Це

Мы сидели в забегаловке у Белорусского вокзала. Заведение это вот уже пару лет как исчезло, так что и нет особой надобности упоминать название. Я буравила взглядом еду, которую заказали себе приятели, и теребила в руках ремешок своей сумки. Мне было беспокойно. На улице еще сентябрь, а внутрь вместе с дождем просачивается какой-то липкий, неприятный холод. Вася молчал, очень долго, непростительно долго молчал на мой вопрос, а Дима с Иришкой бегло переглянулись, после чего Иришка затараторила о чем-то несущественном. Ее напускная жизнерадостность резала мне слух и мешала следить за Васиной реакцией. Наконец, он оторвался от созерцания истины внутри себя, разлепил напряженные губы и сказал:
- Ну, я знаю, что какое-то время назад Рэм, было, попал под влияние… в общем, эта женщина жила в интернете.
У меня внутри оборвалось. Как в момент отделения от самолета, когда давно не прыгал. Или как на аттракционах, когда ждешь, ждешь, и вот гудок, кабинки уже несутся вниз, а организм за ощущениями как бы не поспевает. Глухие удары сердца. Я вообще по природе своей ревнивая, даже про далекое прошлое истории не могу слушать, а тут явно, что метастазы в настоящем. Мы с Рэмом встречаемся пару лет, и не сказать, конечно, что все безоблачно, но точно есть сказка, и точно было какое-никакое счастье. Я люблю его. Он любит меня. Мы много времени проводим вместе, но…  И вот когда я подхожу к этим «но», сердце начинает падать. Боюсь подумать, с какой высоты падает и все никак не разобьется мое сердце, учитывая то, что последние несколько месяцев я каждые три дня думаю об этих «но». Мне страшно. Обычно, когда мне страшно, я пытаюсь себя не выдать, только адреналин делает свое дело, напряжение все равно заметно, а то еще и трясти может начать. Стискиваю ремешок сумки. Друзьям понятно, что я боюсь спрашивать дальше, мне понятно, что им очень неловко видеть меня в такой ситуации, но я все-таки выдавливаю из себя:
- Рэм познакомился с какой-то девушкой в интернете?
- Слушай, Янк, я сам мало чего знаю, предпочитал с ним на эту тему не общаться… С ума по ней сходили очень многие. Просто есть одна женщина, очень сильная женщина. Когда-то она еще открыто выходила на улицу и общалась с людьми. Потом устроила себе домашнее заточение. Лет пять ее никто из общих наших знакомых не видел. И я не могу тебе сказать, был ли у них роман или когда они познакомились. Она живет теперь только в интернете. Говорят, у нее на то есть веские причины. Но даже так она умудряется притягивать к себе внимание сотен мужчин. Серьезно так притягивать… Янк, ну не нервничай ты так.
Иришка предложила нам пойти покурить, и я прекрасно понимала, зачем она это делает. Мы оставили их на маленьком миниатюрном диванчике, двух прекрасных, догадливых, влюбленных, искренне переживающих за меня и мое нынешнее несносное состояние.
На улице Васе проще стало говорить, а мне дышать. Так сладко от мистики прятаться за сигаретой. Он снова сказал мне:
- Не переживай.
- Ты говоришь, веские причины, какие? Ты тоже в нее влюблен? Как ее зовут?
- Ты смешная… Извини. Подумал просто, что ты сейчас настоящая такая женщина – сто вопросов в минуту. Извини. В общем, просто не знаю, с какого начинать. Нет, я не был никогда в нее влюблен, не общался с ней напрямую, возможно, видел пару раз издалека. В этом тоже не уверен, потому что в толпе поди разбери на кого тебе показывают.
- Она красивая?
- Говорят, да. Говорят, что очень красивая, безумно интересная и очень несчастная. Как ее зовут по-настоящему, я не знаю, ее ник и погоняло  – Це. Не знаю точно насчет Рэма, но многим она сносила голову, и одно время мне казалось, что Рэм тоже под влиянием. Я не знаю, Ян, насколько сильно, это тоже было несколько лет назад. У него тогда была небольшая депрессия. Но опять же я могу только догадываться.
- У него была из-за нее депрессия?
- Говорю же, не знаю, из-за нее или не из-за нее.
- А тебе как кажется?
- Возможно.
Я сделала еще одну спасительную затяжку, перед тем как задать самый главный вопрос. Только я еще не знала, что же будет этим самым главным вопросом. Я заметила, что в окошко на нас украдкой глянули Дима с Иришкой. В дождливом московском небе не было звезд, я спросила опять, и тут же спрятала дрожь лица за воротником  куртки:
- И что у нее за веские причины жить только в интернете?
Вася снова замолчал, я боялась, что это будет так же долго, как в начале, внутри, за столиком.
- Говорят, у нее четыре ноги.
- Что? – сердце у меня снова оборвалось. Он просто прикалывается надо мной. Им надоело, что я хожу как в воду опущенная, и они просто собрались меня растормошить, он издевается, вместо того, чтоб нормально поговорить со мной про Рэма. - Что?
- Говорят, что у нее четыре ноги. Какая-то необычная мутация. Поэтому она несчастна, несмотря на свою поп…
- Знаешь что!!!
- пулярность…
Как я ненавидела его в эту секунду! Ненавидела всех этих сердобольных друзей, предложивших мне чайку дождливым вечером, раз уж Рэм мой болеет дома. Как я ненавидела наигранное напряжение Васиного лица. Ноги подбросили меня к мостовой, и прежде чем я сама успела что-либо сообразить, пронесли навстречу зеленому свету, и встречному потоку людей, и тяжелым дверям метрополитена, турникетам, ступенькам эскалатора, унылым вечерним вагонам. Я ненавидела всех – себя, Рэма, дурацких друзей, которые смеются надо мной с самым умным видом. В вагоне сесть было некуда, я заткнула уши плеером и усиленно пыталась не дрожать от переизбытка злобы и адреналина. Я не слышала, да и не хотела бы слышать, как мне звонила Иришка.
Я доехала до дома, выкурив по дороге еще несколько сигарет. Вообще-то я не курю, но когда очень нервничаю или злюсь, больше никак не могу успокоиться. Не знаю, как буду объяснять это своим будущим детям. Обязательным будущим детям, нашим с Рэмом детям, которые непременно, непременно будут. Мы любим иногда порассуждать на эти темы, хоть и сами еще чувствуем себя немного подростками, несмотря на конец третьего десятка у обоих. Любим придумывать смешные имена, договариваться, что сделаем в том и в том случае, как будем разбираться с несправедливыми воспитателями или учителями, как будем учить ребенка постоять за себя, как будем все вместе ездить на аэродром. Да, я забыла сказать, что Рэм работает на аэродроме. Там мы с ним и познакомились. Я сильно подвернула ногу, неудачно приземлившись, а он вдруг почему-то стал переживать и почти насильно отправил меня срочным образом в Москву, к врачу. Через несколько дней он признался мне в своих чувствах, и мы целых четыре месяца были счастливы. Да, мы были счастливы! Каждый день он встречал меня с работы, потому что сам заканчивал свой день на час раньше, мы шли в кино, в кафе или просто бродить по улицам, отыскивали забытые богом дворики или, наоборот, ехали куда-нибудь на ВДНХ, рассказывали друг-другу аэродромные сплетни, истории из жизни, дурацкие наблюдения или замысловатые сны. Иногда мне становилось смешно, казалось, что он слишком «правильно» за мной ухаживает, как будто показательно, что ли. Первый парень, посчитавший, что нет ничего пошлого, в том, чтобы запустить в небо гелиевого губку Боба с Крымского моста или просадить всю зарплату на аттракционах, притом, что мы вообще-то неспроста носим всякие шпильки и тявочки. Первый парень, которого мне хотелось видеть каждый день.  Поначалу он постоянно дарил мне розы. Видимо, тоже не считая это пошлостью.  Я не фанатка роз, но ему, конечно, тогда не сказала. Мне казалось, он был от меня без ума. Я думала, что с ним я забыла все свое прошлое, а будущее стало радужным и многогранным. Друзья заметили, что я гораздо больше улыбаюсь, коллеги, - что сильно похорошела, я и в зеркале видела, что красивая. Мы просто как будто заново открывали мир. Вместе.
 Однажды он сказал, что хочет детей. Сказал это, конечно, не так что вот прямо сейчас и детей, но мне тоже живо представилась такая картинка. На аэродроме был какой-то межсезонный осенний  день, прыжки закончились рано и народ весело галдел по разным помещениям. Мы были на улице, он привлек меня к себе…
- То есть ты хочешь сказать, что не догадываешься, чего я хочу?
- Нет, - слукавила. Он улыбнулся:
- Очень долгих отношений. И чтобы вокруг было много маленьких детишек. А ты чего хочешь?
Если вы не знали, то у нас на аэродроме бездонное небо, огромные таинственные звезды, самые разнообразные ветра, пронзительные крики ночной птицы, мерцание наземных огней, застывающая на ночь в безмолвии взлетная полоса и куча удивительного, совершенно разного, странного народу. На аэродроме так уютно стоять, обнявшись. Я думала, все теперь хорошо, что наконец-то, наконец-то я его нашла. Меня забавляла его любовь к животным и нравилась его любовь к детям. Как только в каком-нибудь, пусть самом дальнем уголке его поля зрения, появлялись собака или ребенок, они молниеносно бывали подвергнуты дикой опасности его, Рэма, особенного внимания. Буквально через секунду тот уже оказывался поблизости. Надо сказать, что и питомцы, и дети всегда почти отвечали ему повышенным и искренним любопытством. Но что это я? Он ведь и сейчас такой, добрый, заботливый, вечно готовый помочь. Мой, мой Рэм. Как жаль, что он заболел, и мы не гуляем сегодня вместе. Он бы, конечно, рассеял все мои тревоги и сомнения. У него такой спокойный глубокий голос и руки теплые. Из нас двоих только я вечно мерзну. Мы бы шли рядышком, дышали моросящим дождем, пинали по асфальту прилипающие листья, смеялись, или бы, напротив, делали жутко серьезные лица. Мы бы о чем-нибудь спорили, а потом бы оказалось, что, в сущности, защищаем одну и ту же точку зрения и принялись бы целоваться от нечего делать, наблюдая краем глаза за вечерними тенями завидующих прохожих. Как жалко, что Рэм заболел.
Вообще-то мы собираемся жить вместе. И уже практически так и делаем. Только вот у Рэма есть старенькая бабушка. Он остается ночевать в их маленькой квартирке дважды в неделю, заодно стирает белье и прочие шмотки, так как у нас с родителями стиральной машинки нет. Иногда он берет постирать мой прыжковый комбез, хотя это еще вопрос, полезна ли машинная стирка комбезу. И вот что странно, я никогда не была у него дома…  Мы встречаемся два года, но я никогда не была у него дома! Порой его бабушка лежит в больницах, тогда мы ночуем почти все время у меня и я забываю об этом странном обстоятельстве. Да, заставляю себя забывать и бываю неподдельно счастлива много недель подряд. Но иногда пересиливает любопытство…
- Будь моя воля, я б конечно, и всю эту мебель давно заменил, и все б переделал. Но бабушке дорога эта мебель, я не могу. Сама понимаешь, каковы перемены для старых людей. Конечно, жалко, что я совершенно не могу никого домой пригласить. И еще у меня там такой бардак.
В первый раз мы поссорились по этому поводу как раз месяца через четыре после нашего безоблачного счастья. Я не понимала, почему нельзя пригласить девушку в неубранную квартиру. Я росла с младшим братом и понимаю прекрасно, что значит, мужская комната. Да и вообще, не юная уже, приходилось и в гостях бывать время от времени. Как жалко, что Рэм заболел. Я спросила бы его еще раз, на этот раз он бы точно раскололся. Конечно, я прекрасно понимаю, что все из-за бабушки. Очень это неловко представить бабушке свою будущую невесту, но только ведь рано или поздно все равно придется.
- А если я забуду ключи, а мои все на даче? А если мне негде будет ночевать?
- Ну конечно, ты будешь тогда у меня ночевать, что за дурацкие вопросы, Яна! – делает Рэм трогательно возмущенное лицо. – Ну, только не надо так специально делать, ладно?
Я докурила еще одну сигарету, думая обо всем этом, вспоминая. Я даже оживила в памяти разные наши ссоры, но перевешивала невыносимость разлуки и злость на полоумных друзей-шутников. В этот вечер мы последний раз разговаривали с Рэмом по телефону. Уж не знаю почему, но после долгих-долгих обсуждений он согласился завтра попить чай у него. Я пожелала ему скорейшего выздоровления и добрых снов, он сказал: «И тебе спокойной ночи, милая». И я счастливо заснула, умотанная долгим и полным событий днем. Я так люблю запах свежего постельного белья, особенно, если к этому примешивается аромат геля для душа и струйка воздуха из приоткрытой форточки. Холодало. По улице торопились чьи-то припозднившиеся каблуки, лаяли собаки на стройке, хлопали двери машин. Я проваливалась куда-то и падала, и снова оказывалась на кровати и снова проваливалась, мне снились соревнования, аэродромная несуразица, друзья, собаки, лошади, Рэм.
Под утро мне приснилась Це, четвероногая женщина. Я видела ее как бы издалека, идя за ней по не слишком широкой проселочной дороге. Рядом со мной был Вася. Он просил меня не смотреть, то и дело пытался отвлечь мое внимание, но я вдруг поняла, что это лишь потому, что хочет смотреть на нее сам. Я видела только ее спину и длинные волнистые волосы, остальное было скрыто странным, не запомнившимся нарядом. Она была высокая. Я знала, что она неравнодушна к пейзажам вокруг. А в небе летали большие, хищные птицы. Во сне я знала, что она собирается забрать моего Рэма себе, но как это бывает во сне, попытки остановить это, выйти из состояния безысходности закончились лишь тем, что мне просто начали сниться какие-то бродилки. Я уже ходила одна, помня о Це, но, не помня точно, что я собиралась со всем этим делать. Я проснулась в бледное, занимающееся утро, огромными глотками выпила чашку воды, оставленную вечером у кровати, очень медленно, задумчиво причесалась. Она не давала мне покоя. Я вообще от природы впечатлительная, а тут эта шутка дурацкая, на ночь почти рассказанная.
На работе я сидела сама не своя. Два раза начинала звонить Иришке, два раза сбрасывала. Поняла, что им завидую. Иришка у нас рыжая, вся в веснушках, очень много говорит, особенно не по делу и очень много смеется. У нее очки с жутчайшими диоптриями, которые ни капельки ее не портят. Она обожает замысловатые стрижки и переплетения в волосах. Дима гораздо спокойней, но они так гармоничны вдвоем. Она раньше всех из нас начала водить машину, а потом, неожиданно, мотоцикл. Дима еле поспевает за ней, однако ж, не теряет своего уютного спокойствия. Да, я им завидую. И об этом тоже большую часть дня я думала, пока меня подозрительно разглядывали коллеги. Работа у меня незамысловатая. Целый день  стучу пальцами по клавишам, тараща глаза в монитор. Сколько сделаю, столько и заработаю. Мне нравится, что можно уходить ровно в шесть и успевать на танцы, что совершенно необязательно выходить по выходным, что в пятницу можно спокойно успевать на аэродром. Единственное, что мне не нравится, это коллеги. Пара-тройка человек из них вполне нормальны, истинные борцы за справедливость, сама доброта и рассудительности, остальные, включая начальниц, не очень. Однажды к нам пришла слабослышащая девушка. Пришла даже не работать, а подрабатывать, потому что у нее уже была одна какая-то работа, и чувствовала она себя на ней, судя по всему неплохо. Мне целую неделю хотелось с ней пообщаться, но разговора так ни разу и не сложилось. Эта Наталья элегантней всех одевалась, вдумчивей всех выполняла работу и вообще очень эффектно выглядела. Но вместо того, чтобы радоваться за человека, наши тетки над ней смеялись. Мне это было крайне противно, поэтому с большей частью коллектива я и по сей день не разговариваю. Наталья вскоре ушла, объяснив, что на основной работе получила внезапное повышение.  Не знаю, подозревала ли она о поведении наших теток, думаю, что да, - у многих куриц не хватает ума понять даже то, что у человеческого организма множество анализаторов, и что, в конце концов, при истеричном смехе трясутся плечи, неприлично толстые плечи куриц-завистниц. Я до сих пор восхищаюсь Натальей. Жаль, что мы ни разу толком не пообщались.
И вот в тот день, Люда, заседавшая напротив, покрутила пальцем у виска. Иного способа нет у нас в коллективе, чтобы показать недоспавшему человеку, что с ним что-то не то. Наверно, я выглядела не то, чтобы очень хорошо, но мне было плевать. Я забыла про план работы и про все на свете, то и дело вылезала в интернет и искала: «Це. Це, четвероногая женщина. Мистика четвероногой женщины. Власть четвероногой женщины Це». Ни по одному из запросов я ничего не нашла, лишний раз убедившись в том, что Вася обладает буйным воображением. Но только почему я до сих пор, хотя со сна прошло уже много времени, мысленно следую за Це по дорожке, со всех сторон облизанной сельскими пейзажами. Иду, иду, и хочу заглянуть ей в лицо, почему мне приснилось это мистическое существо только со спины. А что, если это правда? Что, если Вася не врет, а просто перепутал имя, например. Что если она действительно существует? Тогда я поверю, что Рэм мог испытывать к ней какие-то чувства. Ведь жалость иногда бывает острее чувства привязанности и любви, а жалость, помноженная на восхищение силой духа…  Что есть любовь? Обычно я не позволяю себе курить при коллегах, но тут выходила во внутренний дворик каждый час. Я думала, я схожу с ума. Маме я успела с утра обмолвиться, что видела странный сон и собираюсь превратить его в рассказ. Я выдала ей основные моменты, и она очень просила меня не писать такую чушь, которую неприятно будет читать. Длинноногая девушка Афоня, одна из тех, кто не стал бы смеяться над Натальей или той, другой девочкой, постоянно замерзавшей под кондиционером, поинтересовалась, почему я не в своей тарелке. Я в ответ спросила, знает ли она что-нибудь про известного в интернете человека по имени Це. Конечно же, ни за что бы не стала рассказывать ей всей истории. Афоня глянула на меня с недоверием и заявила, что нет, не знает, а потом поинтересовалась, как мне, между прочим, ее новые кофточка и брючки. Я грустно подумала, что Це не надела бы такие. Томительно прошел один из самых длинных в моей жизни рабочих дней.
Мы встретились в метро, на его станции. Его легко узнать в толпе, для меня он совершенно не похож на остальных. Стоял, излучая поправляющееся здоровье, лукаво улыбнулся, завидев меня, выходящую из вагона.
- Ну как ты?
- Нормально, но вчера было очень много соплей, два бумажных полотенца извел. Думал, не смогу сегодня транспортировать бабулю в больницу, но ничего.
- Опять в больницу? Что-нибудь серьезное?
- Нет, плановое, помнишь, мы собирались. Я просто забыл тебе сказать вчера. Как ты, чего убитая такая, чем занималась без меня?
Мы поднялись по эскалатору. На улице выяснилось, что наконец-то перестал идти дождь. Даже маленькие капельки затаились до поры в небесах, и кое-где проглядывали очень бледные городские звезды. Мы зашли в магазинчик-палатку, купили чай и кофе, рассыпчатое печенье, хлеб и колбасу, сахар.
- Предупреждаю, что у меня ужасный бардак. Мне даже пришлось специально для нашего сегодняшнего вечера купить кружки, - он приоткрыл рюкзак и показал приобретение, - две прекрасных кухонных кружки с автомобилями.
На душе мне стало спокойно и смешно. Я обняла его, сказала, чтоб не волновался, что я ко всему давно привычна, и что даже если у него в комнате майонез поверх носков, я стерплю. Мы смеялись, тараторили друг-другу о мелочах, произошедших за время разлуки. Как же он трогательно заботлив! Поднялись на седьмой этаж, открыли дверь, вошли в действительно забитый хламом коридор.
- Можешь не разуваться.
- Но как, Рэм? Зачем, чего за бред. Я и в носках могу походить.
- Ну как хочешь. Только не надо в носках, тогда возьми вот тапочки.
На полке красовались, наваленные кучей абсолютно одинаковые тапочки. Было удивительно, как беспорядочное существование сочеталось со следами явного присутствия в доме женщин. С одной стороны, все эти кружевные салфетки, скатерти и покрывала, с другой, откровенная пылища в иных углах и разбросанные повсюду предметы. К серванту и шкафам как будто не притрагивались годами. Я старалась рассматривать все незаметно, но наверно он понял. Мне просто очень интересно было узнать побольше про его жизнь. Что странно, бабушка пользовалась довольно молодежными шампунями и подбирала все нежно-зеленого цвета. Зубная щетка, кусок мыла, мочалка, многочисленные пузырьки, даже туалетная бумага цветная и в тон остальному. Стоит ли объяснять, почему я так долго мыла руки. Догадалась, наверно, это не бабушкино. Наверно, это вещи сестры. Она дважды в год приезжает на каникулы, естественно, было бы дуростью постоянно возить с собой мочалки и зубные щетки. Конечно, вот и блестки на подоконнике в комнате, и лак – ее. Она у него актриса. Начинающая и юная, однако ж я точно знаю, что все получится.
- Давай-ка я пока пойду кружки эти помою, - предложила. Но он недовольно на меня посмотрел.
- Яна, я не могу тебя на кухню пригласить, ну вот совсем никак.
- Почему?
- Там у меня эпицентр бардака. Обещай, что туда не пойдешь. Обещай.
Мне не хотелось портить вечер, я пообещала. Стала ходить по большой комнате, расспрашивая про каждую вещицу. Эту подарили деду на заводе, эту связала бабушка сама, это привезли друзья из Черногории, это, да, типичная советская статуэтка, у моих родителей же тоже такая стоит. Я вышла на балкон, на котором явно периодически жили голуби. Меня вдруг охватило необъяснимое ощущение вселенского покоя. Этот дом так похож на дом моих бабушки с дедушкой, только вот этаж заметно выше, а двор такой же. На фоне темного дома – силуэт дерева. Пресловутый тополь, ночью красивый, как католический костел. Пока я предавалась сравнениям, на кухне вскипел чайник, и радостный Рэм уже разливал кипяток по кружкам. Мы включили телевизор. Оказывается, он смотрит его иногда! Я знала. Я же слышала всегда, когда он мне звонил отсюда. Ссылался на бабушку, но я знаю, что бабушки обычно спят в такое время, а если не спят, то читают в постели книжки в надежде к утру побороть бессонницу. Он сказал, что я красивая и поцеловал в уголок глаза, неловко так получилось. Вдвоем мы всегда очень живо набиваем животы.
- И ничего у тебя не бардак, - сказала я, развеселившись.
- Бардак. И не надо мне ничего говорить, я сам знаю, что у меня бардак.
- Не бардак.
- Не обманывай.
Он пересел ко мне на кресло, которое устало скрипнуло, и в нас с новой силой воцарился вселенский уют. Мы наверно созданы друг для друга… Только вот почему я вдруг услышала, как открывается входная дверь. И почему он так вздрогнул. Мы замерли в ожидании, его до того теплая хорошая рука, теперь лежала на моих плечах камнем. Я спросила:
- Кто это?
Он поднялся и как-то тяжело вздохнул. Послышались необычные, как будто нечеловеческие, очень частые шаги. Не такие частые, как у ребенка, а как у… лошади что ли… Она сказала:
- Прости. Меня машина облила грязью, я переодеться, сейчас уйду. Чертов дождь!
Голос удивительно нежный, и не похожий, конечно же, на бабушку, и точно не сестра, с которой я знакома.
 Я узнала вошедшую сразу. Длинные волнистые волосы, очень темные глаза и смущенная улыбка:
- Прости. Что-то не могу найти свои та…
Когда она увидела меня, сердце мое уже упало в те самые тапочки и, наконец-то, разбилось. Теперь могу с уверенностью сказать, что это было падение откуда-то из стратосферы, не меньше. Так вот где живет самая несчастная женщина на свете, вот откуда она выходит в интернет, где все равно нет никакого спасения от поклонников и обожателей, вот где часами разговаривает она о самых интересных и удивительных вещах на свете.
- Я Це, - сказала она, отступив на полшажка за дверь.
- Я Яна, - сказала я, стараясь не глядеть на озадаченного до боли Рэма.
Вот кто принял ее всю такую, какая она есть. Со всеми конкурентами, со всем этим домашним заточением, странностями и с ее несчастьем. Я бы не сказала, что она выглядела или была несчастной. Лицо ее светилось жалостью ко мне! И к Рэму. Она как будто хотела сказать:
- Мой милый, я разрушила твой комфорт и счастье… Прости меня… Теперь ты никогда не будешь счастлив… Мне нужно было искать убежище в другом месте, а не портить жизнь ближнему, ибо со мной ты никогда не будешь счастлив… С тобой мы всегда будем жить во всепоглощающей и разрушительной жалости друг к другу.
Мне казалось, что она хотела это сказать. Но она не сказала ничего. Необычной и грациозной походкой она прошла в дальнюю комнату и застучала деревянными дверцами шкафа. Потом такой же необычной походкой прошла на кухню и застучала по клавишам. Через десять минут она ушла. Я поняла, что так и не смогла заставить себя посмотреть ей на ноги. Я видела, как почернело у Рэма лицо, и у меня надолго почернело на душе. Если он и перечеркнул наше все, то единственное, за что могу сказать спасибо, - не стал догонять меня на лестнице и пускаться в трусливо-детские объяснения типа:
- Ей негде было жить, ничего у нас нет, это просто человек, который… и прочее бла-бла-бла.
Прошло уже много-много месяцев с тех пор, как мы разошлись. Я снова прыгаю у нас на аэродроме, и если наталкиваюсь на Рэма, просто улыбаюсь в землю, как будто бы своим мыслям. Я никогда не смотрю на него, хотя до сих пор внутренним чутьем всегда знаю, когда он поблизости. Теперь я прыгаю и на других дропзонах тоже. И несколько раз сама стирала свой комбез, – у меня не всегда случаются по-настоящему аккуратные приземления. Мы с родителями купили хорошую стиральную машинку, а я давно уже выкинула колонки, шпильку и многочисленную армию плюшевых зверей. Василий однажды подарил мне нежный букетик колокольчиков, и где только нарыл. По его мнению, я красивая. Иришка через год сможет катать пассажиров и обещала, что первой буду я или Лилька. Дима уехал на полгода в Китай, и я не представляю, как она без него. Я давно уже не пью пустырник, много работаю по будням, танцую и даже начала рисовать. Недавно видела, как Л.Б., наш инструктор, внимательно осматривает тандемную подвеску. Как будто что-то прикидывает. Мне кажется, я знаю, в чем дело, потому что Рэм целый день с ним рядом, и тоже подробно осматривает на подвесной ножные обхваты.  Я, похоже, знаю, какого пассажира они ждут. Что ж. Ничего страшного. В следующие выходные я поеду прыгать в другое место. Кстати, мне там немного нравится один парень. Пару недель назад он спросил, не хочу ли я поехать покататься на лошадях. Он хороший парень. Жаль, очень жаль, что после этого у него совсем никаких шансов.