Клад

-Деда! Расскажи сказку из Старой книжки!
- Так  рассказывал уже,  Анютка! По многу  раз…
- Ну… деда! Ну, праздник ведь! Про клад расскажи?
 - Ну, слушай… - вздыхает, а внучка удобно усаживается  у деда на коленях. – Было это, Анюта, в те  времена, когда не было Киевской Руси даже…
- А что было? – о Киевской Руси  знания у внучки очень приблизительные.
- Племена славянские жили врозь: поляне, древляне, дреговичи, меря – вот! – жили…
 - Меря! – фыркает  Анюта.
- Да, меря.. А неподалеку от большой и богатой деревни племени меря была деревушка поменьше, там  иное племя жило… их так и звали – немеричи. И случилась  у  немеричей засуха, и страдали от голода все жители – от  ведуна Яромира  до сиротки Малуши…
Голос деда был мерным и хриплым, и Анюта его  почти  уже не слышала –  сказку эту она давно представляла  ярче любой яви…

  Вот бредет по иссохшим огородам в лес Малуша – худенькая, маленькая, загоревшая до черноты и  со спутанными русыми волосами. На ней  выгоревшая небеленая сорочка, схваченная бисерным поясом - мамкино это наследство  Малуша даже ночью не снимала , не доверяя сестрам.  На опушке, где  рябило в глазах от пестрых  бабочек,  сорвала пару  вялых ягод  – значит, в лесу должна  быть черника! – хочется добежать туда побыстрее, да сил нет… Лучше всего брести, полузакрыв глаза и ощупывая за поясом крошки, что украла со стола,  когда старшая сестра Кветка резала последний раз каравай…
 Споткнулась о корягу, чуть не  растянулась  и открыла глаза: до мелочей знакомая Святая поляна…  да на ней! - ноги подкосились и дышать стало трудно - Непонятное и Невозможное… И смотрит!! В упор, в самую душу!!
 «Мамочки!» - попятилась ,  сил не имея взгляд оторвать… упала… и только тогда, отвернувшись, смогла бежать… откуда силы взялись… через поляну, туда, на Запрет,  к  Отцу-Дубу,  замешкавшись от страха, и все же  - белкой в низкое дупло, забившись в самый темный угол, дабы не смотрели в душу холодные , непонятные эти очи!
Когда унялась дрожь в теле,  и  особо захотелось есть, руки сами потянулись к поясу… и рассыпали драгоценные крохи…  здесь, в темноте,  на мох, где не собрать уже!
Сколько сидела и плакала – Боги знают! – пока не случилось что-то, пока не возник пряно-кисловатый запах, который спутать невозможно и под рукою захрустело что-то мягкое… Каравай!

- Погодь, деда, не рассказывай, я сейчас! – как всегда в этом месте рассказа Анюте остро захотелось хлеба, сбегала, отломила   (дед всегда ругался, что не отрезала) румяную корочку и с набитым ртом «Дальше, деда!»

- Ну, вот… когда, значит, вернулась домой  Малуша, то не пошла в избу – свернула на сеновал сокровище свое прятать… 
…В сумерках сарая  всегда пахло душистым сеном – от этого у голодной Малуши кружилась голова.  Уже прикрывала  сеном  драгоценный клад свой, от которого успела откусить лишь маленькую краюху,  как  послышался за спиною до оторопи ровный голос Кветки: «Кладку яиц ищешь, Малуша?» Закивала истово, испуганно глядя  в темные очи старшей сестры,  а та вкрадчиво так: «Зря – не несется Пеструха… а где же пояс-то твой?»
Весь ужас,  все горе, все неожиданное, накопившееся в этот злосчастный день, вылилось в реве Малуши. «Ма… Мам… Ма…!!» - даже обычное свое «мамочки!»  не могла выговорить за  сотрясающими тело рыданиями. Обняв за плечи, гладила  по голове младшенькую Квета: ну, ладно… ну, не плачь… ну – что случилось-то?
Заикаясь и с трудом приходя в себя, Малуша стала рассказывать, но видела – не верит Квета, привыкла к Малушиным вракам.  Пришлось откопать под сеном  хлеб, даже легче стало, как груз с души упал.
- Вот что… - задумчиво вертела каравай сестра. – Хлеб мы в избу отнесем – там сестры с утра не евши… а пояс ты, видать, в дупле оставила! – «а!», коротко вырвалось у Малуши, -  Но туда мы сегодня не пойдем, поздно уже… с утречка!
- Яромиру надо бы… - испуганно прошептала Малуша.
- Поглядим. Это уж я сама как-нибудь…

 На рассвете был густой туман. Чтобы подбодрить Малушу,  Квета сунула ей в руку еще теплое, снесенное таки курицей утреннее яйцо.  По давней привычке  Малуша  спрятала яйцо на «потом»… а ну как еще  каравай найдется в дупле? – здорово будет с хлебушком-то!..
 Чем ближе к поляне, тем теснее прижималась к сестре Малуша… а та и бровью не вела – ужели не страшно? А брови  у  Кветки были темные, под стать очам, и сама фигуристая… как умудрялась в голод-то?  Оттого, видать, и молодец к ней посватался  богатый, из «мериев»,  к свадьбе дело идет  –  то-то наедимся на год вперед, просто так Яромир  лучшую невесту не отдаст на сторону!
 На поляне все было, как обычно – будто и не висело вчера в середке то чудное  и страшное, что так испугало Малушу. Подойдя к Отцу-дубу, зашептала заговоры Квета, поклонилась трижды идолу Перуна, и, крепко взяв Малушу за руку, подошла к дуплу.  Но меньшая опередила , первой прыгнув в дупло… не сразу выглянула, а когда появилась… «Что? Нету?» – огорчилась было  Квета, но тут послышался дикий визг, и Малуша  выкатилась на свет белый, держа … целую охапку бисерных поясов!
Когда прошло первое потрясение, Квета  вдруг просветлела лицом : «Постой-постой, сестричка... Значит…вчера ты оставила тут пояс, а сегодня…»
«… много поясов» - подхватила Малуша. Сестры уставились друг на друга. У меньшей округлились глаза, она протянула Квете  ладонь, в которой сжимала яйцо: «А если оставить яйцо…»

  Кветка велела сестрам крепко молчать о причинах достатка в избе, Малуша  же прямо  сморщилась вся от постоянного страха, особливо когда встречала  седого Яромира. Сухой и осанистый, смотрел он на нее все понимающими глазами, а  Малуше все казалось, будто у нее крошки на подбородке…
  Развязка, правда, наступила быстро – когда вечером прибежала , рыдая , в избу Кветка. Такой ее никто не видел раньше, все бросились с расспросами, а она, сорвав недавно надетый пояс так, что бисер посыпался, бросила его Малуше…

 - В общем, так вышло,  Анютка, что узнал жених на Квете пояс матери. Дело, вишь ты, в том, что в деревне у меря  Отца-Дуба на капище не было уже, один пень остался… да и пень-то священный был: на нем Перун знаки подавал племени. Увидят, скажем, ведуны на пне перышко – стал быть  надобно на пень забитую курочку положить – богам в жертву…  А тут село прямо нищать начало – это в голод-то! Сначала на пне крошки появились… понятное дело – каравай принесли… потом – пояс… скинулись всей деревней… И пошло-поехало: то яйца, то караваи – и ведь пропадало с пня на глазах прямо, оставалось только лица закрывать в страхе.
 - И Малуша… - поглядела на деда Анютка снизу вверх
- Пошла к Яромиру, конечно. Но не бойся, внучка, не ругал он  сиротку, а только запретил впредь всем немеричам близко к капищу подходить…
- А  Отец-дуб, деда? – уткнулась в грудь ему мокрым лицом.
- Дуб он сам срубил – откуда силы взял? Только пень остался.
- А я … знаю! – подняла Анюта мокрые глаза. – Надо самим зарабатывать, нельзя брать даже клады… чужое это!
 - Важно, чтобы ты это помнила, когда взрослой станешь! – дед гладил внучку по голове,  а на глаза  предательски набегали старческие слезы.