Веселый кавалер. Глава 3

Baroness Orczy. The Laughing Cavalier

Баронесса Орци. Веселый кавалер
      
Глава 3

ИНТЕРМЕДИЯ

     На углу Дам-страт, возле маленькой калитки в высокой штукатуреной ограде, снова воцарилась могильная тишина. Раненые и увечные поспешили расползтись кто куда, и явившейся на шум городской страже ничего не оставалось, как продолжить свой путь. В отношении уличных скандалов и шумных сборищ закон в те времена был не менее суров, чем сейчас, так что всякий предпочитал не выставлять свои раны напоказ, а вспоминать о них, лишь оказавшись под прикрытием домашних стен. Туман способствовал явленному наконец благоразумию возмутителей спокойствия. Постепенно им всем удалось скрыться с места событий, чтобы затем, когда новогодние гуляния были уже в разгаре, включиться в них как ни в чем не бывало.
     – Что, свалка? Паписты? Неужели? Кому это могло прийти в голову заняться их травлей? Это все чужеземцы, из-за них наш город совсем потерял покой.
     На Дам-страт же безраздельно властвовали мрак и туман. Второй факел, погашенный, лежал на земле, раздавленный тяжелым сапогом. Трое приятелей были заняты приведением в порядок плащей и поисками в темноте своих шляп.
     – Разорительное, надо сказать, развлечение, – пробурчал Сократ.
     – Темень непроглядная, вокруг ни души, а холод такой, что выстудил бы и ад, – поддержал его Пифагор.
     – И никаких надежд присовокупить что-нибудь к тем трем гульденам, что призваны послужить нам в эту ночь, – беззаботно заключил Диоген, увлеченный тем, что тщательно вытирал лезвие Буцефала концом Пифагорова плаща.
     – Verrek jezelf!* [* Приди в себя! (Ты спятил!) – голл.] Какого черта? – вопросил коротышка возмущенным фальцетом.
     – Мой плащ почти новый, – с укоризной отозвался Диоген. – Неужели ты хочешь, чтобы я его испачкал?
     – У меня в голове такая дырка, что туда как раз уместились бы наши три гульдена, – со вздохом пробормотал Сократ.
     – А мой живот от удара, кажется, прилип к позвоночнику, – выдавил из себя Пифагор.
     – А мое ушибленное плечо, – расхохотался Диоген, – разожгло во мне страшную жажду.
     – Да, пожалуй, на эту ночь жажда – самое ценное, что у нас осталось, – согласился Пифагор.
     – Так значит, в "Хромую корову"! И я готов поспорить с тобой за первый глоток горячего эля.
     – Вот черт! Мне кажется, что у меня вместо головы разогретый котел, – сиплым голосом вымолвил Сократ.
     – А ты дойти-то сможешь до "Хромой коровы"? – встревоженно спросил Пифагор.
     – Вряд ли.
     – Эль! – прошептал Диоген, подзадоривая друга. – Теплый, искрящийся, ароматный эль!
     – О да! – слабо согласился раненый.
     – Спокойно, спокойно, дружище, – промолвил Диоген, ибо его брат-философ тяжело привалился к нему.
     – Что же нам делать? – простонал Пифагор. – Меня мучит жажда... а с другой стороны, не можем же мы оставить здесь этого недотепу. От еще лишится чувств, чего доброго.
     – Схвати его покрепче и забрось ко мне на спину, – не раздумывая ответил Диоген со своей обычной беспечностью. – "Хромая корова" не так уж далеко, и я тоже сгораю от жажды.
     Сократ хотел было протестовать. Его отнюдь не привлекала перспектива оказаться заброшенным на спину своего компаньона, подобно тюку с вещами. Однако протест его мог быть выражен только словами, на которые его приятели не обращали ни малейшего внимания; когда же он попытался бороться, то едва не свалился на землю.
     – Ничего не выйдет, – пропищал Пифагор тоном умудренного жизнью философа. – Мне ни за что его не поднять.
     Диоген согнул свою широкую спину и, упершись руками в колени, постарался принять как можно более устойчивое положение на скользкой земле. Сократ, который, к счастью, еще оставался в сознании, был беспомощен, как младенец, однако после долгой возни в потемках, сопровождаемой стонами вперемежку с бранью, он все же был водружен на спину друга; руки его обвивали шею Диогена, а сзади, прилагая к тому все свои силы, его подпирал Пифагор.
     Когда Диоген, крепко обхватив ноги раненого, смог наконец выпрямиться, под громкие стенания и не менее громкие проклятия, он вдруг увидел перед собой два фонаря, всего в нескольких дюймах от его носа.
     – Dondersteen! – громко воскликнул он едва не уронив свою пошатывающуюся от слабости ношу.
     – Ну, что там еще, Якоб? – раздался повелительный женский голос.
     – Я не совсем отчетливо вижу, сударыня, – проговорил один из слуг, державших фонари, – по моему, двое мужчин.
     – Этак недолго прослыть лгуном, дружище, – весело перебил его Диоген, – ибо здесь, к услугам этой дамы, не двое мужчин, а трое. Правда, один из них еле жив, второй заплыл жиром, а третий превращен во вьючное животное.
     – Дайте-ка мне взглянуть на них, Якоб, – приказала женщина, – мне кажется, это та самая троица, которая...
     Слуги расступились, пропуская даму вперед. Свет от их высоко поднятых фонарей выхватывал из мрака причудливую картину, которую являли собой трое философов. Сверху на незнакомцев взирал Сократ, закатывая глаза в нечеловеческом усилии удержать их открытыми, его птичье лицо было вымазано кровью; весь сгорбленный, он и впрямь походил на огромную ощипанную ворону, забравшуюся на насест, причем чувствовал себя там, похоже, не очень уверенно. Ниже представал его друг, чьи широкие плечи сгибались под тяжестью ноши. Хитро сверкавшие глаза из-под украшенной пером шляпы весело, хотя и с некоторой настороженностью разглядывали четыре фигуры, неясно выступавшие из тумана; насмешливо сложенные губы, казалось, в любой момент готовы были разразиться смехом или проклятьями; руки же его, державшие за ноги беднягу Сократа, заметно боролись с искушением схватиться за эфес шпаги. И наконец, сзади выглядывали пухлые очертания Пифагора, увенчанного шляпой с высокой тульей, очевидно лишь недавно ставшей его достоянием, ибо не очень твердо сидела на голове, под ней светилось круглое плоское лицо, с маленьким курносым носом, слегка порозовевшим, и крошечными глазками, круглыми и блестящими, как две новые кроны.
     Как нетрудно вообразить, зрелище это представлялось в высшей степени нелепым, и наблюдавшая его женщина прыснула со смеху.
     – О Мария! Ты только посмотри на них, – повернулась она к своей спутнице – пожилой женщине в строгом черном платье, с убранными под блестящей сеткой волосами. – Доводилось ли тебе когда-нибудь видеть нечто подобное?
     Сама она была молода и в мягком свете двух фонарей показалась троим философам очаровательно красивой.
     – Сократ, ты просто невежа, – сурово вскричал Диоген, – сейчас же сними шляпу с моей головы и позволь мне раскланяться с дамой, или я немедленно скину тебя!
     Сократ почти механически стащил шляпу с головы приятеля, после чего последний отвесил поклон, насколько ему позволяли это сделать обстоятельства, и галантно произнес:
     – Ваши преданные слуги, сударыня, мы бесконечно благодарны за дарованную возможность лицезреть вас в том момент, когда мир, утонув в тумане, принял столь безрадостный вид. Явившись счастливым поводом для вашего веселья, можем ли мы теперь просить у вас разрешения продолжить свой путь? Вес моего приятеля наверху значительно больше, нежели это может быть оправдано его общественным положением, и мне очень не хотелось бы уронить его, прежде чем мы достигнем достойного убежища, где наша немилосердная жажда вскоре, я надеюсь, найдет утоление.
     Нежное лицо юной девушки неожиданно стало серьезнее.
     – Прошу прощения, благородные господа, – произнесла она с восхитительной смесью высокомерия и скромности, – мое легкомыслие было действительно неуместным. Теперь я вижу, что вы те самые трое храбрецов, которые несколько минут назад сражались против значительно превосходящих вас числом противников, чтобы защитить женщину от исступленной толпы. О, это был поистине доблестный поступок! Я со своими людьми направлялась на Новогоднюю службу, и мы видели все, что произошло. Мы не осмеливались подойти ближе: чернь вела себя так угрожающе. Все, что я могла сделать, – это кричать о помощи в надежде привлечь внимание городской стражи. Ведь это были вы, правда? – добавила она, с любопытством устремив взгляд своих небесной глубины глаз на три странные фигуры, застывшие перед ней.
     – Да, сударыня, – пропел Пифагор изысканнейшим фальцетом, – мы те самые трое храбрецов, которые в неравной схватке спасли беззащитную женщину от грязного сброда. Мой друг, вы видите, был тяжело ранен и теперь не может идти, сам я получил такой страшный удар в живот, что с тех пор мое горло во власти самой лютой жажды, а...
     Внезапно он прервал свои излияния, разразившись вполголоса потоком ругательств – это Диоген наградил его увесистым пинком.
     – В чем дело, черт возьми? – растерянно пробормотал он.
     Однако Диоген его, казалось, не замечал; не пытаясь скрыть восторга, он во все глаза смотрел на возникшее перед ним видение.
     – Милая барышня, – произнес он с утонченной галантностью, которую его поза – из-за сидевшего на нем Сократа – делала несказанно комичной, – соблаговолите принять смиренную благодарность за оказанную нам в минуту нужды помощь. Что же до остального, то, поверьте, наш поступок вовсе не достоин тех высоких похвал, с какими вы изволили о нем отозваться. Скажу еще только, – добавил он вдруг изменившимся тоном, – что мой приятель весьма чувствительно лягает меня сзади по ногам, и это определенно мешает плавному течению речи. Мне только что пришлось его перебить – теперь он решил взять свое... ну вот, опять.
     – Сударь, – ответила девушка, которой, по-видимому, стоило больших трудов сохранять серьезность, – ваша скромность может сравниться только с вашей же отвагой. И все же если я могу что-нибудь сделать, чтобы более действенно выразить вам свое восхищение, прошу вас, говорите. Увы, храбрецы в наши дни почти совсем перевелись!.. Имя моего отца известно во всей Голландии, его богатству и влиянию можно позавидовать. Скажите, прошу вас, могу ли я что-нибудь для вас сделать?
     Ее слова дышали неподдельной искренностью и спокойным достоинством; неудивительно, что даже самый болтливый из философов на время потерял дар речи, позабыв о своей обычной насмешливости. Девушка была совсем юной и невыразимо прелестной; громоздкое негнущееся платье, сшитое по моде того времени, бессильно было скрыть грациозное изящество ее стана, так же как сетка из золотых и серебряных нитей не могла укротить ее непослушные золотистые локоны. Свет от фонарей выхватывал из тумана ее лицо и шею, укутанную меховым плащом, из-под которого поблескивали накрахмаленные кружева, серьги же и украшавшие платье драгоценности придавали ее облику элегантность и даже великолепие.
     Пифагор издал из-за спины Диогена глубокий вздох, готовясь выступить с пространной тирадой. "Могу ли я что-нибудь для вас сделать?" – спросила дама – дама богатая и влиятельная, готовая простереть на них свою милость. Гром и молния! И это в тот момент, когда только три гульдена отделяли троих философов от полной нищеты! Кровь и пламень! Вот это случай! Он уже собрался было выдвинуться вперед, но путь ему надежно преграждала широкая спина Диогена.
     – Могу ли я что-нибудь для вас сделать? – мягко повторила девушка.
     – Поднесите руку к моим губам, – нашелся наконец Диоген, – ибо, к сожалению, в данный момент я не могу воспользоваться собственной.
     Поколебавшись какое-то мгновение, она выполнила его просьбу. Она задержала свою руку у его губ, быть может, на секунду дольше, чем требовалось, скрестив робкий взор своих огромных глаз с его насмешливым взглядом. Затем, вздохнув, то ли с удовлетворением, то ли от смущения – не берусь сказать, – она спросила с любезной улыбкой:
     – Каково же, сударь, ваше следующее желание?
     – Позвольте нам продолжить свой путь в "Хромую корову", – последовал легкомысленный ответ. – Мой приятель становится чертовски тяжелым.
     Девушка отступила, заметно удивленная и задетая.
     – Я вас не задерживаю, – ответила она сухо и, без лишних слов повернувшись к слугам, велела им следовать вперед.
     Пригласив компаньонку сопровождать ее, она больше ни разу не взглянула на своих недавних собеседников, оставив без внимания слова прощания, почтительно прозвучавшие из уст "вьючного животного". Перейдя через дорогу, она заспешила в сторону собора и вскоре вместе с ее эскортом была поглощена туманом.
     – О, из всех безмозглых дураков, когда-либо... – пронзительный голос Пифагора кипел негодованием.
     Даже Сократ собрался с силами, чтобы выразить свое крайнее возмущение идиотским, по его мнению, поведением Диогена.
     – Я прошу вас поднести руку к моим губам, – язвительно передразнил Пифагор. – Verrek jezelf! – добавил он шепотом.
     – Если ты не попридержишь свой язык, о мудрейший Пифагор, – с обычной безмятежностью отозвался Диоген, – мне придется воспользоваться Сократом, чтобы как следует двинуть тебя по башке.
     – Но ведь богатство само шло к нам в руки, а ты так глупо упустил его.
     – Даже в глупости, Пифагор, порой таятся зерна мудрости, и ты бы сам додумался до этого, будь твой нос менее красным, а брюхо – менее толстым. Помните, у меня по-прежнему в кармане три гульдена, а наша жажда не стала слабее. Следуйте за мной, на сегодня достаточно молоть языками.
     Он быстро зашагал вдоль по улице – с Сократом на спине, качавшимся из стороны в сторону, словно карнавальная кукла, и Пифагором, все еще бормочущим свои нескончаемые проклятия, в арьергарде.    
    
Перевод с английского.