4. Однажды

Как мало надо человеку, чтобы вернуться в прошлое, припомнить пусть даже на долю секунды застывшее в памяти мгновение. Стоит только вдохнуть едва уловимый запах, как в памяти начинают потихоньку всплывать  то, что волей-неволей заставляет сидеть неподвижно несколько минут, а то и часов, — воспоминания. И почему нельзя запереть такие ароматы во флакончики,  затем ставить их на полку рядом с фотоальбомами и с течением времени доставать один из них и вдыхать этот ни с чем не сравнимый миг из своего детства или юности? 
Легкий запах соленой морской воды напоминает мне о лете 1947 года. О, это чудесное лето тысяча девятьсот сорок седьмого! Первая поездка на море, первая любовь и первые приключения.
Теплыми вечерами мы ходили на танцплощадку, что находилась близ дома отдыха, в котором мы остановились. Мне всегда нравилось наблюдать за людьми, за их поведением, иногда даже можно  угадать пару привычек, просто глядя на человека и принимая во внимание его жесты. 
Но особенное удовольтвие мне доставляло то, какими порой завистливыми глазами смотрели на мою маму другие женщины и какие восхищенные взгляды посылали ей мужчины. В те минуты папа как-то по-особенному гордился своей женой, приобнимал ее и целовал в щеку. После мы гуляли вдоль берега моря, и хотя стрелки часов показывали одиннадцать вечера, это было самым прекрасным времяпрепровождением за целый день. Мы ходили босиком, и прохладный влажный песок слегка прилипал к пяткам. Свежий соленоватый воздух наполнял легкие и развивал волосы; мы прислушивались к легкому шуму морских волн и какой-то особенной, мягкой тишине. Однажды ее нарушила Сэм, моя сестренка. Я всегда восторгался ею. Она была всего на год младше меня, но иногда мне казалось, что она старше, чем я на десяток лет. Очень многое она понимала и знала. 
Сэм поправила свои кудряшки, колыхающиеся на ветру словно длинные язычки пламени, и сказала чуть слышно своим тонким,  по-детски милым голосом: 
– Мам, пап, а вот скажите, добрый человек – это какой? 
– Послушайте, Мадемуазель, Вы случайно не внучка самого Цицерона? — рассмеялся отец и посадил ее к себе на плечи. В его глазах читались ум и доброта, он был человеком, которому можно было по-настоящему доверять, то есть верить каждому его слову  и не сомневаться в исполнении его обещаний. Он был наполнен жизнью, и сам был одним из самых прекрасных ее проявлений, так что другие неизбежно тянулись к нему, как мотыльки к свету темными летними ночами. Про таких людей обычно говорят «душа компании».
– Э-эх, как тебе объяснить, - папа сделал паузу. - Ну вот представь: идешь ты с подружкой, как вдруг вы ужасно проголодались, - он зажмурил глаза и скорчился, как будто съел лимон, - а в кармане у тебя лежит всего лишь одна конфетка. И вот перед тобой стоит дилемма: либо быстренько добежать до дома и слопать эту несчастную шоколадку целиком одной, либо съесть ее по дороге, предварительно отдав половинку своей приятельнице. Добрейшей души человек, конечно, сделает выбор в пользу второго варианта, но ты запомни: доброта, как и дружба, познается в беде. 
Тут мы подошли к нашей гостинице, он снял с плеч Сэм, и мы поднялись в свой номер. Чуть позже, когда мы уже ложились спать, я задал матери уже давно тревожащий мое сознание вопрос, верит ли она в любовь или нет и почему. А я, в свою очередь, почему-то верил, что никто во всей Вселенной не даст более искреннего ответа. Мой друг, с которым я был тогда знаком примерно полтора месяца, говорил, что это не более чем  химические реакции и прочая чепуха, я старался его переубедить, привести какие-то доводы, но его так называемая «наука» всегда оказывалась сильнее моих крайне безуспешных попыток описать чувства. 
Уголки маминых губ поползли наверх, она поцеловала меня в лоб и нежно провела рукой по моей щеке:
– Нет, сынок. 
Я видела и вижу любовь, я чувствую любовь и всеми силами передаю этот маленький огонёк нежности и теплоты вам, моим самым близким. 
Я больше, чем просто верю. Я знаю, что она есть.