Искушение Антонова

                Кто знает, как пусто небо
                На месте упавшей башни…
                Анна Ахматова



Глава 1. Вечный студент


1.

После задержания на Триумфальной и привода в ОВД Пошехонского района города Москвы студент четвертого курса филфака МГУ Антон Антонов долгое время пребывал в состоянии ступора, граничившего с комой. На три дня диван стал его лучшим другом, а потолок – молчаливым и понимающим собеседником.  Глядя на разводы и трещины в халтурно заштукатуренной бетонной плите, Антонов то и дело впадал в тревожную дремоту, периодически перемежающуюся еще более тягостными пробуждениями. Это здорово изматывало дух.
Он прекрасно понимал, что накручивает себя, что до суда пока еще ровным счетом ничего не случилось, но успокоить психику всё равно не мог. Первые сутки он мысленно рисовал себе будущий арест во всех подробностях, на вторые пытался подобрать аргументы, которые выскажет перед судом. Наконец, на третьи сутки вообще начал репетировать воображаемую сцену будущего трибунала, осознавая при этом, что несет полную ересь.
Квасцов сообщал, что судить Антонова будет Сырова, известная в узких кругах как сущий зверь. У нее за всю биографию лишь одно оправдательное дело. В лицо Антонов Сырову не знал никогда, и теперь она рисовалась ему в духе кошмарных картин Отто Дикса со зверской неженской рожей, глазами в кучу и страшными зубами. Таким же был, кстати, другой палач и нацист, который его допрашивал шестого числа, – прапорщик Твердохлебов.
- Кто тебя надоумил, Антонов? – грозно вопрошал прапорщик, стуча кулачищем по обшарпанному столу. – Кто организовал этот митинг?
Антонов клялся, что никто не надоумил, что пошел он от чистого сердца, ибо не хотел мириться с такими неправильными выборами. Ну, сами же видите, това… простите, господин прапорщик, как народ наебали, пардон муа за выражение. Ну быть же такого не может, чтобы с пятьюдесятью одним процентом партия победила, это нереальная цифра, Гаусс свидетель, не даст соврать.
- Ты мне, - лаял прапорщик Твердохлебов, - от темы не увиливай! При чем тут Гаусс (кстати, хотел бы я знать, что за парень? Учится, что ли, с тобой?)… Ты давай говори, кто тебя подбил на антигосударственное правонарушение.
Таким манером прапорщик Твердохлебов пытал Антонова довольно долго, но Антонов вел себя как честный партизан, никого не сдал и признался лишь в том, что всю информацию о вечернем мероприятии добыл из соцсетей. Это была почти правда, но Антонов украсил ее всевозможными красивыми небылицами. В фейсбуке, мол, зарегистриована группа, которая анонимна, зато хорошо и целенаправленно умеет спамить в электронную почту. В этой группе завелись с недавних пор какие-то хитрые наблюдатели, двумя днями раньше считавшие голоса на своих избирательных участках. Я тоже был наблюдателем, но на первом митинге не был, это вы на меня напрасно вешаете, гражданин полицейский. Я спал тогда и узнал про разгон на Чистых лишь по радио, а вот сегодня, свеженький и бодренький, прочитал шум в твиттере. А вот кто был непосредственным инициатором, этого не знаю, господин полицейский, хоть на куски меня сейчас шинкуйте. Мне известно лишь, что это была женщина, говорю достоверно. Тоже наблюдатель, но истинное имя шифрует и обозначает себя исключительно ником «Богородица».
Богородицу вообще, если честно, никто в нашей тусовке не знает, но все почему-то прислушиваются. Этой женщине, кстати, принадлежала идея, чтобы мы нацепили на грудь или повязали на рукава длинные белые ленты. Так проще узнавать друг друга издалека. Больше сказать ничего не могу, но я ведь оказал помощь следствию, верно? По свойственной мне любви к правде, усвоенной с младенческих лет, я, Антон Антонов, 1982 года рождения, зарегистрированный в Пошехонском районе города Москвы, клянусь на вашем УПК, как на Евангелии, что так оно всё и было, а верить или не верить мне – дело лично ваше. Число, подпись, со статьей 51 ознакомлен.
Акция и впрямь была какая-то нереальная. Происходящее казалось абсолютным сном. Людей начали винтить прямо на выходе из метро, причем забрали при этом кучу самого случайного народа. Стоят три омоновца прямо у стеклянных дверей, берут активиста или просто прохожего – и молча, поскрипывая от ненависти зубами, тащат к ближайшему автозаку. Это автобусы такие, марки «ПАЗ», переделанные в фургоны для задержанных с решетками, скамеечками и прочими удобствами. Жалко только, что без кондиционера, душно даже зимой. И вот в этом самом автозаке наших активистов и просто прохожих набилось человек до тридцати. Как селедок в бочке. А когда мы приехали в ОВД Пошехонское, все завинченные вместе с нами моментально перековались в активистов. 
Удивительно было, конечно, не это (Антонову не раз приходилось сталкиваться с такой моментальной идейной трансформацией), а то, что в одном с Антоновым автозаке оказался даже гражданин республики Казахстан Канынбаев. Фамилия казаха выяснилась лишь в Пошехонском ОВД, а пока ехали, он развлекал нового русского друга рассказами про свое непосредственное завинчивание у метро и про каких-то странных ребят, выстроившихся в ряд у аркады и бивших в большие барабаны, как на армейском плацу.
- Волокут меня – слышу: тум! Тум-тум! Как аркестр играет… - сбивчиво и эмоционально описывал казах особенности своего задержания. – Красыво… И ваш ОМОН, как галка, чорный берет, шлем блестит. У нас в Казахстане ОМОН не такой красывый, как у вас. Мне панравилось.
- Да уж, - лаконически согласился Антонов. – Волокли тебя с большой помпой.
Договорить не успели: служебный транспорт подъехал к ОВД Пошехонское, где всех построили по линеечке, промариновали часа четыре, очень долго допрашивали отдельных лиц, а те выкручивались, как могли. Но довольно быстро раздали подписанные обязательства явиться в суд по первому вызову. И отпустили! Такого раньше с Антоновым не случалось. Казаха выдворили еще раньше, проверив паспорт и выяснив гражданство, а затем перетрухнули всей ротой – шутка ли, дипломатический конфликт. Канынбаев порывался остаться и дождаться Антонова, но бедного казаха просто под ручку увели до ближайшего перекрестка и предупредили, что интернируют в случае повторного появления. Этого гражданину Канынбаеву совсем не хотелось, он ушел.
К сожалению, Антонова судьба иностранным гражданством не наградила. После суда можно быть уверенным, что за рубеж больше не выпустят. Хорошо еще, если в университет телегу не напишут, а то ведь могут. Впрочем, не привыкать в наши двадцать девять лет.

2.   

Антонов был типичный вечный студент. Он периодически то уходил со своего факультета, то на нем восстанавливался. Молодежь на всех пяти курсах знала его как старожила, но приближаться и вести себя запанибрата остерегалась: Антонов выдерживал дистанцию, и за тринадцать лет долгой отсидки на студенческой скамье допустил до себя всего одного человека – Тимофея Квасцова.
Квасцов был Антонову противоположностью во всем. Лысый череп, серые глаза, непременный камуфляж (Квасцов даже на экзамены так ходил) составляли контраст черному гамлетовскому свитеру и нигилистическим патлам Антонова. Антонов был склонен к полноте – Квасцов был маленький худоватый живчик. Антонов держался всегда отстраненно, говорил, мыслил и двигался медлительно, аристократично – Квасцов был приземлен, солидарен со всеми, вечно шутил и пародировал известных политиков, моментально принимал решения и тут же, не обдумывая, действовал, а темперамент имел взрывной, характер склочный. В общем, противоположности буквально во всем.
И что же такого пересидок-четверокурсник нашел в Квасцове, какую изюминку нащупал? Тайна, покрытая мраком. Квасцов, конечно, весь состоял из изюминок, но его компанейство отстраненному снобу Антонову вроде бы должно было претить – ан ведь нет! Познакомились они в прошлом учебном году, а сейчас Квасцов, перегнав Антонова, начинал учиться на пятом курсе и уже готовился к зимней сессии, а вот Антонов двадцать-лохматый раз подумывал об академе, не желая зубрить осточертевшую ему теорию литературоведения.
Но друзья они оказались не разлей вода и в итоге на акцию пошли вместе, причем оба горячо за нее агитировали в вышеозначенном фейсбуке. Про «Богородицу», конечно, был полный бред – и даже менты из ОВД это поняли. Антонов умел включать фантазию и, когда надо, гнал такое, что Квасцова всегда завидки брали. Но на этот раз Квасцов антоновских показаний не одобрил. Он на следующий же день позвонил другу и за Богородицу строго его отчитал.
- Я слышал, как ржали над тобой менты. Это что еще за глупости, Антонов? Поуважительней, пожалуйста, к моей религии. Я в курсе, что ты атеист, но такие шуточки реально ничем хорошим не заканчиваются, уж поверь мне.
И вот эта отповедь, может быть, и стала самой главной причиной нынешней прострации Антонова. На три дня он ушел в себя и, глядя на потолок со старого дивана, думал о возможном разрыве в самом ближайшем будущем. Квасцов был вообще достаточно строгим человеком, несмотря на всю свою кажущуюся легкомысленность.

3. 

В эти дни Антонов был абсолютно выброшен из новостной картины дней. Любимый прежде твиттер забросил как игрушку жалкую, ненужную и в чем-то даже провокационную. Телевизор и без того не смотрел, а «Эхо» и «Свобода» с некоторых пор его начали почему-то раздражать. На улицу Антонов почти не выходил и разговоров обывателей о происходящем не слышал, но ощущал, как в воздухе начало носиться нечто очищающее. Иногда это нечто просачивалось через щели в форточке на кухню и было хорошей приправой к терпкому кофе, который Антон периодически варил на кухне. Довольно-таки неплохие выходили деньки, но в ожидании суда предаваться грезам не имело смысла.
Вечером, девятого числа, Антонов вдруг понял, что очень устал от информационного вакуума, и сходил в метро, купить пару газет. Как революционер старой закалки он всё же любил именно печатные, а не телевизионные и интернетные СМИ. Твиттер часто врет, а вот «Новая» и «Комсомолка» всё же объективны. К тому же с некоторых пор в «Комсомолке» начала работать его школьная приятельница по фамилии Лиза Попова.
Лиза Попова была жутким образом недовольна «Комсомолкой», и причина недовольства крылась отнюдь не в том, что редактора ее правили (такого не было). «Комсомолка» сразу же взяла за привычку допускать опечатку в подписи под материалами. Лиза Попова почему-то всё время писалась слитно, отчего выходил изрядный конфуз. Редакция постоянно извинялась и божилась, что такого больше не повторится, но каждая новая статья Лизы Поповой выходила всё с той же растреклятой опечаткой, причем фамилия Попова стала писаться уже с маленькой буквы, и это совсем не оставляло сомнений в характере заказной статьи. Лиза Попова шипела, бесилась и теряла всякие остатки вежливости в разговорах с корректорами и редактором отдела политической рекламы. Но уйти не могла: платили изрядно. В итоге Лизе Поповой пришлось примириться с тем, что ее фамилия пишется слитно. Постепенно она стала меньше кричать и ругаться в редакции. Хотя осадочек всё же остался. Несмотря на все эти печальные гримасы судьбы Антонов искренне радовался за Лизу Попову и каждый раз поздравлял ее с новой публикацией. При таких поздравлениях кончики губ Лизы Поповой нервно подергивались, как будто при тике лицевых нервов.
Вот и сейчас Антонов предвкушал то наслаждение, которое он получит от чтения очередного гимна в честь партии «Единая Россия». Но, к своему удивлению, именно заказного материала он так и не обнаружил. Зато обнаружил лицо подруги в голубой классическо-джинсовой курточке над достаточно вместительной аналитической колонкой размером в полосу газеты.
Такие материалы в среде журналистов называются «кирпичи». Антонов знал этот термин, но при чтении полосника у него не возникло ассоциации со словом «кирпич». Появилось другое определение: вода.
Краткость никогда не отличала Лизу Попову. Платили ей построчно, а то и вообще побуквенно. Но дурная привычка разводить пустословие сказалась и сейчас, как только рекламистка получила стремительное повышение в политобозреватели. Лиза Попова писала про сегодняшний митинг на Болотной площади. Газета выпускалась вчера, и всех обстоятельств дела Лиза Попова знать не могла, посему ограничилась довольно буйными фантазиями, отчего-то привязав людей, протестующих против нечестных выборов, к нагим девкам, пляшущим с плакатами на фоне Храма Христа Спасителя (в декабре-то месяце!). Это было уже что-то нереальное: Антонову пригрезились ведьмы на метлах. Он уже совсем не понимал, что и почему творится, и списывал нагих революционерок на разыгравшееся воображение Лизы Поповой. Но когда он открыл вторую газету, ему всё стало ясно. Голые бабы у ХХС, как оказалось, тоже принадлежали к нашим и приехали с Украйны. На своих плакатах бабы написали по-русски: «Боже, царя гони!».
О каком царе шла речь, Антонов уже совсем не понимал. Прочитав название этой странной группировки, он порылся в Яндексе и залез к девушкам в блог.

4.

Два часа бродил он по разным сайтам, как горняк, добывая руду ценной инфы, и был возвращен к реальности лишь звонком в дверь. На пороге стоял едва не потерянный на века друг Квасцов в компании с кем-то смутно знакомым. Этот странный субъект в тюбетейке сказал всего три слова:
- Вот, привел. Забырай.
И ушел, заставив Антонова мучительно вспоминать, где и при каких обстоятельствах он мог видеть этого человека. Так и не вспомнив, решил спросить Квасцова:
- Ты его знаешь? Как его зовут?
Квасцов не помнил. История скоропалительного знакомства с этим странным казахом выходила довольно мутная и запутанная. Сегодня Квасцов поплелся на большой митинг, а денег у метро у него не было, шел пешком. Расстояние до митинга выходило довольно приличное, а Квасцов и без того не спал целые сутки. В районе Чистых прудов бедолагу стало срубать. Наплевав на мороз, парень прикорнул на скамеечке в горизонтальном положении и сам не заметил, как из-под головы у него выдернули сумку со всеми документами, включая паспорт (по дурацкой привычке Квасцов всегда таскал его с собой).
Он проснулся моментально, едва услышал сквозь сон свист выдергиваемой сумки. Два профессиональных вора уносились от него в сторону памятника Грибоедову. Сумка, немного приотстав, летела по воздуху следом. Спросонок и от растерянности Квасцов не погнался за ними. Какое-то время он был этим козлам даже благодарен, что разбудили, не то бы замерз и околел прямо на лавке.
Но потом пришла растерянность, Квасцов впал в полную прострацию и пошел, куда глаза глядят. На Трубной площади увидел огромную колонну людей в белых тюбетейках. Колонна шествовала и спускалась в метро.
- Я подумал, это казахская делегация, - пояснил Квасцов. – У них же расстрел был в Жанаузене, вот, наверное, и приехали в Москву рассказать, что у них да как…
Казахская делегация оказалась очень многочисленной: шла к метро и всё никак не убывала, наоборот – становилась больше. Под белыми тюбетейками уши азиатов дико краснели от русской зимы, но свой национальный символ никто из них так и не поменял на что-нибудь более теплое. Контраст усугублялся полуденным колокольным звоном церквей в районе Садовой-Самотечной. Квасцов был человеком, всем интересующимся, и полез к ближайшим казахам, расспрашивая, что да как и отчего движуха. Из ответов понял, что сегодня день какого-то мусульманского мегапраздника, вроде Уразы-байрама, только зимнего.
- Раскосые, как стадо, понаприехали сюда, отслужили свой молебен в Соборной мечети, а потом начали расходиться, - откомментировал Квасцов в свойственном ему националистическом духе. – Хоть бы на митинг сходили, массовость бы какая-нибудь была.
Но Квасцов был упорен в своем любопытстве и потащился в мечеть, благо, это было сравнительно недалеко, а после чистопрудного шмона он вполне отоспался. Среднеазиатская колонна шла ему навстречу со стороны Садового кольца и раза два чуть не увлекла за собой. Но Квасцов не хотел в метро, он хотел посмотреть Соборную мечеть, которую раньше не видел.
Мечеть, как выяснилось, только строилась, а ихний Ураза-байрам проходил чуть ли не на улице.
- Зимой, каково?
Верховного муфтия Квасцов так и не встретил (это было невозможно по определению), зато встретил бомжеватого казаха со сложнопроизносимым именем. Казах представился, а Квасцов тут же забыл, как его зовут. По-русски казах всё же говорил неплохо, а камуфляжной курточки Квасцова не испугался. Обоих начинало подмораживать, и казах чуть ли не за ручку отвел Квасцова греться в метро, затем оплатил ему проезд, проехал, внимательно наблюдая, как бы парень опять не заснул по дороге, и довел до дома, где жил Антонов.
- Раскосые всё-таки люди, даже лучше наших, - умозаключил Квасцов. Ему, убежденному славянофилу и нацику, такой вывод дался весьма тяжело. Казах даже подсказал Квасцову место, где можно быстро и комфортно, не прибегая к услугам мусоров, восстановить утраченный паспорт, отчего Квасцов, по собственным признаниям, готов был расцеловать казаха в обе щеки. Но, понятно, не сделал этого.
Слушая эмоциональный квасцовский рассказ, Антонов начал припоминать, где и при каких обстоятельствах сам встретился с этим казахским гражданином. Ну да, Канынбаев. Почему-то именно фамилия врезалась Антонову в память, а вот лицо помнил он смутно. Значит, это был тот самый Канынбаев. Неспроста он ходит за нашими ребятами. Замечен уже второй раз, и всё это очень дико подозрительно. Из ментовки отпустили сразу, едва паспорт показал. Оч-чень дико подозрительно!
Свои соображения Антонов Квасцову тут же постарался выложить, но другу внезапно стало совсем не до Канынбаева. Квасцов смотрел в экран антоновского нет-бука и читал инфу про Храм Христа Спасителя. Дочитал, переглянулся с Антоновым и с чувством, с толком, с расстановкой принялся декламировать текст вслух:
- С официального сайта РПЦ, статья протоиерея Рязанцева. Храм Христа Спасителя имеет в своем распоряжении фуршетный зал (аренда – 85 тысяч рублей в день), конференц-зал (стоимость аренды – 100 тысяч), химчистку-прачечную, парковку, мойку последнего поколения, производство США, а также копировальный центр. Большинство площадей ХХС отдано под аренду офисов, самый доходный из которых – адвокатская контора «Ваш надежный советник». Ну, и как тебе, Энтони?
- Америку прямо открыл… Это данные двухгодичной давности. «Московский комсомолец» писал, кажется. Да и сама РПЦ этого не скрывает.
Квасцов вальяжно прошелся по комнате и бухнулся на старый полуразвалившийся диван.
- Слушай, а какой ты мне прежде давал рецепт взрывчатки? Помнишь?
- Листок, что ли, потерял?
- Ну да, посеял. Сейчас самое время освежить в памяти.
- Это, Тимоша, не взрывчатка, это напалм. Вечно путаешь.
- Плевать на это, Энтони! Даешь рецепт напалма!
- Напалм, на самом деле, прост, как грабли. Берешь кусок хозяйственного мыла, крошишь это дело в бензин. Добавляешь с избытком алюминиевой пудры и перманганата кальция. Вот и всё. Запомнил или опять записывать будешь?
- Нет. Напалм изготовишь ты.
Железный тон Тимофея не оставлял возможности возражать. Антонов стал отнекиваться скорее по инерции, потому что думал о том же самом.
- Я под такой экстремизм не хотел бы подписываться… Тимоша, это ты у нас безбашенный, а я…
- А ты сделаешь. Синагога должна быть разрушена.

5.

Квасцов был человек увлекающийся. Идеи самого радикального толка посещали его по какому-то наитию – и если бы хоть половину из них Квасцов доводил до конца, мир изменился бы безвозвратно. Тимоша был искренен, истов и решителен. За это его любили все. Наверное, одной природной харизмы Квасцова было бы вполне достаточно, чтобы увлечь довольно решительную толпу поклонников. Естественно, что в таком случае Квасцов давно бы уже сел за экстремизм, но, к счастью для самого себя, он никогда не трепал языком о своих разрушительных проектах.
Впоследствии Антонов никак не мог понять, что же заставило его подписаться под такую странную идею, как подрыв ХХС. Ни один человек в здравом уме и твердой памяти не пошел бы на такое. Но Квасцов так сумел зажечь своего друга, что Энтони принялся мастерить бомбу в домашних условиях чуть ли не на следующий день и потратил на это дело ровно месяц. Антонов даже пропустил знаменитый стотысячный митинг на проспекте Сахарова, на который обязательно пошел бы при других обстоятельствах. В запале революционности он совсем позабыл, что в точности повторяет подвиг того самого безымянного большевика-подрывника, который однажды этот ХХС всё-таки взорвал.
В аргументах Квасцова за разрушение «синагоги» сквозил, однако, отнюдь не большевизм. Квасцова вело самое ревностное православие. Если церковь погрязла в грехах, если патриарх и присные его подают такие отвратительные примеры для подражания простой пастве, то нечего и удивляться, что на крыльце ХХС пляшут невесть откуда взявшиеся голые бабы. Это знак Божий, и он свидетельствует, что место давно уже не свято и нечисто. Нагие хохлячки осквернили снаружи то, что уже было осквернено изнутри. Стяжательство, возведенное в абсолют, ничем не прикрытая коммерция в храме, на глазах у всех прихожан не достойны ничего иного, кроме таких вот шабашей.
- Дальше будет хуже, Энтони! – с убеждением и твердой верой в свои слова говорил Квасцов, воздымая указательный палец горе, и глаза его при этом расширились до размеров грецкого ореха. – Дальше пойдут такие свистопляски, что голые бабы (я уверен!) покажутся нам цветочками. Про них все забудут, а вот про следующие перфомансы на территории синагоги Христа Спасителя будут говорить все и на всех углах. Чует, ох, чует мое сердце!
- Ты предлагаешь взорвать ХХС во избежание будущих свистоплясок? – отвлекся от бомбы Антонов, наскоро вытирая лицо руками и пачкая его графитной крошкой (от идеи напалма оба они давно отказались: это было слишком непродуктивно).
- Безусловно! – прикладывал руку к сердцу Квасцов, становясь похожим на популярного политика. – Мы не должны этого допустить. Поверь, мне самому больно взрывать этот храм. Мой предок, Василий Лукич Квасцов, гусар Седьмого Ростовского полка, увековечен там среди героев войны 12-го года. Но выбора у нас нет, ты же сам понимаешь.
- О да, понимаю… - соглашался Антонов и снова склонялся над самопальной бомбой, тысячный раз пытаясь подсоединить какой-то упрямый контакт. Находись он в ту минуту в другом, более умиротворенном и критичном состоянии, то понимал бы, что выбор у них обоих был, причем явно не в пользу теракта.
Зима между тем шла своим ходом, чередуя беспрецедентное потепление с ужасающими морозами, оппозиция мутила свою революцию, а Лиза Попова разражалась всё более страшными и пугающими статьями на страницах любимой «Комсомолки». Двум фанатикам-одиночкам было совсем недосуг следить за новостями. Они забросили даже свой любимый Интернет, в котором прежде сидели с утра до ночи, - и это было однозначным выпадением из того плотного информпотока, в который за эту зиму погрузилась страна, с нетерпением ожидавшая президентских выборов. Про будущий суд даже не вспоминали: тут такое завертелось, что его явно спустили на тормозах.
К середине января бомба была готова, и православные шахиды поняли, что пора выходить из подполья.

                Конец первой главы