дума приняла закон об ассигновании на постройку Черноморского флота 151 млн. руб., причем главный расход — 100 млн. руб. на строительство линейных кораблей — не был предусмотрен 10-летней программой. (В конце 1911 г. в связи с увеличением стоимости линейных кораблей расходы по этой программе возросли до 162 млн. рублей.)

Вскоре Морское министерство резко увеличило свои требования. Получив от царя разрешение на пересмотр 10-летней программы, Морской генеральный штаб в апреле 1911 г. представил ему проект «Закона об императорском российском флоте», намечавший создание в течение 22 лет только на Балтике двух боевых и одной резервной эскадры (каждая в составе 8 линейных кораблей, 4 линейных и 8 легких крейсеров, 36 эсминцев и 12 подводных лодок). На Черном море планировалось иметь флот, по силе превосходящий в 1,5 раза флоты государств, расположенных на Черноморском побережье. Полное исполнение этого закона требовало от государства 2,1 млрд. рублей.

Первые пять из этих 22 лет составляли особый период, рассматривавшийся в специальной «Программе усиленного судостроения Балтийского флота на 1911—1915 годы». За этот срок предстояло построить на Балтике 4 линейных и 4 легких крейсера, 36 эсминцев и 12 подводных лодок, то есть столько же, сколько за год с небольшим до этого собирались создать за 10 лет. Стоимость этой программы определялась более чем в полмиллиарда рублей. От представленных документов царь пришел в восторг. «Отлично исполненная работа, — заявил он начальнику Морского генерального штаба, — видно, что стоят на твердой почве; расхвалите их за меня».

В июле 1912 г. «Программа усиленного судостроения Балтийского флота» была одобрена Государственной думой, которая исключила кредиты на портостроительство, отчего расходы по программе сократились до 421 млн. рублей. Одобренный царем «Закон о флоте» по решению Совета министров должен был быть представлен в Думу не ранее конца 1914 г., когда выполнение его первой части — «Программы усиленного судостроения Балтийского флота» — значительно продвинется вперед и даст Морскому министерству основание поставить вопрос о продолжении успешно начатого дела.”.............

Сами понимаете, что сие, мной прочитанное никак не могло быть известно мне, даже если бы в Вашем Генштабе сидел мой шпион. Это - аналитическая статья написанная в Будущем, а точнее в вероятностном Будущем, которое мы с Вами сейчас пытаемся скорректировать.
И, вообще, кузен, я понимаю как Вам не легко, но соображайте и делайте выводы быстрее. Или удар по Вашей голове сабельными ножнами, во время Вашего пребывания в Японии, имел более серьезные последствия чем о них писали в газетах? Возьмите себя в руки - Вы же офицер! И что у Вас там за особые отношения с этим Распутиным? Кто у вас хозяин во дворце? Вы? Или старец? А может фрейлина Вырубова? Вами управляют, кузен! Вы выполняете указания своей августейшей супруги охотнее, нежели слушаетесь доводов собственного разума. Думайте головой, а не головкой, как говорят мои доблестные но грубоватые морские офицеры .
Думайте, Ваше величество, вы же Император!
Намеренно оскорбительные слова, произнесенные Вильгельмом, должны были по разумения кайзера задеть мужское самолюбие российского самодержца и приподнять его над уровнем семейной драмы, занимающей последние годы почти все мысли царя.
Отчасти это получилось, потому что губы Николая II задрожали, и он резко приподнял подбородок. Но не гордые слова отрицания слетели с губ царя, а лишь сдавленный всхлип.
Дрожащими пальцами правой руки император вытащил из-за обшлага рукава мундира белый носовой платок с вышитой монограммой императрицы в уголке платка, и судорожным жестом приложил его к трясущимся в нервическом тике губам.
-Мой сын… Единственный сын и наследник … Смертельно болен… У меня нет сил смотреть на бесконечно дорогое моему сердцу существо, и знать что дни его сочтены, - глухо проговорил царь.
-Это все, что у меня есть дорогого в жизни…, - добавил он, бросив на Вильгельма затравленный взгляд из-под бровей.
-Я разделяю Вашу беду, кузен, а посему готов предложить отправить Вашего сына Алексея в клинику профессора Плейшнера в Баден-Баден. Человек адмирала Канальяса, которому мы обязаны нашим нынешним знанием ближайшего вероятностного Будущего, доставил кое-какие сведения о лечении гемофилии в Будущем. Нет! Эта болезнь и там не излечима, но применение некоторых превентивных методов лечения, позволяет больному прожить более-менее комфортно лет до 50-ти. Согласитесь, что это не плохо. В будущих войнах умрут миллионы 18-ти летних и миллионы младенцев. А сколько десятков миллионов немцев и русских не появятся на этот свет вовсе, по той причине, что их потенциальные отцы будут убиты на полях сражений или утонут в морской пучине во время морских битв? Так вот, профессор Плейшнер уже опробовал метод адекватной заместительной терапии факторами свертывания человеческой крови. Кажется, это звучит так: плазматические и рекомбинантные факторы… Бог знает, что это означает, но профессор с уверенность берется пользовать Вашего сына, ежемесячно восполняя дефицит указанных факторов до необходимого для его жизни уровня. Ободритесь, кузен! Еще не вечер! Перво-наперво изгоните от двора старца Распутина, и прочих его клевретов и нашептывателей. Кстати не такой уж он старец… Я читал отчет фон Краузе… (Кайзер понял что проговорился, назвав имя источника информации. Но царь как будто ничего не заметил). Этот Ваш старец кобель еще тот… Не имею желания пересказывать слухи, которые ходят не только при дворе, но и уже по России… Примите жесткие меры, так как есть обоснованное подозрение что в окружении Старца и императрицы действуют британские шпионы и агенты влияния. Что касаемо политических врагов России, скрывающихся в Германии, Швейцарии, в общем, в Европе…, то я обязуюсь полностью нейтрализовать революционную составляющую этих господ. Наш человек рассказал о некоторых способах, которыми в Будущем обращают деятельность внутренних врагов на пользу государству. Мною уже отданы распоряжения о создании в Германии трудовых лагерей, в которых будут “перековываться” дурные привычки всяческих анархистов, социал-демократов, социалистов и прочих масонов в реальную помощь обществу. Вы же, государь, отбросив прочь сомнения и обретя вновь силу духа, должны поступить аналогично у себя в России.
Если вы сейчас скажете мне да, и протянете мне руку дружбы для скрепления нашего союза, я попрошу присоединиться к нам наших адмиралов, и расскажу как нам следует поступить в дальнейщем.
Николай II не раздумывая встал и молча протянул Вильгельму руку. Рукопожатие двух императоров состоялось. Кайзер прошел к двери в гостиную залу, и приоткрыв ее, пригласил господ адмиралов присоединиться к своим государям.
Адмирал Канальяс, испытующе посмотрел на кайзера и по внезапно смягчившемуся лицу последнего понял, что соглашение между императорами достигнуто. Канальясу захотелось сделать что-то необычное от затопивших его душу радости и облегчения – то ли подпрыгнуть и сделать антраша, то ли громко закричать. Но дисциплина стала его составляющей еще в кадетском училище, а потому он позволил себе только взять с обеденного стола пузатую бутылку испанского хереса и четыре чистых стеклянных бокала с подноса, стоящего на сервировочном столике, да отнести это все на курительный столик.
Русский морской министр ничего не понимал, но предпочел помолчать, чувствуя по внезапно разрядившейся атмосфере встречи, что сейчас он что-то узнает.
Канальяс взял на себя труд разлить херес по бокалам. Оба императора вновь уселись в кресла. Николай II закурил папиросу, и пригубил вино. Вильгельм II, одним глотком осушив половину бокала, поставил его на столик и также закурил.
Затем, глядя в глаза царю начал говорить.
-Даже объединившись, мы имеем слишком мало военных сил чтобы сокрушить наших могучих врагов всех сразу. Под врагами я имею в виду Британию, Францию, Италию и Японию. Только знание некоторых событий вероятностного Будущего дает нам некоторый шанс на успех. Учтите, господа, что как только мы изменим наше настоящее, рассчитывать на точность сведений привезенных человеком адмирала Канальяса, уже не придется. История пойдет по другому пути. Правда у Истории есть инерция. Что это такое? Это свойство Времени. Время пытается нивелировать любое изменение, которое может привести к изменению основного варианта Истории. Это как тормоз на автомобиле, удерживающий автомобиль на дороге, не дающий автомобилю улететь в кювет. И на эту инерцию мы тоже можем до определенных пределов рассчитывать. Человек адмирала привез с собой из Будущего книгу британского адмирала Вильсона, описывающего в ней довольно подробно, ход предстоящей войны на море. И я, и адмирал, и аналитики недавно созданного Абвера внимательно ознакомились с содержанием книги. Именно из нее, да и из показаний человека адмирала я почерпнул ту информацию, которую уже изложил Вам, Ваше Величество. Так вот, не имея возможности разбить врага одновременно, мы будем бить его по частям. Из книги адмирала Вильсона мы выбрали несколько дат на начальном этапе войны. Сейчас я буду говорить только о событиях на море, господа… Это 30 августа 1914 года и 15 декабря 1914 года. В обоих случаях мы имеем точные указания о составе эскадр противника, их вооружении и их действиях в той Реальности, где эти события уже произошли, или произойдут. Ведь для нас с вами это – Будущее. Подробности операций в обоих случаях будут доведены до вас секретными документами. Об этом позаботится адмирал Канальяс. Операции сии будут направлены в первую очередь против британского флота, который мы надеемся своими неожиданными для противника действиями резко ослабить в начальный этап войны. Я вынужден признать, что изменил свое отношение к применению Флота Открытого моря. В той Реальности, я берег корабли и людей для решительной битвы, которая так и не состоялась. Вернее она была, эта битва, в той Реальности – это Ютландский бой, но результатами боя мы не сумели воспользоваться, и могучий германский флот впоследствии отказался выполнять мои приказы, охваченный бунтом, а затем был затоплен патриотами-моряками в Скапа-Флоу. А, потому, мы вложим всю силу в наши удары в самом начале войны. Далее. Русский военно-морской флот должен оказать всемерную поддержку нашему флоту. Я знаю, что со стапелей на Галерном острове и на Балтийском заводе спущены на воду, достроены и вооружены четыре тяжелых крейсера с 300 мм орудиями главного калибра. Я знаю, что вот-вот будут спущены на воду еще четыре тяжелых крейсера с 350 мм орудиями главного калибра. Все это на Балтике. На Черном море у России имеется два новых дредноута с 300 мм орудиями главного калибра. Ну и, естественно, остальные корабли. С учетом выучки и флотской дисциплины, на данный момент, эти корабли окажутся годны лишь на несколько залпов, сделанных в сторону английских линейных кораблей. Далее их судьба – погибнуть в бою с той или иной степенью геройства. На Дальнем Востоке у вас практически флота не имеется. Да и если бы имелся, то японский Императорский флот сейчас необычайно силен и хорошо обучен. К тому же у японских морских офицеров и моряков имеется кураж. Они не считают русских морской нацией. Цусима это доказала. И дело не в мужестве или трусости моряков в той войне – дело в том, что ваше военное министерство погрязло в мздоимстве, воровстве и коррупции. А офицеры росли не по службе, а по протекции и по родству с начальством. Мы же предлагаем сосредоточить усилия германского флота Открытого Моря на битве с британским флотом. Русский черноморский флот, вместе с турецким военным флотом должен поддержать операции Австро-Венгерского флота на Средиземном море с целью освобождения его акватории от кораблей Британии, Франции и Италии.
Четыре полностью готовых тяжелых крейсера должны быть переведены Северным морским путем на Дальний Восток, куда я отправлю оставшиеся к тому времени на плаву боевые корабли эскадры адмирала Шпее, находящиеся сейчас в Тихом океане. Но всего этого АБСОЛЮТНО недостаточно. Нам необходимо резко и качественно усилить наши воздушные силы. Я имею в виду не столько воздушные флоты наших цеппелинов, имеющих очевидные недостатки в боевом применении, связанные с зависимостью от погодных условий и уязвимостью от средств противовоздушной обороны, сколько самолеты. Тяжелые бомбардировщики и палубная авиация. А посему предлагаю Вашему Величеству дать распоряжение о передаче документации по бомбардировщику “Илья Муромец” германской стороне для развертывания массового его выпуска на наших заводах. Прошу так же разрешения на консультации конструктора Сикорского. И, самое наверное необычное решение, которое я прошу вас господа принять… Это решение о достройке четырех балтийских дредноутов тяжелыми авианосными кораблями. Все расходы по достройке авианосных кораблей германская сторона берет на себя.
-А это что такое, авианосный корабль? – спросил Николай II у кайзера.
-Это корабль, который должен иметь на борту несколько десятков самолетов разного назначения - истребители для защиты кораблей эскадры от нападения с воздуха, бомбардировщики, торпедоносцы, разведчики. И все они должны уметь взлетать и садиться на палубу своего корабля. Британцы уже эксплуатируют авианосец АРГУС. На подходе еще два.
-Я поддерживаю все Ваши начинания, кузен, - ответил Николай II с улыбкой.
-Я со своей стороны хотел бы наградить храброго офицера добывшего для нас столь ценные сведения. Если не ошибаюсь его зовут фон Краузе? - продолжил русский император, переглянувшись со своим морским министром.
-Не совсем так, Ваше Величество! -адмирал Канальяс встал, собираясь доложить.
-Не совсем так! Собственно его могли звать и штабс-капитаном Киже. Именно этот штабс-капитан Киже Филипп Теодорович в 1916 году должен будет отправиться в экспедицию, которая на двух "ИМ" вылетит из Китежа на поиски Земли Санникова. Вместе со своими друзьями ему суждено будет пережить немало славных приключений, но погибнуть. Однако свойства Вероятностной Истории оказались таковы, что после гибели штабс-капитана Киже, в живых оказался штабс-капитан фон Краузе Фердинанд Терентьевич, также участвоваший в экспедиции, но в другой, параллельной нашей, Истории.
Но штабс-капитан Краузе, ранее завербованный мною, после своего доклада исчез без следа. Мы успели наградить его Железными Крестами Третьего и Второго класса... - адмирал деликатно отвел хитро блеснувшие глаза в сторону окна.
-Что же, - произнес торжественно Николай II, - Мы награждаем храбрых штабс-капитанов Киже и Краузе Георгиевскими Крестами Первой степени, каждого! А вы, адмирал Григорович, проследите, чтобы награды были вручены обоим героям! Даже если они явятся за ними после своей смерти. Надо привыкать мыслить Вероятностными категориями. Не так ли, господа?.

30 августа 1914 года (начало).

Клим стоял в куцей тени надстройки - “острова” и смотрел как на стальной взлетной палубе в жарком, колышущемся как кипяток, воздушном мареве палубная команда выкатывает на руках с подъемника истребитель И-3Р.
Собственно это был один из восьми аэропланов – разведчиков, которые должны были с минуту на минуту стартовать с “Измаила” для доразведки обстановки.
Клим Фокич Токарев был пилотом второго звена И-3Б, истребителя бомбардировщика под номером 13. Их вылет был запланирован сразу после получения донесения разведчиков.
Так наступил тот решающий день, к которому они все так долго готовились и так долго плыли.
Клим, обжигая ладони о нагревшийся металл, ловко спустился по скоб-трапу на верхнюю ангарную палубу. Несмотря на то что вентиляторы гнали в ангар свежий воздух, под взлетной палубой стояла удушающая жара.
Механики как муравьи группками облепили аэропланы, заканчивая предполетный осмотр, подвеску торпед и бомб, зарядку пулеметных лент.
Заправку бензином пока не начинали – на большом семафоре, который было хорошо видно из любой точки ангара, светился красный фонарь.
Клима стукнули сзади по левому плечу, он обернулся, но за спиной никого не увидел. Это была своеобычная шутка поручика Ржевского, пилота из Климова звена.
Когда-то Ржевский начинал службу корнетом в гусарском Ахтырском полку. Но однажды на царском смотру над их конной лавой протрещал мотором аэроплан, верная кобыла по имени Фиалка испугалась и встала на дыбы, сбросив на землю юного корнета на глазах у государя императора и свиты.
Чудом избегнув копыт скачущих лошадей, как был, в изорванном мундире и в смятом в лепешку кивере, Ржевский явился в полковую церковь и поставил свечку к иконе святого Дионисия, своего небесного покровителя.
В тот момент, когда он собирался преклонить колени перед иконой святого, в его слегка контуженой голове раздался отчетливый мужской голос, произнесший сердитым тоном: -Ну, ну, корнет! Это не самая твоя лучшая шутка! Запомни – тот, кто любит ползать на коленях, летать не может! Лети отсюда, сын мой, да - поживей!
В тот же день корнет Ржевский подал рапорт полковому командиру об отставке. Отставка была принята и Ржевский принялся искать людей, которые могли бы научить его летать как птица.
Но его ждало разочарование – он слишком поспешил со своей отставкой, потому что собственной авиации в России пока не было.
Поговаривали, правда, что на Юге, в Одессе, организовали Аэроклуб… Но к тому времени как слухи дошли до корнета, он уже находился без средств к существованию.
Его дядюшка, отставной майор Азаров, на чью доброту в завещании так рассчитывал Ржевский, отписал все свое состояние своей дочке, Шурочке, позабыв про двоюродного племянника.
Однажды в пивной на Фонтанке Ржевский познакомился с богатым господином, по рождению греком. Господин был поражен тем, что пьяный в дым молодой человек читал проституткам “Энеиду”.
Читал он амфибрахием и ямбом по-гречески, но так проникновенно, что девушки легкого поведения, не понимавшие ни слова из того что читал им Ржевский, рыдали навзрыд.
Грек проникся к Ржевскому симпатией и дал ему денег на покупку аэроплана “Фарман” и отправил Ржевского на обучение во Францию. Обычно любвеобильный и падкий до женского пола Ржевский во Франции отдал все свои силы обучению в школе самого Фармана в Мурмелоне. И на Рождество в 1909 году совершил свой первый полет. А спустя месяц пилот Ржевский получает пилотское свидетельство.
Вернувшись в Россию Ржевский поступает в один из авиаотрядов, которые только что начали организовываться.
На память о гусарской молодости поручик Ржевский сохранил шапку, сделанную из шкуры черного барашка с коричневым башлыком, белым султаном и двуглавым орлом,
а также коричневый доломан, только без ментика, и краповые чакчиры.
Иногда, выпив вина в компании пилотов и механиков, он говорил, что гусаром он стал в 12-м гусарском Ахтырском Ее Императорского Высочества Великой Княгини Ольги Александровны полку, но человеком он себя ощутил, только поднявшись первый раз в небо на аэроплане. А когда выпивал вина много, то становился задумчив и как-бы трезв.
Но разве может трезвый человек утверждать, что он доживет до 102 лет и умрет в Стамбуле 31 декабря 1999 года?
Клим с Ржевским прошли по ангару в корму, отвалили в сторону бронелюк в стальной стене и оказались на открытой площадке, огороженой по краям леерами. Высоко над головами нависал огромный свес полетной палубы, а если подойти к леерам, опереться о них руками и посмотреть вниз, то увидишь белые водяные буруны возникающие при работе огромных гребных винтов. Ну и, конечно, с кормовой площадки отведенной на “Измаиле” для курения, открывался на кильватерный след, уходящий казалось за горизонт.
Клим и Ржевский одновременно достали папиросы из портсигаров. У Клима портсигар был деревянный, сделанный из пальмового дерева, а у Ржевского портсигар был серебрянным – подарок от одной из его возлюбленных. Ну а папиросы у них были одинаковые - “Беломорканал”, те что продавались в корабельной лавке по 25 копеек за пачку.
Закурив, Клим оглядел океанскую гладь. Сегодня был почти полный штиль. Голубоватая, в мареве испарений у горизонта, поверхность Тихого океана едва заметно приподнималась и опускалась. На корме прикрытой со всех сторон от ветра было очень жарко. Клим вспомнил как несколько недель назад они мерзли в Северном Ледовитом…
И вообще, Клим вспомнил.
Воспоминания Клима Токарева состояли из того что он видел сам, будучи непосредственным участником событий, и того, о чем он услышал за время плавания в кают-компании трэгера. Слово трэгер прижилось на флоте, а происходило оно от немецкого названия класса их корабля. “Измаил” являлся первым российским авианосцем. Правда, таким авианосцем “Измаил” был не всегда.
А немцы, которые помогали русским в проектировании и строительстве боевого корабля, и немецкие же летчики, пилоты торпедоносцев “Альбатрос” W-5 называли его Flugzeugtr;ger (флюгцойгтрэгер). Флюгцойг как-то потерялось в обиходой речи, а короткое, рвущее пространство слово – трэгер, осталось.

Клим Токарев вспоминает (начало).
Клим воспитывался в детском приюте, и о родителях своих знал только то, что ему нашептывала старая добрая нянька, когда его за какую-нибудь шалость или провинность ставили в угол и оставляли без ужина.
Тогда к плачущему от обиды и одиночества мальчугану подходила нянька Петровна и украдкой, чтобы не заметил строгий воспитатель Финтушал, засовывала Климке в рот припасенный кусочек колотого сахара, гладила по стриженой под ручную машинку голове. Потом она говорила ему, что скоро его батька-моряк вернется из плавания в Африку и привезет в подарок своему Климу обезьянку. Сахар сладко таял во рту, а обезьянка в воображении маленького мальчика была такой занятной и шустрой, что Клим переставал плакать.
Шли годы, сначала в приюте, потом в сельскохозяйственной колонии. Клим вырос, а батька-моряк так и не приплыл в порт, что находится под обрывом, по верху которого расположен Приморский бульвар, на белом пароходе с черной трубой.
Всё в этой жизни обман.
В 1908-м Клим наблюдал как над ипподромом кружил аэроплан. Его пилотировал сам Фарман. Климу казалось что на аэроплане он сможет полететь куда его душе захочется. Хоть в Африку, у берегов которой корабль с его батькой потерпел крушение. Но отец добрался до скалистого берега и стал вождем племени негров. И был таким же храбрым и сильным как Чака – вождь зулусов.
Всё в этой жизни иллюзия.
А еще Клим видел сны, которые он не понимал. Ведь сны – это то что ты уже когда-то видел? Отчего же ему снится незнакомый город с огромными домами, засыпанный снегом, с людьми хоть и говорящими по-русски, но как бы ни о чем. Людьми, живущими не настоящей жизнью в стране, которая не может существовать. Было так как будто Клим видел чужой сон о сне… Точнее он не мог сформулировать свои ощущения от виденного и пережитого в этих снах.
Всё в этой жизни сон.
В 1910-м Клим напросился в полет на аэроплане со знаменитым пилотом Сергеем Уточкиным.
Клим чем-то расположил к себе Уточкина. Может быть тем, что в его глазах отражалось только небо? Уточкин составил протекцию Климу перед руководителем Аэроклуба Ефимовым, и тот разрешил Уточкину устроить для Клима провозные полеты. Через три месяца обучения у Уточкина, Клим сдал экзамены в аэроклубе, и получил диплом пилота.
До 1913-го Клим летал на аэропланах, которые собирали на заводе “Дукс” в Москве. На завод Клима взяли испытателем по рекомендации того же Сергея Исаевича Курочкина.
На этой работе у Клима появился опыт управления аэропланами в различных воздушных ситуациях.
А в конце 1913-го Клим подал прошение о переводе его в военный отряд воздухоплавательного отделения Главного военно-технического управления Военного министерства.
В том же году Клим познакомился с Игорем Ивановичем Сикорским. Ему даже довелось пилотировать первый большой аэроплан, построенный на Русско-Балтийском заводе по проекту Игоря Ивановича.
В том же 1913-м события пошли вскачь. Клима откомандировали в новую часть. В Кронштадт. Точнее на один из Северных фортов – форт Риф.
А еще точнее – рядом с фортом, прямо в море была сооружена металлическая платформа на стальных сваях, забитых в дно Залива. Платформа была приподнята над уровнем воды на добрый десяток метров, непосредственно под ней находился еще один плоский настил, на котором находились всяческие механизмы и устройства.
Эта платформа была учебной палубой, на которую надо было научиться садиться, и с которой надо было уметь взлетать на аэроплане.
А настоящая палуба еще только монтировалась на верфи Галерного острова.
Один из четырех новых тяжелых крейсеров, только что спущенных на воду и спешно достраиваемых на плаву, решено было достроить авианесущим кораблем. И не каким-нибудь, несущим гидросамолеты, а, невиданное дело, а имеющим на своем борту целую авиагруппу палубных самолетов.
Для этого с тяжелого крейсера “Измаил”, бронированного гиганта водоизмещением в 32 000 тонн, длиной более 200 метров и скоростью в 26 узлов, сняли три (из четырех) башен главного калибра, вооруженных тремя 305-мм орудиями каждая, оставив только одну носовую башню.
Но это было только начало. Обе высокие дымовые трубы были снесены, а дымовые газа должны были отсасываться турбовоздуходувками и направляться в широкие плоские дымоотводы, расположенные у правого борта. Дымоотводы были загнуты таким образом, что они отводили дым вдоль борта, и вниз, рассеивая его над поверхностью воды.
Одновременно с этим все надстройки, в том числе: мачты, ходовая и боевая рубки, дальномерные посты, были смещены тоже на правый борт, образовав одну надстройку, которую за обособленность и форму тут же прозвали “островом”.
На месте высвободившегося пространства, по проекту германских кораблестроителей из Гамбурга с верфи “Вулкан”, с участием рабочих с этой верфи, были возведены два ангара для транспортировки и подготовки аэропланов, а поверх ангаров заканчивались работы по монтажу стальной взлетно-посадочной палубы и двух лифтов для подъема из ангара на палубу и спуска аэропланов .
С палубой вышла задержка. Палубу пришлось перепроектировать практически на ходу,не снижая темпов работ по переоборудованию тяжелого крейсера в флюгцойгтрэгер, а попросту – в трэгер.
Эти изменения были вызваны изменением планов под Шпилем. Решено было перебрасывать на Дальний Восток не четыре тяжелых крейсера, а только два. К тому же один из этих крейсеров должен был быть переоборудован в трэгер. К тому же эскадру решено было провести Северным Морским путем, а не через Атлантику вокруг Африки!
(Прощай мечта Клима Токарева о встрече с отцом – вождем негритянского племени!)
Потому и была изменена конструкция палубы. Палубу решено было сделать из перфорированных бронелистов, под которыми разместили отопительные паровые регистры, а уже под регистрами располагался поддон для сбора дождевой и талой воды. Вода из поддона самотеком отводилась через систему труб и шпигатов за борт.
Для трэгера спешно готовилась авиагруппа. В ее составе планировалось иметь 16 истребителей (4-е звена) И-3, 12 истребителей-бомбардировщиков (3-и звена) И-3Б, 16 торпедоносцев “Albatros W-5” (4-е звена) и 4-е гидросамолета (переоборудованные на поплавковое шасси И-3). Дело было абсолютно новое. Многое придумывалось на ходу. Данные разведки об британском трэгерах “Аргус” и “Фьюриос” были зачастую неполны. Приходилось также считаться с возможными контр-разведывательными уловками, типа дезинформации. А потому были ошибки и просчеты.
Специальных аэропланов для боевой работы с палубы просто не существовало.
Приходилось переоборудовать имеющиеся в наличии на сей момент конструкции.
И-3 и Альбатросам усиливали каркас и оборудовали железными посадочными гаками.

Базовая модель И-3 представляла из себя одностоечный полутораплан с двигателем БМВ-VI в 500/730 л. с. водяного охлаждения - на испытаниях показал скорость 278 км/час, потолок - 7200 м. Маневренность его была признана очень хорошей - время виража всего 14 сек., продолжительность полета - 2 часа, дальность - 585 км.
Конструкция И-З - деревянная. Фюзеляж - монокок овального сечения, выклеенный из шпона с толщиной стенок от 3 до 5 мм. Каркас фюзеляжа - сосновый из четырех лонжеронов и 13 шпангоутов. Крылья - двухлонжеронные, площадью 27,86 кв.м. Каркас оперения - дюралевый. Обшивка везде полотняная. Вес пустого самолета - 1403 кг, взлетный - 1846 кг.
На аэроплан устанавливался один пулемет системы “Льюис” калибра 7,71 мм, с питанием от жесткой полосы, так как матерчатая лента давала перекосы.

А таким был Альбатрос.
Силовая установка: рядный поршневой двигатель Мерседес (Mersedes) D.III мощностью 119 кВт (160 л.с.). Летные данные: максимальная скорость 160 км/час; время подъема на высоту 1000 м - 5 минут; практический потолок 3000 м; продолжительность полета 3 часа.
Веса: пустого снаряженного - 790 кг (1742 фунтов); максимальный взлетный 1070 кг (2359 фунтов).
Вооружение: 1-2 передних пулемета типа LMG 08/15 калибра 7,92 мм.

Если со взлетом с палубы все обстояло не плохо, так как И-3 и Альбатросы были легкими машинами, и им вполне хватало длины палубы “Измаила”, то посадка на палубу…
В общем, пока на верфи “Вулкан” изготавливались тросово-пружинные аэрофинишеры, на платформе “Риф” аэропланы сажались таким образом: при заходе на посадку аэроплан цеплялся гаком за один из четырех протянутых поперек палубы тросов, к которым были привязаны мешки с песком. Эти-то мешки и ограничивали пробег аэроплана по палубе. Эта примитивная система требовала много физического труда. Особенно при массированных посадках аэропланов, имитирующих боевую обстановку. Но было решено использовать ее как резервную, даже после монтажа на “Измаиле” штатной системы аэрофинишеров.
Кораблестроителям и адмиралом из-под Шпиля многое не нравилось.
Хотелось, например, чтобы у трэгера была побольше скорость … Ну так, чтобы узлов 28-30. Но на тяжелом крейсере уже были смонтированы и испытаны турбины Парсонса, пар для которых вырабатывали 25 котлов, часть которых питалась углем, а часть котлов имело смешанное угольно-мазутное питание.
Тот, кто служил на паровом флоте, знает что такое бункеровка. Остальным объясняем, что во время бункеровки необходимо перегрузить несколько сотен тонн каменного угля с берега у причала, или с корабля-угольщика прямо в океане, в угольные ямы боевого корабля. При этом большая часть тяжелой физической работы выполняется членами экипажа, которые перетаскивают уголь в брезентовых мешках с палубы корабля в его трюм по узким проходам и трапам. А после этого многочасового изнуряющего труда, когда вахта и подвахта похожа на негров от угольной пыли, нужно еще произвести приборку, придав боевому кораблю идеально-чистый вид.
По трудоемкости с бункеровкой можно сравнить только погрузку боеприпасов на корабль.
Но изменить что-либо было уже просто невозможно. “Бородино”, “Измаилу”, “Кинбурну” и “Наварину” (так назывались спущенные на воду тяжелые крейсера) суждено было родиться и жить, столько, сколько отведено им боевой судьбой, с котлами на угольном питании.
А какие битвы кипели вокруг артиллерийского вооружения первого отечественного трэгера? Но Время, беспощадное время, не ждало.
А потому, были оставлены три 305-мм орудия ГК в башне “Антон” (как-то привязалась немецкая система обозначения башен: А (Антон), B (Бруно), C (Цезарь), D (Дора).
И была оставлена вся 125-мм казематная артиллерия, всего 24 орудия.
Добавлены были 20 пулеметов к уже установленных 4-м, и они были разнесены по огневым точкам. Четыре 100-мм орудия на специальных станках для зенитной стрельбы также решено было оставить. Оставили и шесть торпедных аппаратов.
Впоследствии об этом никто особо не пожалел.
С авиагруппой было еще сложнее.
Аэропланы и боевой корабль… Сначала это сочетание казалось странным мезальянсом.
К примеру – кто должен командовать трэгером? Капитан корабля или командир авиагруппы?
Как и где размещать летчиков, механиков аэропланов, палубную и ангарные команды и прочий авиационный люд на военно-морском корабле со своим устоявшимся веками уставом?
А ведь на корабле надо было найти место для солидного запаса бензина для моторов аэропланов и торпедно-бомбового вооружения.
В конце-концов все было доведено до готовности и весной 1914-го авиагруппа перелетела на “Измаил”. Началась отработка совместных действий команды корабля и авиагруппы. Происходила в акватории Балтийского моря. “Измаил” выходил из Кронштадта и в сопровождении десятка эсминцев совершал переход до Пиллау. Потом делал пунктир от Пиллау до Кронштадта. Во время переходов отрабатывались взлеты-посадки, учебные стрельбы по плавающим и буксируемым мишеням.
Внезапно выяснилось, что достичь попаданий авиабомбами в движущуюся мишень неимоверно сложно. У торпедоносцев все получалось гораздо лучше. Но надеяться на то, что в бою их не очень мощные торпеды могут потопить бронированный корабль неприятеля, не приходилось.
Выход из положения нашел поручик Ржевский. Именно он во время отдыха в Пиллау напился доброго бюргерского пива в кабаке, и устроил соревнование на взморье по бросанию камней в воду. Камни были плоские, и при умелом броске летели далеко от берега, подскакивая на поверхности моря.
Поручик Ржевский после одного такого броска вдруг резко выпрямился во весь рост, смачно рыгнул и сказал: -О, блин!
На следующий день во время учебного бомбометания по буксируемой барже-мишени его И-3Б вывалился из строя и спланировав к поверхности моря, сбросил бомбу метрах в двухстах от баржи на высоте полусотни метров.
После сего маневра аэроплан поручика взмыл свечой вверх, а бомба раза два оттолкнувшись от поверхности воды, влепилась в борт мишени и разорвалась.
На завтра этот прием был освоен всеми летчиками-бомберами.
Клим докурил “беломорину”, и перед тем как отправить окурок за корму в кильватерный след, вдруг вздрогнул. Что-то было неправильно с этими папиросами.
Он припомнил рисунок на картонной папиросной коробочке, из которой он переложил папиросы в портсигар.
Клим на мгновение испытал состояние дежа вю.
Когда-то… Когда? Где он слышал этот диалог?
-У вас есть “Беломорканал”?
-“Беломорканала” нет. Есть сигареты “Друг”, тридцать копеек пачка.
-Ну, давайте, давайте!
В памяти вдруг всплыло: -Свобода Юрию Деточкину!
Всплыло и тут же пропало… Клим с досады тряхнул головой, но все уже прошло.
Папиросы “Беломорканал” появились совсем недавно. Беломорско-Балтийский канал — это канал, который должен был соединить Белое море с Онежским озером и с Балтийским морем. Общая протяжённость канала должна составить 227 километров, и на этом протяжении должно быть 19 бетонных шлюзов.
Строить его начали в 1913 годами. А закончить строительство должны были в 1915-м. А может быть теперь и раньше… Клим читал в “Ведомостях”, что перевоспитуемые приняли на себя повышенную норму выработки.
Как только началось строительство этого грандиозного канала, сразу появились и папиросы с таким же названием. Доход от продажи папирос шел на питание и содержание этих самых перевоспитуемых.
Ими были бывшие чиновники, офицеры, интенданты, и даже полковники с генералами, которые заключали с нечестными на руку воротилами-подрядчиками контракты на поставку военных материалов, оружия, продуктов, обмундирования.
В 1913-м вдруг по всей стране прошли аресты коррупционеров. На скамью подсудимых попали все, кто грел руки и обманывал казну. Даже в правительстве и при дворе были арестованы несколько десятков жуликов.
Их всех судили судами военного трибунала.
Приговоры были стереотипны: … Ввиду доказанности состава преступления и учитывая чистосердечное раскаяние, имярек такой-то приговаривается к конфискации незаконно нажитых средств и полной конфискации имущества, включая имущество родственников преступника. Имярек такому-то определяется пребывание в трудовой колонии на срок до полного осознания содеянного преступления, который определяется администрацией трудовой колонии по месту перевоспитания.
Помимо прочего судили перекупщиков и махинаторов, зарабатывающих капиталы на перепродаже не ими произведенных товаров и использующих разницу в ценах на товары первой необходимости в разных губерниях. Этих судили гражданские суды. Но не суды присяжных, которые были отменены указом Государя Императора, а гражданские заседатели.
В том же знаменательном году вышли Указы о введении смертной казни за следующие виды преступлений:
-за измену Отечеству;
-за подстрекание к бунту (с весьма широким списком состава преступления, в том числе касаемо материалов публикуемых в газетах и журналах);
-за вывоз капиталов за границу;
-за нарушение межконфессионных отношений (с весьма широким списком состава преступления, общий же смысл заключался в одном предложении: Люби свою Веру, но не осуждай чужие);
-за распространение и употребление наркотиков;
-за растление малолетних (с весьма широким списком состава преступления);
-за содомский грех (с весьма широким списком состава преступления).
Одним из Указов вводился единственный вид казни - публичная казнь на электрическом стуле (Указом допускалась замена этого вида казни на публичное повешение в неэлектрифицированных волостях и краях).
В другом Указе строго определялось отдельное содержание в трудовых лагерях уголовных преступников от всех прочих категорий осужденных.
По стране набралось таких перевоспитуемых изрядно. И самое главное все они горели желанием перевоспитаться и выйти на свободу с чистой совестью.
С промышленными магнатами и биржевыми шахер-махерами говорил лично Государь Император у себя в Резиденции в Константиновском дворце в Стрельне.
Подробностей не узнал никто, но с этого дня на заводах и фабриках подняли зарплату, ввели нормированный рабочий день и разрешили рабочим покупать акции своих предприятий по льготным ценам.
Под два первых вида преступлений подпадали все действия так называемых оппозиционных партий, всех этих эсеров, кадетов, социал-демократов. Подняв было в прессе вой по поводу очередного нарушения прав человека в России кровавым царским режимом, эти господа, вместе с газетными издателями, оказались под юрисдикцией новых Указов, были арестованы, осуждены и переправлены по договоренности с Норвегией в специальный трудовой лагерь “Светлая заря” на острове Шпицберген, где и начали успешно добывать уголь в шахтах.
Туда же была переправлена часть оппозиционеров арестованных германской гехаймштатсполицай в Швейцарии, Германии и Австро-Венгрии.
Теперь у господ теоретиков народного бунта, в перерывах между рабочими сменами на дОбыче угля, была возможность пообщаться в долгую полярную ночь… Пообщаться не за чашечкой кофе в женевском кафе, купленной на экспроприированные деньги, а за честно заработанной миской баланды.
Часть оппозиционеров была оставлена в трудовом лагере Аушвиц, среди них по случайности оказались господа Иванов, Ильин, Карпов, Куприанов, Петров, Осипов,
Акимов, Антонов, Арсеньев, Богданов, Борисов, Володин, Глебов, Данилов, Егоров, Зиновьев, Иванов, Максимов, Мартынов, Михайлов, Осипов, Сашин, Сергеев, Степанов, Филиппов, Фомин, Львов,Тигров, Волков, Барсов, Орлов, Голубин, Сорокин, Грач, Гусев, Осетров, Рыбкин, Летнев, Зимин, Мартов, Майский, Сакартвелов, Картвелов, Шайтанов, Суренин, Бериев, Карский, Беков, Седов, Ленский, Пинский, Двинский, Невский, Стеклянный, Деревянный, Оловянный и еще куча всяких псевдонимов, за которыми скрывались вполне конкретные враги народов.
Одновременно была проведена глобальная чистка страны от иностранных агентов. Германская сторона не сдала своих осведомителей и агентов, но данными по агентам Франции, Англии и Японии, действующими в России, Абвер поделился весьма охотно.
Первоначально в Главном управлении Генерального Штаба заподозрили провокацию со стороны Абвера, так как список резидентов-нелегалов потрясал воображение как своим числом, так и должностями и фамилиями этих резидентов.
Но проверка проведенная чинами сухопутной и морской контрразведки только по нескольким фигурантам, чьи персоны были взяты наугад из обширного списка, подтвердил адекватность материалов.
Часть агентов была задержана и публично казнена, но за остальными было установлено негласное наблюдение и им начали скармливать дезинформацию о состоянии Вооруженных Сил Империи.
Благодаря этим мерам, а также обычным контрразведовательным и маскировочным мероприятиям, осуществляемым на местах удалось скрыть истинные масштабы и конкретику военного строительства.
В конце мая 1914-го из Пиллау вышла эскадра боевых кораблей в составе тяжелого крейсера “Бородино”, трэгера “Измаил”, легких крейсеров “Адмирал Бутаков” и “Адмирал Спиридов”.
Легкие крейсера были систер-шипами типа “Светлана”, полным водоизмещением по 8200 тонн, длиной по 158 метров, были неплохо бронированы, а вооружение каждого состояло из 15-ти 130-мм пушек, 4-х орудий по 63,5-мм и 4-х пулеметов. Имелось также по 2 подводных 450-мм торпедных аппарата.
13 котлов давали пар на 4 турбины мощностью по 50 000 л.с., которые вращали 4-е винта, сообщающие скорость до 29 узлов.
В Пиллау на кораблях эскадры были проведены маскировочные работы по изменению силуэтов кораблей. Все четыре корабля получили фальшивые надстройки и дымовые трубы, делающие их похожими на торговые суда.
Пройдя проливами Каттегат и Скагеррак, обогнув Норвегию и Кольский полуостров корабли вошли в Двинскую губу и встали на рейде Архангельска.
Здесь силами экипажей была проведена бункеровка с лихтеров. После бункеровки команды на берег не отпускались.
На борт были приняты запасы свежих продуктов и воды и через два дня корабли вышли в Баренцево море.
Здесь к ним присоединился новый ледокол “Святогор”, построенный по заказу Адмиралтейства в Британии.
Через пятьдесят миль хода вдоль безлюдного побережья, корабли эскадры освободились от фальшивых надстроек.
На шканцах экипажам кораблей был зачитан боевой приказ.
Ким и сейчас помнил это чувство. Пронзительно – острое ощущение отважной решимости выполнить приказ Родины.
Эскадра двинулась на восток, имея право по борту черные острые скалы, отороченные внизу белой пеной прибоя.

30 августа 1914 года (продолжение).

Клим Токарев вспоминает (продолжение).
Клим вспоминал, чего стоила команде трэгера очистка палубы от снега.
В районе Новой Земли на конвой, идущий колонной вслед за ледоколом “Святогор” среди торосящихся полей пакового льда, благо ранее уже разломанных штормами, обрушился норд-ост со снегом.
За несколько часов на палубах и надстройках кораблей образовался слой снега и льда, толщиной в полметра. Сильный ветер сдувал с уже образовавшегося слоя снега новые осадки, но при этом слой этот уплотнялся и превращался в лед.
По эскадре был объявлен аврал. В исполнение приказа из-под Шпиля радиопереговоры между кораблями эскадры были запрещены. Аврал был объявлен однофлажным сигналом, с некоторых пор единым для германского и российского флотов.
Адмирал Канальяс извлек урок из сведений, которые были прочитаны в книге Херберта Вильсона “Линкоры в бою”.
Из нее стало известно что существующие коды для радиопереговоров были известны британской разведке, да и во многих ключевых моментах морских баталий, изложенных в книге, применение германскими кораблями радиопереговоров выдавало британцам местоположение кораблей.
Посему были срочно введены новые коды для сообщений, но для введения противника в заблуждение до сих пор применялся старый код, но все сообщения проходили под руководством ведомства адмирала Канальяса, которое вело радиоигру с британцами.
Накануне аврала простым прослушиванием эфира, что теперь вменялось вахтенным радистам кораблей, стало известно о смерти военно-морского министра Великобритании - Первого лорда адмиралтейства.
Как сообщили радиостанции, Первый лорд умер от неизвестной болезни. Сначала у Черчилля открылась пневмония с кровавым кашлем. На третий день болезни открылось внутрилегочное кровотечение, в результате которого Первый лорд захлебнулся собственной кровью.
В короткой секретной радиограмме, полученной несколько часами позже и зашифрованной новым кодом, чувствовалось сдержанное ликование по поводу того, что одного из главных врагов новых союзников нет больше в живых.
В кают-компании “Измаила” вспыхнула полемика о том, сколь тяжелая потеря постигла надменный Альбион. Но полемика сия была прервана, а потом и забыта из-за объявленного аврала.
Не только матросам из команды трэгера пришлось работать на очистке палубы, но и всему составу авиагруппы.
Вдруг выяснилось, что система паропроводов, которая должна была растапливать снег, превращая его в воду, в условиях сильного ветра и низких температур, способствовала образованию льда.
Когда в этом разобралось командование и инженерно-технический состав трэгера, масса льда была столь велика, что “Измаил” начал обнаруживать увеличение осадки и появление крена на левый борт.
Понижение осадки привело к тому, что водяные брызги, срываемые ветром с верхушек волн резко увеличили количество льда на палубе.
Крен нарастал. Часть техников и пилотов вынуждена была отвлечься от расчистки снега и скалывания льда, для того чтобы закрепить расчалками аэропланы в ангарах.
На остальных кораблях эскадры дела обстояли не лучшим образом, но все же не так трагично, как на трэгере.
Низкие серые тучи рвал яростный ветер несущий горизонтальный поток снежинок. Сквозь мглу и хаос свинцового цвета длинных волн с белыми пятнами льдин на восток пробивались корабли и неуклонное движение их поддерживалось решимостью людей.
Когда крен “Измаила” достиг 25-ти градусов с обледенелой тросовой антенны флагмана, тяжелого крейсера “Бородино”, в эфир ушла короткая шифрованная радиограмма.
Никто, кроме командира эскадры, контр-адмирала Альтфатера не знал содержимого отправленного сообщения.
Но даже и сам Василий Михайлович вряд ли знал, что последует за этим жестом отчаяния.
Ведь вручая ему пакет с планом похода, морской министр адмирал Григорович сказал ему в последнюю минуту аудиенции только одно: -В тяжелую минуту для судьбы вверенной Вам, контр-адмирал, эскадры, распорядитесь дать в эфир кодовые слова – Крылья в небе.
И вот такой момент наступил. Эскадра могла погибнуть, не дойдя до места назначения.
Еще несколько долгих и мучительно трудных часов после отправки короткой радиограммы прошли в попытках спасти трэгер. Ветер хоть и сменил направление на остовое, то есть не задувал в скулу корабля, хоть и скорость ветра уменьшилась, но вот снегопад усилился.
Крен корабля увеличился еще на пять градусов и передвигаться по обледенелой палубе стало смертельно опасно. За борт, в ледяную пучину с палубы уже упало полтора десятка матросов из аварийных команд. После чего последовал команда работать на палубе только привязавшись канатами к надстройкам и стойкам лееров по правому борту.
Клим, выбившись из сил, обхватил канат замерзшими ладонями. Рядом устало работал лопатой привязанный канатом за пояс прапорщик Таранофф. Снег все падал, падал, падал, падал на палубу обреченного корабля.
Внезапно до притупленного усталостью слуха Клима донеслось гудение авиационных моторов.
Что? Как такое могло быть? Какой отчаянный смельчак смог подняться с обледенелой наклонной палубы трэгера в воздух? Да и зачем?
Прапорщик Таранофф тоже услышал гул моторов, и сейчас устало опершись о лопату, всматривался в разрывы низкой облачности, выше которой находился следующий ярус наполненных снегом туч.
И тут случилось то, что запомнилось пилотам на всю их жизнь. В небе появились широко раскинутые крылья огромного аэроплана. Он летел навстречу эскадре с левой раковины под острым углом к курсу, а сразу за ним ширился треугольник синего неба.
Еще три аэроплана такой же конструкции шли строем пеленга чуть правее ведущего, и за их хвостовым оперением тоже появлялись клинья синевы.
Это было похоже на чудо, но снегопад прекратился и лишь редкие снежинки опускались на обледенелую палубу трэгера.
Клинья синевы ширились, занимая половину неба, и вот солнечные лучи залили ослепительным ярким светом причудливые белоснежные глыбы льда, в которые превратились корабли.
А аэропланы, широко развернувшись за кормой идущего в кильватере колонны легкого крейсера “Адмирал Бутаков”, прошлись над эскадрой, обогнали ее и скрылись в сиянии солнечных лучей.
Еще через четыре часа непрерывной работы удалось очистить палубу “Измаила” от льда. Этому немало поспособствовала и вдруг исправно заработавшая система парового отопления взлетной палубы.
Аврал на кораблях закончился и Клим, шатаясь от усталости, направился в пилотский кубрик. Клим был голоден, но еще больше ему хотелось спать. Едва сбросив в сушилку кожаный комбинезон на бараньем меху и унты, Клим взобрался на свой второй ярус, и едва голова его коснулась подушки, сразу заснул.
Он увидел синий клин чистого неба, который появлялся в серой кипени туч за хвостом огромного биплана.
Когда-то Клим хорошо знал, как назывался этот биплан. Когда-то Клим уже управлял этим гигантом в полете куда-то далеко-далеко.
Когда-то Клим ...
Но это уже был сон?
Всем нам снятся похожие сны, в которых мы совсем не те, за кого себя выдаем в жизни.

Тонет размокший бумажный кораблик,
Ноги привычно ступают на грабли.
Зеркало бьётся без счёта за день,
С улицы в комнату падает тень.
В небе начертаны знаки огнём,
Ветер посеян и бурю пожнём.
Зноем пропитан весь день до заката,
Там, на погосте, нужна лишь лопата.
Тени упали на белый песок,
Болью свинцовой ноет висок.
Ночью ступени скрипят под шагами,
Чьи это гости не знаем мы сами.
Скручены в жесте отчаянья руки,
Тихо во тьме к нам доносятся звуки.
По направленью на пропасть во ржи,
Шли мы с тобою дорогою лжи.

2012 год.
Из мемуара генерал-полковника ВВС Континентального Союза, фон Краузе Ф.Т.
(Имперская библиотека имени Государя Императора Алексея II; сектор Х-М, спецотдел, секция F, папка 113, инв. ДМБ № 73/75, листы вложения 2183 - 2187).

… Потому что меня несколько минут назад, не снимая с головы мешка, поместили в деревянную бочку, закрыли и заколотили крышку и скатили бочку с обрыва.
Судя по тому, как бочку крутит на поверхности воды, и по тому, что рев водяного потока все ближе, меня все-таки сбросили в водопад Виктория…

...услышал веселые голоса. Бочку прекратило хаотично крутить, и ощутимо потянуло направо.
Через несколько минут, судя по моим ощущениям, бочку выкатили на берег. Раздались гулкие удары молотка сбивающие стальные обручи с боков бочки. Внезапно клепки рассыпались и меня ослепило яркое африканское солнце. Когда глаза немного привыкли к свету, я огляделся.
Я сидел среди обломков бочки на песчаном берегу реки Замбези. Рядом со мной валялась грубо сплетенная рыбачья сеть, которой в последний момент перед прыжком с водопада успели поймать бочку вместе с ее содержимым, то есть мной, штабс-капитаном фон Краузе.
Меня окружали люди в тропической форме.
Все они были в пробковых, обтянутых выгоревшей парусиной шлемах с прикрепленным назатыльником - куском белой материи, защищавшей шею от жгучих лучей тропического солнца, в выгоревших широких хлопковых рубахах и шортах. На левой руке у каждого, выше закатанного до локтя рукава виднелась нашивка со стилизованным изображением пальмы, Железного Креста и надписью полукругом сверху: «Deutsches Afrika-Korps». На ногах у них были ботинки из буйволовой кожи и обмотки защитного цвета. Поодаль стояли сложенные в пирамиду тяжелые винтовки.
Среди множества незнакомых, но дружески улыбающихся лиц я увидел кое-кого из своих старых знакомых.
Не скажу, что мне не понравилась хитрая физиономия адмирала Канальяса. Скажу больше, что я готов был, забыв субординацию, броситься его обнимать. Жить — хорошо!
Между тем адмирал подал мне руку, помогая встать на ноги и выпрямиться.
Помощь была мне нужна — так жестоко затекло все мое тело в этой проклятой бочке!
Потом кто-то из офицеров протянул мне обтянутую парусиной тяжелую флягу.
Я с жадностью напился, и лишь выпив треть содержимого, понял что пью — это было великолепное мозельское вино! Жить — хорошо! А хорошо жить еще лучше!
-Герр капитан! -обратился ко мне адмирал, не выпуская моей руки из своей маленькой, но сильной и жесткой ладони. -Герр капитан! Английские шпионы попытались устранить вас. Но абвер не дремлет никогда! И вот — вы спасены! Операция была проведена в сжатые сроки и была сплошным экспромтом. Но Gott был mit Uns!
Вы спасены, а английский резидент схвачен и достойно наказан!
С этими словами адмирал Канальяс жестом предложил мне подняться вверх по песчаному обрыву. Я последовал за адмиралом и вскоре перед моими глазами предстал корявый известковый столб, в котором я моментально узнал термитник. К столбу, опутанный тонкой стальной цепочкой, был привязан человек в такой же, как у всех форме, но с сорванной нарукавной нашивкой.
Адмирал подвел меня к столбу и рассказал, что это младший шифровальшик германской радиостанции в Кейптауне, а на самом деле — опытный резидент британской разведки по фамилии Бейлис. Именно он организовал с помощью своих агентов мое похищение.
Я человек не жестокий, но справедливый, а потому осмелился задать адмиралу вопрос о судьбе разоблаченного агента.
Адмирал улыбнулся одной из своих улыбок, от которых холодеет внутри. Он сделал жест рукой, и кто-то из солдат бросился к оружейной пирамиде за карабином.
Адмирал взвесил на руке оружие и обеими руками замахнулся, держа приклад карабина над головой Бейлиса.
Я инстинктивно отодвинулся в сторону. Не люблю счищать с формы человеческие мозги. Так и кажется, что пока я их счищаю кинжалом с ткани, они в этот момент додумывают свои маленькие последние мысли.
Но удар приклада пришелся не по черепу разоблаченного врага, а по термитнику над головой Бейлиса. В стенке термитника образовалась дыра, в которой зашевелилось что-то членистое и мертвенно-бледное.
Адмирал не глядя протянул руку за спину. Солдат вложил в ладонь адмирала открытую жестяную баночку, на стенке которой я разглядел изображение какого-то фрукта и надпись «Джем».
Адмирал опрокинул жестянку над теменем Бейлиса и густая коричневая жидкость медленно растеклась по волосам и опущенному вниз лицу врага, тягучими струйками проникая за расстегнутый ворот рубахи.
-А теперь, форвертс! -адмирал размахнулся и сильным движением забросил опорожненную банку в реку.
-Приготовиться к движению! -подал команду адмирал. Солдаты бросились разбирать ранцы и карабины, спеша занять место в строю.
Адмирал оглядел строй, удовлетворенно кивнул головой и скомандовал: -На-а-а пра-а-во!
И через несколько секунд по исполнению команды добавил: -Ша-а-го-о-м, ма-а-рш!
Колонной по два, солдаты мерным шагом двинулись вдоль реки вверх по течению.
Я пошел вслед за адмиралом, несколько раз оглянувшись на привязанного человека.
Потом, я не удержался и спросил у адмирала, в чем был смысл его действий.
Помолчав, адмирал ответил, что термиты любят сладкое, а когда они доедят джем, то примутся за разоблаченного шпиона.
Человечинка, она тоже сладкая, добавил адмирал Канальяс, улыбаясь одной из своих неповторимых улыбок.
Мне расхотелось продолжать расспросы.
Отряд прошел километра три вдоль реки, а затем, поднялся по береговому откосу. На вершине откоса я остановился и оглянулся. До моего слуха донесся человеческий вопль, ослабленный расстоянием. Затем крик перешел в вой. Это термиты добрались до тоже сладкого.
Я вдруг пожалел, что в последний момент не пристрелил шпиона. Адмирал Канальяс заметив мои колебания, окликнул меня, и я подчинился его приказу, продолжая движение.
Перед нами вдалеке в саванне высилось огромное дерево. Над его вершиной висело огромное серое тело небесного левиафана – цеппелина. Привязных канатов на таком расстоянии невозможно было разглядеть. Тем более было странно видеть неподвижным огромный воздушный корабль при том, что нам в лицо дул довольно сильный горячий ветер, заставляющий гулять волны по высокой голубой траве.
В полчаса мы дошли до причала цеппелина. В тени раскидистой кроны баобаба адмирала встретил офицер в летной форме и отдал рапорт о готовности дирижабля к немедленному вылету.
Адмирал передал командование отрядом Африканского Корпуса пехотному обер-лейтенанту, а сам не мешкая ловко полез по веревочной лестнице, придерживаемой снизу двумя членами экипажа цеппелина, в гондолу дирижабля.
Едва его ноги скрылись в темном пятне открытого люка, я последовал по лестнице за ним.
Вскарабкавшись в гондолу, я был поражен давно забытым комфортом. В просторном салоне с широкими панорамными иллюминаторами были расставлены низкие столики, покойные кресла и мягкие турецкие оттоманки. За столиком, накрытым для полдника – с кувшином лимонада, фруктами и свежими лепешками с довольным видом уже восседал адмирал Канальяс.
При виде меня он помахал мне рукой, приказывая подойти. Я подошел к нему, вытянулся во фронт и щелкнул каблуками, ожидая указаний. И они последовали незамедлительно.
Адмирал приказал мне сдать ему немедленно зажигалки, спички, кресала, огнива и увеличительные стекла. Я сначала удивился, посчитав, что адмирал перегрелся на солнце, но вовремя вспомнил, что над нашими головами в прорезиненных шелковых баллонах находится много кубометров водорода. А с водородом, майне либер дамен унд херрен, шутки плохи.
Поэтому я беспрекословно сдал свою зажигалку адмиралу. За плечом адмирала неслышно возник стюард, взял у него из рук мою зажигалку, и неслышно ступая по ковру, направился к небольшому сейфу в углу салона, куда и упрятал мою зажигалку, изображающую карлика с большим пенисом. Понятно дело, что огонек появлялся после нажатия пальцем на этот пенис.
Но на борту цеппелина лучше было не нажимать, потому что после такого нажатия свой собственный пенис вряд ли можно было использовать по назначению.
Затем адмирал Канальяс разрешил мне присесть на оттоманку рядом со столиком с закусками.
Всё тот же молчаливый стюард наполнил бокалы лимонадом. Выдерживая субординацию я поднес свой бокал ко рту лишь после того как адмирал отпил глоток из своего бокала.
Осушив бокал в три глотка (лишь сейчас я понял как сильно хотел пить) я приготовился выслушать наставления адмирала.
Однако он медлил, долго выбирая в хрустальной вазе финик поспелее.
-Собственно, штабс-капитан, у нас с Вами нет выбора, -надкусив финик и удовлетворенно кивнув головой, промолвил адмирал.
-Решившись единожды на то что мы будем менять Реальность, нельзя остановиться на полпути. Наши люди в Лондоне заразили герцога Мальборо - Первого Лорда Адмиралтейства, инфлюэнцей, от которой он умер.
По расчетам аналитиков абвера, смерть Черчилля значительно ослабит боевой дух британцев. В то же время эта смерть, вызванная нами буквально накануне решающих событий, не сможет сразу значительно исказить базовый ход событий в нашем варианте Реальности.
Лично я не испытываю мук совести, по поводу этой смерти и наших методов в борьбе с врагом, в силу того императива, что либо - мы, либо — они.
Нельзя быть чуть-чуть решительным... А посему мы продолжаем наши операции, -произнес адмирал.
В этот момент я почувствовал как поплыл пол гондолы. Вслед за тем знакомые громкие чихающие звуки известили меня о том, что мотористы заводят моторы цеппелина. И вот моторы запели свою песню в унисон со свистом рассекающих воздух винтов. Дирижабль слегка наклонился на нос, и я ощутил что он начал двигаться в пространстве.
Тут же в дверь салона коротко постучали, и чей-то очень знакомый голос попросил разрешения войти.
Внутренне я напрягся. Никогда не знаешь кто в этом мире стоит за закрытой дверью, и кого и когда тебе придется встретить, и при каких обстоятельствах.
Адмирал ответил в том смысле, что разрешает войти.
Дверь распахнулась и на пороге появился Макс фон Штирлиц, собственной персоной, в тропической форме с погонами обер-лейтенанта на плечах.
По сузившимся на мгновение зрачкам Макса я понял, что он меня тоже узнал. Нас хорошо готовили в разведшколе Ораниенбаума.
Старина Макс... Выглядел он неплохо, лишь немного отливала желтизной кожа, да разрез глаз был все еще немного кос и узок.
Дело в том, что в 1904 году, перед самой войной, Штирлица направили работать в Токио связным к знаменитому нашему резиденту Рикардо Зоргу.
За несколько месяцев перед отправкой, а добираться до Токио Штирлиц должен был через Шанхай, и далее пароходом до Йокогамы, московский профессор Преображенский, идейный и методический последователь Броун-Секара, пересадил Штирлицу гипофиз и яички с придатками и семенными канатиками яванской макаки.
Сразу после операции кожа Штирлица начала желтеть, а глаза стали узкими и начали косить.
То есть Штирлиц вместе с новым паспортом на имя журналиста Тояма Токанава, приобрел соответствующий обстоятельствам его деятельности в Японии азиатский внешний вид.
Неприятной неожиданностью для профессора Преображенского явилось то, что филейные части Штирлица тоже приобрели ярко-красный цвет, и стали того же цвета, что задница у макаки. Но что с этим можно было поделать он не знал.
На консилиуме, проведенном профессором вместе с доктором Борменталем, было решено, что и так сойдет. К тому же Штирлиц должен был находиться при исполнении своих обязанностей в штанах. А вне строя — кому какое дело, какого цвета твоя, извиняюсь, конечно, за выражение, задница?
На том и порешили, тем более что прислужница Зина уже накрыла господам ученым докторам обеденный стол, и выставила графинчик с собственноручно приготовленной кухаркой Дарьей Петровной сорокаградусной водкой.
Еще больше переживал этот метаморфоз сам Штирлиц. Но потом он привык к такому положению дел, как привыкаем все мы к еще более идиотским житейским обстоятельствам. И ведь терпим эти обстоятельства годами и десятилетиями...
Естественно, что после возвращения на Родину, тот же профессор Преображенский, которому ассистировал доктор Борменталь, извлек из организма Штирлица уже не нужный семенник яванской макаки. Но изменения в организме Штирлица зашли слишком далеко, и его возвращающие в прежний вид несколько затянулось. Это судя по его лицу. Все остальное было скрыто под форменными галифе.
Адмирал представил нас друг другу. Мы со Штирлицем, не моргнув глазом, изобразили сцену, что видимся впервые.
Вообще-то фон Штирлиц еще более великий имперсонатор нежели я. А потому он надулся от кастовой спеси и всем своим видом стал показывать мне и адмиралу, что его приставка к фамилии, фон, звучит гораздо аристократичнее моей приставки фон. А ведь легенду нам готовили одни и те же люди, служащие в одном ведомстве - в ГРУ. Но такой уж он у нас в Управлении один — Штирлиц.
А еще Штирлиц видит сны, и одно время постоянно приставал ко мне, пытаясь выяснить что я думаю о природе его сновидений. Но мне вовсе не хотелось говорить Максу о своем подозрении на то, что он, как и я, имеет личности-аналоги, существующие в иных версиях Реальности.
Пока Штирлиц дулся от спеси, а адмирал допивал второй бокал лимонного сока, я припомнил одно из длинных и запутанных сновидений, которое мне поведал Штирлиц в бытность нашу во время переподготовки на базе в Мартышкино.


30 августа 1914 года (продолжение).

2012 год.
Из мемуара генерал-полковника ВВС Континентального Союза, фон Краузе Ф.Т.
(Имперская библиотека имени Государя Императора Алексея II; сектор Х-М, спецотдел, секция F, папка 113, инв. ДМБ № 73/75, листы вложения 2183 - 2187).

Сон фон Штирлица.

28. 2. 1945 (23 часа 43 минуты)
Штирлиц шел по коридору старого здания РСХА на Принцальбрехтштрассе.
Коридор был пуст. За закрытыми дверями служебных комнат стояла тишина. Все сотрудники имперского управления безопасности находились в бомбоубежище, в глубоком подвале здания.
Сквозь толстые кирпичные стены до левого уха Штирлица долетали далекие звуки сирен ПВО, выстрелы крупнокалиберных зенитных орудий установленных в Тиргартене, разрывы авиационных бомб и гул моторов американских “летающих крепостей”. До правого уха Штирлица ничего не долетало.
После служебной записки, которую Штирлиц составил с помощью радистки Кэт и передал шифром c помощью радиопередатчика в Центр, Сталин на Ялтинской конференции получил возможность решительно поставить перед Рузвельтом и Черчиллем задачу не давать Гитлеру возможности спать ни днем, ни ночью.
Поэтому английские “Ланкастеры” и “Веллингтоны” осуществляли ковровые бомбардировки территории Германии днем, а американские Б-17 бомбили ночью.
Шифровка была адресована “Алексу”, а подписана она была “Юстасом”.

Информация к размышлению.
“Юстасом” был штандартенфюрер СС Штирлиц, а “Алексом” был начальник ГУКР “СМЕРШ” НКО СССР, генерал-полковник Абакумов.
В Москве о том, что Штирлиц еще и “Юстас” знали только двое – его непосредственный начальник в Центре, выдающий Штирлицу задания, и кассирша Главного Управления, выдающая Штирлицу зарплату.
В Берлине о том, что Штирлиц и “Юстас” одно и тоже лицо знали только трое: сам Штирлиц, его радистка Кэт и его непосредственный начальник бригаденфюрер СС Шеленберг.
Об этом догадывался еще один человек: Эрвин - муж беременной радистки Кэт.
А обергруппенфюрер СС Мюллер был просто уверен, что Штирлиц выдает себя за другого человека, но доказать этого Штирлицу не мог.

28. 2. 1945 (23 часа 44 минуты)
Штирлиц сегодня был в штатском, он надел к тому же свои дымчатые очки в большой роговой оправе и рыжие пушистые усы с закрученными до стекол очков острыми кончиками. Штирлиц низко напялил на лоб берет, высоко поднял воротник модного английского пальто из верблюжьей шерсти. Так низко и так высоко, что издали его трудно было узнать.
Штирлиц шел по пустому коридору, небрежным жестом поднося к глазам стрелков СС, стоящих через каждые двадцать метров, удостоверение члена НСДАП. В партию он вступил еще в 1933 году, будучи в Токио немецким резидентом.
Несмотря на предпринятые Штирлицем меры по изменению внешности, стрелки ваффен-СС узнавали его и приветствовали традиционным партийным жестом – вскинув правую руку. За время службы они привыкли к чудачествам “старого бойца” Штирлица. “Альтер кэмпфер – старый боец”, так в III Рейхе уважительно называли членов НСДАП, вступивших в партию до 1934 года, до “ночи длинных ножей”.
Продвигаясь вдоль коридора, Штирлиц плечом толкал поочередно каждую дверь, но все они сегодня были заперты.
Из-за закрытой двери комнаты секретной связи до правого, незадействованного, уха Штирлица донесся телефонный звонок.
Штирлиц сделал вид, что он специально сюда и направлялся. Стрелки СС вида не подали, что заметили, как Штирлиц это сделал.
В замочной скважине со стороны коридора торчал ключ, но Штирлиц на всякий случай толкнул дверь плечом. Дверь не поддалась.
Перед тем, как открыть дверь и войти, Штирлиц, ни к кому особенно не обращаясь, громко пропел: “Ах, мой милый Августин, Августин воллен пи – пи …” На основании личного жизненного опыта Штирлиц знал, что запоминается только последняя фраза. Все остальное в памяти не держится, хоть ты тресни.
Теперь, если кто-нибудь спросит у стрелков СС, что делал ночью во время налета вражеской авиации Штирлиц в комнате секретной связи, то они ответят: “Милый Августин там делал пи - пи”.
“Абгемахт! Не забыть бы в комнате, после всего, забыть вытереть за собой”, – напомнил сам себе Штирлиц, входя в комнату связи. Что такое обеспечение алиби он знал хорошо.

Информация к размышлению.
Штирлиц никогда и ничего не забывал. Ему нужно было только вовремя самому себе напомнить о том, чего нельзя забывать.
Еще у Штирлица была фотографическая память. Он и сейчас помнил с фотографической точностью, до мельчайших деталей, что она у него была. О его памяти ходили легенды не только в абвере и СД, но и в гестапо.
Однажды Штирлиц участвовал в разработанной Шелленбергом операции по дискредитации одного аргентинского дипломата. Этого дипломата оберштурмбанфюрер СС Айсман сфотографировал скрытой камерой в то время, пока тот развлекался в постели с несовершеннолетней проституткой. Фотографии были показаны дипломату с обещанием того, что если он откажется от сотрудничества с СД, то они будут предъявлены жене дипломата. В ответ на это предложение, дипломат порвал фотографии, выбросил клочки в унитаз и издевательски спросил нельзя ли ему еще раз лечь с проституткой.
Самой пленки у Айсмана к тому времени уже не было, так как он обменял ее на “черном рынке” на новую черную повязку на глаз. Айсман в РСХА слыл щеголем, но характер у него приближался к нордическому, и это обстоятельство ему очень помогало по жизни. Но в этот раз Айсману грозил дисциплинарный суд.
Поэтому Айсман пришел к Штирлицу в кабинет, предварительно вывернув в коридоре пробки в электрощитке и оборвав телефонный провод. Так как все в управлении знали вкусы Штирлица, то с собой он прихватил бутылку “Столичной”, пару соленых огурцов, краюшку черного хлеба, брусок деревенского шпика и упросил Штирлица ему помочь.
Штирлиц, который неоднократно рассматривал фотографии дипломата и проститутки, воспользовался своей фотографической памятью – фотографии восстановили, и дипломат был вынужден согласиться выполнять задания Шеленберга.
С тех пор благодарный Айсман на всякий случай показывал Штирлицу все фотографии, отснятые им в борделях, перед тем как идти с негативами на “черный рынок”.

28. 2. 1945 (23 часа 45 минут)
В комнате связи на столе стояло четыре телефонных аппарата красного, желтого, зеленого и черного цветов.
Штирлиц знал, что аппарат красного цвета связывал РСХА с бункером фюрера, но обычно на другом конце линии висел группенфюрер СС Фегеляйн. Поэтому Штирлиц с трудом дозванивался до фроляйн Браун.
По аппарату желтого цвета можно было переговорить с рейхсфюрером СС Гиммлером, в то время когда он был свободен от перепрятывания от фюрера Копья Судьбы.
По зеленому аппарату обычно откликался рейхсмаршал Геринг, но Штирлиц быстро уставал от описаний новых фасонов туник, которые сшили для рейхсмаршала. От цвета этих туник у Штирлица возникала идиосинкразия.
С кем можно было бы поговорить по черному аппарату, Штирлиц не знал. Но сейчас звонил именно черный аппарат.
Штирлиц поправил постоянно отклеивающиеся усы и снял трубку.
- Здесь Штирлиц! – машинально пропищал Штирлиц в микрофон, изменив по привычке тембр голоса.
На том конце линии сквозь треск помех он услышал знакомый баритон обергруппенфюрера Мюллера: - Штирлиц! Химмельсрайх! Где Вы там болтаетесь?! Я звоню уже второй раз за ночь, а Вы все не подходите!
- “Товарищ” фон Штирлиц приветствует “товарища” Мюллера! Или Вас больше устраивает обращение “мистер”? – непринужденно пошутил Штирлиц.
- Меня больше всего устраивает обращение “Мюллер”. Категорично, скромно и со вкусом. Я слушаю Вас, дружище! – ответил Мюллер.
- Яволь, мой обергруппенфюрер! Их мельде гехорзам! – начал рапортовать Штирлиц, сам не понимая, зачем он это делает. – Ведь не он позвонил первым, майн либер Готт! Он только ответил на звонок! Нихт вар?

Информация к размышлению.
Штирлиц намеренно говорил по-немецки с Мюллером на маклебургском диалекте. Он знал, что именно на этом диалекте разговаривает их шеф – начальник имперского управления безопасности, обергруппенфюрер СС, Эрнст Кальтенбруннер.
Здесь и далее приводится авторизованный перевод слов Штирлица с маклебургского на наш разговорный язык: - Слушаюсь! Осмелюсь доложить! Мой любимый Бог! Не так ли?

28. 2. 1945 (23 часа 46 минут)
Штирлиц понял, что он на грани провала.
- Где-то у меня не сошлось. Где-то я не просчитал. Надо бы спокойно посидеть и подумать. Что у них есть на меня? – мысленно рассуждал Штирлиц, - Как нам в 1919 говорил Феликс? Холодная голова, горячее сердце, чистые руки!
- Ну, голова у меня всегда холодная. Кэт даже брюзжала на радиосеансах – мол, какая у тебя Юстас холодная голова! Даже мурашки по животу бегут, когда работаю на ключе!
В этот момент у Штирлица опять отклеились усы и плавно спланировали на стекло прикрывающее столешницу. Под стеклом лежала большая фотография Марики Рок. Усы упали на лицо Марики.
Штирлиц не удивился. Он давно обратил внимание на то, что буденовские усы, будучи приложены к чему угодно, превращали это что угодно в лицо маршала. Вот и сейчас, изменившееся лицо Марики напомнило ему славного Семена Михайловича, и слова сказанные им Штирлицу в 1923 году: “Ты, Севка шибко горячий!”
- Вот! – подумал Штирлиц – Значит сердце у меня горячее!

Информация к размышлению.
Семен Михайлович Буденный, маршал РККА, сказал Штирлицу о его горячем сердце, после того как Штирлиц на совещании у Мехлиса в Политическом управлении РККА предложил в период между войнами сбрасывать с самолетов на города потенциального противника крыс, которые должны были поедать запасы продовольствия и разносить инфекцию. В общем, идея была одобрена и рекомендована к реализации. Реакция маршала Буденного была вызвана идеей Штирлица десантировать крыс с больших высот на индивидуальных маленьких парашютах методом затяжного прыжка.
На вопрос маршала: «А что, крыса сама должна раскрывать парашют?” Штирлиц, горячась, воскликнул: “Жить захочет – откроет!”
Мехлис тогда ничего не сказал Штирлицу, но посмотрел на него заинтересованно, и с этого момента Штирлица начали продвигать по службе.
В настоящий момент его эсэсовское почетное звание “штандартенфюрер” соответствовало званию полковника РККА.
Зарплату он получал по двум платежным ведомостям - в Берлине и в Москве. Соответственно ему засчитывали год за два года службы.
В Москве за Штирлицем числилась служебная квартира и дача, а в Германии у него был коттедж в Шпандау и трехкомнатная квартира в Берлине.
Скульптор Торак, используя Штирлица как модель, изваял из красного гранита двадцати пяти метровую статую “Тевтонберг”.
Статуя должна была быть установлена на новой восточной границе Рейха – на Урале. Но пока, временно, “Тевтонберг”лежал на заднем дворе мастерской Торака.
Гранитный Штирлиц из- под глубоко надвинутого рогатого гранитного шлема гранитными глазами сурово смотрел на пролетающие в небе бомбардировочные авиационные крылья союзников. В гранитных кулаках он сжимал гранитный двуручный топор. На его гранитном нордическом лице была вырублена надменная гранитная арийская улыбка.
Говорят, что Торак ваял Штирлица только под музыку Вагнера, напевая при этом: “Дойчланд, Дойчланд юбер аллес … .”
Фюрер горячо одобрил эту работу Торака. Он даже отдал распоряжение рейхсминистру Шпееру о налаживании производства настольных фигур “Штирлицберг”из вольфрама. “Штирлицберг” должен был быть в каждой немецкой семье.
Однако на нужды военной промышленности не хватало стратегического металла, и производство статуэток было приостановлено.
Одна единственная, изготовленная на “Рейнметалле”, фигура Штирлица была приобретена лично фюрером и подарена им Еве Браун.
К Вере Мухиной слава пришла после того, как она, используя Штирлица, включила его статую в композицию “Рабочий и колхозница”. Зная в каком ведомстве он служит, скульптор для маскировки придала “колхознице” черты лица Штирлица.
Вера Мухина работала над скульптурой под музыку Дунаевского “Нас утро встречает прохладой”, напевая при этом: “Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход, когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, и первый маршал в бой нас поведет …”.
Товарищу Сталину композиция понравилась. Он сделал Мухиной мелкие замечания только относительно фигуры “рабочего”, которые незамедлительно были устранены.
Товарищу Берия композиция не могла не понравиться после устранения справедливых замечаний товарища Сталина.
Он даже подтолкнул товарища Сталина локтем в бок (не сильно, а по-дружески, ласково) и в ухо вождю страстно прошептал: ”Вах! Сматры, Иосиф, какой дэвушк сымпатичный …”.
Композиция “Рабочий и колхозница” была выполнена из нержавеющей стали.
Возможности СССР в стратегическом сырье были безграничны.
Штирлицу жить нравилось.

28. 2. 1945 (23 часа 47 минут)
- А теперь руки. Что у меня с руками? – подумал Штирлиц.
-То есть с руками мне хорошо, а без рук – плохо. Но на руках есть пальцы, а на пальцах папиллярные узоры. Отпечатки пальцев образуются на предметах в том случае если пальцы грязные … . Когда я в последний раз мыл руки? 23 февраля? После того как испек в камине картошку? Нет, после этого я ел сало с чесноком. А вот после сала? Думай, Штирлиц, думай! – подумал Штирлиц.
-Если бы у них было что-то серьезное на меня, то они бы уже перекрыли все дороги на Восток. Они почему-то всегда перекрывают дороги на Восток … . А я бы ушел на Запад воспользовавшись “окном” на швейцарской границе.
Вспоминай, Штирлиц, вспоминай – вспоминал Штирлиц.
И он вспомнил как 23 февраля, доев сало, он вытер грязные руки какой-то бумажкой и выкинул ее куда-то.
Фотографическая память Штирлица проявила перед ним листок скомканной бумаги. Штирлиц мысленно развернул бумагу и увидел листовку. Эту листовку он таскал с собой в партбилете с тех пор, как перешел линию фронта под Вязьмой в самые тяжелые для Родины дни войны.

П О Л И Т Р У К Л Ж Е Т! В г е р м а н с к о м п л е н у В а с н е м у ч а ю т и н е у б и в а ю т, а о б р а щ а ю т с я с В а м и х орошо! КРАСНОАРМЕЙЦЫ ПЕРЕХОДИТЕ К НАМ!

Куда он выбросил листовку с отпечатками своих пальцев, Штирлиц не помнил.
Эта листовка изобличала его как советского разведчика.
Ведь по разработанной в Центре легенде он еще в Японии стал агентом Абвера и через линию фронта не переходил. Штирлиц на пароходе приплыл в Нью-Йорк из Йокогамы, а уже из Америки на “Вильгельме Густлове” прибыл в Гамбург.
И папа у него был фон Штирлиц, и мама у него была фон Штирлиц, и сам он всегда был фон Штирлицем, штандартенфюрером СС, сотрудником VI отдела РСХА.
А если вам надо каких-то листовок, таки у меня их есть … . Пусть эти гои сами все и доказывают. Как мне Лев Захарович, генерал-полковник Мехлис говаривал: “Слушай сюда, Сева! Все люди дураки, один я умный! Помни, Севочка о презумпции невиновности!”

Информация к размышлению.
Каждый год, 23 февраля, где бы Штирлиц ни находился, он отмечал День Красной Армии. В РСХА привыкли к тому, что в этот день Штирлиц на рабочем месте демонстративно слушал по радиоприемнику концерт “В рабочий полдень” московского радио. В этот час коридоры РСХА сотрясали могучие звуки песен в исполнении Краснозманенного ансамбля песни и пляски Рабоче-Крестьянской Красной Армии под управлением Александрова.
“Три танкиста”, “Броня крепка”, “Темная ночь”, “Вставай страна огромная”, “Все выше, и выше и выше”. Обычно после “Вставай страна огромная” звонили от Кальтенбруннера и умоляли Штирлица сделать тише звук. Но Штирлиц был непреклонен. Раскрыв настежь дверь кабинета он во весь голос подпевал хору: “Бросая ввысь свой аппарат послушный или творя невиданный полет …”.
Рейхсмаршалу Герингу понравилась эта мелодия, и она стала маршем Люфтваффе.
А умница Вальтер Шелленберг пустил гулять по управлению анекдот: “Штирлиц бросил ввысь свой аппарат послушный. Боюсь представить, что натворит его невиданный полет”. Сотрудникам анекдот понравился.
С тех пор при встрече они по-дружески спрашивали друг друга: “Как твой аппарат, дружище, работает послушно?” или “Куда направил полет своего аппарата, дружище?”.
Штирлицу это здорово помогало в основной работе. Благодаря такой популярности он вышел на связь с невестой фюрера еще в июне 1944 года.

28. 2. 1945 (23 часа 48 минут)
- Слушайте, Штирлиц, перестаньте валять дурака! И ответьте мне на пару легких вопросов. Для вас, подчеркиваю – для Вас, легких - Мюллер прервал рапорт Штирлица.
Из дальнейшего разговора с группенфюрером Штирлиц понял, что преступная верхушка Рейха, почувствовав, чем закончится развязанная против миролюбивого человечества захватническая война, спешит скрыться от суда истории.
Неожиданно выяснилось, что на борту входящей в так называемый “Конвой фюрера” подводной лодки проекта ХХI, в рамках операции “SEEAAL”, для Штирлица приготовлена отдельная каюта, рядом с каютами фюрера и Евы Браун.
Штирлиц, подозревая со стороны Мюллера провокацию, на всякий случай гордо заявил, что никуда он не поедет, а с мечом Эскалибуром в руках встанет на линии Зигфрида на пути азиатских орд варваров - унтерменьшей, стремящихся уничтожить духовные ценности нордической расы.
Мюллер еще долго слушал, как Штирлиц ревет в трубку об Анненербе, о чистоте крови, о юберменьшах, о Шамбале, о ледяной звезде, о пустотелой Земле, о Вундерваффе, о Фридрихе Барбаросса, о Генрихе Птицелове, о Бисмарке, о тысячелетнем Рейхе, о своем нордическом характере, о долге настоящего арийца перед нацией и о гении фюрера.
Мюллер с трудом успокоил не на шутку развоевавшегося штандартенфюрера вопросом о том, приходилось ли Штирлицу сидеть в окопе под обстрелом гвардейских минометов русских глядя как по полю на тебя надвигаются тяжелые танки ИС-2, а с неба пикируют Пе-2 и штурмуют Ил-2.
На что Штирлиц ответил, что этого добра он досыта насмотрелся в хроникальных выпусках “Ди Дойче Вохеншау” в кинотеатре на Терезианплатц.
- Штирлиц, Штирлиц … . Вы как ребенок. Неужели Вам не понятно, что война закончена не в нашу пользу? А место Вам на подлодке приготовлено не за красивые глазки, а за Ваш “аппарат послушный”. Девять месяцев назад он очень удачно для Вас “натворил свой невиданный полет”. Дело в том, что 23 февраля у Евы родился мальчик. Мы с Вами профессионалы, и для нас не секрет, что фюрер как мужчина, увы, не состоятелен. Но только как мужчина. Во всем остальном он гений! И фюреру нужен наследник! Неужели вы серьезно воспринимали кандидатуры на пост духовного лидера германского народа таких ничтожеств как Гесс, Геринг или Бальдур фон Ширах? Ева открылась фюреру в любви к Вам. Фюрер ответил, что Вы ему всегда были симпатичны. Ева сказала фюреру, что эта любовь не носила плотского характера. Ева сказала фюреру, что ребенок у нее оттого, что она долго смотрела на статуэтку “Штирлицберга”, которая стояла у нее в спальне. Фюрер ей поверил безоговорочно, тем более что он сам подарил ей Ваше изображение. Ева назвала сына Максом. Он уже официально утвержден фюрером как наследник. Фюрер присвоил Вам, штандартенфюрер Штирлиц, бриллианты к Железному Кресту и внеочередное почетное звание группенфюрер. Поздравляю, дружище! Но у меня к Вам есть вопросы личного характера, и много вопросов. Зная Вашу необыкновенную способность к логическим рассуждениям, которая позволяет Вам выкручиваться из любой ситуации, я не стал к Вам приставать с пустяковыми вопросами. Я ответил на них сам. Вот послушайте, Штирлиц! Как только пришел приказ фюрера о вашем награждении и повышении, как только я узнал о том кто настоящий отец наследника фюрера, я посадил весь свой IV отдел Вам на хвост. Когда мне доложили о результатах расследования, я пришел в ужас! Отпечатки ваших пальчиков были обнаружены по всему Рейху и даже в генерал-губернаторстве. Ваши шаловливые пальчики нашли на атомной бомбе в лаборатории физика Рунге. Их нашли на всех изделиях Вернера фон Брауна. Их нашли в бункере фюрера, в его спальне, в его ванной комнате. Их нашли в штабах Люфтваффе, Кригсмарине и Вермахта. Их нашли на Копье Судьбы, на боевых Рунах в ведомстве рейхсфюрера СС. Все секретные планы наших операций на Восточном фронте буквально захватаны Вашими сальными пальцами, к тому же на них остались следы копирки, купленной Вами в московском военторге. Вы оставили следы на снегу рядом с нашей сверхсекретной базой в Антарктиде. Все ящики с партийными документами, подлежащими хранению в подземных горных штольнях, перещупаны Вашими руками. Мне жаловался на вас штурмбанфюрер Рольф. Вы таскали из его кабинета шведское снотворное, ведь у него дядя-аптекарь! Кому Вы его таскали? Начальник хозяйственного управления СС группенфюрер Поль показывал мне теннисную ракетку, которую вы ему подарили. Вы ведь по совместительству еще и чемпион Берлина по теннису, Штирлиц? Так вот, на рукоятке этой ракетки стоит заводское клеймо ЧТЗ-44. Мы обратились в лабораторию. Дерево для рукоятки взято из ствола березы эндемичной для северного Урала. Клеймо аналогично клеймам Челябинского танкового завода стоящим на русских танках. Ваши следы обнаружены в клинике “Шарите”; в музее на Инвалиденштрассе; на детской кроватке у разрушенного бомбой дома на Кепеникштрассе; на чемодане русской радистки; на нижнем белье унтершарфюрера Барбары Беккер, погибшей при таинственном бегстве радистки; на пивных кружках в кабачке “Грубый Готлиб”; на всех подвязках чулок и лифчиках проституток из салона “Китти”. Отпечатки Ваших пальцев на оригинале Хартии Свободы в библиотеке конгресса США; в погребальной камере Царя в пирамиде Хеопса; на истуканах острова Пасхи я даже не упоминаю. Все эти отпечатки находятся вне пределов статистической погрешности нашего расследования и мною не рассматривались. Или я не прав, Штирлиц?! Может быть, эти отпечатки тоже надо рассматривать!? Почему Вы молчите, Штирлиц? Ну, ладно, продолжу. Так вот, напомню, что на все эти вопросы я ответил за Вас. Да, сказал я себе, отпечатки пальцев штандартенфюрера СС Макса фон Штирлица могут быть где угодно на территории рейха, протекторатов и генерал-губернаторства. Штирлиц был ведущим сотрудником VI отдела РСХА, говорил я себе. И в рамках своей служебной деятельности, и выходя из этих рамок, как преданный делу партии патриот Германии, он мог оставить свои следы в великом множестве секретных мест Рейха. Шведское снотворное Вы подсыпали фюреру в чай, чтобы не вздрагивать от каждого шороха и успешнее устремлять ввысь “свой аппарат послушный” в спальне его супруги.
Отпечатки ваших пальцев на нижнем белье несчастной Барбары объясняется тем, что Вы, Штирлиц, кобелирующая личность. По детской кроватке и чемодану русской радистки Вы уже оправдывались передо мной. Что там у нас еще осталось? А, а, а … теннисная ракетка из Челябинска! Ну, это просто! Во время командировки на Восточный фронт, после ранения, вы подобрали на захваченной нашими войсками русской позиции березовый сук. Надпись ЧТЗ-44 на этом суке вырезал русский солдат родом из Челябинска, работавший до призыва на танковом заводе. Из березового сука Вы соорудили трость, а потом из этой трости Вам сделали теннисную ракетку. Я ответил за Вас, Штирлиц, на все вопросы нашего ведомства к Вам. Но на один вопрос Штирлиц Вам придется ответить самому. Откуда взялись отпечатки Ваших жирных пальцев, испачканных в саже, на листовке, которую мы нашли во внутреннем кармане пиджака Вашего агента Клауса? Того самого, который якобы сам покончил счеты с жизнью по причине сезонного обострения депрессии! – Мюллер перевел дыхание на своем конце телефонного провода.

Информация к размышлению.
Не следует думать, что все, о чем Мюллер говорил Штирлицу, является правдой. Начальник IV отдела РСХА имел прозвище Мюллер – гестапо. Это был прожженный нацист и фанатик службы. Ложь, провокация, подкуп, соглашательство, насилие, запугивание – вот неполный арсенал из его служебного багажа. Но Штирлиц не имел права на ошибку. Слишком высоки были ставки. У Штирлица появлялся шанс вместе с другими нацистскими бонзами попасть в город Сан-Катарина. Там, в Южной Америке, на золото нацисткой партии был оборудован плацдарм для будущего
IV Рейха. Нового Рейха, имеющего реактивную авиацию, баллистические ракеты, атомную бомбу и все те же необузданные геополитические аппетиты.

28. 2. 1945 (23 часа 49 минут)
- Группенфюрер, но это же очевидно! – Штирлиц вытащил из кармана пальто мятую пачку папирос “Пушки”, достал из пачки американскую сигарету “Кэмэл” и закурил.
- Это проделки изменника и невропата Клауса! Сдав мне с потрохами пастора Шлага, он очевидно возомнил себя великим знатоком душ человеческих. Он сидел передо мной нагло развалясь на стуле, он пил мое вино, он ел мои маслины и сардины, в которых так много фосфора необходимого для работы головного мозга провокаторов.
И он пытался меня завербовать для работы на Управление стратегических служб и на этого масона и недочеловека Даллеса! Меня! До мозга костей штандартенфюрера СС фон Штирлица!
Он тряс передо мной посадочным билетом на “Конвой фюрера”, он обещал мне открытый счет в “Банк оф Америка” и место в совете директоров корпорации “Локхид”. Он обещал женить меня на Норме Бейкер, гарантируя после этого ее головокружительную карьеру в Голливуде.
Но я дал присягу фюреру и СС! Я твердо и решительно отверг предложения гнусного предателя! Тогда Клаус, пылая ко мне ненавистью, украл из моей коллекции листовку, которую я привез из командировки на Восточный фронт как раритет, так, на память, для потомков, чтоб не забывали. Он скомкал ее, вытер о нее свои руки, масляные после пожирания моих сардин, и унес с собой для дальнейшего жантажа.
Ну, а потом, депрессия от сознания неудачности своей миссии, пуля в висок на берегу озера. Тело падает в воду. Остальное Вы знаете. – Штирлиц вытер усами пот со лба.
- Штирлиц, ну нельзя быть таким доверчивым! Я пошутил, Штирлиц. Ха-ха! – Раздельно произнес Мюллер. Голос Мюллера был не весел.
- Опять этот Штирлиц выкрутился. – подумал шеф гестапо.
- Да, Штирлиц, насчет билета в Сан – Катарину, я тоже пошутил. На самом деле фюрер был взбешен, узнав об участии Вашего “послушного аппарата” в его семейных делах. Он велел не пускать ни под каким видом Вас на борт подводной лодки. А меня назначил ответственным за это. Ауфвидерзеен, Штирлиц! Надеюсь, что я Вас больше никогда в этой жизни не увижу. – Мюллер повесил трубку.
Штирлиц послушал длинные гудки в наушнике трубки и усмехнулся.
- Нет, мы увидимся еще не раз, партайгеноссе Мюллер! – думал Штирлиц.
Дело в том, что в Сан – Катарине Штирлиц будет гораздо раньше, чем туда попадет Мюллер. Штирлиц по хорошему, за одно полотно Леонардо да Винчи “Дама с горностаем” договорился с пилотами летающего диска “Врил” о том, что его довезут до Южной Америки. Эскадрилья этих дисков улетала с Темпльхофа рано утром первого марта с промежуточной посадкой на Земле Королевы Мод в Антарктиде.
- Представляю рожу обергруппенфюрера, когда в Аргентине я встречу все семейство у трапа с букетом красных гвоздик! – подумал Штирлиц и зевнул.
- Я посплю десять минут, - сказал он себе. – Иначе я не доберусь до Америки вовсе.
Штирлиц сбросил телефоны на пол и калачиком свернулся на столе.

Информация к размышлению.
“Даму с горностаем” Штирлицу подарил группенфюрер СС Крюгер за участие в операции “Шварцфайер”. Тогда, в январе 1945 года, Крюгеру не удалось организовать взрыв Кракова. Для отвода глаз Штирлиц в это время занимался в Кракове пропавшим ФАУ-2. Он обещал Крюгеру похлопотать за него перед Кальтенбруннером. Обещание свое Штирлиц не выполнил, но для Крюгера все как-то рассосалось. Его даже назначили шефом гестапо в Варшаву. Там он оторвался по полной программе.

А пока Штирлиц спит, в его сне Кобзон поет под музыку Таривердиева:

Не думай о секундах свысока!
Где-то далеко идут грибные дожди,
В маленьком саду созрели вишни.
Облаком, сизым облаком
Свистят они как пули у виска
Отсюда к родному дому …

28. 2. 1945 (23 часа 59 минут)
Он будет спать ровно десять минут. Потом Штирлиц проснется и посмотрит на часы. До весны останется всего одна минута. Штирлиц слезет со стола, спрячет в карман пальто буденовские усы и выйдет в коридор.
Чтобы отогнать сон Штирлиц громко запоет озорную русскую песню.
-Выйду на улицу, гляну на село – девки гуляют и мне весело! – будет петь Штирлиц, машинально поднимая правую руку и приветствуя сотрудников, расходящихся по своим кабинетам после окончания авиационного налета.

Конечно, для Штирлица это был странный, сумбурный сон, похожий на кошмар, переполненный незнакомыми именами и непонятыми понятиями.
Все так...
Но ведь так оно и было в одной из Реальностей, которая для кого-то была единственной Реальностью.
И поэтому называлась она просто — жизнь.

30 августа 1914 года (продолжение).

2012 год.
Из мемуара генерал-полковника ВВС Континентального Союза, фон Краузе Ф.Т.
(Имперская библиотека имени Государя Императора Алексея II; сектор Х-М, спецотдел, секция F, папка 113, инв. ДМБ № 73/75, листы вложения 2183 - 2187).

Адмирал Канальяс допил сок, по-отечески взглянул на Штирлица и произнес:
-Вам, обер-лейтенант, предстоит выполнить задание необычайной важности и значения. Слышали ли Вы что-нибудь о Ковчеге Завета? Нет? Ничего — вот Вам брошюра на эту тему. И как Вы догадались, найти Ковчег - Ваша задача.
Почему наш с Кайзером выбор пал на Вас?
Вы ведь прослушали курс физики в Гейдельбергском университете? Если я не ошибаюсь, физику Вам преподавал Планк?
Так вот, Ковчег — понятие метафизическое. Специалистов по метафизике, которым можно было бы доверить столь важное дело мы не нашли.
А потому нашим экспертом и поисковиком будете Вы — специалист по физическим явлениям.
Наши агенты в Америке обнаружили интерес тамошних секретных служб к поискам Ковчега. Их люди из Госдепартамента и ФБР брошены на поиски крупнейшего специалиста в области библейских артефактов — профессора Рейвенвуда, около пяти лет назад уехавшего то ли в Непал, то ли в Бутан, да там и пропавшего.
Наши агенты доложили, что к поискам Рейвенвуда в Непале присоединился профессор Джонс-младший, удачливый археолог и историк с авантюрной жилкой в характере.
Зная о его слабости по части хорошеньких женщин абвер постарается устроить Джонсу-младшему встречу с Эльзой Шмидт, одному из лучших и красивых наших агентов.
Но я приказываю Вам, Штирлиц, надеяться только на себя. Мы не имеем права недоценивать противника.
Одна из наших археологических групп обнаружила потерянный в песках Сахары город Танис, в котором якобы был спрятан Ковчег Завета.
Я говорю якобы, потому что обо всей этой истории с Ковчегом Завета мы знаем из доклада гауптмана фон Краузе. Мне отнюдь не смешно, мне просто страшно!
Потому что мы предпринимаем столь масштабные усилия на основании пересказа фильмы, которую просмотрел один из аналогов фон Краузе в одном из вариантов Реальности, и воспоминание о котором каким-то образом задержалось в сознании гауптмана.
Фильма в том варианте Реальности называлась «Индиана Джонс и Ковчег Завета» и была снята на киностудии в Голливуде. Я очень надеюсь, что в нашей Реальности подобную фильму снимет Берлинская киностудия и называться фильма будет «Макс Штирлиц и Ковчег Завета».
Для придания большей научной устойчивости Вашей миссии на раскопках в Танисе Вас уже ожидает профессор Плейшнер. Надеюсь Вы сработаетесь. Профессор большой знаток истории и эрудит.
В Ваших глазах, господа читается вопрос — а зачем нам этот Ковчег?
Отвечу. Ковчег нам нужен для того, чтобы передать его Папе Римскому, в обмен на благодарность и лояльность всех католиков мира, которые нам обеспечит Папский Престол, после столь ценного подарка с нашей стороны.
Общественным мнением не стоит пренебрегать, господа офицеры!
Завтра поутру мы высадим Вас, Штирлиц, на плато Гиза, где Вас будут ждать солдаты из саперного батальона, приступившие к раскопкам Таниса.
Вам же, фон Краузе, суждено будет последовать вместе со мной на Сицилию.
По пути мы произведем фотосъемку Суэцкого канала с воздуха. Это будет прикрытием нашей миссии.
А миссия заключается в том, чтобы повернуть ход истории и поставить Италию по нашу сторону фронта.
Не скрою, что меня в первую очередь заботит итальянский военно-морской флот. Имея в акватории Средиземного моря на нашей стороне боевые корабли Италии, России и Турции, можно попытаться сделать Средиземное море «марэ нострум» - нашим морем, как говаривали в древности римские императоры.
Но для этого, фон Краузе, Вам надлежит будет проявить максимум убедительности в разговоре с одним человеком. Этот человек — сицилиец по происхождению, а зовут его дон Томмазино.
Дон Томмазино живет скромно, но организация которую он возглавляет, весьма и весьма влиятельна и богата. Настолько влиятельна, что способна заставить итальянского короля заключить союз с нами, а не с англичанами и французами. И называется эта организация «друзья друзей».
А, вообще, меня поражает, что эти сведения... Я имею в виду сведения о Ковчеге Завета и организации «друзья друзей».... Эти сведения почерпнуты из доклада фон Краузе, который в одном случае фильму смотрел про приключения Индианы Джонса, а в другом случае книжку читал под названием «Крестный отец».
Это что-то невероятное — взять и поверить фон Краузе! Иногда мне кажется, что даже я — адмирал Канальяс, являюсь неким литературным героем, существующим лишь благодаря воображению какого-нибудь графомана на мятых страницах его исчирканной поправками рукописи...
А уж на вас если посмотреть, господа офицеры, то вы и вовсе смотритесь фантомами.
Вот Вы — Штирлиц, что за несуразная у вас физиономия. Откуда эта желтизна кожи и косящие в сторону глаза? Фон Краузе докладывал, что вы, якобы, видите сны о других своих жизнях...
Может Вас тоже сочинил какой-нибудь писатель и пустил гулять по Реальностям?
А Вы, Краузе? Ваша вечно исцарапанная, наглая и циничная физиономия маячит в каждом варианте Реальности. С чего бы так?
Не являемся ли мы все, господа, выдуманными персонажами?
Эх, если бы я добрался до этого сочинителя, то термитами для него дело бы не кончилось! Термитов надо заслужить и отработать, господа!
Адмирал раздраженно повертел головой, как будто мягкий воротник тропической формы душил его.
Так вот, Краузе! Дону Томмазино говорите о любых страстях, которые ждут его организацию в Реальности, если мы эту Реальность не откорректируем...
Или подчистим... Нет! Исправим! Нет! Откорректируем! Это более отточенная формулировка!
Впрочем, Вы Краузе докладывали что в Вероятностном Будущем найдутся умники, которые придумают еще более отточенные формулировки. Типа вот этой, как ее... Ага! Принуждение к миру!
Придурки! Принуждение к миру, звучит как принуждение к сожительству. А принуждение к сожительству — это уже состав уголовного преступления!
Нет! Только ради того чтобы подобные умники никогда не появились бы на свет, стоит откорректировать Реальность!
Потом, конечно, адмирал не выдержал, и распорядился подать всем шнапсу.
За стеклами иллюминаторов огромные звезды мерцали в вышине.
Зловещее красное око Луны бесстыже пялилось на покрытые серебристыми тенями и угольно-черными пятнами мрака бескрайние пески пустыни, по которым черным стручком двигалась тень нашего цеппелина.
Одинокий бедуин на биваке, жмущийся к теплому боку своего верблюда, помянул шайтанов и Иблиса, когда над ним проплыл, закрывая звезды и Луну, сгусток мрака. Оттуда, из распахнутого в преисподнюю черного люка, до бедуина и его верблюда донесся рев голосов, выводящих незатейливую мелодию.
Если бы бедуин и его верблюд знали немецкий язык, либо рядом случился переводчик с немецкого на бедуинский, то тогда они бы услышали о чем поют шайтаны в ночь, когда все правоверные должны молить Аллаха о спасении своей души:

Ах, мой милый Августин,
Августин, Августин,
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, все!

Денег нет, счастья нет,
Все прошло, Августин!
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, все!

Платья нет, шляпы нет,
В грязь упал Августин.
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, все!

Город прекрасный мой
Сгинул, как Августин.
Будем слезы лить с тобой,
Все прошло, все!

Где же вы, праздники,
Дни нашей радости?
Всех, не зная жалости,
Косит чума.

Ах, мой милый Августин,
Августин, Августин,
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, все!

Августин, Августин,
В гроб ложись, смерти жди!
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, все!

Ах, мой милый Августин,
Августин, Августин,
Ах, мой милый Августин,
Все прошло, все!

А рано поутру...

А на следующее утро мы сгрузили Штирлица с цеппелина рядом со Сфинксом. На лице Штирлица застыла точно такая же загадочная улыбка, с которой смотрит на мир Сфинкс уже двадцать тысяч лет.

В отличие от Сфинкса Штирлиц был пьян, или хотел таковым казаться выполняя распоряжение адмирала, либо следуя своему собственному видению обстановки.
Я его понимал. Своим видом Штирлиц демонстрировал возможным соглядатаям противной стороны свою полную профнепригодность в таком деликатном деле, как поиски Ковчега Завета.
Впрочем, когда какой-то верблюд, из обоза встречающих Штирлица саперов, начал громким ревом выражать свое нежелание быть тягловой скотиной, Штирлиц мгновенно очнулся.
Макс подлетел к ревущему верблюду и двинул ему в ухо кулаком с такой силой, что тот мгновенно заткнулся и бросился вперед, опередив колонну груженых шанцевым инструментом и припасами своих сородичей.
Адмирал, опершись о раму распахнутого в утро иллюминатора и опасно перевесившись рассматривал в бинокль группу арабов в белых бурнусах, зачем-то забравшихся на вершину пирамиды Микерина.
Когда наш цеппелин поднялся на высоту сотни метров и оказался напротив непонятно галдящих смуглых людей, один из них выпрямился во весь рост и сделал в сторону цеппелина интернациональный мужской жест, ударив себя по бицепсу левой руки, согнутой в локте, ладонью правой руки.
Меня всего повело от такой наглости. Первое что попалось под руку – обглоданная косточка от финика с тарелки на столе – была мною выпущена по принципу как в детстве мы мальчишками стреляли вишневыми косточками.
То есть я зажал косточку между указательным и большим пальцем правой руки, и она с силой полетела в сторону наглеца.
Воистину я почувствовал себя Давидом, сразившим Голиафа! Косточка угодила в глаз арабу, он отпрянул назад, оступился, и покатился вниз по стенке пирамиды. Больше всего он походил на Шалтая-Болтая, когда рухнул на камни у подножия пирамиды.
Остальные арабы поспешили начать спускаться вниз, тем более что на стрелковой площадке под рулями показался солдат и демонстративно не спеша пошел к турели на которой был установлен МG-08.
Адмирал отнял от глаз бинокль и оборотился ко мне со словами: -Вот так выстрел, гауптман! Вы знаете кого Вы только что сразили финиковой косточкой? Это же был Эмир-Динамит! Сам Лоуренс Аравийский!
Мехмед V Решад, султан и калиф, обещал наградить человека от руки которого падет Лоуренс Аравийский, орденом Полумесяца. Так что, фон Краузе – с вас причитается!
Пойдемте отметим Вашу новую награду! До Сицилии еще далеко лететь…
Ах, Сицилия! Прекраснейшее место на земле, если смотреть издалека, с пролетающего в небесах цеппелина. А на земле – все тоже: работа с утра и до заката, и несколько жалких сольдо за тяжкий крестьянский труд.
Но я так не думал, спустившись перед адмиралом по веревочной лестнице из гондолы дирижабля у маленького городка в центральной части острова. Городка с кроваво-красного цвета каменными крышами, сложенными из кусков лавы.
Воздух знойного средиземноморского лета опьянил меня. Вдруг так сильно захотелось вернуться домой. Но где ж мой дом сейчас? И вспомнят ли меня в нем?
Дон Томмазино принял нас в тени апельсиновых деревьев во дворике своей усадьбы за высокими каменными стенами. Жили тут видно по-простому, потому что в углу двора стадо овец то ли загоняли в стойло, то ли выгоняли на выпас несколько местных пастухов. Одеты они были в холщовые штаны, косоворотки, пиджаки из серого туальденора. На голове каждый носил большую кепку, а за плечами у них болтались на ремнях лупары.
Лупара — это обрез охотничьего ружья, когда немного укорачивается блок стволов, но сохраняется приклад. Это любимое оружие сицилийских пастухов для защиты стада от волков, откуда и произошло название оружия (итал. lupo — волк).
Впрочем, я ни секунды не сомневался что эти пастухи являются бодигардами дона Томмазино.
У меня сложилось впечатление, что адмирал раньше был знаком с доном Томмазино – так тепло он пожал украшенную тяжелым золотым перстнем руку старого дона. Меня он представил как своего спутника – энтомолога, интересующегося местными разновидностями ночных мотыльков.
Впрочем, дон Томмазино сделал вид, что он верит словам адмирала, и предложил нам отведать местного вина, а на закуску - грецких орехов, сваренных в меду; брынзы, овечьего сыра, и свежеиспеченных лепешек.
Отведав того и сего, адмирал поблагодарил радушного хозяина за угощение и перешел к делу. Речь адмирала, как всегда, поразила меня своей убедительностью и красотой. Адмирал предложил дону Томмазино помочь в вступлении Италии в грядущую войну на стороне Германии, России и Турции. Со своей стороны адмирал обещал всяческое содействие в торговле оливковым маслом для торговой компании, которая принадлежала дону Томмазино.
Конечно, всем присутствующим было понятно, что адмирал не назвал ничего своими именами.
К удивлению адмирала, дон Томмазино пустился в пространное повествование о видах на урожай оливок в нынешнем году и о своих трудах на поприще распределения воды для полива на своем довольно засушливом острове.
Стало ясно, что дон Томмазино от лица своей организации “Друзья друзей” отказал адмиралу в его просьбе.
Делать больше было нечего, и адмирал встал из-за стола, собираясь откланяться.
Дон Томмазино продолжал сидеть в плетеном из лозы легком кресле. Все было сказано.
И тут, неожиданно для самого себя я подошел к дону Томмазино и указательным пальцем провел по жилетке почтенного дона от подвздошья до низа живота.
-Дон Томмазино, - обратился я к нему, - 21 июля 1915 года люди дона Кроче Мало зарежут вас. Их зовут Фабрицио и Кало. Простите, но я должен был Вам это сказать. Вы нам отказали, но мы- то хотели быть Вашими друзьями, и поэтому я Вам все это рассказал. Не спрашивайте, уважаемый дон, откуда мне стало это известно. Я и сам этого не знаю.
Я щелкнул каблуками, прощаясь, а адмирал коротко поклонился, собираясь уйти, но тут дон Томмазино поднял руку, призывая к вниманию.
-Друзей надо держать близко, а врагов еще ближе, - улыбнулся дон Томмазино, - Спасибо за предупреждение, друзья! Что касаемо Вашего, адмирал дела…. Что ж… Я сделаю кое-кому предложение, от которого они не смогу отказаться. Считайте, что Италия на Вашей стороне, адмирал.

Силуэт Этны еще был виден из иллюминаторов салона цеппелина, а адмирал уже начал новый инструктаж. Оказалось что меня ждет новая работа. Необходимо было обеспечить доставку золота из внутренней полости Земли. Бедный Ржевский, пропавший для меня в бескрайних просторах Космоса, в свое время обнаружил открытые жильные выходы самородного золота в одном из ущелий подземного мира.
В силу того, что военные расходы стран Континентального Союза, так с недавних пор в секретных документах стал именоваться союз Германии, России, Австро-Венгрии и Турции, резко возросли, то на самом верху приняли решение начать разработку подземных богатств.
В сторону океана была начата строительством железная дорога направлением на северо-восток от Байкало-Амурской магистрали. Несмотря на высокие темпы строительства, принятые воспитуемыми из исправительных трудовых лагерей, магистраль невозможно было построить менее чем за три года. Кроме того надобно было построить порт на берегу моря Лаптевых для стоянки ледоколов и транспортных судов. Нельзя забывать и о строительстве порта на берегу самой Земли Санникова и железной дороги через хребет Русский внутрь Земли.
Это грандиозное строительство лишь разворачивалось и требовало в свою очередь открытия финансирования. А денег как всегда не хватало.
В планы начальства входило устройство на берегу моря Лаптевых аэродрома подскока для базирования тяжелых аэропланов “Илья Муромец”. Я – был единственным человеком в этой Реальности, который побывал внутри Земли и знал космогонию тамошнего мира.
Я помнил, где мы нашли нефть, я помнил, где мы нашли золото. И я должен был пилотировать в первом полете “ИМ”. Целью полета было картографирование, оборудование аэродрома и рудника, а также вывоз золота по воздуху аэропланами, базировавшимися на аэродром у моря Лаптевых.
Кроме всего прочего, адмирал сообщил, что в нашу обязанность будет входить всемерная помощь эскадре боевых кораблей, которая вскоре должна была пройти по Северному морскому пути на Дальний Восток.
В Стамбуле адмирал высадил меня с цеппелина на землю, и я пересел на турецкий миноносец, который доставил меня через Проливы в Одессу.
Сам адмирал остался в Стамбуле для сплачивания политического и боевого взаимодействия с Султаном.
В Стамбуле адмирала ждало радостное известие. Накануне пришли два линейных корабля, которые строились по заказу Турции на верфях в Британии.
Было огромное опасение, что англичане узнают о тайном союзе между Турцией и Германией, и не допустят отправки построенных линкоров в Турцию.
Однако этого не случилось, и новые боевые корабли получив названия «Явуз Султан Селим» (Грозный Султан Селим) и “Мидилли”, вошли в состав турецкого военно-морского флота.
В Одессе меня ждало звено из четырех, только что построенных в Харькове “ИМ”. Практически с борта миноносца я попал на борт аэроплана, не успев ничего толком рассмотреть в Одессе. Помню, что отцветала акация…
Потом был полет к морю Лаптевых, устройство аэродрома подскока с помощью подошедшего батальона амурских казаков. Потом я совершил первый полет внутрь Земли. Там я выполнил две посадки.
Первая посадка была в месте, где на поверхности пустыни находилось месторождение самоизливающейся нефти.
Я с грустью вспомнил как мы с поручиком Ржевским разгадали рецепт изготовления сгущенного бензина. В этой Реальности мне пришлось воспользоваться этим рецептом, чтобы обеспечить действия нашего звена бензином. Заготовив с помощью экипажа несколько канистр сгущенного топлива, мы поднялись в воздух для отыскания ущелья Ржевского. Того ущелья, где он нашел свои миллиарды… Бедный поручик… Как страшно думать что мы больше никогда не увидимся…
Я нашел это ущелье. Подходящая посадочная площадка обнаружилась в трех километрах от ущелья. Мы много раз помянули нехорошими словами каждый метр этого расстояния, когда тащили на себе из ущелья золотые самородки. С тех пор я ненавижу золотые украшения…
Но дело - есть дело. С того первого полета мы каждый день по несколько раз совершали рейсы за золотом. К моменту, когда пришел сигнал по радио о бедствии на эскадре, мы смогли перевезти около трёх тонн самородного золота. Оно лежало в отдельной палатке. Но его никто не охранял. Охранять приходилось только лагерь от доисторических зверей, которые сумели выбраться из внутренней полости Земли и прижиться на этом пустынном берегу.
Впрочем, когда-то здесь кто-то все же жил. На берегу моря, лицом к нему, в ряд стояло пять изваяний из черного базальта.
Это были изваяния существ, быть может людей неизвестной расы, с узкими лицами и длинными носами, с искусственно вытянутыми мочками ушей. Они с угрозой смотрели в сторону Земли Санникова.
А потом пришел сигнал о том, что эскадра боевых кораблей попала в шторм.
Я имел от адмирала указания содействовать успешному выполнению эскадрой своей миссии.
Узнав, что эскадра попала в жестокий шторм со снегом, я вдруг подумал, что то же гуано, которое смогло сгустить бензин, сможет и впитать в себя влагу из воздуха. На аэродроме имелся запас гуано, а потому оставалось только загрузить его на аэропланы и вылететь навстречу штормующей эскадре.
Наш план удался. После того как за борт был сброшен гуановый порошок, снегопад сразу же прекратился а тучи начали распадаться и исчезать.
Это было красиво – голубые клинья синего неба разрезали черные тучи за хвостовыми оперениями наших аэропланов.

И вот спасенные нами боевые корабли эскадры бросили якорь напротив нашего импровизированного аэродрома на берегу моря Лаптевых. Среди пилотов, да и всех остальных жителей лагеря самое большое любопытство вызывал никогда ранее не виданный тип корабля – трэгер “Измаил”.
Пользуясь случаем непредусмотренной стоянки эскадры, и по приглашению командира эскадры контр-адмирала Альтфатера, в благодарность за спасение, на борту “Измаила” побывали все.
Я был в числе первых, кто поднялся на борт трэгера. Несмотря на недавнее бедствие и аврал гигантский корабль был приведен в походное состояние командой корабля и всем составом авиагруппы. Для летчиков и техников, когда-то далеких от кораблей и морских походов, трэгер успел стать родным аэродромом и плавучим домом.
На полетной палубе нас встретило общее построение экипажа и авиагруппы. Вместе с остальными пилотами и членами экипажей ИМ я медленно шел вдоль строя, вглядываясь в исхудалые, обветренные лица моряков и авиаторов, когда вдруг…
Мое сердце пропустило удар… Во втором ряду, рядом друг с другом стояли трое авиаторов в комбинезонах и шлемах. Лицо одного из них показалось мне удивительно знакомым, но не это лицо заставило мое сердце сначала остановиться, а потом вновь начать ударами пульса вздувать вены на висках…
Передо мной плечом к плечу стояли поручик Ржевский и господин Таранофф! Как это могло быть?
Ведь принудив профессора Рейнольдса взять меня с собой на Машину Времени, я оставил моих боевых товарищей на борту междупланетного корабля инженера Лося на самом краю “горизонта событий” страшной сингулярности, “черной дыры”, откуда не возвращаются…
Не рассудок, но чувство радости заставило меня броситься к строю и, растолкав стоящих в первом ряду, обнять сначала Ржевского, а затем и Тараноффа.
Каково было мое удивление, когда и тот и другой с изрядной долей смущения освободились от моих объятий со словами: -Просим прощения – но Вы обознались, господин штабс-капитан...
Я ничего не мог понять… Под посуровевшим взглядом контр-адмирала Альтфатера, стоящего на открытом мостике “острова”-надстройки, явно недовольного таким грубым нарушением дисциплины, я вернулся к нашей группе, продолжившей движение вдоль строя.
Несколько раз я оборачивался, и находя в длинном строю их лица, ничего кроме недоумения не читал в их выражении. Лишь тот, третий, стоящий рядом с Ржевским, казалось мне, смотрел на меня узнавающим взглядом…
На следующее утро эскадра попрощавшись с нами, оставшимися на берегу, длинными гудками, двинулась в путь, и вскоре исчезла за мысом, на конце которого в море смотрели черные длинноносые каменные изваяния.
Весь день я думал о странной встрече на “Измаиле”, и лишь к вечеру вспомнил где я видел этого, третьего… Вроде Ржевский назвал его Климом тогда…
Ржевский спросил: -Клим, кто это? А тот в ответ пожал плечами…
Этого третьего я видел в зеркале перед собой, лет двадцать назад, каждый раз когда брился…

К.Ф. Токарев

“Крылья в небе. 1914-1918.”
 
Издательство “Изографус”,
Китежградское Книжное Издательство,
Китеж 2002

Отдельные главы.

Глава II. Через Северный морской путь. – Состояние военных флотов в Тихом океане. – Рейд вокруг Японских островов. – Через Тихий океан к островам Самоа. – Бой с английской эскадрой у острова Апия. – Сражение у Фолклендских островов. – Остров Пасхи. – Бомбардировка Токио. – Прибытие во Владивосток.

… эскадра двигалась по Северному Морскому Пути имея справа по борту негостеприимные то скалистые, то плоские берега, а слева по борту - то ледяную шугу, мерно качающуюся до самого горизонта в такт широкому размаху океанских волн, то свинцовую гладь студеной воды с белоснежными ледовыми полями и отдельными айсбергами.
В море Лаптевых на эскадру навалился мощный циклон, принесший ураганный ветер с огромными массами снега. Эскадра оказалась в бедственном положении, и если бы не своевременная помощь специальной эскадры аэропланов “Илья Муромец”, то вряд ли бы можно было гарантировать успех нашего беспримерного рейда.
Тем не менее, уже после суточной стоянки на рейде нашей временной базы напротив Новосибирских островов, эскадра двинулась дальше на восток.
С этого момента погода благоприятствовала нашему плаванию, так как море практически очистилось от ледовых полей и айсбергов. Через семь дней плавания двенадцати - пятнадцати узловым ходом эскадра вошла в Берингов пролив и взяла курс на юг.
На заранее устроенной станции в районе Анадыря эскадра остановилась на двое суток для бункеровки углем. На борт были приняты также запасы пресной воды и свежего провианта.
Контр-адмирал Альтфатер получил свежие политические и разведывательные данные, а также подтверждение из Адмиралтейства о том, что поход эскадры надо продолжать в соответствии с ранее выработанным планом.
До точки рандеву с кораблями боевой эскадры адмирала Шпее оставалось не так уж много времени. Ведь не позднее 29 августа наша эскадра должна была прибыть к островам Самоа, которые находились в южной части Тихого океана.
Но до того нашей эскадре следовало скрытно обогнуть с востока острова Японского архипелага.
На третьи сутки экономичного хода после стоянки в районе Анадыря произошел прогар водогрейных трубок сразу в трех паровых котлах тяжелого крейсера “Бородино”.
Ремонт котлов был невозможен в условиях похода без потери скорости всей эскадры.
Штурмана выдали командующему эскадрой расчет времени до островов Самоа. Если уменьшить скорость всей эскадре, то получалось, что к 30 августа мы никак не могли успеть встретиться с эскадрой Шпее, а значить все планы командования рушились.
В этот нелегкий час контр-адмирал Альтфатер принял нелегкое решение.
Его приказом тяжелый крейсер “Бородино”, в сопровождении легкого крейсера “Адмирал Спиридов”, должны были следовать во Владивосток.
При встрече с японской эскадрой контр-адмирал приказал командирам крейсеров принять бой. Собственно говоря, смысл приказа был ясен каждому – принять бой с тем, чтобы подороже продать свои жизни, так как японский императорский флот был очень силен.
Впрочем, Бог любит отважных, потому как, забегая вперед, скажу, что наши крейсера благополучно добрались до Владивостока, несмотря на бой у острова Шикотан со старыми японскими броненосцами “Асахи” и “Фуджи”.
Таким образом, в плавание на юг отправились только два корабля эскадры – трэгер “Измаил” и легкий крейсер “Адмирал Бутаков”.
Контр-адмирал Альтфатер перенес свой флаг на “Измаил”. Таким образом наш трэгер стал флагманским кораблем.
Все офицеры, да и, не сомневаюсь, матросы понимали, что ни о какой боевой устойчивости трэгера не возможно было говорить в сложившейся обстановке.
Но выполнить невозможное, можно только пытаясь выполнить это невозможное.
На “Бородино” и “Спиридове” вывесили флажные сигналы “Желаю счастливого плавания”. В ответ с “Измаила” отстучали семафором “Удачи”, и эскадра разделилась.
Трэгер и легкий крейсер быстро набрали экономичный ход, и вскоре дымы “Бородино” и ”Спиридова” исчезли за горизонтом.

Весь путь мимо Японских островов, которые мы держали вне пределов видимости по правому борту к западу от нас, на трэгере и крейсере постоянно находилось на вахте удвоенное количество сигнальщиков.
При появлении любого дыма или паруса на горизонте на кораблях начинали работать дымогенераторы. Которые за два десятка минут погружали оба корабля в облака дыма серого цвета.
Таким образом, нам удалось уклониться от дюжины не нужных встреч со встречными судами. Уже когда казалось опасность миновала, и острова японского архипелага оказались далеко за кормой трэгера, сигнальщики “Адмирала Бутакова” на левой раковине крейсера заметили несколько дымов.
В этот день погода над участком Тихого океана где оказались корабли эскадры была крайне переменчивой. Над бело-голубой поверхностью океана, по которому катились огромные длинные волны, то тут, то там находились низкие дождевые облака.
Периодически нижняя кромка какого-нибудь облачного острова сливалась с поверхностью океана – это начинал идти дождь.
Именно в этот момент на мачте легкого крейсера взвился голубой флажный сигнал “глаголь ” - “Вижу корабли противника”. Немедленно на трэгере раздался звон колоколов громкого боя, и экипаж бегом занял места по боевому расписанию. Механики привели в действие дымогенераторы. Все кто находился по расписанию на постах на верхней палубе натянули противогазы. Даже сигнальщики на крыльях мостика посверкивали с высоты круглыми плоскими стеклами резиновых масок.
Следуя в кильватере за крейсером трэгер начал поворот на десять градусов вправо, устремляясь к ближайшему дождевому фронту. А из-за горизонта уже высовывались высокие мачты больших кораблей. Под острым углом к нашему курсу нам навстречу шла эскадра боевых кораблей.
Обстановка на Тихом океане была такова, что на огромной акватории от Австралии до Мадагаскара и Японского архипелага, фактически, кроме кораблей Японского Императорского флота не существовало другой реальной силы.
Японское правительство выиграло войну с Россией при помощи флота “6-6”, идейным разработчиком которого был тогдашний министр военно-морского флота барон Ямамото Гоннохоё. Ударной силой флота в 1905 году стал флот из шести броненосных крейсеров и шести дредноутов – линейных кораблей.
По данным наших разведчиков фон Штирлица и Рикардо Зорга, в настоящий момент японский флот был реализован в виде “флота 8-8”. Хачи-хачи кантай, как говорят сами японцы.
Уровень секретности на военных верфях и в военном министерстве Японии был необычайно высок. Однако с помощью операции проведенной профессором Преображенским над фон Штирлицем, превратившей последнего в натурального японца по фамилии Ногами, удалось проникнуть на верфи и выяснить, что по программе хачи-хачи кантай были построены линейные крейсера “Конго”, “Киришима”, “Хией” и “Харуна” и линкоры “Фусо”, “Ямаширо”, “Исэ”, “Хьюга” и “Нагато”.
Все линейные крейсера и линкоры были вооружены, каждый, восемью 365-мм орудиями ГК, установленными попарно в четырех башнях (линейные крейсера), и двенадцатью 365-мм орудиями, расположенными попарно в шести башнях (линейные корабли).
Кроме всего прочего в Императорском флоте имелось большое количество тяжелых и легких крейсеров, эсминцев, подводных лодок и вспомогательных кораблей.
Одно из соединений линейных кораблей японского флота двигалось навстречу двум нашим кораблям.
Естественно, при обнаружении неприятелем мы вступили бы в бой, и попытались подороже продать свою жизнь. Но это означало и невыполнение первоначального приказа.
По счастью оба наших корабля успели скрыться за густой пеленой дождя и дымовой завесой, и японская эскадра проследовала мимо нас в тридцати кабельтовых.
Мы уходили все дальше от берегов к экватору.