С любовью

Серые тучи нежно обволакивали небосвод, укрывая его своим ватным одеялом края до края. Холодный, и, казалось бы, колючий дружище-ветер, шуршал обертками фантиков, оставленных после детского праздника. Лениво, как котёнок, играя с ними: то подбрасывая, то вновь роняя.  Сквозь пелену дождя, мелко стекающего по стеклам, доносились отдаленные звуки городского безумия, слышного лишь немногим, но ощущаемого всеми, если они того хотели. Среди этих звуков особенно четко слышался один, совсем неуместный, как будто бы заблудившийся: звук капель, стекающих по ровной поверхности воздушного шарика.
Шарик этот повис, запутавшись в ветках старого дерева, широко раскинутых над территорией всего двора. Листья, из числа тех, что упорно продолжали бороться с вечностью на этом умирающем старике, давно опали. И, наверно, поэтому ярко-красный шарик, опоясанный большими буквами «с любовью» смотрелся на нем так контрастно и совсем неуместно. Но кто сказал, что красоте в мелочах должно быть отведено отдельное место и время? Всему и всегда можно найти объяснение. Вот и ему тоже можно его найти, если захотеть. И шарик действительно этого хотел. Больше всего на свете. Ведь когда ты не живой, но, и как оказалось, не мертвый, тебе очень хочется найти единственное, что ты потерял или даже не успел найти. Смысл. Звучит глобально,  не спорю. Но ведь у каждого он свой. Правда? Вот и шарик искал свой смысл. И пока он, раскачиваясь в объятиях дружище-ветра, колыхался от ветки к ветке, он старательно его искал. Пытаясь понять то, что для него было действительно важно. 
А напротив стоял большой семиэтажный дом. И хотя вокруг было множество подобных ему, или даже выше, почему-то именно этот дом привлекал его внимание больше остальных. Быть может потому, что он видел старика, сидящего на карнизе дома, или ему только казалось, что там кто-то был… когда-то.  Не важно. А меж тем, уже смеркалось, и ночь принимала в свое лоно очертания хаоса, что царил вокруг, вытесняя дневной, и выводя его на новый уровень безумия. В домах, один за другим, загорались окна. И исполнялись чьи-то желания,  рушив чьи-то мечты. Стрелки стремительно набирали оборот, и вот уже одно за другим, окна начинали гаснуть. Вскоре, из всего множества судеб осталось лишь несколько, горящих в ночи, словно пустые бойницы, одиноких стражей.
«Так, ладно. Еще работаю минут пять и иду спать. Ого, да тут столько всего. Так, ладно, еще пять минут, и точно иду». 
Минуты складывались в часы, и те, в свою очередь, укладывались в гигантский механизм, что толкает ночь вперед, словно обреченного к безумию, неумолимо и беспощадно. Вперед и только вперед, потому что назад уже пути нет и не будет. Один раз ступив на дорогу судьбы, назад не свернуть. И лишь умерев под ласками колючего утра, ты сможешь воскреснуть вновь, почти таким же, как был до этого. Но с другой датой – на сердце и в душе.   
Обо всем этом я думал, наконец-то докуривая последнюю ночную сигарету перед сном. Дым от нее уносился куда-то прочь,  и спустя какие-то многоводия, растворялся без следа, оставляя после себя лишь табачный привкус во рту. Как же я, пожалуй, устал. В детстве я всегда думал, что слово это произошло от другого слова – «таять». Ведь я и вправду таю. Не как мороженое в руках счастливого школьника. Или плитка шоколада,  забытая кем-то, на самом солнцепеке. Нет. Иначе. Я словно становлюсь прозрачнее. Тоньше, чем сама реальность. И с каждым днем от меня все меньше и меньше отражается окружающий мир. И с каждым днем мне становится все безразличнее и скучнее в нем жить. Нет, я не думаю о суициде, или о том, чтобы сдаться – для этого я пока все еще слишком сильно себя люблю. Просто я все реже вообще о чем-либо думаю. Просто действия, просто так надо, и просто нет уже другого выбора. Понимаешь?
Хотя, о чем это я. Сам с собой, что ли, разговариваю? Глупо. Хотя? Так ли глупо? Все равно, кроме меня, тут никого нет. Да и не было, и самое что смешное – уже и не надо. Когда-то давно это еще было актуально, а теперь я привык быть один. В большой и дорогой квартире, обставленной по последнему слову техники. И под окном красуется новенький «Порш». Но что с того? Надо ли мне это все? Ложные идеалы, что застилали мне глаза, похлеще розовых очков. Я должен много работать, для того, чтобы у меня было много денег. И вот тогда, когда их, ну, то есть  денег, будет много, у меня будет…. Вот только что будет? Смешно даже, честное слово. Ничего у меня не будет уже, потому что и не было. Я слишком себя загнал, как беговая лощадь, которая еще бежит, но уже не может бежать, и делает это просто по инерции. И на финише меня ждет не приз, а смерть. Не будет горы оваций, признания, любви и счастья. Будет просто старик, почти прозрачный на вид. С кучей болезней, пустыми глазами, и безмерно одинокий… 
А ведь как хорошо все начиналось: я закончил один институт. Потом второй, фоном работал то тут, то там. Постепенно поднаторел, открыл свой бизнес. Маленький, конечно. Но уже спустя пару лет я смог отбить новую квартиру, поменьше этой. Но свою. Помню, как жутко тогда собой гордился. Я первым делом позвонил маме и сказал «Ты знаешь мам, я квартиру купил. Сам, большую. Представляешь? Теперь у меня есть свое жилье, и мне не надо тратить денег на съем. И я теперь смогу освободить свой график, и чаще приезжать к вам… Мам, ну не начинай, ну конечно я про вас не забыл, нет… ну прости, да, я в этом месяце не одной свободной минутки, я бы иначе позвонил, ну конечно… да… ну ты же знаешь, что я вас с отцом люблю… да… обязательно приеду на выходных, ну если не на этих, то на следующих точно… мам, правда люблю тебя, ну чего ты не плачь, лучше порадуйся за меня… ладно все, побежал.. работы вал.. пока, целую».
Когда умер отец, я не помню точно, по-моему, через год после этого разговора, я так и не приехал к ним. Не до смерти, не после. Я был в командировке. И так и не попрощался с ним. Мама говорила, что он плакал часто ночью, выкуривая трубку и выпивая две рюмки водки перед сном. На столе перед ним всегда лежал мобильный, что я выслал им на Новый год, знаете, такие одинаковые для семейных пар, я тогда еще подумал, что надо будет, когда женюсь, купить нам с женой такие же. Он ни разу не набрал меня первый, наверно боялся, что я скажу, что занят, и не стану с ним говорить. Гордость. А я так и не нашел времени  для того, чтобы просто попросить у него прощения. Через полгода после смерти отца, умерла мама. Я прилетел на похороны из столицы. И после долго бродил по родному городу. Я много раз представлял себе, как вернусь с триумфом сюда, весь такой знаменитый, известный…  В ту ночь я пытался понять, что же я сделал не так, и почему так вышло. Тогда я думал, что все, хватит с меня. Надо уже семью заводить, денег у меня достаточно. И время уже, пожалуй, можно найти. Мне уже тридцать пять. И пора бы, хотя бы в память о родителях, завести детей.
Но потом я вернулся назад, и все как-то закрутилось, завертелось. А потом мне стало страшно. По-настоящему страшно: я так гордился собой, своей личностью, своим умом. И мне казалось, что если я сближусь с кем-либо, я уже не буду прежним. И как это – привыкать к другому человеку? А если она узнает, что я, например, зубы чищу раз в день, а не два, как положено? Она расскажет своим подругам, а те –  своим мужьям. И вот сидим мы такие все за общим столом. Я – богатый, щедрый хозяин, конечно же, богаче и умнее всех собравшихся. И они все улыбаются мне, едят мою еду, греются у моего огня. И знают, что я чищу зубы всего один раз, а не два, и смеются за моей спиной, потому что они-то все по два раза, а я такой вот не как все, один. Глупо конечно, сейчас-то. Но тогда меня почему-то это сильно пугало. И вот мне пятьдесят.  Большая часть жизни уже позади. Я холост. У меня почти нет друзей, потому что для них тоже нужно время. У меня нет родных, потому  что те, кто были, либо умерли, либо просто потеряли всякую связь со мной. У меня непомерное состояние. Но для чего оно мне? Я уже не знаю. Те очевидные истины, что приходят ко мне теперь во снах, слишком запоздали, и ничего, кроме боли, не приносят мне. Я знаю что главное – это не работа и не деньги. Что при желании я мог найти в час хотя бы две минуты, чтобы позвонить домой. Я еще много чего мог. Но не сделал. Единственное, что сейчас я могу сделать правильно – это пойти спать. В моем возрасте так поздно ложиться уже вредно. Пожалуй, пойду. Вот только отправлю еще пару писем и все… 
В последний раз взглянув на небо, я попытался вспомнить, сколько раз точно так же я стоял на этом балконе, и просил у неба не то благословления, не то проклятья, и, кажется, даже не всегда тщетно. 
Мужчина ушел, закрыв за собой окно. В одной из комнат загорелся свет, не яркий, но достаточный, чтобы увидеть одну из стен комнаты. Сплошь покрытую грамотами, сертификатами и медалями. Приглядевшись, можно было даже различить, что написано на отдельных из них: «Детский дом номер 4 выражает свою глубокую признательность, за строительство…» «От фонда помощи больных неизлечимыми болезнями, сердечная благодарность, за поддержку и создание…» «Главному врачу детской больницы от…»
Меж тем, дождь прекращался. И капли теперь стекали все медленнее по ровной поверхности красного шарика, опоясанного нехитрыми словами «с любовью»,  и он все так же пытался найти то, что ему не удавалось. И окно, в которое он заглянул, оказалось не тем… 
«Остался последний штрих, еще чуть-чуть, и  будет готово» – художник критично осмотрел свое творение, прислонив измазанную краской руку к подбородку. «Пожалуй, еще пару штрихов, и тогда она будет идеальна.  И тогда, тогда … я смогу … Но, что же, черт возьми, я смогу? Сказать, глядя в  холст – прости? Или – будь проклята? Что? Я не знаю, как и не знал тогда. И очень надеюсь что узнаю. Скоро, очень скоро, потому что сил терпеть эту муку у меня больше просто нет. Вот только остался последний штрих».
Я проклинаю и с трепетом вспоминаю тот летний день. Когда июльское солнце потихоньку остывало, готовясь сдать свою смену августу.  Я помню пустоту того лета. Обыденность и рутинность одинаковых дней. С чередой таких же лиц: без цели, просто движение, ради самого движения. Наивно было думать с моей стороны, что все именно так и закончится. Но, как это всегда бывает…
Я ничего не искал, да и не надо было, наверно, мне этого. Я, как и все, жил в сумбурно упорядоченном поиске, но больше фоновом, чем осознанном, поиске своего идеала. И даже, если честно, имел примерное представление того, каким он должен быть, этот пресловутый идеал. Глаза, рост, длина волос, форма губ и величина груди. Точные технические характеристики продукта, который ты готов приобрести. И всякий раз, заводя очередное знакомство, я применял этот шаблонный набор к объекту. Подгоняя его под определенные параметры. Закрывая глаза на очевидные недостатки или несовершенства. И если тех или других становилось со временем слишком много, я начинал поиск вновь, заменяя одного человека в своей жизни на другого. Успокаивая себя тем, что я молод, красив и полон сил. И что если уж остепеняться, то лишь с той, кто станет моим идеалом, не вызывая желания с завистью смотреть на другую.
Так продолжалось достаточно долго. Пока однажды я не познакомился с ней. Обычная девушка, в обычный день, в обычном парке. Мы познакомились, наверно, даже совсем обычно, поскольку я совсем этого не помню. И, спустя какое-то время, мы пошли в одну сторону. Нам вдруг стало по пути. Листья в этом самом парке сменили зелень на золото, а следом серебро на легкую дымку и вновь и вновь... Раз за разом, а мы все шли. И не сказать, что она стала моим идеалом, или же я ее. Нет. Пожалуй, даже мы оба не раз отходили в сторону, прогуляться в тишине парка.  Но главное, мы всегда возвращались на эту дорогу. Изредка спотыкаясь, поднимая другу друга с земли, шли дальше. 
И вот однажды мне показалось, что лично я иду слишком медленно и спотыкаюсь как-то уж очень часто, и что ей было бы хорошо со мной, если бы моя походка обрела большую уверенность. Я решил: пожалуй, стоит прибавить ходу. Поначалу мы ускоряли шаг все больше и больше. А потом она сказала, что устала, и бежать за мной у нее уже нет сил. И что же я? «Хорошо, подожди, сейчас я сбегаю вперед, узнаю, как там. И когда вернусь за тобой, мы пойдем вместе. И поверь, дорога будет легче, хорошо?».
Вот только когда я вернулся, не было уже на том месте парка, и дороги, по которой мы шли. И ее не было. Я возвращался на это место вновь и вновь, искал ее и парк. Но оказалось, что я забыл, забыл дорогу туда. И не могу ее найти. Знаю, где она, знаю, но не могу. Потому что путь туда уже закрыт для меня. Я знаю, что где-то есть такой же парк. Где она также, рука об руку ,гуляет с кем-то. Но попасть туда я не имею права. Впрочем, хочу ли я туда? Наверное, уже нет. Зачем?
В моей жизни теперь есть…  Вот только что же есть в ней? Стертые в кровь ноги? Ведь, бегая от одной дороги к другой, я всякий раз пытался найти ее. Потом, поняв, что такой второй мне не найти, я стал искать похожую. А потом я и вовсе сделал ее своим идеалом. Забыв и потеряв изначальный. Вытеснив одно другим.  Но я так больше не могу, и каждый шаг дается мне с трудом. И что самое страшное, я начинаю забывать, какой она была. И каким был я когда-то. С тех пор прошло совсем немало лет. И мне кажется, потеряв ее, я потеряю себя, навсегда. Как тот парк. Который уже не вернуть...
Идеал – удивительно, как просто звучит это слово. Еще проще сказать: «я ищу свой идеал, и найду его». Но боже, как же трудно его найти. Каждый из нас рисует в голове идеальную картину. Того, каким он должен быть. До мелочей и важных деталей. Но вот что с ним делать, когда находишь? Не знает никто, и в итоге ты теряешь его, или ее – и страшнее муки просто быть не может. Вновь и вновь, возвращаясь мысленно к тому моменту, проклиная себя за слабость, глупость и малодушие, гадая, как бы все повернулось в твоей жизни, поступи ты так или иначе. А потом, со временем, ты просто забываешь. И это еще страшнее.
Ну вот, теперь, пожалуй, все. Наконец-то я закончил. Теперь я не забуду то, о чем должен был помнить всегда. Но если вдруг я начну забывать, я же всегда смогу вновь взглянуть на картину, и вспомнить то, каким должен быть идеальный человек рядом. Ведь так?
Улыбающийся художник медленно засыпал, сидя в кресле напротив картины, которую можно было увидеть из окна. С той самой ветки, на которой завис наш герой. И хоть шарик и не знал, о чем же думал в тот момент художник, ему определенно понравился холст, над которым тот работал. Глядя на его белую, без каких либо помарок и пятен поверхность, его воображение рисовало безумно красивые картины. И каждый раз, отведя взор от холста и посмотрев на него вновь, ты видел все новую и новую мечту, сохраняя в сердце то, что было до, но и не сравнивая с тем, что появилось после. Потому как новое всегда преподносит то, чего не было до этого. От того оно и не имеет права быть омрачено шаблоном или сравнением прошлого, в котором остался лишь бесценный опыт, а не вечный поиск прожитых чувств.
Больше всех его внимание притягивали окна квартиры, находящейся на последнем этаже. Они мерцали подобно маяку для заблудших мотыльков, снующих в ночи. Манили и притягивали своим гипнотическим очарованием. Хотелось любоваться этим светом, льющимся из-за стеклянной преграды, вечно. Казалось, протяни руку, и он нежно обернет тебя своими объятиями, обещая покой и наслаждение. И тот факт, что находилось окно выше всех остальных, такое ясное, светлое и манящее, делал его еще красивее.  Создавая образ тайны, оставляя привкус ванили во рту. Но больше всего хотелось попасть именно в эту квартиру. Ведь не может же быть такой красивой пустота. А значит, внутри тебя непременно ждет тепло, уют и красота еще более полная. 
Шарик потянулся выше, вырываясь из последних сил. Сковавшие его преграды дрогнули. Он рвался и метался, слыша, как опасно трутся о его хрупкую оболочку острые сучья. Но это волновало меньше всего. Красота, что очаровала его, и надежда на уют, что ждет его, попади он вовнутрь – вот что было важно сейчас. Раскачиваясь взад и вперед, он все же вырвался, и полетел навстречу чудесам. Дружище-ветер услужливо подхватил его и понес вверх, прямиком к цели. И вот уже он у окна.
Пусто, совсем пусто, лишь свет – яркий, слепящий, даже обжигающий, но совсем не греющий. Квартира была пуста. Совсем.  В ней не было ничего, кроме света, который, казалось, наполнял ее изнутри. В этой квартире никто никогда не жил. И, похоже, даже не собирался. Пол покрывал толстый слой пыли, в котором угадывались чьи-то следы. Они доходили до середины комнаты, будто бы случайный гость заходил, удивлялся пустоте и уходил вновь. В ней не было ни тайны, ни уюта, лишь голые стены. Чего уж говорить о мебели? Пустота. За красивой мечтой не оказалось ничего. И как-то грустно становилось. Но не оттого, что пусто в ней, нет. Оттого, что позволил себя обмануть, хотелось разочароваться, но даже это оказалось невозможно – ведь как можно разочароваться в пустой комнате, даже без выключателя? Она способна лишь привлекать, становясь смыслом в моменте. Вытесняя все остальные желанием добраться до нее. Но вот когда ты тут, ты понимаешь, что все зря. И вершина – она всегда там, где светит ярче, или хочется быть. Хотя издалека, ее светом можно было любоваться целую вечность. 
Нежные руки подтолкнули шарик ближе к окну, чтобы он смог в полной мере насладиться пустотой момента. Прижавшись к стеклу, он медленно начал сползать вниз. Все также в надеже увидеть, или понять, да даже хотя бы простить, и не важно уже кого – себя или…. Но нет, лишь свет, яркий, красивый, но теперь почему-то холодный и чужой…  Еще чуть-чуть… Что это такое тут блестит у подоконника?
Рассвет. Ночная дымка, дрогнув, расступилась, и вскоре, озаряя поле ночной брани, вялое солнце выползло на небосвод. Ночь отступала, сгорая в объятьях утра. Ее слезы словно жемчуг, весело искрились на подоконниках окон, траве и листве. 
- Мам, смотри, этот тот самый шарик – сказала девочка
- Да, наверно – рассеяно ответила женщина, держащая за руку маленькую девочку, даже не посмотрев в ее сторону.
- Мам, только он, похоже, лопнул. Так жаль, он был красивый – и девочка покрепче перехватила за веревочку новый шарик, что держала в руках.
- Ну ты же сама отпустила его вчера, так чего теперь расстраиваться? К тому же, у тебя теперь есть новый. Да и получше будет старого, тот мы купили тебе просто так, на ходу, что бы хоть чем-то занять тебя в пути. А этот ты выбрала сама. – все так же рассеяно отвечала мать.
- Да я знаю, мам. Но оказывается,  я к нему привыкла. Хоть и отпустила его специально, и даже не жалела об этом, но вот теперь, когда он лопнул, мне как-то грустно без него. Жаль наверно, что назад уже ничего не вернуть.  Хотя да, ты права. Новый шарик мне нравится больше. Без надписей, которые я не понимаю, и цвет у него понятный, и главное – он не летает. Знаешь, мне даже показалось, что он специально так сильно вырывается, как будто хочет на свободу, а вот новый просто висит на веревочке, это удобнее, и проще им управлять. Но старый шарик мне все равно жаль.
Мать наконец-то остановилась и посмотрела на дочь, чьи мысли не по годам оказались умны. Перевела взгляд на ошметки порванного шарика, висящего на дереве, немного подумала и сказала:
- Ты знаешь, любимая, мы окружаем себя всегда простыми и понятными  вещами. Так проще и удобнее жить. Каждый из нас живет в своей плоскости, и те, кто пытается выйти за пределы, всегда бывают жестоко наказаны, вот и ты не пытайся. Если кому-то и нужна свобода, пусть он стремится к ней. Если кому-то хочется быть не похожим на других, пусть будет. Все равно, как бы высоко они не поднялись, рано или поздно, так или иначе они упадут вниз, сгорев дотла еще до того, как осознают, что проиграли. Так зачем же тогда рисковать? Нравится новый шарик? Вот и отлично, он не хуже и не лучше старого, он просто проще. А значит, для тебя это то, что нужно.  – женщина с секундной грустью посмотрела в небо, и, мотнув головой, как бы отгоняя непрощенные мысли, поправила серый плащ и двинулась в сторону дома.
- Хорошо, мама – девочка бросила любопытный взгляд без тоски на остатки старого шарика. И перехватив поудобнее новый, пошла прочь.
Под ногами шуршали листья, золото красок увядающего лета. Нашел ли тот, кто искал, то, что искал той ночью? Как знать. Но всегда ли важно найти то, что ищешь? Иногда достаточно просто самого желания начать этот поиск. И тогда….