Перед выборами

Все совпадения с жизненной реальностью
случайны и недостоверны.
Настоящие депутаты и кандидаты
в оппозиционные депутаты –
несомненно, достойные люди.
Особенно от ППСР и КПРФ.
И среди них не может быть ни жуликов,
ни наглых циничных партаппаратчиков.
Да и на измену семейным ценностям
не способны настоящие избранники народа


Занималось июльское утро.
Мерно, замедляя ход,  простучали колесные пары последний рельсовый стык у перрона Ленинградского вокзала. Заспанный командировочный люд выплеснулся мутной жижей из грязных вагонов, и вяло потек кашей-размазней по щербатому перрону.


Коренастая неказистая бабенка в высоких нечищеных ботфортах, подпрыгивая, как убогая карликовая ворона, на седьмом месяце несчастных последствий любви, шпиндиляла по неровному асфальту вдоль вагонов. Ее инвалидный чемодан с отломившимся колесиком неровно дрыгал позади нее, хлопая ее хозяйку длинной ручкой по нелепому отвисшему заду.


Солнце весело и радостно встречало гостей столицы.
В начале перрона маялся неумытый гражданин с прыщавой лысиной в пол-лица. Уныло разглядывая проходящее мимо разноцветье людских судеб и очевидных невезений, пытался угадать в каждой юбке свое нежданное счастье.


Счастье с размаху хлопнуло его сзади по пояснице длинной ручкой инвалидного чемодана и произнесло жестяным голосом низовой партаппаратчицы:
- Ей! Ты что ли меня ждешь?
- А… ты… Аня? Аня Пурга??
Аня критически оглядела дохлую фигуру унылой лысой наружности и тихо вздохнула про себя. Всю жизнь ей не везло на мужиков. Был, правда, один работяга на северах, с грязными ручищами. Больно сжимал ее нелепые груди, тиская их на неудобном сидении в узкой кабинке своего экскаватора. Предпочитал гнусности. О любви за все время их дурацких отношений не сказал ни слова и ни разу. Но тем и запомнился нашей несчастной крашеной блондинке. Он ее:
Имел, когда хотел, как хотел и куда хотел,
Говорил, что хотел, когда хотел и при ком хотел,
Хотел он часто. Но ее, нашу блондинку, редко.
Всегда грубо, не эстетично, некрасиво. Тем и запомнился.


А еще запомнился однообразными плоскими шутками и непонятной любовью к частушкам. Сам он работал всю жизнь на тракторах, бульдозерах. И частушки выкрикивал соответствующие. Каженный раз, видя подходящую к нему Аньку, хлопал грязными от мазута руками себя по ляжкам, потом ощупывал целлюлитно-бугристый филей Аньки и громко пропевал некрасивым голосом:
Тракториста полюбила,
Трактористу я дала,
Три недели сиськи мыла
И соляркою ссала.
И гоготал, призывая всех присутствующих разделить с ним его дебильную радость от встречи с блондинкой Анькой.


А эта унылая плоская лысина, венчавшая незапоминающееся лицо мелкого жулика, напомнила пергидрольной командировочной другую историю.
Которая закончилась в районной клинике на грязной многоразовой клеенке отделения гинекологии.
И нещадным мордобоем от мужа.


Но натуру не исправить. И мы возвращаемся к милой встрече двух влюбчивых сердец…
- Да, - кокетливо визгнула бабенка-болонка, - фамилиё у мене такое смешное – Пурга. А чё? – И, типа, засмущалась.
- Да ничо, идем! Там парковка уж больно сильно платная. И Лысина дернул безколесный чемодан по перрону.


Солнце сморгнуло, видя эту встречу. Но что поделать? Разве можно жаловаться на природу? Кобель не вскочит, коль сука не захочет. Так говорят в народе. А если сука хочет, то держитесь все кобели округи. А дебелой Аньке хотелось безумно! Каждая ее командировка в Москву позволяла оторваться от ненавистного мужа. И по вечерам, в гостинице, закрыв глаза на узкой койке, представлять себе вместо соседа по этажу, суетливо ищущего по карманам резиновое изделие, того самого тракториста с северов. Грубый, всегда в мазуте и несмываемом вонючем поту, он оставил такие же несмываемые воспоминания. Из всего, что было в жизни пергидрольной сучки, это было лучшее. От того и запомнилось.


Доковыляли до машины, разбитой «Лады», с какого-то перепугу нацепившей себе на морду эмблему американского столпа автомобилестроения. Чемодан жалобно хрюкнул, встретившись в чреве багажника с канистрой бензина. Сели. Поехали. Лысина хотел завалить Аньку прямо тут, у вокзала, в машине. По  всему видать, и Анька бы сильно не возражала. Но Лысину до дрожи меж коленок волновало, что их может кто-нибудь застать в неприглядных обстоятельствах. Увы, наш мелкий жулик был женат. Много лет назад перст судьбы строго ткнул его жестким ногтем, и ошалевший, от ударившего его внезапного счастья, Лысина выполз из районного ЗАГСа оштампованным-околдованным.


Дома Лысина старался бывать как можно реже и меньше. Редкий день проходил без гадких разговоров о том, кому посчастливилось на халяву присоседиться к теплой волосатой промежности. Как-то само собой наковырялось пятеро последышей. Все требовали еды и шмоток, сосали из него деньги, но убогого папашу откровенно презирали и ни в грош не ставили, хоть воровал он изрядно и почти все нес в дом.


Прерывисто вздохнув, несчастный труженик любовной нивы, дернул свою «Ниву» вперед, и она поскакала неровной иноходью в сторону ближайшей гостинички «на час» под синим небом и оторопевшим от увиденного диском Солнца.
Город просыпался.


Я не буду подробно рассказывать о том, как проходила встреча наших любовничков. Лучше, чем это случалось у профессионалов-порнографистов, я не напишу, а хуже не хочу. Отмечу только, что чистоплотности у нашей парочки с годами не прибавилось. Невыразимая тяга к трактористу из немытого прошлого и его кондовой вонючести давала о себе знать стойкой нелюбовью нашей блондинки к водным процедурам. Я рад, что не присутствовал при этой сладострастной сцене. Боюсь, испортил бы общую картину неожиданными экзерсисами моего слабого организма, хотя я с утра и не сильно завтракал.


Торопливо одеваясь, напяливая зачухлые носки на немытые ноги, Лысина угрюмо поинтересовался:
- Ну чё, сразу на встречу с партийцами?
- А ты подготовил программу своего выступления?
Целью командировки в Москву нашей крашеной болонки была партийная встреча местечковых руководителей. Такие же, как и она, болонки и шавки из разных сел и деревень, собирались у своего главного босса в Москве, чтобы всем вместе помечтать о власти, деньгах и всеобщем счастье. Счастье, деньги и власть предполагалось разделить строго промежду  своих. Но в лозунгах и агитках весело расписывалось, что это – наше общее светлое будущее. А как иначе? Иначе народные массы или, как их называют мудрено политологи, электорат, не схавает. Не проглотит наживку, не уронит в безысходности правильно заполненный бюллетень в узкое хищное горло избирательной урны.
- Да подготовил, подготовил, – пукнул в ответ Лысина. Только что он неудачно чиркнул молнией штанов. И теперь думал, как объяснить жене, если та, не дай Бог, спросит, откуда у него синяк на причинном месте.


Лысина старался не смотреть на то, что одевалось рядом с ним. Вместе с разрядкой наступили тупая усталость и омерзение. Он с детства не любил ни суфле, ни желе. А от воспоминаний о жареных свиных мозгах, которыми его по бедности кормила мать в детстве, сразу накатывала дурнота и тошнота. От одного взгляда на воняющее рядом женское тело, Лысине вспоминались самые яркие картины бюджетного питания из детства.
- Я в машине, догоняй, - с трудом удерживая тошноту, горе-любовник хлопнул дверью и выскочил из номера.


Не прошло и получаса, как лязгающая консервная банка «Нивы», судорожно дернувшись, встала у входа в помпезное здание на Большой Дмитровке. Из салона вытекла Анька Пурга, следом, закрыв двери, выбрался и Лысина.


На их глазах важные мужчины в усах и костюмах и весьма деловые женщины с достоинством поднимались по широким ступеням к входу в здание, чтобы в урочное время взять в свои мозолистые руки штурвал управления государством.


Благоговея и пьянея от нескромных предчувствий, наша парочка пристроилась в этот поток. Партийная конференция начиналась через несколько минут. А что? Все может быть! Еще наш великий вождь на заре ХХ века утверждал, что государством могут управлять и кухарки.
- А чем я хуже кухарок? – шалея, смело размечталась наша белесая дама с большим опытом с северов. Скосив жирно подведенный черной тушью глаз на своего соседа – Лысину, Анька Пурга поняла: им владеют те же мысли. Мелкий жулик, получающий дома сковородкой по спине ценные указания, мечтал не меньше нее о славе, власти и немереном богатстве. 


Оба – выходцы из народа. Оба – его достойные представители. Оба – исступленно стремились наверх. Потому что этот путь был единственным, что спасал их и рисовал им хоть какое-то будущее.
Лысина поежился, вспоминая вчерашний разговор со следователем. Последние проводки бюджетных спортивных денег в конторе, которой он руководил, зацепили следственные органы. И начали копаться во всей бухгалтерии нашего жулика. Путь «во депутаты» решал Лысине эту щекотливую и опасную проблему.


Аньке же банально хотелось власти и денег. Денег и власти. Мерзея от собственной мерзости, она не гнушалась ничем, ради достижения своей цели. Заняв у районных братков деньги под мутные обещания будущего покровительства, самолично подделала десятки и сотни подписей членов местных парторганизаций, якобы двинувших ее в депутаты.


Двух принципиальных партийцев, имевших наглость ей возразить и тоже имевших виды на выдвижение, осадила резко, подло и жестоко. Про женщину, преданного и принципиального работника низового партаппарата распространила слухи, что та живет на нетрудовые доходы, а про молодого и честного парня-казаха, пустила шепоток, что он состоит в этнической преступной группировке и занимается продажей наркотиков.


Оба претендента на ее вожделенное место слетели с дистанции в один миг под гневный топот пенсионеров на хорошо режиссированном местном спектакле: выборы будущего кандидата.


И вот он – вход. Еще секунда, они внутри. Посмотрим на них, таких фильдеперсовых, в последний раз. К вечеру они выйдут обратно уже другими. Нашими избранниками. При власти и руле. Давайте посмотрим на них еще разок, чтобы запомнить тех, кого мы выбираем. И кому доверяем наши судьбы: плешивый жулик, распиливающий бюджетные деньги, безбожно гуляющий от жены. И седеющая вонючая болонка из сельской глубинки в бесформенном нестиранном балахоне, сминающая своими грязными сапогами всех и всё на своем пути. Погрязшая в блуде и обмане.


Еще несколько мгновений, и под этими грязными чавкающими сапогами-ботфортами будет наше горло, наша судьба, наша жизнь.