В свое удовольствие

То, что жить надо в свое удовольствие Павел Притыкин усвоил с детства. Ему повезло. Родившись в семье благополучной, хоть и неполной, он никогда не задумывался о том, как появляются в доме дорогие вещи, откуда берутся  игрушки и красивая одежда, откуда у папы деньги на то, чтобы менять машины, квартиры и женщин. Правда,  уж слишком часто папенька менял декорации. Только начинаешь привыкать к его новой, а она уже в оборот пошла, а на следующем витке еще шикарнее, еще длиннее ноги и  выше этажи.
Со временем Паша привык к переменам и даже находил в них особую прелесть, потому что каждая новая машина пахла свежей блестящей краской, а каждая новая мама из кожи вон лезла, чтобы завоевать его неподкупное мальчишеское сердце. Сердце не подкупалось, потому что принадлежало той, настоящей матери, образ которой, рожденный неясным младенческим воспоминанием,  бережно хранился в душе Пашки.
Матери нет, но преимуществ малец получал в избытке. И главное заключалось в том, что ему всё позволяли. Можно сказать, открывали неограниченные возможности для творчества. Отец всё с рук спускал, потому что чувствовал свою вину перед сыном, оставшимся без матери. Пришлые тетки - чтоб удержаться подольше подле бати, задаривали мальчика, играли с ним и по его правилам и разрешали делать то, что никогда не позволила бы родная мать, понимая, к чему это может привести.
Тетя Оксана же перещеголяла всех прежних папиных подружек, и подарила ему на тринадцатилетие особый подарок, ошеломивший Пашку  и открывший ему неведомые раньше области удовольствий. Эта хорошая и странная тетя задержалась с ними дольше прочих, почти на полгода. За это время успела многому научить неискушенного  подростка. Так что к появлению в доме новой «мамы», он был настолько осведомлен в женских секретах, что и родного отца мог кое-чему научить. Сам того не ведая, папаша способствовал  активному сексуальному просвещению своего сынишки.
Правда, незапланированная образованность отпрыска однажды позорным образом открылась, и папаша вытянулся лицом, изумившись его изощренному кругозору. Подавляя брезгливость и ревность, понял, что пороть сына уже бесполезно. Пораскинул умом, осознал, что сам способствовал блуду и категорически перестал водить баб домой.
Это помогло лишь отчасти, Паша рванул на улицу.
Батя запаниковал, и лишь только парню исполнилось шестнадцать, постарался сбыть его с рук вместе с ответственностью и родительским волнением, купил сыну отдельное жилье и отпустил его на вольные хлеба, не забыв снабдить главным родительским наставлением:
- Живи в свое удовольствие, сынок! Это самое главное!
Множество дорог открылось перед Пашей Притыкиным. Но любой выбранный маршрут отец готов был щедро финансировать и  всячески поощрять, потому сынок и не напрягался особо. Он оказался покладистым лишь в части генерального отцовского курса и ни на йоту от него не отклонялся, старательно живя в свое удовольствие. Благо не скудела рука дающего, и не иссякал поток всяческих искушений. 
Сын не стал ни бизнесменом, ни политиком, не увлекся живописью или музыкой, не создал семьи и не посадил ни одного дерева. Поднаторел лишь в поиске и поглощении всё новых впечатлений. К двадцати пяти, как воздушный шар гелием, надулся он ими до упора. И однажды, едва не лопаясь от пресыщения и героина, взлетел куда-то в маренговую даль неба и растаял там навсегда.

***
Однако в вечность его не пустили, ибо дано ему было многое, а он этим не воспользовался. Не постигла его душа главных законов человеческого существования, не обрела истинного возвышающего смысла, который выстраивает  в бесконечности  мост к  вечному блаженству.
Вернули Пашку сразу ступеней на пять ниже. Не в сточную канаву, конечно, но в задрипанную избушку на окраине села Отхожее Тамбовской области, Ржаксинского района. Аккурат на улицу Овражную, где он пожелал выскочить из материнской утробы прямо во время весенне-полевых работ. Хорошо, хоть догадалась матушка длинную юбку надеть, и малец утонул в складках её подола, а не в  разбрасываемом по полю навозе. Однако ж первый вздох его оказался насыщен густым ароматом концентрированного коровьего дерьма, земли и счастья, освобождающего от тяжелой неопределенности внутриутробья.
Небо дало Пашкиной душе еще один шанс познания и возвышения. И щедро прослезилось такому своему решению, омыв мать и младенца потоками свежего весеннего дождя.
Приняв прозрачное наставление свыше, Паша согласился всей душой с данным ему новым именем Иван Поливанов и радостно отправился топтать тропинки новой своей жизни.
Она оказалась незамысловатой и максимально приближенной к исконным человеческим потребностям, без излишеств и искушений. Дарила простые радости на фоне родных пепелищ и полуразрушенного скотного двора, еще не вырубленного леса и не до конца загаженной реки. Тут, за околицей, бродили по небу лохматые великаны облаков, а солнце падало прямо в ковш широкого, уходящего  крыльями в небо оврага. И дождь барабанил по звонкой жестяной крыше, и молнии сверкали, и гром гремел, кажется,  так же громко, как в тот день на горе Синай, когда  Бог провозгласил свои заповеди народу. «Почитай отца твоего и мать твою». «Не убивай». «Не прелюбодействуй».  «Не кради». «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего». «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего... ничего, что у ближнего твоего».
Чем ближе к простому, исконному, тем легче душе найти истинный путь. Так справедливо рассудили в высших кругах, посылая Пашку, теперь уже Ванюшку, в тамбовское Отхожее. Только вот с названием промахнулись. Не способствуют такие топонимы ничему путному.
Сколько на Руси осталось еще отхожих сел и местечек, которым давным-давно пора выпростаться из посконной одежонки убогих названий, чтоб и жизнь по-другому пошла, и сердца гордостью наполнилось за родную сторону. Да куда там!
Так и живут голодранцы в Голодранкино под Челябинском, алкаши - в Большом Бухалове под Вологдой, а дураки и гуляки - в подмосковных Дурыкино, Бухловке, Пьянкино и ****ищево. Зачем  остались в Тверской области – Большой и Малое Лохово, Козлы и Мошонка, в Калужской  – Дешевки, а в Кемеровской – Козявкино и Старые Черви? За тем ли, чтоб хранить вековую историю топкого славянского болота и напоминать русскому человеку, кто он есть на самом деле. Дабы нос не задирал, знал свой шесток и не парился неуклюжими поползновениями выбраться из многовекового претерпевания.
Ванюша поначалу не задумывался ни о названиях, ни о покосившейся хибаре, в которой жила его большая семья. Он старшенький оказался, следом мать с отцом дружно выстрогали Машку, Соньку, Лёньку да Петрушку. Не побарствуешь. Только встал на ноги - в огород, выучился ходить – в поле. Тут, подчиняясь неизменному природному циклу, выстраиваются ступеньки дней и сезонов из года в год все у одном и том же направлении. Иди себе, трудись рук и спины не жалея, истекая потом и глотая пыль, радуйся урожаю и редким передышкам. И вновь иди и паши.
И шел бы Ваня, если бы не завелся в доме цветной телевизор и не мелькали мимо деревни по большаку блестящие иномарки. Красивые картинки чужой жизни, наполненной развлечениями и невероятными приключениями, будили в душе его смутные ожидания и сомнения. Посеявшись однажды как семена, разрастались, захватывая его всего. И как ни полол их Ваня, как ни гнал от себя вредные мысли, вскоре заполонили они начисто все мозги. Коси их не выкосишь, загрубели стебли, вымахали выше крыши, закрыли весь горизонт. И не радует больше ни падающее в овраг солнце, ни лохматые облака. 
Намылил  Ванька лыжи в дорогу, бросил в заплечную сумку аттестат и бутерброд с салом,  махнул в город, поступать в вуз. По телеку передавали, что менеджеры нынче хорошо зарабатывают. Вот и поступил на факультет менеджмента и маркетинга. С мозгами у него все в порядке оказалось, несмотря на то, что ни батя, ни мать университетов не заканчивали. Легко усваивались теории, да и практика вошла как плуг в мягкую землю. Видно, очень хотелось Ване достичь чего-то в жизни.
Он устроился помощником менеджера в преуспевающую фирму, освоил компьютер, быстро понял суть взаимоотношений  и расстановку сил внутри и вовне, будто проснулся в нем спавший коммерческий талант. Вырос как чертополох под дождем, рассыпал вокруг семена. И заплелись непроходимые заросли, среди которых уже не различишь простых растений. Морковки, свёклы, огурцов, ясных слов и поступков. Все заполонили буйные  сорняки стихийной рыночной конъюнктуры и особенной корпоративной культуры.
У Вани обнаружилось, откуда ни возьмись, тонкое чутье на деньги и уникальные способности к их добыванию. Он быстро пошел в гору. Научился исправно врать: обманывать потребителя и умалчивать о реальной стоимости издержек и доходов, находить альтернативные решения и продвигать товар. Очень скоро мог номинально продать слона, имея в наличии дохлую муху и двух тараканов. И это самым приятным образом отражалось на его зарплате и перспективах карьерного роста, которые  сулили новые победы и новые бонусы  в денежном эквиваленте.
Ваня был преданным и честным малым, трудился, не покладая рук, головы и всего себя на алтарь обогащения своего хозяина и не заметил, что уже превратился в того героя телевизионных передач, который когда-то вдохновил его на поиск лучшей доли и отправил из Отхожего в столицу.
Да, превратился, только вот к сбору урожая и вкушению плодов руки не доходили и ноги не доползали. Не говоря уже о мозгах, которые без остатка сгорали  в ежедневной компьютерной игре со схемами торговых экспансий, разработками новых решений, подсчетами, отчетами, учетами, сравнениями и анализами, без которых достичь успеха в условиях тяжкой конкурентной борьбы было нелегко. 
От сидячего образа жизни Ваня покруглел и  сдвинулся туловищем к седалищной части, здоровый цвет его лица сполз к желтушности и даже зелени, на темечке обозначился  предательски утративший растительность островок. Короче, прежний крепыш, каким вошел он первый раз в серые стены этого хитрого учреждения по наращиванию денежной массы, значительно изменился. Ему бы отдохнуть, здоровье поправить, выспаться, а он все впрягался в новые заботы, все откладывая время жатвы. А хозяин, видя такое рвение,  крепче закручивал гайки, ставил новые и новые задачи, все выше поднимал планку, заставляя забыть про отпуск, выходные и сон, пожирая, поглощая Ванюшу со всеми его испорченными быстрыми перекусами потрохами, головной болью, резью в глазах, радикулитом и геморроем. Зомбировал его, заставляя забыть обо всем на свете, кроме той задачи, которую выполнить невозможно в принципе, но необходимо во что бы то ни стало.
Хозяин играл на его самолюбии, нарочно доверяя самые сложные задания и подчеркивая, что больше никому они не под  силу, он держал его в черном теле и угрожал увольнением и штрафами, и бедный Поливанов не успевал жить. Даже познакомиться с девушкой у него не получалось.
Однажды после корпоратива, выпив на голодный желудок пару рюмок коньяка, он отпустил себя, расслабился с Валентиной из отдела закупок. С тех пор иногда наспех схлестывался с ней в обеденный перерыв в съемной квартире.  Друзья по несчастью, они давно превратились в бесцветных сомнамбул, забывших о нормальном сне и отдыхе, отвлеченных разговорах и времени года за окном, изредка перебрасывались парой фраз на перекуре и не удивительно, что считали себя уже практически родственниками, подумывая о совместной ипотеке и гражданском браке.
Но оказалось, не судьба. В жизнь Поливанова внезапно ворвался инфаркт и свалил его на месяц в больничную койку. «Надо же когда-нибудь отдыхать, в конце концов», - проворчало при этом небо и разразилось отрадной весенней грозой.
Вернувшись в офис, Иван обнаружил за своим столом нового менеджера оптовых продаж, а себя в списке уволенных из компании сотрудников. Как рыба, выброшенная на берег,  Ваня пару раз глотнул воздух, собрал свои вещи и отправился в гости к Вале. Но вакантное место было занято не только за рабочим столом, но и в  койке.
Все эти неожиданные испытания, разрушившие долго лелеемый образ благополучия, разбудили в душе нашего героя неожиданные решения. В гневе он  готов был отомстить обидчикам самым изощренным способом.
Но способностей хватило только на то, чтобы устроиться к конкурентам. Воспользовавшись хорошо известной информацией об ассортименте и ценах, он переманил туда прежних клиентов, наследил, нагадил, разрушая образ порядочного и честного человека, перечеркивая то истинное, что было растоптано неблагодарным хозяином: «Почитай отца твоего и мать твою». «Не убивай». «Не прелюбодействуй».  «Не кради». «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего». «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего... ничего, что у ближнего твоего».
Теперь  он убивал методично. Не топором, правда, и не пистолетом. Но исподтишка и в самые уязвимые места. Убивал и в себе честность, порядочность, сострадание и способность помочь и войти в положение. Он вел наступательную и агрессивную политику, демпинговал и блефовал, подставлял и выдавал тайны. Не гнушался ни ложных свидетельств, ни прелюбодеяния, ни воровства. И такая тактика вскоре принесла свои плоды.
И тут уж Ванюша больше не сдерживал себя. Он с удовольствием принялся поглощать их, и надувался ими как воздушный шар гелием.
Однажды после корпоратива, друг шефа, давно приметивший его среди сотрудников, предложил вступить в долю для открытия нового направления. Ваня рискнул, вложил то, что накопилось и откладывалось до лучших времен. И пошло-поехало, все то же. Только теперь он работал на себя. Телевизионные картинки благополучия вскоре успешно инсталлировались в его жизнь. Появилась и жена. Не его собственная, правда, а того самого друга.
В чем-то они с ней тоже оказались друзьями по несчастью. Настя из деревни, приехав в большой город и не поступив в институт, устроилась секретаршей и быстро попала в сети похотливого хозяина. Оценив покладистость и скромную естественную красоту, бизнесмен сделал ей предложение, рассчитывая на долготерпение и кротость. Но тут Ванюша нарисовался, и чувство вспыхнуло, как солома от искры в жаркий день.  Что-то соединило их, какими-то неисповедимыми путями привело друг к другу, пересекло, завязало.
Через пару лет, когда Ваня уже совсем окреп капиталом и стоял в бизнесе прочно, она стала женой законно. Привык, прикипел к ней Ванюша. Может быть, она была той единственной ниточкой, которая связывала его с прежней жизнью. Своя до последнего сантиметра. Вдвоем они порой сбрасывали с себя маски и вериги и в чем мать родила открывали друг другу свое настоящее.
Иногда, в редкие минуты расслабленного удовольствия Иван вспоминал о матери с отцом, братьях и сестрах, родной деревне. И его невыносимо тянуло туда, вдохнуть аромат свежего навоза и весенней оттаявшей земли. Много лет заповедь «Почитай отца твоего и мать твою» выполнялась им лишь умозрительно да в редких звонках домой, благо в Отхожем появилась мобильная связь. Ваня помогал родителям деньгами, но не бывал под Тамбовом с тех пор, как рванул оттуда с тряпичным рюкзачком за плечом.
Особенно потянуло, когда Настя забеременела. Будто щелкнуло что-то в мозгу. Если сын будет, обязательно свозить его к деду с бабкой. Пусть посмотрит, где отец родился. Лопату в руки возьмет, за лошадкой походит. Запах земли вдохнет и те заповеди… Какое-то теплое, едва уловимое ощущение явилось в груди, разрослось, заполонило  его всего, будто он вновь сделал тот свой первый вдох, с которого все началось.
Настя рожала тяжело. Мальчик, которому уже придумали замечательное имя Пашка, лежал как-то не так, обмотался пуповиной и не желал появляться на свет. В какой-то момент Ваня представил вдруг, что Насти не будет, и он останется с сыном один. И вся эта предположительная  история, чужая, далекая, как молния, пронеслась перед ним, будто он уже когда-то её прожил. И множество любовниц, и сын без присмотра, и добрая тетя, научившая мальчика сексуальным играм. И холодный пот выступил вдоль  позвоночника. И упало сердце.  Нет, не его это история. У него совсем другая.
Сын закричал на стеной, вышла медсестра, сказала, что Настя без сознания. Иван дождался врача.
- Игорь Петрович, спасите её, она – самое дорогое, что у меня есть, - протянул ему толстую пачку денег, едва поместившихся в конверте.
В глазах доктора вспыхнул нехороший огонек, он хотел было взять, но что-то будто скользнуло между ними, как облачко.
- Заберите это. Они вам понадобятся позже на лекарства. Я сделаю всё, что смогу.
«Значит, все и правда, очень плохо», - подумал Поливанов и присел на стул в коридоре, неловко засовывая в карман деньги. Они мешали ему. Будто портили, нарушали стройность тонкой, только что пойманной им  мелодии.
Два часа Иван бродил по больничному коридору. Начинался день, поступали новые роженицы, шаркали по полу каталки, ходили нянечки, сестры. За дверью теплилась жизнь, в точке пересечения с которой сосредоточилась судьба его души.
Наконец, створки распахнулись, и на пороге появился тот, кто сейчас озвучит окончательное решение неба:
- Все хорошо. Пусть живет в свое удовольствие, - сказал врач, едва удерживая рванувшегося к нему счастливого папашу.
«Ну, уж нет, с удовольствиями мы погодим…», - подумал Иван и незаметно опустил конверт с деньгами в карман доктора.