Бессмертие - позади нас. Мастер Евгений

Мы порой наивно полагаем, что бессмертие – это то, что ожидает нас впереди. Ничуть не бывало! Например, поэт Мастер Евгений убеждён: бессмертие – позади нас.

 Когда холодало и окна чужие желтели,
 Хмелил  –  терпковатый,  на розлив отпущенный, –  вечер,
 За кровлями кроясь, залётные ангелы пели
 Битловское что-то, –  я был гениален и вечен.

 Вцепиться, вдышаться, плющом неотвязным увить их,
 Навзрыд и навеки, – врастая и не отпуская,
 Но всё же – не вспомнить, а вам – и во сне не увидеть:
 Какими судьбами меня подымала Сумская,

 Какими стихами, да нет, – не стихами, а – снами,
 Не снами, а – взрывом – вздымалось и по ветру рвалось
 Ночей одиноких – отчаянно-чёрное знамя
 Тоски и свободы... И всё это - юностью звалось...

 Там веяла – вечность... Там жизнь торопливо листала
 Страницы пророчеств, сверяясь по судьбам и датам,
 Там Гоголь, – вороной, – нахохлился над пьедесталом
 И крыши вгрызались в холодную мякоть заката...

 ...Прозрев, опознаешь – дворов обмелевших колодцы,
 Слепых переулков фонарную жёлтую слякоть,
 Но что остаётся? – о прошлые дни уколоться
 И, в строфах протяжных, – былое бессмертье оплакать...

 ...Детей не пускайте – в бездонные каменоломни
 Ночей одиноких! Забейте крест-накрест ворота.
 С какою по счёту, – простите, родные, не помню, – 
 Я жизнью прощаюсь, – отныне и бесповоротно,

 Но та была – первой...  И – заново, сызнова, снова
 Твердит, не сгорая, – над пеплом, что теплится еле,
 Прозревшая зрелость, заложница зримого слова:
 "Когда холодало и окна чужие желтели..."



 1978.2003.

 Бессмертие хлынуло оттуда, откуда его не ждали – из юности героя. «Хрущёвская оттепель», повсеместно усиленная распространением песен «Битлов», произвела на молодёжь самое положительное воздействие. Молодые люди стали меньше пить, больше слушать музыку и думать о хорошем. И, конечно, по-своему выражали своё понимание свободы - хиповали, пели под гитару дворовые песни… Но затем всё это постепенно ушло – и не только по причине взросления молодёжи. Всё произрастающее имеет обыкновение когда-нибудь заканчиваться. Поменялась и общая атмосфера в стране. Но тогда, во времена, куда отсылает нас замечательное стихотворение Мастера Евгения, торжество юношеской отваги было беспредельным и ничем не лимитированным.

 С тех пор так и живём, обогнав на десятки лет своё бессмертие. «От жизни той, что бушевала здесь» ничего не осталось. Может быть, только, как у Блока, «Улица. Фонарь. Аптека». Да и то – другие, новоделы. Как после ядерного Армагеддона, исчезли не только люди, которые вместе творили свою юность. Исчезли также дома, улицы, уголки, где укромно протекали интимные, в широком смысле слова, беседы. Всё было окончательно и бесповоротно распахано бульдозером времени. Об этом явлении много и талантливо сказано поэтами. Вспоминаются песня Пахмутовой «Как молоды мы были» и стихотворение Иосифа Бродского, в котором он встречается со своей «бесплотной» юностью («От окраины к центру», 1962). Но стихотворение Мастера Евгения ничуть не теряет от того, что кто-то уже касался этой темы прежде. Оно написано на таком накале, с такой степенью правдивости, что хочется продлить эту безвременно ушедшую эпоху раннего бессмертия любой ценой.

 Само название стихотворения - «Попытка бессмертия» – двухвекторно. С одной стороны, оно устремлено в прошлое героя. С другой – это попытка путём искусства достичь бессмертия в будущем, хотя и завуалированная, по причине природной скромности автора, под поиск бессмертия в прошлом.

 Первая строчка – «когда холодало и окна чужие желтели» –  звучит как мантра, соединяющая прошлое и настоящее. Не случайно строка окольцовывает стихотворение сверху и снизу. Причём во втором случае она уже звучит как цитата, откуда-то из будущего, из сочинённой неизвестным автором легенды.

 Мастер Евгений выходит в этом стихотворении на очень интересную и родственную мне философию. Всё дело в том, что человек проживает не одну, а несколько жизней за время своего пребывания на земле. Почему-то все пишущие начинают свой отсчёт прожитых жизней именно с юности. «И юность, ушедшая, всё же бессмертна!» –  это всё из той же пахмутовской песни, спетой Градским. Хотя и детство как отдельная жизнь тоже, безусловно, заслуживает упоминания.

 «Он лепет из опыта лепит, и опыт из лепета пьёт». Часто рассуждают о том, что поэзия – это, прежде всего, точность употребления слова. Мастер Евгений с блеском опровергает это устоявшееся утверждение. Он подбирает слово за словом, но все они его как будто не удовлетворяют. Однако в этом лихорадочном подборе слов зарождается лирическое волнение. Множество слов в произвольной последовательности импрессионистическими мазками передаёт ощущения того незабываемого периода из жизни героя.

 Какими стихами, да нет, - не стихами, а - снами,
 Не снами, а - взрывом - вздымалось и по ветру рвалось
 Ночей одиноких - отчаянно-чёрное знамя
 Тоски и свободы... И всё это - юностью звалось...

 Бессмертие прошлого, описанное Мастером, существует, даже когда мы о нём не вспоминаем. Однако, как существо духовное, небесное и бесплотное, оно нуждается в постоянной энергетической подпитке. Стихи Мастера помогают «забальзамировать» прошлое, отлить ему нерукотворный памятник, как завещал нам маэстро Пушкин.

 Герой стихотворения словно бы блуждает между бессмертием, которое мы потеряли – и бессмертием, которое нам предстоит. В сущности, библейский потерянный рай – это и есть бессмертие позади нас. Мастер Евгений парадоксально говорит об «оплакивании бессмертия». «Отпетое» и оплаканное бессмертие Мастера многолико и величаво в своей неприступной, но растерянной вечности.


 ОПЕРЕДИВ СВОЁ БЕССМЕРТИЕ

 Александр Карпенко.

 02.09.12