Из средневековья в современность... наощупь

             

              РУССКАЯ ВЕСНА. ОПЫТ ИСПОВЕДИ БЫВШЕГО НАРДЕПА (Продолжение)

                ИЗ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ В СОВРЕМЕННОСТЬ … НАОЩУПЬ.
               
                В Конституционной комиссии. Часть 2. (обновленная редакция)

                Глава из книги мемуаров

          
       Я продолжаю в этой главе рассказ о моем участии в работе над конституцией провозглашенной нами новой России. Рассказ, воспоминания, неизбежно перемежаются с мыслями и попытками анализа работы своей и коллег. Но трудно избежать при этом анализа самой конституции, к формированию которой как мы, начиная с членов «рабочей группы», так и окружавшие нас «политики», включая высокопоставленных, шли во многом наощупь. Что на самом деле нужно народу, власть которого провозглашалась во всех проектах конституции, никто, конечно, точно не знал и не мог в то время знать за отсутствтием профессиональной информации об этом в Советском Союзе и в начальный постсоветский период. Впрочем, убедительной глубинной информации на этот счет нет и по сю пору. Я в свое время пытался вместе с социологом Светланой Климовой наметить какую-то программу глубинных социокультурных исследований с целью определить уровни и содержание общественного сознания. Мы частично программу разработали, но дальше этого дело не пошло. Много позже такие попытки предпринимали социологи во главе с Клямкиным и Кутковец. Результаты получились интересными, хотя и оспариваемыми. Я, может быть к этому еще вернусь, хотя нельзя все же превращать мемуары в научное исследование.
Итак, мы импровизировали. Одни – используя некоторые знания о зарубежном конституционном праве – глубокие или поверхностные. Другие – на основе своих случайно сложившихся представлений и штампов, нередко уходящих корнями в то же самое средневековье.

Конституция предков

В число то ли экспертов, то ли членов Рабочей группы явочным по-
рядком включился народный депутат СССР Александр Оболенский.
Тот самый, который на первом Съезде народных депутатов СССР смело
предложил свою альтернативную кандидатуру в Председатели Верхов-
ного Совета СССР и который позднее стал вместе с нами основателем_
_социал-демократической партии. Конституционалистом он, разумеется,
не был. Но в дискуссиях участвовал активно. И это ему граждане Рос-
сии, по крайней мере, частично, обязаны нынешним текстом Преамбу-
лы Конституции.

В том, что конституция должна открываться преамбулой, сомне-
ний не было ни у кого. В общем, было ясно, что в преамбуле следова-
ло провозгласить конституцию от имени народа, отразить ее историче-
ское значение и демократический дух. Несколько таких вариантов было
предложено членами Рабочей группы. Но тут слово взял Оболенский и
предложил свой вариант преамбулы. Меня поразил и насмешил этот ва-
риант, поскольку главным мотивом преамбулы Оболенского оказалась
не демократия и не будущее, а plusquamperfectum, давно прошедшее, па-
мять предков. Такого родственно-семейного подхода к акту, призван-
ному нашей многонациональной стране открыть дорогу в большой со-
временный мир, я никак не ожидал. И каких именно предков должна
иметь в виду конституция — киевских князей, Ивана Грозного, татар-
ских завоевателей, декабристов, героев февраля 17-го или же октября
17-го? Упоминание о предках, уместное в другом акте, скажем, в законе
о памятниках героям войны, никак не вязалось с историческим смыс-
лом разрабатываемой конституции.

   Был ли этот текст изобретением самого Оболенского или кто-то
еще участвовал в его создании, я не знаю,
но выступил с ним именно Александр Митрофанович, который вообще
был хорошо известен своими неожиданными инициативами. Разумеет-
ся, я выступил против подобной редакции преамбулы. Но членам Рабо-
чей группы, включая поклонников американской конституции, редак-
ция Оболенского показалась приемлемой. В общем, «предки», при всех
их жестоких взаимных распрях и войнах, обрели, благодаря Оболенско-
му свой конституционный статус в Российской Федерации, стало быть
и свои права. Ведь преамбула конституции не литературное сочинение,
она — часть конституции и может влиять на толкование ее конкретных
статей. Не предложат ли нам когда-нибудь, например, исходя из кон-
ституционной формулы «чтя память предков», восстановить титул само-
державного властителя, какими были русские великие князья или цари?
Или титулы великих ханов? И только ли титулы? Будем, однако, пока
считать это шуткой. Шуткой ли?

                Правозащитники и права граждан

О том, что в новой конституции должны быть заново провозглашены и закреплены права граждан, в рабочей группе не сомневался никто.Поэтому раздел о правах был выделен в специальную подкомиссию, главным координатором которой в Рабочей группе стал Сергей Ковалев.
 Я познакомился с Сергеем Адамовичем где-то в середине перестройки
на квартире Ларисы Богораз. (См. главу «А судьи кто»?). Но вот мы встретились с Ковалевым на Съезде. И чем больше я его узнавал, тем более поражало меня его удивительное правовое чувство. А он ведь не был юристом. Отнюдь. Он — биолог. И я был чертовски рад,
когда его, странного, заикающегося оратора и явного диссидента, с пер-
вого захода выбрали в Верховный Совет. Есть все же у самых разных лю-
дей какое-то чувство подлинности личности, личностной правды, кото-
рое пересекает линии политических симпатий и антипатий.    Не могу в этой связи не напомнить об отношении к Гайдару. Один из коммунистических депутатов — хозяйственник, неожиданно сказал депутату Денисенко, что будет голосовать за Гайдара. Белла Анатольевна удивленно спросила: почему? «Гайдар, конечно, гад, — ответил депутат, — но он гад для всех. Поэтому я буду за него».

                "Естественное право"?

  Что ж, Ковалев с коллегами, в числе которых были Борис Золотухин и активный член группы, юрист, Маргарита Петросян, подготовили совершенно новый проект главы о правах граждан, резко отличавшийся от сомнительных деклараций советских конституций с их сплошными политическими и идеологическими ограничениями. И сегодня обращение к этому разделу конституции с его гарантиями представляется особо актуальным. Правда теперь считается, что нынешнюю Конституцию написали Алексеев и Собчак, а, может быть, вообще единолдично Сергей Шахрай. Разобраться в том, что на амом деле принадлежит кому довольно трудно и никто похоже не пытается пока это сделать. В этой сфере как бюы нет  интеллектуальной собственности. Кто в данный момент "сильнее", тот и прав.
  Я, однако,  не принимал непосредственного участия в работе над этим разделом. Видимо, сказывалосбь мое скептическое отношение не к значению прав граждан, а к попытке создать конституцию. "на века". Как  уже отмечал, я  предпочел бы, чтобы о "правах" было записано не в "конституции на века", а в особой декларации. Но кроме того я чувствовал, что одного противопоставления новой конфигурации прав старым советским фальшивкам недостаточно. Под "права" нужна убедительная философская концепция, каковой в США , например, была концепция "естественного права". Достаточна ли была  она для новой российской конституции "на века" на рубеже 21-го века? Не повлияет ли на этот раздел конъюнктура?  Возиожно, не только занятость, но и такого рода подспудные сомнения удерживали меня в стороне от участия в этом, похожем на прекрасную сказку,  разделе.Не случайно при самых благородных намерениях в нем оказались просчеты, которые выявляются теперь и используются врагами прав человека. Вот, например, ст.29, согласно которой "не допускается пропаганда и агитация, возбуждающие социальную, расовую,национальную или религиозную ненависть и вражду". Казалось бы - замечательно. Это был ответ на старую советскую теорию классовой ненависти или религиозного "опиума" для народа. Но как используется эта статья теперь? Оказывается, для защиты фашистов, которых нельзя критиковать дабы не возбуждать ненависть к ним как к "социальной группе". Или для осуждения тех, кто отстаивает свои атеистические взгляды, как оскорбляющих "чувства верующих".

Тем не менее в своей основе  текст раздела о правах прошел через все этапы конституционного процесса.  вызвав, однако, резкие споры в вопросе о социальных и трудовых правах.

      Соображения по этому вопросу обсуждались и на Рабочей группе и на
пленуме Конституционной комиссии. Особо непримиримую позицию здесь занимал депутат Слободкин — яростный поборник старой советской Конституции.
    Вопрос действительно был непрост. С одной стороны республика шла к необходимым и неизбежным рыночным реформам. И в этих условиях записывать в конституции абсолютные гарантии от безработицы, от увольнений, от личных затрат на все виды социальных услуг, было бы нечестным. Это опять превращало бы конституцию не только в декларативную, но и в декоративную.
   Однако радикальный отказ от социальных гарантий вряд ли соответствовал историческому моменту, да и широко принятым в цивилизованном мире гуманным и в то же время рациональным принципам. Как социал-демократ я столь радикальную позицию поддержать не мог. Этим пользовался Юрий Максимович,предлагая мне объединить усилия. Не без иронии я воспринимал его попытки как продолжение старой тактики большевиков, готовых в невыгодные для них моменты объединяться с кем угодно. Впрочем, и от разговоров с ним не отказывался. Что касается Ковалева, то к «трудовым правам» он большого интереса не проявлял. В конце концов, мы с Румянцевым попытались найти более или менее компромиссное решение.
Право на труд было в наш первый проект записано, но без дополнения
насчет гарантий от безработицы. Думаю, что в нашем проекте конституции следовало все-таки отразить положение о социальных правах безработных. Хотя бы, примерно, таким образом: «Социальные права временно не работающих регулируются соответствующим законодательством».

          Гражданское общество

Для Румянцева, однако, особую важность приобрела концепция
«гражданского общества», которую он считал необходимым отразить не-
посредственно в конституции и притом в виде отдельной главы. В этом
он нашел горячую поддержку эксперта Конституционной комиссии Ле-
онида Соломоновича Мамута, моего давнего коллеги по Институту госу-
дарства и права АН СССР.
Пришедшая на русскую почву из германской политической фило-
софии (а Мамут был в некотором роде германистом) идея «граждан-
ского общества», как противостоящего всеохватывающему «государ-
ству», была, конечно, очень соблазнительной, хотя и представлялась
несколько расплывчатой. Я, несомненно, любил «гражданское обще-
ство», но сомневался в том, насколько можно и насколько нужно «про-
писывать» гражданское общество в конституции, которую с самого на-
чала представлял себе как закон прямого действия. С моей точки зрения
прописывать, то есть предписывать в законодательном порядке структу-
ру гражданского общества, означало бы лишить его самой его независи-
мой, естественной сути. А просто описывать, что есть такое граждан-
ское общество — не дело конституции как закона.
 
 Боюсь, однако, что я был не совсем прав. Ибо в конституции
можно и нужно было прямо закрепить ограничения государства
по отношению к гражданскому обществу, указать, во что государство
не имеет права вмешиваться, а также то,
в каких случаях и в каких формах может гражданское общество предпри-
нимать нечто против злоупотреблений государства. Короче — вписать в
конституцию главу о гражданском обществе означало бы покончить с
типичным для России представлением о государстве, как о чем-то са-
кральном, как о «священной корове».

   Я, правда, предложил нечто подобное в иной правовой форме. Я по-
лагал тогда возможным в разделе о правах граждан, обозначить право
граждан на самозащиту и сопротивление неправомерным актам власти.
Но это, в конечном счете, так и осталось нереализованным. Между тем, как
потом выяснилось, подобная идея была близка многим из тех, кто по-
степенно включался в обсуждение конституционных проектов. Глава о
гражданском обществе была, тем не менее, разработана и вошла в пер-
вый проект Конституции, подготовленный под руководством Румянце-
ва Рабочей группой Конституционной комиссии в Архангельском осе-
нью 1990 года.

           Закон о государстве как "процессе"

Но основной у нас с коллегой Шейнисом была другая задача. Мы
были назначены координаторами подкомиссии Рабочей группы по из-
бирательной системе, высшим органам государственной власти и ор-
ганам местного самоуправления. Это как раз те предметы, которые, по
моему мнению, должны были быть охвачены сводом органических за-
конов. Они то, на мой взгляд, и составляют реальную основу любой кон-
ституции. Цель состояла в таком их построении, которое служило бы га-
рантией от монополизации власти, от диктатуры, неминуемо ведущей к
вырождению государства, права, и общества. Гарантию я видел в глубо-
ко эшелонированном разделении властей — в плюрализме власти. Еще
идя на выборы, я подчеркивал в своей программе независимость мест-
ного самоуправления от государственной власти. Это широко распро-
страненное как в западных странах, так и в предреволюционной Рос-
сии представление было совершенно непонятно большинству не только
оппонентов, но и коллег. В период избирательной кампании мои кон-
куренты пытались даже высмеивать меня как невежду или глупца, на-
столько естественным им казалось слияние местного самоуправления с
вертикалью государственной власти, единообразие государственной си-
стемы. Хотя термин «местное самоуправление» существовал в советское
время, но в смысл самого слова «САМОуправление» мало кто вдумы-
вался. Местные органы были просто низшим звеном единой государст-
венной администрации. И, кстати, ничем другим быть не хотели. Зави-
сеть от населения, быть просто инструментом выражения интересов и
решения проблем жителей городов и деревень казалось им неинтерес-
ным. Куда понятней была роль начальствующих над населением чинов-
ников государства.

  Между тем, принцип независимости самоуправления юридически
весьма прост. Вертикаль исполнительной власти имеет свои органы на
местах, которые находятся в административном подчинении каждой вы-
шестоящей власти. Выборные же органы самоуправления администра-
тивно никому не подчинены, они подчиняются только нормам права.
Им нельзя, например, давать указания «сверху» по соображениям целе-
сообразности. Даже в такой классически централизованной стране как
Франция губернаторы и префекты не вправе давать прямые указания мэрам и местным советам. Их регулятивные функции весьма ограниче-
ны. Однако, самоуправление и его органы несут ответственность за не-
правовые действия. И префекты за этим следят.

  Позднее, уже ближе к заключительным этапам работы Конституци-
онной комиссии, я предложил включить в конституцию раздел, позво-
ляющий конституционными средствами подвести материальную базу
под самостоятельность самоуправления. Речь шла о конституционном
закреплении разделения между федеральной собственностью, собствен-
ностью субъектов федерации и собственностью самоуправления на ме-
стах. Вводились такие понятия как «федеральные и местные земли»;
«федеральные и местные угодья» (например леса) и порядок взаимоот-
ношений по управлению ими. Этот проект, к моему удивлению получил
заинтересованную поддержку со стороны ряда консервативных депу-
татов, как только они поняли его суть. Но вскоре он странным образом
исчез из общего компьютера и так и не был восстановлен.

                Волков, Шейнис и Монтескье            

  Да, с принципом разделения властей были согласны почти все чле-
ны Рабочей группы. Старая идея Монтескье была у всех на слуху. Аль-
тернативный разделению властей «парламентский» или «кабинетский»
принцип, когда исполнительная власть —кабинет министров, прави-
тельство, —образуется непосредственно парламентом и перед ним не-
сет ответственность, практически не обсуждался. Правда, оставался еще
«советский» вариант —полное слияние и смешение всех функций вла-
сти, представительных, законодательных, исполнительных и распоряди-
тельных в единой системе органов, реально подчиненных партии. Но
он для большинства Рабочей группы был неприемлем.
    Мне казалось, однако, что понимание разделения властей в нашем
коллективе носило чересчур общий характер. Ибо дальше провозглаше-
ния принципа независимости друг от друга законодательной, исполни-
тельной и судебной ветвей власти речь обычно не шла. А мы все же жили не во времена Монтескье и даже не во времена американских "father-founders". И если уж
 использовать американский опыт, то следовало бы говорить о си-
стеме «сдержек и противовесов».Впрочем, этот ставший классическим пе-
ревод выражения checks and balances никогда не казался мне удачным.
Точнее было бы: система "контроля (checks) и равновесия (balances)". Так вот, я понимал
эту систему не как тотальное противостояние властей, а как тонкий ме-
ханизм, побуждающий, ветви власти взаимно искать и находить ком-
промиссы в сложных общественных ситуациях. Тотальное противосто-
яние — это уже не разделение властей, а двоевластие или троевластие.
Что, кстати, и проявилось в 1993 году.

                Конституция как закон о процессе

    Исходя из этого, мы с Виктором Шейнисом весьма детально про-
писали не только структуру и полномочия различных элементов ветвей
власти, а также местного самоуправления, но и процедуры их взаимо-
действия. Мы выстроили классически простую двухпалатную систему,
составленную из одной нижней и одной верхней палаты. Такая систе-
ма должна была обеспечить взаимоконтроль и равновесие при принятии
законов и решении других вопросов. Мы продумали и довольно подроб-
но прописали компетенции палат. Ведь это было ново, ибо в советской
системе палаты Верховного совета были столь же равноправны, сколь и
импотентны. Ибо Верховный Совет никогда не был парламентом. И я
очень хорошо помню, как бывшая заместительница председателя Пре-
зидиума Верховного Совета РСФСР Татьяна Иванова возмущалась,
когда при ней заходила речь о перспективе парламентаризма в РСФСР.

  Мы прописали детально порядок прохождения законопроектов. Мы
довольно скрупулезно описали порядок осуществления контрольных дей-
ствий парламента и парламентариев. Мы оба единодушно считали ис-
ключительно важным прописать все это именно в конституции, не отсы-
лая к регламентам, которые имеют совершенно иной правовой статус и
которые легко может менять каждое новое парламентское большинство.
И натолкнулись на критику — мол, слишком детально для конституции,
слишком объемно, не эстетично. Как будто конституция — это светская
дама. Я, правда, пытался парировать эту критику напоминанием о ста-
тье 25 Швейцарской конституции, с ее дивной записью: «Запрещается
убивать быков, не оглушив их предварительно». Она запомнилась мне
едва ли не со студенческих времен как конституционный курьез. Лишь
относительно недавно я понял, какой высокий смысл придавался этой
мере борьбы с человеческой жестокостью. Но надо ли было такую деталь
включать в конституцию?

  Впрочем, парировали мы с Шейнисом критику и другими доводами,
под которыми подписался бы и сейчас. Есть уголовно-процессуальное
право. Есть гражданско-процессуальное право. Вот и Конституция не
только материальный закон прямого действия, но еще и процессуальный
закон, определяющий процедуры политических действий власти. А от про-
цедуры — и это ярко и убедительно продемонстрировало будущее, — в ре
шающей степени зависит и ее устойчивость, и ее демократичность. И это
куда важнее, чем «эстетические» требования к «толщине» конституцион-
ного тома. Тем более в переходный к демократии период. Конституция – не дама. Тем не менее, в последующем разработчики Конституции поддались влиянию критиков и сильно сократили процедурную часть. В свою очередь именно «лаконичность» процедурной части впоследствии неоднократно подвергалось критике со стороны специалистов. И прежде всего именно ввиду пробелов в процедуре прохождения законопроектов, согласования действий палат и т.п.
   
  Я не могу не отметить здесь одно особое авторство В.Л. Шейниса.
С его академической склонностью к математике — Виктор доктор эко-
номических наук — он высчитал, что оптимальный состав нижней пала-
ты — 450 депутатов. Однако, в первый Архангельский вариант проекта
эта цифра еще не вошла. Так же как не вошло бродившее на устах мно-
гих предложение назвать нижнюю палату Государственной думой. Я был
одним из горячих сторонников этого наименования. И как политолог, и
как любитель истории, и как эмоционально ангажированный человек я
считал, я чувствовал, как важно обозначить символически связь новой
конституции и вообще нового государства с преемственностью по отно-
шению к русской демократической революции. Той самой, что произо-
шла в феврале 1917 года. Но дело было не только в символике. Как иначе
было легитимировать новую Республику и ее Конституцию?

           Конфедерация или централизованное государство?

      Особое место в конституционном процессе, однако, занимает слож-
нейшая тема государственного устройства многоэтничной России.
Уже с принятием Декларации о государственном суверенитете
РСФСР стало ясно, что в границах общей территории Советского Со-
юза возникло реальное "государство в государстве". Ситуация, на самом
деле, стала не только политически, но и юридически противоречивой.
Ее можно было бы, например, прояснить в ту или иную сторону через
Комитет конституционного надзора СССР. Где же был тогда Алексеев - глава этого комитета ?Никто нашу Декларацию юридически не оспорил — ни центральная союзная власть, ни автоно-
мии. Центральная власть ограничилась попытками по партийной линии
натравить автономии на российский центр с требованиями больших
прав, большего ;суверенитета; для себя. В свете этого натравливания винить Ельцина ва формулие "берите столько суверенитета, сколько хотите" - один из многочисленных нынешних неистоплотных приемов "критики" Ельцина. Подобным заявлением Ельцин удивительно политически тонко парировал подрывную тактику партруководства. Подвергнуть же в этой связи сомнению легитимность всей федеративной конструкции РСФСР пред-
ставителям автономий то ли не пришло в голову, то ли все-таки было
страшно.
Тем не менее, не поставив вопрос в теоретическом плане, некоторые
радикальные идеологи автономизации России выступили с проектом
Федеративного договора, который одни трактовали просто как некото-
рый способ разграничения полномочий между центром и субъектами
федерации, тогда как другие, в частности Абдулатипов) усматривали в нем государствообразующий документ, своего рода параллельную конституцию. Я в дискусси-
ях о Федеративном договоре активного участия не принимал.  Но "национализм"
автономий, по моему убеждению, был сильно подогрет послевоенной
национальной политикой Сталина и его последователей. В частности,
насаждая культ великорусского военно-державного прошлого, Сталин
бросил вызов национально-государственным, в том числе военным ам-
бициям исторически включенных в Россию "малых" народов. У них ведь
тоже было свое государственное и военное прошлое, своя культура, свои
герои и вожди. В результате еще в брежневское время возрождение на-
циональных амбиций порой стало принимать агрессивные формы как в
союзных, так и в автономных республиках.
Между тем, интеллектуальная элита страны в своем большинстве
оказалась к этой ситуации, по-моему, не очень подготовленной. Что в
этой ситуации лучше — централизовать государство, пойти на конфеде-
рацию, взять курс на сугубо добровольную федерацию с реальной сво-
бодой выхода? Сколько-нибудь убедительной дискуссии на эту тему в
сталинское и послесталинское время, естественно, не было. Но и в пе-
рестроечное и даже постперестроечное время вопрос, как мне казалось,
застрял примерно на уровне австромарксизма 19-го века или же лозунга:
«Россия единая и неделимая». Разумеется, было несколько серьезных
специалистов, таких как Старовойтова или Шелов-Коведяев. Полити-
ческие решения, однако, принимались спонтанно, прагматично, кла-
ново. А когда я однажды, полушутя, предложил создать в Российской
Федерации Русскую Республику, Галина Старовойтова в ужасе замахала
на меня руками. Газета же «Век» отметила это высказывание как особо
приметную глупость, чем я очень горжусь.
  Идея, на самом деле, была, конечно, нетривиальной, но не столь уж
бессмысленной. Но я воздержусь пока от ее дальнейшего обоснования.
В остальном моя позиция была либеральной, но жестко конститу-
ционно правовой. Хотите уходить — уходите. Но если остаетесь в Феде-
рации, то извольте соответствовать ее Конституции. И никаких двойных
стандартов. С этим я по согласованию с Румянцевым поехал, например,
в Якутию, которая пыталась принять свою «суверенную» конституцию в
серьезном противоречии с российской. Уходить из России Республика
Саха-Якутия, однако, явно не хотела. Об этом еще в самолете мне гово-
рил один из ее министров. Отличия в конституции республики, конеч-
но, сохранились, но были сглажены.
А политически, я думаю, именно Ельцин своей гибкой националь-
ной политикой, вытекавшей из его искреннего новообращения к сво-
боде, и помог удержать Россию от соблазнов гражданской войны или
войн. И все же: федерация, конфедерация, союз? 
 
                Национальное представительство или суперфедерация?

     Одним из сложных в нашей работе должно было стать решение вопроса о национально-территориальном представительстве.В старой советской конституции он решался предельно просто — ему отводилось место в равноправном Совете Национальностей, на сессии
которого съезжалось в основном местное начальство и разные ударники
экзотических отраслей сельского хозяйства. После конституционной ре-
формы эпохи перестройки, возникла вообще многоэтажная структура,
в которой национальности и население мест были представлены лишь
в малочисленном Верховном Совете, менее чем одной третью избранных депутатов, что было недопустимо. Мы с Шейнисом перебирали разные варианты, в том числе и тот, что представительство территорий должно осуществляться исключительно через верхнюю палату, как бы ее ни назвать. И что представители в ней должны
быть выборными, скажем по два от каждой территории. Разумеется, при
этом нарушался принцип равного представительства, ибо территории
были по численности населения неравными. Но они оказывались равными с точки зрения субъектности. Одновременно надлежало ограничить компетенцию верхней палаты по сравнению с нижней, где было равноправно и равномерно представлено все население. Однако, на первом этапе этот вариант не был принят. С тех пор пошли многочисленные пробы и эксперименты с формированием Верхней палаты нынешнего Федерального Собрания.
   Должен сказать, что теперь я решил бы эту проблему совсем по-другому, и думаю, что раньше или позже, так оно и будет. Я за укрупнение субъектов федерации на базе нынешних  (кстати неконституционных) «федеральных округов» и выравнивании их статусов. Россия должна стать  ( и думаю, довольно скоро станет) суперфедерацией или конфедерацией крупных и примерно равных субъектов с достаточно широкими государственными функциями. Такая децентрализация, как ни странным кажется на первый взгляд, сделает страну гораздо более управляемой, а управление более ответственным. Она разгрузит центр от излишних функций и связанных с ними противоречий. Она позволит резко сократить численность чиновников центрального аппарата. И она сделает более реальным контроль и центра и населения над местной властью, который сегодня представляется сугубо «точечным» и до карикатурного смешным.  Я постоянно пытаюсь выступать с этой мыслью и, возможно еще вернусь к ней по ходу  мемуаров

                «Война и мир» Российской Конституции

          К началу зимы 1990 года работа над первыми проектами Конститу-
ции в рамках Рабочей группы была в основном закончена. Разумеется,
работа Конституционной комиссии над целостным проектом Консти-
туции продолжалась почти до конца деятельности Съезда народных де-
путатов. Но я смею утверждать, что в основе конечного продукта ее ра-
боты, равно как и конечного проекта, прошедшего секции созванного
Президентом Конституционного совещания, лежат структура, принци-
пы, и формулировки, выработанные Рабочей группой еще на первом этапе конституционного
процесса осенью 1990 года.

    Но дальше вставал вопрос о том, как претворять их в жизнь. Одной эйфории разработчиков для этого было недостаточно. Непростой оказалась в дальнейшем судьба этих проектов, как в силу сложной констелляции политических сил  в самой Конституционной комиссиии на Съезде народных депутатов и в стране, так и реальных настроений в стране.

   Я вспоминаю, как летом 1991 года мы с Румянцевым пошли к Ель-
цину убеждать его ускорить внесение проекта Конституции на рассмо-
трение Съезда. Мы подошли к дверям стремительным боевым шагом, и
даже не постучавшись, Олег распахнул дверь. Ельцин привстал, улыба-
ясь, и поздоровался с нами. Заговорил Олег. И тут я вдохновенно доба-
вил что-то вроде того: пора принять демократическую "ельцинскую кон-
ституцию". Ей-богу, отнюдь не из подхалимства, мне совершенно чуж-
дого, и не из проельцинского фанатизма. Я произнес это, улыбаясь, как
понятное между "своими;"ироническое иносказание с добрым намеком.
Но Ельцина буквально передернуло. Доброй иронии он не понял и не
принял. Вообще он ко мне относился неплохо, но тут глаза его налились
холодом. Маленький штрих, но важный. Разумеется, никто всерьез на-
зывать конституцию "ельцинской" не собирался. Хотя это было бы исто-
рически справедливо. И, думается, если бы Борис Николаевич тогда бо-
лее энергично, как настаивали мы с Румянцевым, занялся претворением
в жизнь "ельцинской" конституции, это позволило бы избежать многих
последующих осложнений. Тогда у него было больше возможностей. Да
и конституция была бы получше, чем то, что впоследствии вышло из те-
нет Конституционного совещания.

    Градус повышается. От Конституционной комиссии к конституционному конфликту

      Итак, работа, начатая Рабочей группой в Архангельском
была продолжена в течение последующих месяцев, а затем и лет, но уже на более широкой основае. В процессе работы не прекращалась борьба между сторон-
никами и противниками новой конституции, равно как и борьба между
различными версиями проекта. Представляется, что борьба эта, про-
диктованная во многом групповыми интересами, различиями идеологических установок и традиций, в немалой степени испытывала и влияние чисто личных амбиций, к чему я еще не раз  буду возвращаться. Налаживать конструктивную работу в этих
условиях ответственному секретарю Конституционной комиссии, а им
и оставался Олег Румянцев почти до конца ее существования, было не-
легко. Конституционный процесс, а с ним и конституционный вопрос,
в глазах политиков приобретал все большее значение, возбуждал все большее стремление к участию в нем, к влиянию на его итог.Конституция приоебрела непомерно большое значение как инструмент политической борьбы и столкновения амбиций. Смысл принятия конституции таким образом сильно искажался.
     В самой Конституционной комиссии сложилась устойчивая группа
активных противников и критиков вариантов Рабочей группы. Это был
уже упоминавшийся Юрий Слободкин, в прошлом судья — убежденный
сторонник советской системы и классового подхода к конституции. Он
же был одним из главных инициаторов, по-своему интересных альтер-
нативных коммунистических проектов 1).
  Заметен в этой группе был и депутат С.А. Глотов, в прошлом
армейский политработник. Ну и, конечно, народный депутат из Омска
Сергей Бабурин, в свое время представлявший «сибирскую» версию
Декларации о суверенитете.

  Сергей Николаевич избран был как представитель Демократического
движения и сторонник Ельцина. И он не входил в коммунистические
фракции и группы. Однако, нередко он оказывался в роли их главного
оратора и критика политики Ельцина. Был момент, когда коммунисты
прочили его даже в Председатели Верховного Совета РФ. В Конституционной комиссии С.Н. Бабурин, профессиональный юрист, преподаватель права, выступал ярко, но не очень часто. Во многом, это, на мой взгляд, объяснялось сложностью его позиции, частично продиктованной специфическим пониманием патриотизма и национализма 2).
     Критическая волна исходила, однако, и из реформаторских рядов. Особенно активными в этом отношении были депутаты от молодежной группы "Смена" А.Л. Головин, В.Д. Мазаев и др.

     В итоге, конституционный процесс, начатый через
Конституционную комиссию, принял новое направление. Разработан-
ные Рабочей группой Конституционной комиссии положения через
комитеты Верховного Совета начали вноситься как поправки к тексту
действующей Конституции РСФСР 1978 года. С одной стороны они эту странную конституцию как будто "улучшали", улучшали, приближая к современным демократическим нормам. Инициатива в этоим "поправочном" процессе принадлежала в основном председателю вновь созданного ко-
митета по конституционному законодательству Сергея Шахрая.  Инициатива , казалось бы положителдьная, но фокус состоял в том, что "поправки" делали действующую конституцию 1977 года столь противоречивой, что она превратилась в источник злоупотреблений властью. Понимал ли это Шахрай или преобладали амбьиции мне сегодня сказать трудно.
   В результате на потерявшую цельность и значение конституцию наложилась личная конкуренции лидеров исполнительной и законодательной власти — Ельцина, Хасбулатова, Руцкого, что в  большой степени и привело к острому политическому конфликту. Понятно, что разрешить его в рамках старой, залатанной многочисленными поправками Конституции РФ 1977 года оказалось невозможным. Но причиной разрущшения конституционного порядка были не толькло "поправки". Одной из причин такого положения было то, что приведение конституции в непротиворечивую систему норм блокировала определенная часть депутатов, не допуская
необходимого для принципиальных изменений конституцион-
ного большинства в две трети голосов депутатов. И вот пример.


          Весь Съезд — парламент

    Одним из первых дел, с которыми столкнулись вновь избранные на-
родные депутаты РСФСР, должны были стать выборы двухпалатного
Верховного Совета. Зачем республике такая многоярусная конструкция,
вряд ли могли бы объяснить сами ее создатели.
Смысл горбачевских конституционных новелл для Союза был про-
зрачен. Допустив немного демократии, надо было сохранить над ней
контроль. «Управляемая»  демократия — выдумка отнюдь не путинской
команды. Правильней сказать -  манипулируемая «демократия». И впрямь, на выборах Съезда народных депутатов СССР 1989 г. партией было поставлено множество фильтров. Однако контролировать это множество было не так уж просто. Чуть разжались клещи, чуть приподнялись ворота шлюзов, как в щели хлынули волны самодеятельности. Да, отбор кандидатов на союзных выборах 1989 года был сделан многоярусным. Начинался с трудовых коллективов, где бурлили самые разные настроения. Над ними, однако, стояли чиновные и получиновные отборочные комиссии, а за ними — комиссии избирательные двух или трех степеней. Казалось бы — надежные фильтры против всякой оппозиционной вольности. И все же невозможно было осуществить тотальный контроль.

    Скажем уже на моих выборах в республиканский парламент мне поначалу казались загадкой неожиданная поддержка или по меньшей мере что-то вроде сочувствия со стороны некоторых членов избирательной комиссии в жестко контролируемом райкомом КПСС Таганском районе. Лишь позднее понял, среди призванной контролировать выборы бюрократии было немало тех, кто вовсе не жаловал генсека и его реформы. Попали же, вопреки воле начальства в союзные депутаты и Сахаров, и Ельцин, и Афанасьев, и Попов, и добрых три сотни будущих членов оппозиционной Межрегиональной группы. И ощущение такой неоднозначности настроений, возможно, определило потом мою веру в поддержку большинством депутатов нашего республиканского Съезда «Декларации о государственном суверенитете», а с ней и Ельцина.

  Видимо, на такой случай и был придуман поверх союзного Съез-
да постоянно действующий небольшой Верховный Совет, призванный
играть роль эрзац-парламента, законодателя и гаранта одобрения поли-
тики начальства, поскольку в него легко было отфильтровывать наибо-
лее « сознательных»  с начальственной точки зрения народных депутатов.
Даром что этот мертворожденный орган был еще и постоянно ротируе-
мым, и каждый из его наиболее «сознательных» членов боялся потерять
хорошо оплачиваемое место. Простор для манипуляции депутатами —
неограниченный.

  Впрочем, всю эту неуклюжую конструкцию, начиная со Съезда на-
родных депутатов СССР, назвать парламентом действительно было труд-
но. Он не был в прямом смысле слова народным представительством,
т.к. формировался по корпоративным секциям —от трудовых коллек-
тивов, от общественных организаций, от КПСС. При этом сами секции
на Съезде не были оформлены структурно, как это, например, предпо-
лагалось в составленном мной корпоративном проектике времен клуба
«Демократическая перестройка» 3). Понять, кто кого представляет и кто
перед какими избирателями ответственен, в такой системе было невозможно.

  В общем, на союзном уровне вся эта характерная для переходных от
диктатур к олигархиям режимов постройка с определенной точки зре-
ния была оправдана. По крайней мере, для союзной власти.
Но для чего и для кого она была нужна в практически лишенной государственной власти РСФСР, где никто, вроде бы особо не нуждался в манипулировании республиканским депутатским корпусом? Похоже, что никакой логики в его учреждении у разработчиков не было. Скорей всего просто сработала инерция копирования союзного законодательства.

  При этом, Съезд народных депутатов РСФСР, в отличие от со-
юзного, не был корпоративным. Народные депутаты РСФСР, в отли-
чие от союзных, были избраны индивидуально напрямую избирателя-
ми по одномандатным «мажоритарным» округам. Стало быть, Съезд был
полноценным народным представительством, то есть парламентом, как
бы отвратительно это слово ни звучало для слуха некоторых депутатов.
Между тем по тогдашней Конституции к парламентской телеге Съезда
было приставлено как бы пятое колесо, некий тяжеловесный тормоз-
противовес нормальной парламентской работе в лице Верховного Со-
вета. Источник конкуренции и инструмент манипуляции депутатами,
сыгравший, однако, на руку вовсе не Горбачеву.

  Эту ловушку я видел с самого начала, и, конечно, не только я. Од-
нако, именно я, народный депутат Леонид Волков, осмелился почти в
первые же дни работ Съезда внести законопроект: «Весь Съезд — пар-
ламент», который предполагал изменение Конституции и ликвидацию
Верховного Совета. Проект был поставлен Ельциным на голосование
и получил, так сказать с первого захода, поддержку абсолютного боль-
шинства депутатов. Для изменения Конституции этого было, однако,
недостаточно. Требовалось квалифицированное большинство. При по-
вторном голосовании оно было почти достигнуто. И все же голосов не
хватило, поскольку в оппозицию к проекту стали многие представите-
ли автономий. Они не без оснований побаивались утраты своего особо-
го представительства. Я предложил тогда продолжить поиски решения
совместно с автономиями. Но тут кто-то убедил Ельцина, что такая ре-
форма будет слишком дорого стоить. Это не было верно, поскольку в
предложенном мной проекте предусматривалась комбинация сессион-
ной системы с участием депутатов в постоянных комитетах и комисси-
ях. И это не стоило бы дороже, чем постоянные созывы Съездов при все
той же работе постоянных комитетов и комиссий. Но переубедить Ель-
цина мне не удалось. Настаивать я не стал и проект больше не обсуждал-
ся. Возможно, Борис Николаевич остерегался усложнять отношения с
автономиями. Таков был один из первых эпизодов «блокадной» такти-
ки. В дальнейшем она повторялась не раз и, повторяю, привела, в конце
концов, к неразрешимым и очень опасным противоречиям в действо-
вавшей Конституции. Я описал этим противоречия в большой статье в «Известиях» еще в марте 1993 года под названием «Откуда грядет диктатура». В ней я на примерах показывал, что конституция 1977 года со всеми поправками стала неисполнимой и что развитие дальнейших событий зависит уже не от «конституционности», а от легитимности ветвей власти. При этом было очевидно, что бесспорно легитимной является власть всенародно избранного президента, чего никто не оспаривал. Напротив, легитимность Верховного Совета и его Председателя с претензиями на роль второго главы государства не имеет ни конституционных оснований, ни легитимности. Но к этому я еще вернусь в отдельной главе о Хасбулатове.

       В итоге жертвами оказались и подготовленный Рабочей группой
проект конституции, и Рабочая группа, и сама Конституционная комис-
сия вместе с ее организатором и ответственным секретарем Олегом Ру-
мянцевым. Однако, жертва эта представляется не напрасной. Ибо имен-
но в Рабочей группе был начат и продвинут конституционный процесс в
новой России. А созданный ею проект, пусть и со значительными изме-
нениями, увы, далеко не всегда к лучшему, плотно вошел в ткань ныне
действующей Конституции Российской Федерации, определив, в част-
ности, такие важнейшие ее параметры как «разделение властей», «кон-
ституция — закон прямого действия», выделение в особую часть трудно изменяемых основ конституционного строя, политический плюрализм и ряд других.  С созывом конституционного совещания деятельность Конституционной комиссии была не только прекращена, но  предпринимались попытки отрицать или опорочить ее деятельность. Об этом я должен буду рассказать в отдельной главе. Здесь замечу лишь, что  было бы странно предположить, будто отмеченные положения, как и ряд других, явившиеся на свет еще в первых проектах Рабочей группы, были как-то заново изобретены в процессе Конституционного совещания, созванного лишь в середине 1993 года. История должна быть справедливой, если она хочет быть историей, а страна хочет знать своих героев. Теперь несколько подробнее.

              Президентская, полупрезидентская, парламентская?

     Вокруг чего, собствпенно развернулась главная полемика между конституционными концпциями, перешедшими с уровня Рабочей группы, на пленарный уровень Конституционной комисссаии. Затем перешедшими с этого уровня на уровень Верховного  Совета. И , наконец, на уровень самого Съезда и Президента.
     Нередко приходится слышать, что Конституция 1993 года установи-
ла в России «президентскую республику». Понятно, что такой формули-
ровки в Конституции не существует и не может существовать, поскольку
это чисто доктринальный конструкт. Все дело, однако, в том, что вкла-
дывается в доктрину. Можно ли, например, как это довольно распро-
странено, считать «президентской республикой» США при сложнейших
отношениях между Президентом и Конгрессом, широкой самостоятель-
ности субъектов федерации с их парламентами и губернаторами, с их де-
централизованным законодательством, полицией и т.д. Можно ли счи-
тать эту республику президентской только на том основании, что гла-
ва ее исполнительной власти по-английски именуется «президент», т.е.
«председатель». Нигде в Конституции США не сказано, что «президент»
является главой государства. Он именуется не иначе как chief executive —
«главный исполнитель», т.е. глава исполнительной власти, глава коман-
ды министров, назначаемых им, как практически в любой демократии с
согласия парламента. Иными словами «президент»» в этой «президент-
ской» республике гораздо больше похож на премьер-министра, главу
правительства с достаточно широкими функциями и четким разделени-
ем властей между исполнительной, законодательно-представительной и
судебной ветвями.

Замечу, что старое советское государствоведение обычно понима-
ло под «президентской республикой» государство, где реальный поли-
тический режим позволял его главе, часто в опоре на силовые структу-
ры или агрессивную партию, полностью контролировать всю систему
власти. Так что это было не столько юридическое, сколько политиче-
ское понятие. И я готов принять на себя удар критики, которая скажет,
что понятие «президентской республики» присуще не только советско-
му государствоведению. При этом одним из главных признаков «прези-
дентской» формы правления считаются прямые выборы президента на-
селением. Но дело в том, что сегодня даже в большинстве традиционных
«парламентских» республик выборы премьера или канцлера также ста-
новятся все более «прямыми». Избирателям заранее объявляют кандида-
та в премьеры от победившей партии, и они голосуют не столько за пар-
тию, сколько за будущего главу правительства. Так происходит в Израи-
ле. Так происходит в Германии и во многих других государствах.
Итак, в Рабочей группе я принадлежал к числу достаточно радикаль-
ных сторонников реформ и поддерживал Ельцина, хотя и не безогово-
рочно. Более того, я внес существенный, пусть для посторонних глаз не
очень заметный, вклад в его избрание главой Российского государства 4).
Как и многие коллеги, я исходил из того, что в эпоху реформ испол-
нительная власть, и в том числе президент, должны иметь достаточно
полномочий. Но никогда я не был сторонником «президентской рес-
публики», особенно опасаясь, что в России с ее традициями, акцент на
«президентской республике» чреват превращением президента в автори-
тарного или тоталитарного диктатора. И меня коробило, когда, уже зна-
чительно позднее, такие представители Ельцина в парламенте, как Сли-
ва или Котенков, убеждали нас, что мы имеем или должны иметь «пре-
зидентскую республику» в самом радикальном смысле этого понятия.
Сам Ельцин, однако, по моим представлениям, достаточно скрупулезно
соблюдал предписанное российской Конституцией разделение властей
на всех уровнях. И это было так в период действия старой Конституции,
пока она не стала настолько противоречивой, что исполнять ее оказа-
лось просто невозможно 5). И он продолжал так поступать и после приня-
тия новой Конституции.

       СМЫСЛ КОНСТИТУЦИИ В ТОМ, ЧТО ОНА ОГРАНИЧИВАЕТ ВСЕВЛАСТИЕ   
               ГОСУДАРСТВА И ЕГО ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ.

   Ведь очень просто скопировать нормы из конституции Америки, или
Германии, или Франции2. Однако главное, чем должен быть проникнут
конституционалист, будь-то ученый, политик или гражданин — это по-
ниманием особого характера конституции. Конституция должна ощу-
щаться как Библия Нации, как ее Священный Завет. Конституция должна
быть священна и неприкосновенна как частная собственность. Разумеется,
не в том смысле, что в ней никогда ничего нельзя менять. Конституцию,
как и собственность, можно и нужно порой менять в предписанных ею же
рамках и процедурах. Но конституцию нельзя обходить, нельзя произвольно перетолковывать. СМЫСЛ КОНСТИТУЦИИ В ТОМ, ЧТО ОНА ОГРАНИЧИВАЕТ ВСЕВЛАСТИЕ ГОСУДАРСТВА И ЕГО ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ. И ПОТОМУ ЕЕ НЕЛЬЗЯ ТОЛКОВАТЬ РАСШИРИТЕЛЬНО В ПОЛЬЗУ ВЛАСТИ. НИ ОДИН ОРГАН ВЛАСТИ НЕ ВПРАВЕ РАСШИРЯТЬ СВОИ ПОЛНОМОЧИЯ ПО СРАВНЕНИЮ С ТЕМ, ЧТО ЕМУ ПРЯМО ПРОПИСАНО В КОНСТИТУЦИИ.
    Ни один орган государства, включая самые высшие, не вправе
создавать обладающие властными полномочиями органы или структу-
ры, если таковые, или полномочия по созданию таковых, не предусмо-
трены прямо в конституции. Боюсь, к сожалению, что это плохо пони-
малось не только многими членами Конституционной комиссии, но и
плохо понимается сегодня. Мне на всю жизнь запомнилось публичное,
с экрана телевидения высказывание одного видного юриста, считавше-
гося к тому же либеральным, о том, что президент — это «хозяин испол-
нительной власти» Президент — не хозяин. Он не может делать с испол-
нительной властью все, что ему захочется. ПРЕЗИДЕНТ — ЭТО ДОЛЖНОСТЬ. И ОН МОЖЕТ РУКОВОДИТЬ ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ ВЛАСТЬЮ СТРОГО В РАМКАХ СТРУКТУР И ДОЛЖНОСТНЫХ КОМПЕТЕНЦИЙ, УСТАНОВЛЕННЫХ КОНСТИТУЦИЕЙ. ОН СВЯЗАН КОНСТИТУЦИЕЙ ТАК ЖЕ, КАК ЛЮБОЙ АДМИНИСТРАТОР СВЯЗАН ЗАКОНАМИ И ДОЛЖНОСТНЫМИ ИНСТРУКЦИЯМИ. В ЭТОМ ЗНАЧЕНИЕ КОНСТИТУЦИИ КАК ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ЗАКОНА — ЗАКОНА О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРОЦЕССЕ. И Я НЕ УСТАНУ ЭТО ПОВТОРЯТЬ.

                Checks and balances               

   Уже на первом пленарном заседании Конституционной комиссии,
как было обусловлено, я выступил с докладом, в котором нарисовал глу-
боко эшелонированную систему разделения властей — не только цен-
тральных, но и региональных и местных. Я назвал ее системой взаимо-
контроля и взаимодействия, что, кстати, казалось мне более точным
эквивалентом американского термина „checks and balances“. Политиче-
скую систему часто любят сравнивать с автомобилем. Так вот, чтобы ав-
томобиль был разумно управляем, там есть системы движения, ускоре-
ния, скорости и системы замедления и тормозов. Искусство управления
автомобилем и состоит в постоянном комбинировании этих взаимопро-
тивоположных систем с учетом обстоятельств на дороге. Мне казалось,
что эшелонированное вглубь и вширь разделение властей и обусловит
такое тонкое взаимодействие тормозов и ускорений, которое создаст
гибкую систему управления в стране и исключит опасную монополиза-
цию власти и политики.
  Не могу сказать, что мой доклад был принят с восторгом. Несколько
выступающих, и особенно темпераментно депутат Ю.М. Слободкин,
обвинили проект в том, что он придает президенту
"монаршую власть". Это было, правда, очень смешно — мы, ведь, в сущ-
ности, не записали за президентом ничего такого, что обычно не являет-
ся прерогативой ;сильного; главы государства в демократиях. Яростный
протест Юрия Максимовича вызвали такие невинные функции даже
;слабых; президентов, как назначение послов, или награждение ордена-
ми, или предоставление гражданства. В советское время эти отнюдь не
самые важные полномочия были записаны за Президиумом Верховно-
го Совета СССР. Протест Слободкина, однако, понятен. Восприняв эти
положения, Конституционная комиссия России как бы наносила новый
удар по союзному суверенитету. Свои послы, свои ордена, свое граждан-
ство. Кроме того, хотя Президиум Верховного Совета СССР и осущест-
влял указанные функции, но лишь формально. Все знали, что вопросы
решались по линии ЦК КПСС. Так что это был еще и удар по партии
Слободкина, хотя ее монополия уже и так была обречена.

  Выступая против трактовки России как «президентской республи-
Ки», я, между тем, вместе с большинством Рабочей группы оставался на
позиции «разделения властей». И естественно, наш с Шейнисом вари-
ант приближался к так называемому «французскому», или «полупрези-
дентскому», где сохраняется существенная зависимость кабинета мини-
стров и премьер-министра от парламента, а стало быть, и взаимосвязь их
с парламентом и достаточная роль самого парламента. По этому поводу
я, с одобрения коллеги Шейниса, даже опубликовал в Конституционном вестнике статью «Сильный президент, сильное правительство, сильный парламент». Политически отстаивать эту позицию было нелегко не только
по внешним обстоятельствам, но и по внутренним моим соображениям.
Как-никак нужно было поддерживать реформы, которые встречали до-
ходящее до безобразий сопротивление в парламенте. А едва ли не глав-
ная роль в осуществлении реформ принадлежала Ельцину, стало быть —
Президенту.

   И все же, должен опять напомнить, я, как и Сергей Адамович Ковалев,
не смогли нажать кнопки «за» когда на втором Съезде прини-
малось постановление об особых полномочиях Ельцина. Я, например,
считал, что это опасно и для Ельцина и для самих реформ. Не случайно
за это постановление проголосовали многие «коммунисты». Здесь ощу-
щался запах провокации. Но это ситуация исторической конъюнктуры.
А как быть с конституцией «на века»?

  Настроения в пользу «президентского» варианта в нашей,
вроде бы либеральной Рабочей группе, присутствовали. В частности,
В.Д. Зорькин вежливо, но очень настойчиво продвигал идею «сильного
Президента». И то, что предлагал эксперт Зорькин по поводу роли прези-
дента, было несравненно радикальнее наших с Шейнисом соображений.
Не это ли позднее поспособствовало выдвижению его Ельциным на пост
Председателя Конституционного Суда Российской Федерации? Что из этого получилось, я отметил в гшлаве «Двоеточие, двоепутчие, двоевластие» (См. К теме «Зорькин» я также надеюсь еще вернуться).

    На самом деле, и по ходу работы Конституционной комиссии и в
целом по ходу жизни Съезда народных депутатов тема «президентской»,
«полупрезидентской» и «парламентской» республики, также как и тес-
но связанная с ней тема разделения властей неоднократно, и не всегда
разумно, на мой теперешний взгляд, становилась причиной политиче-
ских кризисов. Баланс разделения властей в различных проектах и по-
становлениях Съезда постоянно менялся, пока к 1993 году не возникло
гибельное двоевластие, разрешить которое оказалось возможным только
силовым путем.

   
            
_______________
1) Хочется надеяться, что Юрий Максимович был искренним романтиком совет-
ской системы. В отличие от многих партийных коллег он нередко вел себя как
настоящий диссидент. И поэтому я, как и Шейнис, и как многие другие предста-
вители либерально-демократического крыла, были возмущены насилием, приме-
ненными к Слободкину при открытии Конституционного совещания.

2)  В августе 2009 г. мы вместе с Сергеем Николаевичем оказались (кстати, не в пер-
вый раз) участниками передачи радио "Свобода". И тут обнаружилось, что при
наличии принципиальных расхождений у нас есть немало общих оценок совре-
менной ситуации. При этом бывший народный депутат Бабурин произнес исто-
рическую фразу: "мы — народные депутаты навсегда". Он имел при этом в виду,
что каждый из нас действительно был избран народом на реальных и прямых аль-
тернативных выборах и, независимо от политической краски, чувствовал свою
ответственность перед конкретными избирателями.

3) В этом проекте предлагалось формировать представительные органы всех ступе-
ней по трем реальным корпоративным секциям: трудовой (работники предприя-
тий), хозяйственной (директорат, менеджмент) и политической (партийные ор-
ганизации). Имелось в виду, что дискуссии и компромиссы между данными кор-
поративными группами в процессе переходного периода практически подготовят
как население, так и власть к реальной плюралистической демократии.

4) См. Л.Б. Волков. Откуда грядет диктатура. Из истории создания Конституции
Российской Федерации. Конституционная комиссия: стенограммы, материалы,
документы (1990–1993), — М. 2008. Т. 4/1 — С. 996–1001.

5) Попутно хочу заметить, что в какой-то публикации или интервью некто умудрил-
ся заявить, будто Шейнис поехал в США и ему там продиктовали основные поло-
жения конституции. Мы с Шейнисом действительно ездили в США в 1990 г. по
договоренности с послом Мэтлоком чтобы посмотреть, как на практике работает
политическая система этого государства. Мы посетили Конгресс, Верховный суд,
некоторые академические учреждения, кампусы, адвокатские конторы, избира-
тельные комитеты. В основном, это были просто беседы с разными практически-
ми работниками и специалистами на темы их работы. Но ни разу ни с кем мы не
обсуждали проблемы российской Конституции.

6) Здесь я снова сошлюсь на аргументы моей известинской статьи. См. Из исто-
рии создания Конституции Российской Федерации. Конституционная комиссия:
стенограммы, материалы, документы (1990.1993)б . М. 2008. Т.4.1 - с. 996.1001


_______________