Закон тайги

На печи было тепло и по-домашнему уютно. Дрова давно прогорели, и остатки углей, переливаясь как невиданные изумруды иссиня-красного цвета, отдавали накопленный жар огня. Здесь, на русской печи, сложенной немного криво и неумело, на шубе из потёртой овчины сидел семилетний Геннадий. От нагретых кирпичей отдавало запахом извёстки и глины, которыми была недавно подновлена печь. Сюда же примешивался запах смолы от щепок растопки, которые лежали под овчиной для сушки. В углу, около умывальника, под которым стояло ведро для использованной воды пахло чем-то заплесневелым и затхлым. И в дополнении общей картины ароматов и запахов, над умывальником висел на вбитом в стену гвозде старый женский чулок с луком и чесноком.

Тепло от крепко натопленной печи давило со всех сторон, от чего было через чур жарко. Заняв удобное положение в этой колыбели своеобразного уюта, Гена наслаждался минутами блаженства. Не по своей воле здесь же находился кот Васька, составляя компанию для парнишки, и лишь нервно водя хвостом из стороны в сторону, рассчитывая вырваться из рук ребёнка.
Настенные ходики часов в комнате нарушали тишину в доме, отстукивая в такт уходящее время далёкого пятьдесят восьмого года.
Родители Гены занимались по хозяйству, завершая прошедший день нелёгкого быта крестьян. Отец скорей всего был на заднем дворе - загонял скотину в хлев, перекидывал навоз из стайки в уже накопленную кучу естественного удобрения; мать же хлопотала на кухне, то пробуя кипящий суп на соль, то мыла в тазу посуду.
Через некоторое время отец пришёл в дом, чтобы вместе с семьёй поужинать и приготовиться к отдыху сна.

Хозяин раскурил самокрутку, и, отдаваясь блаженству вдыхания крепкого табачного дыма, сидел у печи, погрузясь в свои мысли. Мать заканчивала приготовления к столу, нарезала хлеб и расставляла алюминиевые чашки…
К этому времени на улице заметно стемнело, и наступающая ночь стала погружать деревню в сумерки. Резкий, и неожиданный рык и лай собаки заставил невольно насторожиться. Дворовой сторож Дик, крупный и своенравный кобель чёрного окраса дал понять о приходе непрошенных гостей. Было слышно, как хлопнула калитка, и во двор кто-то зашёл. Собака перестала лаять, и теперь только повизгивала, явно встретив знакомого человека.
Через минуту на веранде послышались шаги, и раздался неуверенный, но настойчивый стук в дверь избы.
-Входите, открыто,- отец привстал с табуретки и вышел в переднюю.
-Ой, простите Христа ради,- и в приоткрытую дверь, смущаясь от своего визита, зашла соседка,- вечер добрый.
-Добрый, добрый, Никитична, чай чего к вечеру дома не сидится?- слегка шутливо спросил Николай соседку.
-Беда у нас,- сказала Никитична, и притворное состояние её настроения вмиг улетучилось, и произнесенное «вечер добрый» было не к месту.
-Да говори же,- уже не в силах совладать, сказал Николай, и подал гостье стул.
Никитична присела, и тяжело вздохнув, произнесла:
-Мой то совсем захворал. Весь день чего та жаловался на усталость и ломоту суставов. К вечеру совсем плох стал…
Сосед Николая был чуть постарше его, держал крепкое хозяйство и был таким же деревенским жителем. Пару раз они ходили с Николаем на охоту, что, несомненно, сблизило и подружило их.
-Сходи Николай к нему,- попросила соседка,- шибко он хочет с тобой поговорить.
Гена сидел на печи и жадно вслушивался в разговор взрослых.
-Ну, раз просит, сходим, чего не сходить то?- и Николай стал собираться.
-Сходи, сходи,- присоединилась к разговору и мать,- ужин подождёт.
Генка ужом юркнул с печи, и был уже возле отца…

На улице было по-весеннему свежо, и немного прохладно.
До дома соседей троица дошла быстро. Старая пятистенка прочно сидела на засыпанном ещё с осени опилками фундаменте. Никитична первой зашла в избу, и сразу направилась к кровати мужа. Спальня была отгорожена выцветшей занавеской, откуда еле пробивался свет от свечи, стоявшей в изголовье кровати. Следом прошли Генка с отцом.
Пётр открыл глаза, и, разомкнув сухие губы, с выдохом поздоровался:
-Здравствуй, Николай.
-Здорово, здорово. Ты чего сам не спишь и другим не даёшь,- в своей манере шутить ответил тот.
-Да видать Господь к себе зазывает, спать не велит,- ответил Пётр.
-Ну, ты это брось. Зачем на ночь худое замышляешь?- уже серьёзно сказал Николай.
-Да, нет. Судьбу не обманешь. Да и вижу уже тётку в чёрном балахоне и с косой. Здесь она стоит рядом, чертовка.
-У тебя что-то болит?- и Николай присел на край стула.
Гена встал за спинку кровати, и теперь молча наблюдал за этой сценой. В воздухе отдавало чем-то нехорошим, и поэтому немного пугающим. Пламя свечи изредка меняло своё хитросплетение огня, словно с чем-то то соглашаясь, то споря, и вновь начинало гореть плавно, пожирая податливый воск.
-Обособленно ни чего не болит, только мне надо с себя грех снять,- и Пётр тяжело вздохнул, словно набираясь смелости и сил для долгого разговора.
Никитична и Николай переглянулись.
-Все мы в грехах, явственных и мнимых,- сказал Николай,- неужели твой грех такой тяжёлый, что ты хочешь именно сейчас покаяться?
-Ох, Коля, Коля. Очень тяжёлый мой грех. Но не могу так просто уйти. Хочу с чистым сердцем покинуть этот мир.
И Пётр снова тяжело задышал, словно хватаясь за воздух, как за удерживающую его нить.
-Ульяна, принеси воды, будь добра,- попросил он жену.
Никитична тут же ушла на кухню, где в оцинкованном ведре была вода, принесённая с колодца.

…тайга раскинулась на многие километры. Здесь, в этом царстве болот, рек, ручейков, полей, оврагов и прочих разновидностей ландшафта у Петра Пантелеевича Скварова были свои охотничьи угодья. На войну его в силу возраста не взяли, но обязали добывать для фронта сохатых, и бить соболей, чтобы было чем платить союзникам за новое вооружение. На бескрайних просторах лесного пространства у него были построены зимовья. Как правило, на день пути, чтобы после длинного и продуктивного перехода прийти в очередное зимовьё и основательно отдохнуть. Лес Пётр Пантелеевич знал как самого себя. Не единожды приходилось ночевать возле костра зимними ночами под раскидистой кроной дерева при травле соболя; проходить через топкие болота, надеясь только на себя, и чего греха таить - иной раз и плутовать в ненастную погоду, нарезая лишние круги, прежде чем выйти в нужное место. Но такие перипетии только учили уму-разуму и ещё больше закаляли охотника.

Закон тайги в те далёкие годы чтили свято, никто не имел права переступить через условность, и нарушить непоколебимый свод правил. Добытого соболя или глухаря можно было оставить на тропе, чтобы забрать на обратном пути. Случайный охотник, попавший в это место, никогда не возьмёт нежданный трофей, а только порадуется за хозяина, и пройдёт мимо. Ежели не твои собаки загонят соболя в чужих угодьях - бить соболя нельзя. А сделавши меткий выстрел, обязан дождаться хозяина собак и вручить ему добытого пушного зверя. В ответ получишь патрон, как компенсацию за потраченный боеприпас.
Что касается таёжных времянок или зимовий, то здесь тоже всё лаконично и ясно. Хозяин зимовья всегда оставит запас сухих дров, спички, соль; курево, даже если сам не курит; из посуды кружку, ложку и видавшего вида кастрюлю, чтобы можно было приготовить кой чего на потребу желудку. Уходя из зимовья, гость должен оставить за собой порядок, погасить печь, и мысленно поблагодарить за гостеприимство и тёплый приём.
План, спущенный начальством сверху, всегда выполнялся. Иной раз перепадало и семье с соседями, но всё было в меру, без баловства и излишеств…

Война только-только отгремела, искалечив судьбы и души людей, и потихоньку жизнь стала вливаться в привычное русло, как, и положено для народов. В деревню стали возвращаться немногие оставшиеся в живых, уцелев в жерновах страшной войны.
Вернулся и сосед Петра - Тихон Кобыличко. Ещё перед войной тот устроился писарем в контору, ссылаясь на хворость здоровья и немоготу. В войну тоже в силу известного склада характер, его миновала передовая с её атаками, убитыми, без вести пропавшими. Скрытный по натуре, вечно чем-то недовольный, с истощающим самого себя стержнем завидства и алчности, Кобыличко тоже приобщился к промысловому делу. Старик Скваров зная соседа с не лучшей стороны, тем не менее, оказывал ему всяческую помощь, и на первых порах даже снабдил кое- чем из боеприпасов, и вдобавок ко всему подарил собственноручно изготовленный нож с берестяной тёплой рукояткой…

Постепенно мирная жизнь пришла в обычное русло. Каждый сезон охотники уходили на свои участки для промысла. Здесь-то и начались загадки и терзающие душу мысли. Всё чаще и чаще Пантелеевич стал замечать у себя на участке присутствие посторонних. То захлопнутая без видимой причины ловушка на соболя, то не так повешенная металлическая кружка на ручье…Дальше - больше. Из зимовий стали пропадать кое-какая утварь и вещи. Припрятанные на чёрный день в жестяных банках дробь, порох, блестящие капсюля так же бесследно исчезали. Старик Скваров замечал каждую мелочь, каждый незначительный для чужого взгляда непорядок в его владениях тут же отдавался болью, и требовал незамедлительно найти пакостника.
Тихон Кобыличко всячески утешал деда Петра во время соседских посиделок за бутылкой домашнего самогона. Его негодованию так же не было границ возмущений, и он искренне желал Скварову найти и наказать нарушителя неписанных таёжных правил, залпом выпивая мутную жидкость из гранёного стакана. ..

Во второй половине октября пятьдесят первого года, сразу после Покрова, когда первый снег лёг на тёплую осеннюю землю, жена Скварова проводила его до калитки, и, попрощавшись с мужем, окрестила в след уходящего Петра на очередной охотничий сезон…
-Понимаешь, Николай, я шёл в тайгу, а меня уже терзало предчувствие чего-то нехорошего,- слегка волнуясь, немного взбодрился от своего повествования старый охотник.
-А мне почему раньше не рассказывал?- рассердился сосед,- ведь мы с тобой не единожды ходили вместе в тайгу, вместе спали под одним сукном около костра, делились последним куском хлеба.
И с лица Николая слетела привычная маска доброты.
-В себе всё держал. Давно это было, а знаешь тяжело в себе носить грех этот. Да и время -то какое было, вас как приезжих плохо знал… В тот год соболя и белки много было. Зашёл я в зимовьё около Манькиной Рощи, там у меня и лабазик сделанный был. Место хорошее, чистое. Мне там больше нравиться охотиться. Большую часть провианта я оставил здесь, на лабаз затащил. Да и печка там, в зимовье, сам знаешь, добра: дрова не жадно ест, а тепла больше. Поохотился я здесь, да пошёл дальше. На Дальнем Лесоучастке, ну там где мы с тобой как-то соболя брали, я остался на две недели. Месяц, однако, ужо ноябрь был. Вот здесь-то первая напасть и то приключилась. Следы косолапого всё чаще и чаще стал мне попадаться. А в ноябре что ему делать? Правильно - шатун у меня на участке завёлся. С ним шутки плохи, надо держаться его дальше. Решил я временно вернуться в зимовьё в Манькиной Роще, от греха подальше.
На Мельничной пади, у меня на ручье морды стояли - рыба иной раз на ужин у меня была. Вот здесь-то мы с ним и встретились. Сам виноват. Котомку и ружьё оставил на тропе, а сам спустился к ручью морды проверить. Место здесь спокойное, чистое. Рядом с речкой небольшие болотинки есть, да и местность немного бугристая и с впадинами. Вот тут-то я и столкнулся нос к носу с медведем…
Пётр снова тяжело вздохнул, словно в очередной раз вспоминая тот день.
-Веришь, нет, Коля, а врагу не пожелаю такой встречи. Медведь на дыбы встал, мордой своей как затрясёт; глаза шальные, страшные. Уже и сам не знаю, как так получилось, но подмял он меня под себя быстро…Ох и могуч он, силы в нём невиданно. Я больше голову укрывал, пока он меня мял. Три ребра только так, как ветки поломал,- и дед закатал свою рубаху.
С правой стороны туловища, на дряблой коже старика явственно просматривалась впадина на том месте, где должны быть округлые формы от рёбер. Сломанные три ребра сложились на изгибе, и в таком положении и срослись, исказив привычное строение тела человека.
-А жить…Жить, Коля, веришь, нет, захотелось. Как не страшна близость смерти, а хотелось пожить ещё,- старик даже привстал на кровати от охватившего его волнения, и тяжело вздохнул.
-Лежи, лежи,- спохватилась Никитична,- тебе нельзя волноваться.
Больной вмиг успокоился, и расслабленно обмяк на ложе.
-Как подопьёт, бывало раньше, так всегда мне про ту встречу с медведем рассказывает. Я уже привыкшая к ней,- Никитична встала со стула, и, шаркая ногами, ушла в передний угол, оставив Николая с сыном со стариком…

Свечка сгорела до половины, пуская по своему телу причудливую форму застывавшего воска. Стоящие на полке здесь же иконы с ликами святых внимательно лицезрели и словно в немой тишине жадно вслушивались в каждое слово старого охотника. Приглушённый свет от свечи отбрасывал косые тени слушателей.
Отдохнув от разговора, старик снова продолжил:
-Всё же не оплошал я. Нащупал на поясе свой нож, и из последних сил саданул медведю под сердце. Тот сразу обмяк, но будучи в агонии, всё таки не отпустил меня, а ещё больше сжал…Очнулся я не сразу. Сильно болели поломанные рёбра, да и так порвал он меня основательно. К вечеру стало холодней, солнце уже стало закатываться за горизонт. Ох, и тяжко же мне было. Сил совсем не осталось, да видать и крови потерял я тоже немало…
Всё так и было. Окровавленный и обессиленный он остался в живых после неравной схватки. Лежащий рядом медведь давно уже притих, и тело его окоченело; из застывшей мёртвой пасти животного свисал длинный язык. Санитары леса - вездесущие вороны уже приметили место, и сейчас рассевшись на ветках деревьев, в разнобой бурно обсуждали предстоящее пиршество. Эту ночь они проведут вместе, победитель и побеждённый; охотник и его соперник.

Пожамканный хищником, еле державшийся на ногах, Скваров пойдёт утром в своё зимовьё, находящееся в Манькиной Роще. Там на лабазе у него запас продуктов, кое-какие лекарства. Под ногами хрустит снег, шаги даются с трудом, болью отдаваясь в бочине. В зимовьё он пришёл совсем затемно. Сразу же удивила открытая дверь таёжного жилища.
-Неужели не закрыл в прошлый раз,- с досадой подумал он.
Но как только переступил порог, сразу всё стало на свои места. Здесь был чужой. В отличие от прошлых визитов, в этот раз уже не церемонились. Всё было разбросано, многие нехитрые, но нужные вещи пропали. Не в силах больше терпеть боль, старик развёл в печи огонь, и тут же уснул на нарах, прямо в окровавленной одежде. На утро выяснилось, что лабаз так же стал предметом грабежа. Пропали продукты, лекарства…
Первую неделю старик совсем не выходил из зимовья. С каждым днём силы всё больше и больше покидали его. Криком отчаянья исходила мысль, что он не простится со своей любимой женой…
Никто его не искал. Канул как канул, и только Никитична всё же надеялась и ждала. С приходом первых весенних дней, после нескольких месяцев вынужденной отлучки, старик Скваров появился в доме. Исхудавший донельзя, истрёпанный и грязный, но всё же живой, с блеском в глазах…

Теперь надо жить, только жить и ждать удобного случая. За время нахождения в тайге он уже знал, кому предъявить счёт за свои мучения. Закон общечеловеческий здесь не нужен в силу неординарности дела. На первом месте закон тайги, тот который превыше других правил и норм жития…
Прошло ещё несколько лет. Осенний день баловал теплом уходящего лета, порывы лёгкого ветерка гоняли паутину, растянутую между двух кустов, по небу проносились белёсые облака. Его он встретил в глухом месте тайги, около болота. Не замечая устремлённого на него взгляда, человек по-быстрому скубил на тропе чёрного глухаря, выдирая перья из тела птицы.
Старик Скваров вышел из укрытия, и подошёл ближе.
Тихон Кобыличко весь сжался от нежданной встречи, однако вида не подал, лишь только внутри что-то натянулось, и словно лопнула какая нить.
-Здравстуй, Пётр Пантелеевич,- радостно, больше для скрытия своего настроения, учтиво сказал Кобыличко,- погода просто завидки берут, тишь да благодать.
-Да, погода ныне не подкачала,- поддержал тот беседу,- я смотрю тебя с добычей можно поздравить?
-Да какая добыча? Так, баловство. Вот вечером супчика себе сварю, уже приятно будет,- и он ловко поддев ножом тушку птицы, уже выпускал кишки.
-Ну что ж…А скажи Тихон, подарок-то мой куда дел? Смотрю нож то у тебя другой какой-то.
Кобыличко весь напрягся, переваривая простой, но оглушивший его вопрос.
-Нож?- задумчиво переспросил он,- так видать потерял где-то. Ты уж не серчай, не сберёг подарок твой.
-Да, жалко конечно потерять такую вещь,- старик явно огорчился от ответа, или наоборот расстроился от предстоящего разговора.
-Был, да сплыл,- как отрезал, сказал Тихон, не желая больше касаться этой темы.
-Эх, завидный нож был. А ручка просто загляденье. Я же сам бересту по весне на неё драл, сам лезвие выводил. Да, жаль,- снова вырвалось у Скварова.
Казалось, что он жалел чего-то другого. Не ножа, подаренного и потерянного соседом, а именно чего-то другого.
-А я ведь нашёл его, Тихон,- немного волнуясь, сказал старик.
Кобыличко сглотнул противный комок, застрявший в горле. В голове сразу возник страшный план.
-Ну, нашёл, так нашёл, оставь себе. Значит, мне он не пришёлся ко двору,- зло прозвучало в ответ.
-А не хочешь узнать где я его нашёл?
-…
-Молчишь, Тихон, подлая душа? А нашёл я его под лабазом, тем самым который ты разграбил в тот год, когда меня медведь помял. Видать уронил ты его, когда на лабаз то залазил. И до этого ты как росомаха по моим зимовьям шакалил…
Кобыличко потянулся к лежавшему недалеко ружью.
-Стоять!!! Ну и гад ты!- слова давались с трудом. –Это ты так по соседки мне отплатил? Креста на тебе нет!
-Прости Пантелеевич, бес попутал,- начал тут же искать ходы для отступления сосед, судорожно пытаясь найти лазейку из щекотливого положения.
-Не могу!!! Веришь, нет – не могу. Ты же на погибель меня тогда толкнул…
…-Не смог я его простить, Коля,- старик смотрел прямо в глаза, ища одобрения поступка. –Тама я его и убил. Вместе с ружьём утопил в болоте.
В комнате повисла гнетущая тишина. Один освобождаясь от тяжёлого греха, тем самым однако взвалил неподъёмную ношу на другого. Николай долго не мог прийти в себя. Мысленно он винил Тихона Кобыличко за мерзкий проступок, но, тем не менее, не мог в эту минуту согласиться с такой расправой. А может быть, надо было самому прочувствовать схватку с медведем, долгие месяцы одиночества и выздоравливания в зимовье…
-Теперь я чист, столько лет хранил страшную тайну в себе,- старик даже стал лучше выглядеть после длинной исповеди, - тепереча меня Боженька примет без колебаний…
Уходили отец с Генкой уже поздно. А на следующий день стало известно, что сосед под утро умер, успев снять с себя страшный грех. Но об этом в деревне никто так и не узнал…

Костёр уже практически догорал, хватаясь беззлобно за уже тронутые жаром огня угли. Осенний вечер был далеко за полночь, кругом стояла кромешная, такая же, как ночь, тишина.
-Вот такая история,- сказал тесть, и, хлопнув себя по плечу, избавился от надоевших комаров,–так отец больше никому и не выдал той тайны, хранителем которой он стал, приняв исповедь деда Петра.
Из звуков природы были слышны лишь набеги воды на берег, и слегка характерные звуки трения борта лодки об упавшую лесину, покачиваясь на волне.
-Да-а-а,- только и осталось промолвить мне, жадно слушая эту историю, -прокурор в тайге один, болото закроет любое дело. А сколько ещё таких историй хранит в себе молчаливая тайга?