4. Уши горят. Из сб. Дедушкины рассказы

  «У ш и     г о р я т»

ПРЕДИСЛОВИЕ

                «Уши горят» - это один из рассказов из небольшого цикла «Дедушкины рассказы»  («День в деревне», «Бабушкина уха», «На сеновале», «Уши горят», "Кладоискатели")  о том, как люди жили на селе полвека назад. Это рассказы о моём детстве, о природе, окружавшей меня, о моих сверстниках, о возмужании и формировании характера, о трудовом воспитании в семье, о проблемах, волновавших подростков полвека назад.

                По моему глубочайшему убеждению эти рассказы для СОВМЕСТНОГО чтения внуков и внучек с ДЕДУШКАМИ и БАБУШКАМИ. Это, если хотите, методическое пособие, подсказка, как и о чём, вспомнить дедам и бабкам из своего детства, чтобы совершить со своими внучатами поход в историю своей молодости. Историю, пусть, хоть, и полувековой давности, но таящей в себе столько незнакомых для современных детей слов, понятий, видов работ, уже забытой техники и, вообще, всего того, что нашим внукам и внучкам самим не осмыслить.

                Но, если нет осмысления, не появится и интерес, а это повод оборвать чтение на полуслове, нет, не чтение, а повод оборвать связь поколений, которой нам всем в нашем обществе так не хватает.

                Если вы промоете песок прочитанных фактов на сите своего сознания, и в нём останутся, хоть редкие отдельные песчинки золота общечеловеческих непреходящих ценностей, значит и мы, старики, можем своим примером и воспоминаниями ещё что-то сделать для наших ближайших потомков – внуков и правнуков, для их духовного, интеллектуального и физического совершенствования.

                Автор


               
                В первый же  день своего первого приезда в деревню, когда ещё только знакомился с местной ребятнёй, я оказался в центре внимания. Как же, «городской», я был олицетворением их мечты, жить как в городе. Окружавшая меня ребятня никогда в таком большом городе, как тот, откуда я приехал, и не бывала. Они с завистью смотрели на меня, задавали массу вопросов.

         - А выше четырёх этажей дома есть? – спросила одна девочка видимо потому, что самым высоким зданием в посёлке была четырёхэтажная школа.

         - Есть.
         - И выше нашего костёла есть? – спросила ещё одна девочка, постарше.
         - Есть. У нас есть одна высотка, как в Москве, там этажей двадцать пять, а может и тридцать, - важно ответил я.

         - И лифт там есть? А ты на лифте ездил?
         - Да, что там лифт, я и на эскалаторе в Москве в метро ездил.

         - Вот здорово! А чем троллейбус от трамвая отличается? А что ещё у    вас интересного в городе, кино есть?

         - Скажешь тоже, у нас больше тридцати кинотеатров в городе. Даже газета каждую неделю выходит с программой и расписанием сеансов. Какой хочешь фильм посмотреть, на тот и иди. Хоть старый, хоть новый. Да, что кино, у нас и телевизор есть.

         - Свой, дома? – не поверил кто-то из мальчишек.

         - А то, как же, марки КВН, у него, чтобы изображение крупнее было, впереди линза стоит. А у одного моего одноклассника самый новый телевизор марки «Рекорд», у него экран в четыре раза больше чем у КВНа, - похвастался я.

         - А что показывают по телевизору? – спросил Янкин брат Арнольд.
         - Да, много чего, но я только фильмы смотрю, - пренебрежительно ответил я.

         - А что ещё у вас в городе в доме есть, чего у нас нет? – спросила полная,  не по годам крупная двенадцатилетняя Люда.

         - Туалет прямо в квартире со сливным бачком, подсоединённый в городскую канализацию. Горячая вода, ванна. Наберёшь тёплой воды в ванну и лежи, отдыхай или мойся. Плита газовая на кухне. Никаких дров не надо. Спичку чиркнул, и через пять минут чайник кипит, - нарочито показывая своё превосходство, расхваливал я.

                В это время Янка встал с бетонной ступеньки дома, на которой мы с ним сидели в окружении ватаги детворы, отряхнул штаны, и с деловым видом, вставляя в свою речь слова деревенского диалекта, сказал:

        - Ходи за мной, корову  надо  перевести  на другое место на общественном лугу, туды, где  она  ещё траву  не объела. Мы пошли в сторону общественного луга, но ребятня шла за нами гурьбой, не отставая, ни на шаг. В основном они мои одногодки или на полгода, год моложе меня. Только братья Витя и Саша выглядели постарше. Витя был наш с Янкой ровесник, а Саша на год старше. Было заметно, что братья верховодят  окрестной детворой.

                Мы с Янкой свернули  с дороги, и пошли по лугу к нашей корове по кличке Брунька. Сёстры Ходыкины тоже пошли переставлять свою корову, а другие ребята остались на обочине, наблюдая за нами. Около вбитого штыря лежал округлый камень, который я  пальцами одной руки удержать не смог.

                - Тащи штырь, - скомандовал мне Янка. Я взялся руками за цепь длиной метров восемь, один конец которой одет корове на шею, а другой крепится к штырю, забиваемому в землю, чтобы корова не могла убежать.

                Я стал цепь дёргать в разные стороны, пытаясь  выдернуть штырь, но он был словно забетонированный. С минуту Янка наблюдал за моими бестолковыми попытками, потом сам взялся двумя руками за кольцо, расположенное между штырём и цепью, и, присев на корточки, стал  тащить штырь вертикально вверх.

                По Янкиному лицу и рукам стало заметно, что он весь напрягся. Штырь стал медленно вылезать из липкой глинистой земли, находившейся под плотным густо сросшимся травяным дёрном. Вытащив штырь, Янка отдал мне новое распоряжение, одновременно указывая рукой:

                - Неси цепь и штырь вот сюды, и вбивай. Камень в руку сразу возьми, чтобы два раза не ходить.

                Я сделал всё, как он сказал. Стал вбивать штырь в землю, держа камень двумя руками, потому что, как я уже сказал, пальцами одной руки удержать его не смог. От неточных попаданий камнем по верхушке штыря, он от каждого удара наклонялся в разные стороны, и входить в землю не хотел. Мне показалось, что сзади ко мне подошел Янка, чтобы помочь. Я оглянулся.

                За моей спиной, в метре от меня, вытянув  огромную голову в мою сторону, с выпученными глазами, кривыми рогами и влажным носом стояла Брунька.
 
                Ещё секунд двадцать назад, когда  начинал тащить цепь, она стояла от меня на расстоянии натянутой цепи. От неожиданности и испуга я бросил камень и одним прыжком отскочил шагов на пять. Брунька засеменила за мной. Я ещё дал стрекача. Если бы Янка не ухватился двумя руками за цепь, корова точно бы вырвала не до конца вбитый в землю штырь и догнала меня. Стоявшая на обочине ватага ребят, дружно «заржала». Я стал оправдываться:

               - Это на моей рубашке красные клеточки её раздражают, вот она на них и побежала.

               Моё оправдание ещё больше рассмешило ребят.
               - «Городской», а не знаешь, что коровы цвета не различают.

               В это время снова стал накрапывать дождь. Девочки, ходившие с нами на луг, разбрелись по домам. Мы с Янкой тоже пошли домой, чтобы вместе с Арнольдом пилить в сарае дрова.   Мальчишки  направились за нами, видимо, желая продолжить разговор о городской жизни.

               Привезённые на машине и вываленные у сарая дрова представляли собой  напиленные длиной  метра полтора куски стволов берёзы.  Среди них попадались и довольно тонкие стволы, и толстенные чурбаны.  Их мы вдвоём с трудом  поднимали  на «козёл» для распиливания дров, который поставили внутри сарая, рядом с входом. Эти куски стволов требовалось распилить на три части, наколоть на поленья и сложить здесь  в сарае в поленницы вдоль трёх стен по несколько рядов, пока  заполнится весь объём сарая.

               Обе створки дверей сарая распахнули настежь, чтобы удобнее заносить и ставить чурбаны на «козёл». Сопровождавшие нас ребята расселись, кто на чём, у входа в сарай. Сначала все молчали, наблюдая за тем, как мы с Янкой начали пилить берёзовый ствол двуручной пилой. Такой пилой я никогда раньше не пилил, но сознаться в этом, мне «городскому», казалось неловко. Тем более,  что на меня смотрели полдюжины пар любопытных глаз.

               Пилили мы  всего минут пять, но моя рука уже не чувствовала себя от напряжения с каким я дёргал пилу на себя и невпопад возвращал её Янке. Пила, уже углубившаяся в ствол почти до половины полотна, стала застревать. Видя моё замешательство, Янка давал мне советы, как правильнее мне стоять, чтобы пилу не уводило в сторону. Однако, я тут же обвинил во всём пилу, заявив, что она тупая. На что Арнольд, сделав большие глаза, заспорил:

              - Да эту пилу неделю назад дед Соколовский точил. Он до пенсии на МТС слесарем работал, у него и инструмент весь слесарный  есть. Он на нашей улице лучше всех мужиков слесарить умеет. Дай я с Янкой попилю.

              Арнольд подтащил к «козлу» небольшой чурбанчик, залез на него, чтобы быть повыше, и они с братом Янкой принялись пилить. Берёзовый ствол, за который они взялись, был довольно толстый. Но минут за десять они отпилили третью часть ствола – чурбанчик длиной сантиметров сорок. Видя, что Арнольд устал, Янка решил сделать перерыв и спросил меня:

              - Я слышал, у вас в городе цирк есть и в нём звери дрессированные?
              - А как же. И тигры со львами, и лошади, и собачки, и голуби, обезьяны, тюлени, да каких там только зверей нет. Я помню, как-то, мне тогда лет пять было, отец посадил меня на ослика, и клоун водил его вокруг арены, а потом он ещё одну девочку катал.

              - Ты, наверно, часто в цирк ходишь? – спросил кто-то из ребят.
              - Да раз пять ходил, пока отец жив был. Он любил цирк.
              - А сейчас ходишь? – спросил тот же мальчик.
              - Эка невидаль, что я тигров или жонглёров каких не видел. А на зверей посмотреть и в зоопарке можно. Сухарей наберёшь с собой и стой, корми козлов через решетку.

              - И крокодил в зоопарке есть? Вот здорово! – опять не выдержал кто-то.
              - Да, что эти крокодилы. Лежат себе, как брёвна, под лампами греются и спят, по три часа не шелохнутся. Стой,  жди, пока они хоть один глаз откроют.

              - А я бы дождался, я бы каждую неделю в зоопарк ходил и даже попросился бесплатно за зверями ухаживать, - признался всё тот же мальчуган.

              - Говорят у вас в городе не только клубов и Дворцов культуры много, но и театров, концертных залов, музеев разных и интересных, наверно, за год все не обойдёшь? – с нескрываемой завистью спросил Витя.

              Тут меня совсем стало распирать от гордости за свой город, но вместо того, чтобы рассказать ребятам по подробнее, что я уже видел и где успел побывать, я высокомерно с напускным безразличием заявил:

              - Да чего я забыл в этих театрах. Ходили мы, как-то, с классом в культпоход в театр оперы и балета на балет «Золушка». Ну, прыгают, скачут под музыку по сцене, за весь вечер слова не скажут.

              - А зачем им говорить что-то,  танцуют в балете молча, - прервал меня Арнольд. Но меня продолжало нести:

              - А в музеях пыль глотать что ли. Ну, есть в музее доспехи рыцарские, оружие всякое, пушки, а так-то, что? Смотреть картины  или черепки.

              Видя, что Янка собирается продолжить работу, я решил опередить его, показать, что умею колоть дрова. Что там сложного, топором по чурбану   бац, бац, только успевай поленья складывать. Но я взялся за топор в первый раз в жизни. Хотел расколоть чурбанчик, отпиленный до того. Стал его устанавливать на колоде, на которой кололи дрова.

              Установил, поплевал на руки, взял топор двумя руками, замахнулся им над головой, но в этот момент чурбанчик вдруг от неустойчивости завалился набок.

              Я опустил топор на землю, чтобы поправить чурбанчик, но Янка оказался проворнее меня. Он быстро поставил чурбанчик на колоду, придерживая  за край слегка раскрытой ладонью левой руки, и лихо расколол его на несколько поленьев, отскочивших со звоном от топора.
              Саша и Витя переглянулись между собой.Первым подошел ко мне младший, Витя:

              - Получай, хвастун «городской», - и припечатал кулак к моему уху, моментально распухшему и покрасневшему. Следом подошел его брат, Саша и «смазал» мне по второму уху:

              - Это тебе за цирк, театр и горячую ванну, - добавил он и, смачно сплюнув, оба брата ушли, а следом за ними и другие ребята.

                Я сел на колоду. Уши горели, по раскрасневшимся щекам выкатились крупные слезинки. Янка наклонился ко мне и, похлопав по плечу, дружески сказал:

              - Не любят у нас городских  «неумешек» и  хвастунов.

              И хотя по ушам я получил заслуженно, дать сдачи по мальчишески своим обидчикам не успел. Буквально через пару дней Саша и Витя переехали с родителями на новое место жительства в другой посёлок, где работал их отец, и, где ему дали землю под постройку дома.

              Уже этим же летом я освоил все премудрости сельской жизни, и ничем не отличался от других сельских мальчишек. Так, что за одно ухо я спокоен.

              Но вот другое ухо…нет, нет, но ещё и сейчас много лет спустя, да загорится порой  алым цветом от той неловкости и стыдливости за себя, которые я испытываю перед сельскими жителями всякий раз, когда  свою жизнь в городе мысленно начинаю сравнивать с деревенской жизнью.
 
              Когда я зимним морозным утром не накидываю на себя тулуп, чтобы сходить в продуваемую всеми ветрами будочку с «удобствами на улице», а сижу,  не ёжась от холода,  на финской сантехнике в тёплом туалете городской квартиры.

              Когда в любое время дня и ночи щупаю тёплые батареи отопления, не думая о том, что надо идти пилить, колоть и носить дрова.

              Когда прохожу мимо театральных  касс и дверей музеев, годами не заглядывая в них.
 
              Когда внуков подвозят на шикарной машине, иномарке с кондиционером, прямо к школьным дверям, и им не надо каждое утро ходить пешком по пять километров от дома до школы по глубокому снегу с намокшими ногами, борясь с ледяным пронизывающим ветром.

              Когда пью молоко, вытащенное из холодильника, или ем хлеб, взятый из хлебницы, за которые заплатил в магазине мелочь, никогда не задумываясь над тем, что кто-то ранним утром, пока ты смотришь десятый сон, доит коров, выводит их на луг, косит траву и сушит для них сено, чистит навоз. Трясётся в пыльном грохочущем тракторе или комбайне в поле, трудится на зернотоку и элеваторе.

              И этот «кто-то» отличается от тебя лишь тем, что хранит в глубине своей души несбыточную для себя мечту: посадить сына или внучку на ослика, чтобы добрый весёлый клоун прокатил их по арене цирка.
    
                Букулты                2009 год.


                Владмир Пантелеев