Самый великолепный роман 20 века Художник

.

К моим любимейшим писателям  Джону Краули и Дэвиду Митчеллу присоединился еще один великолепный писатель Аласдер Грей  (англ. Alasdair Gray; род. 28 декабря 1934 года в Глазго) — шотландский писатель и художник. Литературные произведения Грея сочетают в себе элементы реализма, фэнтези, и научной фантастики; для них характерно особое концептуальное оформление и использование иллюстраций самого автора (из Википедии)

Его главное творение "Ланарк. Жизнь в четырех книгах" не знает себе равных, и я бы лично сравнила ее не столько с "Улиссом" Джойса, как это делают критики) сколько с "Божественной комедией" Данте, только порой  Ланарк похож на Вергилия, ведущего нас по лабиринтам ада, затерявшегося где-то в чужих жутковатых мирах, но все время стремящегося к нам... Планета, на которую занесло героя, готовит и для него и для нас страшные испытания, и кажется, что  замкнутый, одинокий творец -чудак, не от мира сего не сможет там выжить и уцелеть, но надо все-таки последовать за ним по этому жуткому лабиринту

Я  не в духе, не в духах, летящих куда-то
В бесконечность вселенной, в провалы миров.
Что еще остается? Любовь и расплата
За забытую нежность сгоревших стихов,
И творений твоих , где глухие пророки
Докричаться хотят до незрячих актрис,
Я не в духе, хотя в этих нотах высоких
Все пыталась пропеть нашу боль и каприз.

И из вредности снова в пустыне экстаза
Достаю в суматохе до грез и до звезд.
Что еще остается? Забытая фраза,
И откуда-то ветер мне стоны принес,
И понять не могу, там беда иль утеха,
Умиранье в рожденье и приступ тоски,
Только в смеси и плача и дерзкого смеха
Проступают молитвы, как будто стихи.

Я не в духе, сама по себе я взлетаю,
Или падаю снова в провалы небес,
И распутная вечно, и нынче святая
Вижу Ирий вдали, золотится там лес.
За черту за Ланарком иду в эти дали,
И пытаюсь художнику душу вернуть.
Только где-то Луна замирает в печали,
И не ясен самой мой изменчивый путь.

Ангел снова останется тенью незримой,
Проступает он яростно в скомканных снах,
Я не в духе, и дух мой проносится мимо,
И теряется где-то в забытых мирах.
Что еще остается? Любовь и расплата
За забытую нежность сгоревших стихов.
Я  не в духе, не в духах, летящих куда-то
В бесконечность вселенной, в провалы миров.




Трудно не согласиться с теми, кто так считает, критики ставят этот  роман рядом с «Улиссом» , но  на мой взгляд( конечно, мнение субъективно), он значительно великроепней, таинственней, прекрасней.
Жизнь художника в замкнутом, и  распахнутом в бесконечность мире, это ли не главная тема для любого из нас?

Но многим ли удается ее раскрыть так полно и так  интересно, как смог сделать это  загадочный шотландец, который одновременно  остается и художником и писателем, достигая  приличных вершин и там и здесь?
В самом центре повествования ( в первой и второй книге) «Портрет художника из Глазго в полной расстройств юности»

Пусть Ланарка  труден и ухабист, внутренние комплексы, внешнее сопротивление всего остального мира играют свою роковую роль,  с юношей творятся невероятные вещи, что и помогает ему взрослеть и становиться серьезнее.

На одном дыхании  путешествуем мы по бесконечным лабиринтам.
Сам автор шутит по поводу объема своего творения: Возможно, это объясняется расчётом автора, что одна тяжёлая книга поднимет больше брызг, чем две лёгкие.

Итак, середина XX века. К Дункану Тоу, школьнику, а затем студенту судьба, казалось бы, благосклонна. У него небогатые, но любящие и понимающие родители, которые всячески поддерживают стремление сына к искусству. Преподаватели высшей художественной школы безоговорочно признают талант Дункана и терпят его творческие причуды. Тем не менее, герой несчастлив, в первую очередь из-за своего характера – замкнутый, робкий юноша, он словно закован в панцирь, мешающий проявлять эмоции и общаться с людьми. При этом у него экзема и астма. Понятно, что всё это не позволяет ему построить отношения с девушками, и Дункан очень страдает от недостатка любви.

Дух и душа творца побеждает в сознании странного юноши, он совершает свое путешествие не только в реальном мире, но и в мире фантастическом.
Кто из нас не мечтает снова оказаться в стране чудес,  побродить немного по раю и аду Данте, вернуться в какие-то  невероятные мифические миры.

Этот  дивный Шотландец дает нам такую возможность… И словно Вергилий, ведет он своего странного героя туда, в мир чудес, порою странных и мрачноватых.
Мы убеждаемся, насколько проще владеющему кистью творцу  нарисовать нам подобный мир.

Под именем Ланарк герой – единственный пассажир на странном поезде - прибывает в потусторонний мир Унтанк, похожий одновременно на послевоенный Глазго, Дантов Ад и Страну Чудес Кэрролла. Правда, это весьма мрачная Страна Чудес. Там никогда не светит солнце; среди белого, а точнее, чёрного дня пропадают люди; свирепствуют странные болезни: драконья кожа, рты (нечто вроде бродячей улыбки Чеширского кота) и размягчения, превращающие людей в драконов или прочих существ, покрытых панцирем, в пиявок и беспозвоночных. Понятно, что эти хвори отражают внутренние качества заболевших. Начинает покрываться драконьей кожей и скованный, замкнутый Ланарк. Единственный способ вылечиться - покинуть Унтанк. И герой отправляется в странствия по другим мирам.

Но что представляют собой эти миры? Для Тоу и других, прибывших туда после земной жизни, это вроде бы «тот свет», а для тех, кто родился и прожил там всю жизнь, – самый что ни на есть этот.
Вот как о зарождении книги  пишет автор:

Не имея ещё готовой книги, я воображал себе увесистый кирпич в 600 страниц, в хорошем переплёте, думал, как тысяча таких кирпичей разойдётся по Британии. Каждый том будет моим истинным телом с заключённой внутри душой.
Роман стал культовым творением, и каждый, кто прикоснется к нему сегодня,  найдет в нем нечто потрясающее, уникальное, неповторимое

№№№№№№№№№
В вечности тает миг, словно свеча в тумане,
Снова седой старик в бездну и в небо манит,
Что мне до этих грез, раз ускользнуло лето,
Думала, что всерьез буду жалеть об этом.

Нет, ни за что, на миг, в голосе и в гортани
Снова одна, и мир так непонятен станет.
Где же ты, мой Ланарк, кто нас в том мире встретит,
Кто позовёт  нас там к пропасти, и ответит

Этот внезапный сон мне на мои сомненья.
Слышу извечный звон, слышу то стон, то пенье,
В голосе тех стихий, рвущихся ниоткуда,
Снова стоит один – мальчик-дракон,  и чудо

Кажется в этот миг  кто-то другой не с нами,
Где-то в тиши возник звездными вечерами.
Там, на планете бед, или прозрений снова
Лунный печальный свет, призрачно даже Слово.

Нет нас, не будет вновь, только во тьме столетий
Снова моя любовь где-то в созвездьях светит.
Я ухожу от грез, дома не появляясь.
Я ухожу от слез, где-то во тьме теряясь.

Что там? Извечный знак, к пропасти и прозренью,
Это ведет Ланарк, тьмой насладясь и тенью.
И у земной черты, где-то у поворота,
Будешь со мною ты, как мне пропасть охота,

Чтобы уже навек, зная тебя и веря,
Видела этот снег, знала иного зверя.
И от созвездий дум снова уйдя небрежно,
Слышала звездный шум где-то в тепле надежды.

Что это? Только знак, только мираж былого,
Снова ведет Ланарк нас, и бессильно Слово,
И в тишине одна, хочется ли вернуться?
Снова лишившись сна в осени разминуться.

И в пустоте веков, там, где нас было двое,
Томик твоих стихов с трепетом вновь открою.
Как он угрюм и слеп, как мне его не хватало.
Снова к вершинам бед, птица-душа взлетала.

Но не осталось сил,  тихо замрет от ветра,
Как мой Ланарк красив, там, в переливах света…
Снова седой старик в бездну и в небо манит,
В вечности тает миг, словно свеча в тумане.

Художник незримых миров, рисующий невероятные полотна какого-то диковинного мира.
Его тело покрывается драконьей кожей, и он пытается вырваться и из этого мира, и из этой кожи, чтобы ощутить себя человеком, выразить себя на полотнах, ощутить прелесть ускользающего мгновения.
Как это оказывается трудно сделать порой, и все-таки Ланарк продолжает бороться за все человеческое, что в нем остается, в каком-то неведомом мире, населенном чудовищами.
И вместе с ним мы  путешествуем по этим кругам ада, который для родившихся там кажется нормальной их жизнью.
Путь творца, не самое ли это интересное, что может создать другой творец.
Кроме картин писатель творит еще и фрески - особый вид живописи, вот и в его романе особые картины порой появляются, они так же необычны, как фрески на фоне картин...И это одно из самых удивительных открытий, которые подарит нам ироничный и проницательный Аласдер Грей, который, отстранившись от всех наших эпитетов,  называет себя «толстым, очкастым, лысеющим, неуклонно-стареющим пешеходом из Глазго"
Побольше бы нам таких немного странных гениев.

     Время тает, как снег 
 

Время тает, как снег  на ладони у Доли моей.
И лютует Недоля, и шлет мне опять испытанья.
И кончается ночь, и проходит она все быстрее.
Что еще остается, лишь хмурого дня трепетанье.
Что еще нас волнует, лишь спесь и печали друзей.
Возникают они, и врываются в жизнь виновато.
Вот и кончился век, и в закате немых площадей
Остается лишь миг, а потом наступает расплата.

И стоим мы с тобой в тишине у лесного костра
Слышим песни русалок и видим незримые дали.
То ли Велес опять говорит, что собраться пора,
И мигает огонь, и вернуться в реальность едва ли.
Время тает, как сон, позабытый в момент бытия.
И в сиянии звезд  он ненужная миру стихия.
Только звуки имен, и улыбка и радость твоя
В эту даль заповедную снова меня уносили.

Я боялась, что там и останется с ними душа
И уже не вернется к усталому дикому телу.
Потому подхожу я к окну в эту ночь, не дыша,
В эту черную бездну, в провал я взираю несмело.
С кем-то девочка там, то смеется, то плачет в тиши.
И спокойна старуха, как будто бы вечность в запасе.
И мой ангел  кружится и требует снова: «Пиши»
Время тает как сон, есть иллюзия трепета в страсти.

Только это мираж, остаются во мраке слова.
Остаются стихи, им сюда еще  можно вернуться.
И прохлада ласкает, и я понимаю: жива.
И внезапные рифмы, как птицы, поют, и смеются.
Там внизу наши дети, им страсть и себя подавай
Эта ночь откровенье для них и мечта и отрада.
Я ловлю в черном небе какие-то фразы, слова.
И слетают они, словно звезды, в момент звездопада

Статья из Википедии

Аласдер Грей (англ. Alasdair Gray; род. 28 декабря 1934 года в Глазго) — шотландский писатель и художник. Литературные произведения Грея сочетают в себе элементы реализма, фэнтези, и научной фантастики; для них характерно особое концептуальное оформление и использование иллюстраций самого автора. Его самое известное произведение — роман «Ланарк», создававшийся на протяжении почти тридцати лет и впервые опубликованный в 1981 году. На настоящий момент Ланарк считается классикой. Газета The Guardian назвала этот роман «одним из ориентиров в литературе 20-го столетия.»[1] Другой роман Грея, «Бедные-несчастные» (1992), был отмечен наградами Whitbread Novel Award[2] и Guardian Fiction Prize.[3]
Всего Грей написал свыше восьми романов; а ещё несколько сборников рассказов, две книги стихов и множество пьес. Он также писал о политике (в поддержку социализма и независимости Шотландии), и об английской литературе.
Грей является автором множества картин и фресок. Одна из его фресок размещена в ресторане Ubiquitous Chip, что в Вест-Энде Глазго, другая — занимает потолок аудиториума в церкви Оран Мор, что на улице Байрс Роуд, также в Глазго (данное произведение является одним из самых больших, по размеру, в Шотландии).
Писатель Уилл Селф называет Аласдера Грея "творческим эрудитом со всесторонним политико-философским видением[4] " и "великим писателем, возможно величайшим из живущих сегодня на этом архипелаге.[5]» Себя Грей называет «толстым, очкастым, лысеющим, неуклонно-стареющим пешеходом из Глазго[6]».

Размышления перед рассветом. Бессонница.

В печали бытия есть странная примета:
Сближение на миг, разлука на века.
И этот свет во мгле, и бденье до рассвета.
Когда уже беседа наивна и легка.
И больше страсти бред не виснет в полумраке,
Когда обиды свет, не может не терзать,
В такие вот часы написаны все драмы.
Но мы, не веря им, врываемся опять.
В какие-то  стихи вплетаемся наивно
Какие-то грехи готовы повторить.
И в предрассветный час смиряются все ливни,
И стрекоза над розой отчаянно кружит.

Она не понимает, откуда это снова:
Такое чудо света, такая благодать.
И в этот миг, во мгле так значимо и слово
И жест, но только мне так хочется молчать.
И вот тогда вдали  я снова профиль вижу
И согнута спина, и музыка во мгле,
О, пианист ночной, и музыка все ближе
И только откровенья бытуют на земле.
И этот свет в тиши, откуда он - не ясно,
Но  в пустоте  ночной могу уже понять.
Что ты со мной всегда, что эта жизнь прекрасна
И близится рассвет, и мрак уйдет опять.
А ведь казалось нам, что мы еще в начале.
Какие-то стихи, штрихи иных стихий,
Над пропастью времен они опять звучали
И бабочка кружилась над пламенем свечи.

У нас принято ругать издательства, но вот бесканечна моя благодарность "Эксмо" за серию, в которой вышел и этот роман, добрая половина там очень классных книг, остается даже дивиться тому, что романы такого уровня увидели  свет и есть на полках наших книжных магазинов.

Хотя они подчеркивают и страшную пропасть между современными русскими романами и зарубежными, но ведь это не повод, чтобы не читать живых классиков?