4

она разбудила меня в четыре утра.
молча. совсем без слов.
я посмотрел за окно.
за ним ничего не увидел.
то есть, совсем ничего. просто белое поле
белоснежно чистый обрывок картинки мира.
проводница вышла куда-то и через минуту поезд стал останавливаться.
через несколько минут мы с ней уже стояли на колючем снегу.
самом чистом,
который только может быть.

жаль, что в жизни так не бывает.
было бы неплохо, чтобы каждый год в тебе выпадал чистый снег. ты бы забывал все, что сделал. все, что тебе сделали.
забывал себя, то, как в пять лет у тебя умерла бабушка и ты очень боялся умирать. забывал ту, которую любил всем сердцем. вообще забывал, что такое любовь.
как было бы хорошо, если бы люди не знали, что такое любовь. никакой боли, никаких общих планов, никаких обязательств перед кем-то.
неплохо бы быть пустоголовыми.
забыть все книги и уроки, что тебе давала жизнь,
кидая маленькие горячие угольки на твое беззащитное тело.
оставляя ожоги, рубцы и шрамы.
проводница достала из своего кармана пачку тонких сигарет и протянула их мне.
я взял парочку
перед глазами стоял колючий мороз и дым, который резал эти глаза.
мы ходили по невинному полю. мы петляли по нему кругами, треугольниками и какими-то более изощренными фигурами.
мы опорочили своими шагами каждый сантиметр несчастного снега. мы убили каждую фею снега. каждую черствую фею жестокого разума.
докуривая сигарету я думал только о том, как несчастны девушки, которые курят эту долбанную вирджинию слимс.
видимо мужчины совсем обмельчали.
видимо они не могут больше сделать их счастливыми,
как раньше.
приходится курить, все время проклиная минздрав и загадочных Британских ученых, которые постоянно составляют какие-то нелепые статистики.
я был счастлив. думаю, если бы бог сейчас был рядом со мной,
мы бы похлопали друг друга по плечу, отряхнули с ботинок последний снег, оставшийся в этом мире, и ушли куда-то по направлению к солнцу.
только мы могли бы истоптать с ним весь этот чертов снег.
только мы могли бы не брать в расчет чужое мнение,
которое оседает ядовитыми парами на теле слабовольных.
это мы могли упасть опалеными звездою по имени Солнце.
только мы...
я попрощался с проводницей, забрал из купе гитару и сумку.
она плакала. тихо и осторожно.
плакала и улыбалась. она протягивала ко мне свои хололные руки.
я обнял ее напоследок. потом достал из сумки все свои стихи и отдал ей.
с радостью отдал.
она не могла расстаться со мной сейчас, а стихи были частицей чего-то, что ей пригодится.
по крайней мере на первое время.
тем более я давно хотел сжечь их, вот только руки опускались, когда я вспоминал и перечитывал некоторые.

хотелось бы чтобы где-то внутри каждый год выпадал новый снег.
хотелось бы, чтобы он стирал все, что я только мог чувствовать.
вот только, чтобы он никогда не был липким.
чтобы он никогда не превращался в огромный дрейфующий айсберг, скрытый своими сколами под водой.
проводница еще долго смотрела мне вслед из прохода медленно движущегося поезда.
лишь бы с ней ничего не случилось.
как с той дворняжкой, которая попала под поезд, догоняя свою мечту о счастливой и долгой жизни...
когда поезд превратился в крохотную темную точку у горизонта, я поправил гитару с сумкой и пошел по уже нехрустящему, истоптанному снегу, смешанного с черной землей.
я шел на восток.
к солнцу, которое поднималось так медленно, как никогда.
я шел на восток.
и, если честно, все остальное было для меня неважно