Лесо Мокшан поэт из Плеяды

     Третий день Лесо одолевали «глюки в ноутбуке». Вдруг пропали все контакты в литературных сетях. На порталах, где он был завсегдатаем, исчезла регистрация.
В «личку» какой-то юморист прислал издёвку: «Даже не пытайся!». Лесо не понимал, в чём дело, и нервничал.
     А началось всё со стихотворения, работу над которым на днях завершил поэт. Ему не терпелось выпустить в «свет» это произведение.
     Стихи посвящались его любимой. Он «вынашивал» их почти год. Столько времени прошло со дня гибели Татки – его весёлой, милой возлюбленной и умной подруги по учебе на филфаке университета. Они учились на вечернем отделении, и оба работали. Лесо, в свои тридцать три года, был опытным пилотом-инструктором в малой авиации. Татка, которая не дожила до двадцати двух, увлекалась журналистикой и мечтала стать телеведущей.
     В тот летний вечер они гуляли в сквере и впервые поцеловались. И Татка доверчиво уткнулась лицом в его рубашку. Потом они вышли к остановке троллейбуса. Там их и сбила «пьяная» иномарка. Татка успела заметить машину и оттолкнуть друга в сторону, а её отбросило ударом на асфальт. Девушка ещё дышала. Лесо встал перед ней на колени. Под головой Татки растекалось тёмно-бордовое пятно. Он осторожно дотронулся до ее плеча. Она прижала его руку к груди, где птичкой билось сердце, и прошептала: «Я умира…». Лесо увидел своё отражение в её карих зрачках.
     Была ещё одна причина, которая торопила Лесо опубликовать новое стихотворение: строчки стучали в висках, необычайно жгли душу. Не новичок в поэзии, он с иронией относился к своим оценкам стихов. А по отношению к этим тщеславие казалось ему кощунственным. Он искал оправданий: «Подумаешь, «над вымыслом слезами облился». Сколько раз уже такое бывало. Но кто это заметил?»
     Проще было на войне. В «горячей точке», где Лесо – Саня Рузаев - служил срочную, читатели и слушатели смотрели ему в глаза. Его успехи и огрехи оценивали бойцы, уходящие на задание, или раненые, которых привозили в медсанбат. Рядовой Рузаев служил санитаром. Ему казалось, что наблюдать страдания бойцов тяжелее, чем самому пойти под пули. Не раз он просил перевести его в строевую часть. Но майор – начмед - слушая под спиртягу стихи и песни солдатского поэта, отвечал, каламбуря: «Нельзя менестрелю стрелять. Голос пропадёт».
     Но понял Саня и другое: бойцам нужны его песни, они лечат.
 
     Несколько месяцев назад Лесо случайно наткнулся на стихи Федора Тютчева. Он написал их на годовщину смерти своей любимой:
Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня…
Тяжело мне, замирают ноги…
Друг мой милый, видишь ли меня?…
     Поэт вчитывался в строки великого лирика и всё острее ощущал, что готов словами высокой поэзии рассказать о своих переживаниях. Острая боль потери искала выхода. Он мог бы сойти с ума, запить горькую. Но властная сила тянула его к экрану и клавиатуре компьютера. В нём бурлили мысли, чувства, образы, стихи складывались в строфы; сами собой приходили необычные рифмы. Стихов набиралось на большую поэму; надо было себя сдерживать, отбрасывать целые страницы черновиков. Он уложился в двадцать четыре строки. Но ему удалось сказать о многом.
     Лесо пробовал когда-то свои силы в «гражданских стихах». Но понял, что это не его стиль. Однако на этот раз ему открылся смысл слов: важно не о чём говоришь, а как.
Ему удалось без лозунгов и протокольных штампов излить свои чувства: любви и скорби, справедливости и негодования, отчаяния и надежды. В некоторых строках открылись истины, которых никто до него не огласил. Но Лесо сомневался: не лозунги ли это? А если нет, то, что же – пророчество?
     Поэт не волен удерживать свои творения «в столе». Созданная им гармония всегда рвется в мир, на суд читателя. Настоящие страдания испытывал Лесо, будучи не в силах опубликовать своё произведение. Вернее, с первой попытки он смог добавить текст на авторскую страницу. И несколько часов стихотворение было доступно для чтения.
Столько гостей на странице Лесо никогда еще не видел. Сначала читателей были сотни, потом счет пошёл на тысячи! Его понимали и поддерживали, им восхищались! Нумератор писем в почте крутился, как счетчик банкнот.
     И вдруг всё замерло.
     Лесо зашел на авторскую страницу и… не нашел заветного заголовка. Стихотворение называлось «Признание в любви». Вместе с ним пропали отклики. Тысячи читателей исчезли в безвестности.
     Тем временем в почту посыпались возмущенные письма от сетевых пользователей. Они негодовали и ругались: «Автор! Куда дел стихо?», «Комп пишет: копирование невозможно», «Друзья посоветовали прочитать шыдевр. А читаю: «удалено автором». И, наконец: «Г-н Мокшан, бросьте ваши еврейские штучки».
     Поэт усмехнулся: «Шалишь, брат! Лесо Мокшан – это звучит гордо». Другого литературного имени у него просто не могло быть. «Мокша» - это национальность отца. Мокши и эрзя составляют мордовский народ. Именем Лесо, что по-мокшански означает Александр, его называет мама. Она русская и, несмотря на возраст, работает в школе, преподает литературу. Впрочем, их фамилия – Рузаевы – переводится, как «русские».
Отец погиб в авиакатастрофе. От него сыну остались дневники с рассказами о небе, о любви к своему делу и о мужской дружбе.
     Рузаев-старший был интересным собеседником и большим книголюбом. По его примеру пристрастился к чтению и сын. Парень со временем понял, что книгами отец снимал стрессы, которых немало в работе испытателя. Но рассказывать о работе он не любил. Зато был любителем шутливо-философских игр. Однажды он задал тему:
- Известно ли тебе, отрок, в чём смысл жизни?
Саня бойко ответил:
- Вопрос некорректный, однозначного ответа не имеет.
Отец хмыкнул и начал подшучивать:
- И это я слышу от молодого поэтического дарования, чье воображение безгранично. Ответ прост, как ямб: смысл жизни в том, чтобы быть счастливым.
- Но понятие о счастье у всех разное, - парировал сын.
- У летчиков нет вопросов без ответов. Если со стойки шасси укатилось колесо, значит, не привернуто было. А если колесо на месте – то пилот спокоен. То есть счастье – это отсутствие несчастья.
     Александр подумал и с важным видом ученого мужа, стараясь не улыбаться, изрёк:
- Нам осталось, коллега, вывести формулу бытия. Несчастья могут исходить от любого индивидуума, независимо от того, кто он: летчик или лекарь, капиталист или альтруист, рабочий или ученый. Как же исключить нежелательные риски? – Саня прервал свой «спич» и хитро взглянул на отца. – Не хотите ли продолжить, коллега?
     Отец подыграл ему:
- Нет уж, что уж. Послушаем умных людей.
- В таком случае, оглашаю формулу всеобщего благоденствия, - торжественно объявил Саня. – Все и каждый на своем месте должны хорошо делать своё дело!
Отец с прищуром смотрел на сына:
- А что… В этом есть зерно. Остаётся вопрос: что делать с «плохишами».
Обсудим детали на следующем симпозиуме…
 
     Стук в дверь отвлёк Лесо от монитора. В коридорчике его «хрущёвки» залаял, обычно молчаливый, сеттер. Он лаял громко и отчаянно.
- Что ты, дружок? – погладил его хозяин. Пес посмотрел виновато, но продолжал тявкать, будто говоря: я ведь не только охотник, но и твой защитник.
«Странно, в дверь стучат, а не звонят. И собака лает…» - ворчал Лесо, открывая.
     На темной лестничной площадке стояли трое: местный участковый в форме и двое серьезных мужчин в штатском.
     Участковый начал с выговора:
- Что же вы, гражданин Рузаев, подъезд захламляете?! – с этими словами он потряс кипой конвертов, которую держал в руках. – Ваш почтовый ящик переполнен, и на полу навалена гора писем.
     Чиновник в штатском не дал полицейскому развить тему нарушения общественного порядка. Он отодвинул служаку в сторону и заговорил мягким баритоном:
- Александр Сергеевич! Неприятности у вас. К нам поступило несколько заявлений от уважаемых граждан. Жалуются на оскорбление личного достоинства, клевету и на ваши призывы к экстремизму. – Незнакомец смотрел на Лесо изучающе.
И поэт всё понял: вот так начинается путь народного витии и глашатая. Так звучит прелюдия к славе. Он стоял с гордо поднятой головой и смотрел в глаза пришельцам:
- Видимо, мне придётся ехать с вами? – спросил он.
Но его собеседники замялись. Второй чиновник в штатском ещё дальше отодвинул участкового и негромко приказал: «Иди отсюда. И не дыши…»
     Он забрал у полицейского бумаги и вежливо попросил поэта:
- Почту вот заберите. Да и разговор у нас не кабинетный. Если позволите, побеседуем у вас.
 
     Лесо пригласил нежданных гостей в комнату. Взглянул на сеттера: в глазах пса светилась грусть, как перед расставанием.
     На свету можно было рассмотреть собеседников: оба чуть выше среднего роста; один, пожилой и седой, одет в темно-синий костюм, на белоснежной сорочке выделялся красный галстук; второй мужчина был, видимо, лет тридцати с небольшим, блондин; одет более демократично – в серый костюм «с искрой» и водолазку цвета маренго.
     Мужчины уселись в кресла у журнального столика. Лесо занял место в черной «вертушке» у компьютерного стола. Разговор начал седой чиновник:
- Ввиду того, что встреча наша неофициальная, мы назовемся переговорщиками от департаментов Власти и Закона. Заметьте, что мы представляем разные ведомства. И не очень-то дружим. Но сегодня вместе пришли к вам. Причина – ваши стихи. Вернее, это новое стихотворение, которое вы опубликовали три дня назад.
- И которое исчезло из сети Интернета? – перебил чиновника Мокшан.
     Мужчина не торопился отвечать, посмотрел на своего более молодого напарника. Тот заговорил:
- Вы, конечно, считаете, что пострадали от происков цензуры. Но это не так. Или не совсем так. Первый тревожный сигнал поступил в службу сетевого контроля от программы противодействия массированным атакам хакеров. – Молодой человек заметил недоумение на лице Лесо и добавил с долей иронии. – Ведь вам, поэтам, «не дано предугадать, как слово ваше отзовётся». Поясню. Динамика посещений порталов, число прочтений, копирования и переадресаций ваших стихов росли столь стремительно, что грозили обрушить Сеть.
Программа не смогла разобраться в причинах ажиотажа и блокировала источник угрозы – ваши стихи.
     Противоречивые чувства испытывал Лесо Мокшан, слушая пришельцев. Узнав о том, что его читателями могли бы стать миллионы людей, он ощутил восторг и… страх. «Как наше слово отзовется? Подумал ли я об этом?» - тревожили вопросы. Страшно было то, что он понял: перед целым миром он один, он вышел сказать своё слово, и народы готовы слушать его. Но Лесо был уверен, что слово должно быть сказано. Оно ему уже не принадлежит и стремится на соединение с Мировой гармонией. Он задумчиво проговорил:
- Как же быть? Если Сеть столь несовершенна, я обращусь в книжные издательства… Я буду выступать перед народом. - Он внимательно посмотрел на собеседников и добавил решительно. – И не советую чинить мне препоны! Тем более…
     Поэт замолк, словно прислушиваясь к внутреннему голосу. Затем он убежденно добавил:
- Я не одинок! Настало время новой Плеяды поэтов России. Они огласят начало её Золотого века!
     Представитель Власти ответил без энтузиазма:
- Другого мы и не ожидали услышать. Но мы не собираемся повторять былые ошибки. Ваши глубинные мокшанские корни, говорят о том, что Вы представитель Плеяды. В жилах гениев России всегда гуляла странная закваска: то варяжская, то африканская, то грузинская… Теперь вот – финно-угорская.
     Поэтому решение принимать Вам. Мы пытаемся не допустить волнения в массах, но случай неординарный. Нет, как говорится, «рычагов воздействия».
- Не допустить волнений… – в задумчивости повторил Лесо. – Звучит казённо. Но ведь в моих стихах нет призывов, нет обвиняемых. Да и просто злых слов в них нет. Есть скорбь, любовь, размышления.
     И всё же я хочу взволновать моих сограждан. Без волнения в умах не рождаются мысли, нельзя настроиться на волны веры, надежды, любви. «Спокойные души» - это то же, что «живые покойники»…
     Лесо смотрел на собеседников. Его не удивило, что те старательно записывали его слова в блокноты. Молодой законник поднял голову и, пользуясь паузой, вставил:
- Но «рычаги воздействия», пусть и звучит казённо, нужно иметь. В вашем случае мы столкнулись с непонятной реакцией людей.
- Это интересно, - откликнулся Лесо. – Расскажите.
     Блондин достал из папочки несколько листов:
- Вот жалобы, которые к нам поступили. В них вас обвиняют в призывах к свержению власти, в экстремизме и прочих грехах. Наши аналитики изучили стихи. И… ничего криминального не нашли. Но сделали вывод: стихи… ещё страшнее и опаснее для власти, чем бомбы террористов.
Мы связались с авторами жалоб, просили пояснить их претензии. Но они в ответ или начинали что-то мычать, или… плакали. Особенно в этом месте:
И смотрит Родина печальными глазами
На си… сине..., - чиновник поперхнулся, замолк и провел платком по глазам. Извиняясь, он прошептал:
- Вот, видите, я же говорил…
 
     На помощь молодому коллеге пришел седовласый, закалённый в жизненных баталиях, чиновник:
- Могу добавить, что на рассмотрении осталась одна жалоба. Вас обвиняют в доведении человека до самоубийства,- седой взглянул на поэта. Лесо нахмурился и был весь внимание:
- Скажите! Неужели это случилось?! – воскликнул поэт.
- Да, - подтвердил седой, - водитель той иномарки повесился… Предсмертную записку оставил на распечатке стихотворения… Просит его простить.
     Все замолчали. Молодой чиновник заёрзал и достал мобильный телефон. Спросил, как бы извиняясь:
- Вы позволите включить? Нас, наверняка, уже разыскивают…
     Поэт пожал плечами:
- Могли бы и не отключать. У меня секретов нет…
Телефон зазвонил сразу же. Чиновник, увидев имя абонента, выпрямился в кресле, побледнел и… включил громкоговорящую связь. Знакомый всем голос, деловито распорядился:
- Попросите поэта Мокшана срочно ответить на наш запрос. В Центробанке паника. Финансовые биржи прекратили торги. Идёт обвал мировых валют.
Необходимо принимать решение. Код доступа: 12.12.2021.
 
     Лесо, не медля, зашел в свой почтовый ящик, «кликнул» файл «Кремль. Президенту Мокшану». Хмыкнул про себя «что за метафоры?». Сообщение гласило:
     «На счета Центробанка продолжают поступать крупные суммы из десятков оффшорных банков. Теневой финансовый синдикат сделал официальное заявление о возврате государству всех выведенных за рубеж активов. Их общая сумма превышает годовой бюджет страны.
Средства аккумулируются на счете Фонда «Плеяда Золотого века». Правление просит поэта Лесо Мокшана вступить в должность Президента Фонда».
 
     Чиновники с тревогой смотрели на поэта. Но он был собран и решителен:
- Как там у классика сказано: «гражданином быть обязан»?
Ответьте Президенту, что я согласен. Только…- Лесо улыбнулся. – Пусть сделают приписку «врио». Негоже поэту быть при богатстве.
     Его собеседники облегченно вздохнули. Молодой чиновник поддержал шутку:
- Как говорится, «гений и злодейство – вещи несовместные».
 
     Собеседники не заметили, что в комнате сгустился вечерний полумрак. На стенах горели бордовые отблески заката.
     Лесо Мокшан сидел в черном кресле и смотрел в окно. С высоты пятого этажа открывался вид на широкую реку. За ней, вдалеке, синели взгорья. Кроваво-красный диск солнца почти скрылся за ними. Его последние лучи отражались на розовых облаках, клубящихся высоко в небе.
     Поэт встал и заговорил:
- Вы, господа, пришли, чтобы определить: являюсь ли я пророком?
Но, как видите, я не смог предугадать, как отзовётся моё слово. Однако, позвольте мне назваться Поэтом.
     Пророк придёт. Он будет философом и мыслителем. Он станет Мастером среди народа мастеров.
     И страна будет смотреть на мир глазами талантливых, беспокойных и счастливых людей. Но вначале прозвучит слово Поэта. Россия услышит его и воспрянет!