Знакомство. Глава 8

   Всю осень у бабушки болели ноги. Боль иногда была такой, что она садилась на лавку и размеренно начинала раскачиваться из стороны в сторону, бормоча себе под нос молитву. На ночь она пила какие-то капли, размешивая их в стакане с водой, но днём старалась не злоупотреблять никакими лекарствами. Заботы о внучке не давали ей лежать. Каждое утро надо было будить её в 6-30, кормить завтраком и отправлять в школу ровно в 7-00. Путь не близкий, а занятия начинаются в восемь часов. Анисья Васильевна жалела девочку и старалась освободить её от домашних хлопот. Разве что воды принести да полы помыть. А кур покормить, печь протопить и еды наготовить – это всё делала сама, превозмогая боли в ногах. Благо, что корову убрали прошлой зимой, как Степан умер. Присутствие ребёнка в доме не напрягало её, наоборот, было о ком заботиться, с кем поговорить долгими осенними вечерами. У внучки была такая буйная фантазия, что она постоянно выдумывала какие-то истории. Иногда – смешные, чаще – страшные. Анисью Васильевну это не пугало, она помнила, как в детстве – далёком послереволюционном детстве, в её голове возникали странные фантазии. Она подолгу могла смотреть на усыпанное звёздами небо и представлять то хитросплетённые узоры, то причудливых зверей, то океан. Сейчас это кажется странным – откуда ей знать про океан? Сколько себя помнит, всё здесь живёт, в этой деревне. Воспитала её тётка – родная сестра матери. И со Степаном здесь же, в колхозе, познакомилась. Вот только родителей своих не помнит. Иногда, засыпая, пытается представить их (до сих пор!), и слышится ей тогда шум океана, и грохотом отдаётся в голове перестук колёс. Откуда она родом? Как оказалась в деревне, где слыхом не слыхивали про её родителей? Видно, никогда уже этого не  узнать. Одна радость – внучка да иногда приезжающие из города дети.
   Зимой Анисье Васильевне полегчало. То ли слякоть закончилась, то ли забот прибавилось. Нужно было постоянно расчищать дорожку до колодца и протаптывать тропинку до дороги, которую усердно каждое утро разгребал трактор, да и печь приходилось топить два раза – утром и вечером. Но всё это было привычным, а вот успехи внучки в школе давали возможность ощутить давно забытую радость. Каждый день, как только девчушка переступала порог, по дому разносилось: «Ба! У меня сегодня пятёрки…!» И дальше шло бурное перечисление предметов, по которым были отличные оценки. «Четвёрки», конечно, тоже бывали, но редко, и о них говорилось так, словно они попали в тетради или дневник совершенно случайно. Вторая зима в деревне давалась ребёнку намного легче, чем та, прошлая. И погода была мягче, и новый друг не давал скучать, да и к бабушкиным ночным бормотаниям, сменяемым внезапной тишиной, она привыкла. Беспокойство вызывало только одно – девочке постоянно  мерещился какой-то зверь. Она не раз видела его на улице, под окнами палисадника. А в огороде её приводили в изумление странные следы на снегу. То, что это были ЕГО следы, она не сомневалась. Порой казалось, что он ходит по пятам, сопровождая её в школу или из школы. Но после того как двенадцатого января деду отметили годины, она начала неясно различать огромный силуэт чудовища и в доме.
   День предпоследних январских суток с самого начала пошёл не как обычно. Во-первых, они проспали! Да-да, вместе с бабушкой! Такого с ними ещё не случалось. Во-вторых, за ней не зашёл Андрей, чтобы идти вместе в школу. Как выяснилось потом, он проспал тоже. В-третьих, опоздав на два урока, она не опоздала, потому что занятия отменили из-за вышедшей из строя системы отопления! В школе стояла такая холодина, что сидеть на уроках было просто невозможно. Таким образом, у ребят возникли ещё одни незапланированные каникулы – целых три дня! Если, конечно, этого времени хватит, чтобы привести в порядок эту самую систему. Отапливалась же школа кочегаркой, работники которой никогда не пропускали случая побороться с зелёным змеем. В ту ночь змей победил, и кочегары капитулировали к радости ребятишек и глубокому неодобрению директора школы, но других «злыдней» у него не было, и, устроив им разнос по полной программе, он стал сам заниматься кочегарскими делами. В конце концов – для него это было обычное дело.
   Она радостно бежала по дороге из школы домой, напевая песенку про Африку, где горы а-а-а какой вышины и реки а-а-а какой ширины. Над лесом показалось бледное зимнее солнце. Оно цеплялось за верхушки елей, разгоняя сероватую мглу. В небе не было ни облачка. День обещал быть ясным. Дойдя до небольшой ложбинки, где из-под земли бил родник, девочка остановилась и прислушалась. Внизу тихо журчала вода. Как интересно, но родникам ничего не страшно – ни мороз, ни жара. Журчат себе в любое время года! Ей очень захотелось спуститься к незамерзшей воде и глотнуть живительной влаги.
   – Здравствуй, родничок! Расскажи, почему тебя называют иногда ключиком?
   Смотрят детские глаза на прозрачную воду, тянутся маленькие руки к источнику, и слышится ей, как разговаривают капли. То ли с ней, то ли сами с собой.
               
                Родники
                (лирическое отступление)
   Бьют источники из-под земли, из самых её глубин. Их называют родниками, ключами, ключиками. Пробивает себе вода путь на поверхность сквозь толщи глины и песка и, чистейшая, появляется на свет. Но сколько пройдено до этого светлого момента! Сколько пробовано-перепробовано ходов-выходов! Ни кому не ведомо, ни кем не испытано, что значит, быть каплей воды, упавшей на землю – пролившейся из тучи дождём или сотканной из тумана росинкой, плавно осевшей мягкой снежинкой или яростно брошенным градом. Что бы с ней не происходило, она всегда останется сама собой. Она – начало начал. Она – ключ, открывающий реки и озёра, моря и океаны. Она – ключ к мирозданию, капля воды, точащая камень, пробивающаяся сквозь время, несущая истину, открывающая суть.
   Бьют родники, прокладывая жизненные пути, на маленьких головах младенцев. Стучат сердца. Смотрят на мир ясные глаза. Тянутся к солнцу руки. И невдомёк им, только что родившимся, что этот крохотный родничок станет звонко журчащим ручьём, размеренно текущей рекой, шумным морем, ревущим океаном. А может, добежит он до озера да так и останется там. Тишь и благодать! Но ведь хуже, если не дотечёт ручей ни до реки, ни до моря, ни до глади озёрной, а уткнётся в болото топкое да вязкое, источающее зловоние и не дающее ходу никому. Измотает, засосёт и – поминай, как звали! Был человек, и был у него ключ от Вселенной, а вот – поди ж ты… Или прервётся звонкое течение в самом начале, испохабленное треками трактора, задушенное слишком деятельными людьми. Потемнеет вода в реке, потершей сына или дочку, забурлит недовольно море, и обрушит разгневанный океан на берег тонны воды. А со дна болотных топей поднимется вся гниль и слизь, наполняя воздух миазмами. Кто какую дверь открыл в этот момент? И каким ключом?
   Бьют ключи, распахивая жилы Земли, открывая двери и дверцы. И ведь каждому такой ключик при рождении даётся – равно, как и всем. Только дверь, которую он открывает, найти надо. Вот и текут по Земле реки, перемалывают воду морские и океанские волны… идут люди. Кто быстрее. Кто медленнее. Некоторые вприпрыжку. Кто-то догоняет, кто-то убегает. И у каждого есть свой ключ. В сердце, в голове… В кармане, на шее, на дне огромного саквояжа… И для каждого есть своя дверь, в которую нужно войти.

   Дверь, как всегда, открылась с усилием, тихонько скрипнув.
   – Ба! Я пришла. У нас уроки отменили! Ты где?
   Она заглянула в комнату, на кухню – никого. Выбежала на крыльцо и снова позвала бабушку. Тишина! Ещё одна странность этого дня закралась в душу маленьким беспокойством. Единственное место, куда  они ходили с бабушкой – магазин, который был на другом конце деревни. Но ходили они туда всегда вместе! Анисья Васильевна уже давно одна никуда не ходила. Даже к соседкам в гости. Те сами приходили и приносили всегда гостинцы, пряники и конфеты, к чаю. Девочка выбежала на улицу, ещё раз громко позвала: «Ба-бу-шка!» Ответом были тишина и вдруг помрачневшее небо. Откуда-то появилась тяжёлая свинцовая туча и закрыла солнце. Повалили хлопья снега. Они были громадными и почему-то не белыми, а серо-синими. Казалось, ещё немного, и небо начнёт швырять на землю чёрный снег. Стало жутко, и девочка ушла поскорее в дом, но тёмные тени пробрались и туда. Окна залепило снегом. От ясного дня и солнечного настроения не осталось и следа. Забравшись на кровать, она забилась под одеяло и сквозь маленькое отверстие наблюдала, как среди бела дня в комнату спустилась ночь. Время потеряло счёт и значение. В трубе завыло, снаружи по стенам что-то зашелестело, заскрипела дверь, а следом за ней – половицы, словно под натиском чудовищного веса.
   – Бабушка, это ты? – девчушка высунулась из-под одеяла и обомлела. Среди комнаты, загромоздив собой всё пространство, стоял зверь – тот, что преследовал её; тот, кого она видела столько раз в окно; тот, чьи следы отпечатались на снегу. Испугавшись, она хотела снова спрятаться в своё убежище, но скрипучий голос остановил её:
   – Не надо прятаться. Поздно. Я нашёл тебя.
   Девочка молчала и во все глаза смотрела на него, пытаясь разглядеть в темноте непрошеного гостя. Руки и ноги стали кисельными, и она их почти не ощущала. Язык разбух, а в горло словно натолкали ваты. Нечеловеческий страх закрался в душу маленького ребёнка, застывшего в неестественной позе на кровати. Зверь шевельнулся, зазвенели стёкла в рамах, и от его ледяного дыхания дрогнул воздух. В избе стало холодно, но (странно!) девочка не мёрзла. Наоборот, ей было жарко. Но скинуть с себя одеяло она не решалась – это была хоть какая-то защита от пробравшегося в дом чудовища. Жар постепенно охватил всё тело и, протянув свои щупальца в мозг, заставил посмотреть в глаза пришельца. Взгляды зверя и человека встретились. Свет молнии на мгновение озарил комнату, и тут же над деревней прозвучал раскат грома, а по телу понеслась с бешеной скоростью кровь. Казалось, что она видит, как по венам, по артериям, по самым мелким капиллярам несётся красная река, омывая берега, острова, материки. Она схватилась руками за голову и с силой сдавила её, не давая вырваться наружу кровавым потокам. Чудовище уже не страшило – страшило бурное, громкое течение реки, которую она увидела внутри себя. Хотелось кричать, но из горла вместо крика клубился туман. Хотелось убежать, но ноги увязли в трясине, затягивающей всё глубже и глубже. И лишь острые коготки, царапавшие виски, не давали ей потерять эту реальность. Зверь пристально смотрел в глаза, лишая девчушку возможности спрятать от него взгляд. Вцепившись руками в голову, она изо всех сил старалась отвести глаза в сторону, но огромная тёмно-изумрудная точка зрачка, обрамлённая сине-зелёной радужкой, засасывала в себя. Наконец, устав сопротивляться, она окунулась в глубину его глаз. И чёрный холод космоса затянул, закрутил, связал по рукам и ногам и помчал с бешеной скоростью неведомо куда. Мелькали встречные кометы, проносились тела планет, сверкали точки хохочущих звёзд, складываясь то в созвездия, то в хороводы. И со всех сторон её хлестала космическая пыль. Больно, но кричать нет сил. Да и бесполезно. Кто услышит этот крик здесь, в далёком от дома пространстве? Теперь всё зависит только от неё. Она сосредоточилась, превзойдя боль и отпустив от себя ненужное сознание, тело которого бессильно обмякло и осталось где-то там, на Земле, а душа понеслась сквозь пространство и время. И не было уже страха, не было боли, не было ничего. Но было всё. Из маленькой точки она вдруг стала вырастать в нечто огромное и сильное, способное пинать звёзды, словно это обычные футбольные мячи. Как смели они глумиться над ним, таким беспомощным? Как посмела отказаться от него мать, даже если она – чёрная дыра? И чем может помочь ему она, маленькая девочка с голубой планеты? Где-то защемило сердце, и бурные потоки крови стихли. Движение прекратилось. Она стала медленно падать вниз (или вверх?) по спирали, стараясь зацепиться хоть за что-нибудь, но круги были ровные и гладкие, и непослушное тело соскальзывало дальше и дальше. Вдруг откуда-то возникла золотистая дорожка, и взволнованный голос бабушки объял девочку со всех сторон. Голос охал, ахал, вздыхал, а тёплые руки гладили и гладили без конца её волосы и растирали холодные руки и ноги. Всё дальше и дальше становился от неё космос, и постепенно таял образ зверя. Но, прежде чем она откроет глаза и слабо улыбнётся бабушке, тёмно-изумрудный зрачок изгнанника звёзд сольётся с чёрным зрачком маленькой девочки, и пересохшие губы прошепчут: «Ирина… Меня зовут Ирина… А ты… кто ты?» И долго, с тревогой, будут потом смотреть на неё бледно-голубые глаза, а голос, родной голос, будет шептать: «Конечно, детонька, тебя зовут Ириной. Как же иначе-то? Так тебя назвали мама с папой». И разольётся по телу приятное тепло, и долго ещё бабушкины руки будут прижимать к себе худенькое детское тело, а морщинистые щёки пробороздит дорожка из слёз.