Узурпации в римских провинциях, 249г

Провинция Нижняя Мезия, январь 249г.


         В Нижней Мезии, где еще со времен Гордиана III наместником был Требониан Галл, тоже разразились несчастья. Зять императора Филиппа Араба, поставленный им главным надо всем дунайским регионом, не пользовался популярностью. Не то, чтобы он сильно злоупотреблял властью или очень воровал – просто высокопоставленный варвар сам по себе раздражал потомственных римлян.
         И вот, по провинции вдруг поползли распространяемые кем-то слухи, что император Филипп держит в планах уволить со службы старослужащих воинов, не выделив им, как полагалось, земельных наделов и урезав жалованье. Слух довольно абсурдный и беспочвенный, но подразумевалось, что всякого можно ожидать от этих непонятных восточных людей, занявших все ключевые должности в государстве. Филиппу не доверяли, не доверяли и его родственнику. А тут еще в соседней Дакии войска провозгласили императором своего наместника Спонсиана; из восточных же провинций пришли вести об узурпаторе Иопациане.
             Последней каплей стала задержка с поставкой провианта, подвозу которого из Фракии помешали снегопады, в эту зиму более частые, чем обычно, и большое количество снега, завалившего дороги.   
          Недовольство войск вырвалось наружу, и взбунтовались гарнизоны, охранявшие дунайскую границу. Взбунтовались, и совершили прежде неслыханное. Как раз в эту зиму на Мезию двинулись готы, перешедшие по льду Данувий. (1) И мезийские войска, вместо того, чтобы отражать варваров, вступили с ними в союз и принялись совместно грабить провинцию. Когда об этом доложили наместнику Требониану Галлу, то тот вначале долго не мог поверить. Когда же, наконец, удостоверился, то собрал у себя в Томах оставшиеся верными войска и приготовился к обороне.
           Варвары явились в Мезию с далеко идущими намерениями. Значительные их толпы перевалили за лимес (2) и медленно, шаг за шагом, массой заливали провинцию. Готы шли основательно, вместе с семьями, обремененные повозками со скарбом. Гнали стада скота. Скрипели телеги, мычали быки, блеяли овцы. Это было скорее переселение, чем набег. Впереди, пешие и конные, вперемешку, утаптывая снег, двигались отряды вооруженных воинов. Готы с наслаждением вдыхали свежий морозный воздух, рассматривая из-под ладони открывающуюся перед ними холмистую равнину, прорезанную кое-где искрящимися ленточками рек. Вот хорошая страна для поселения!
              Рассеявшись по всей Мезии, готы шли вперед и часто встречали не сопротивление, а поддержку. Множество рабов, колонов, ремесленников и крестьян, которые не могли более выносить тяжести налогов и повинностей, примыкали к варварам и оказывали им помощь, показывая богатые селения, скрытые хлебные склады, убежища жителей и тайники для имущества. Только самые удаленные от дорог места оказались не затронутыми нашествием. 
            Шайки воинов-отступников тоже хозяйничали в Мезии на пару с варварами, в своих бесчинствах ничуть от них не отличаясь. Наглый разбой все усиливался. Особенно опасны стали большие дороги, и все, что обещало какую-нибудь поживу, расхищалось самым дерзким образом. Похвально, однако, что при этом воины-разбойники не опустились до дезертирства, а остались под орлами и даже избрали себе императора – некоего Пакациана. Был он простым центурионом, но, став одним зачинщиков мятежа, сразу же попал в монархи-самозванцы.


Рим, февраль 249г.

         Император Филипп Араб в столице пребывал в упадке духа. Последние события подорвали его силы. Узурпаторы, почти одновременно объявившиеся в разных концах государства, нападение готов, предательство солдат в Мезии – от всего этого голова шла кругом. Филипп приказывал принять меры, но толку было мало. На Дунае, против готов, против Пакациана и Спонсиана, не было достаточно войск, и их надо было собирать, а разбойники, пришлые и местные, тем временем, держали в своих руках дунайские провинции. Против Иопациана в Каппадокии Филипп высылал сирийского наместника с войском – и скоро августу доставили с Востока новехонькую монету, прославлявшую победу узурпатора над императорской армией. Справедливости ради надо заметить, что кичливый Иопациан весьма преувеличивал масштаб события, но факт оставался фактом – верные Филиппу войска отступили назад, в Сирию, а самозванец нагло сидит на прежнем месте.
- Что же за проклятье надо мной? – думал Филипп, - Мои легионы с опытными военачальниками, победителями персов, не могут совладать с каким-то юным фигляром?
             Иопациан, конечно, тоже не был одинок; под его знамена встали все каппадокийские части; за деньги были вызваны отряды наемников – армян, иберов, лазов и колхов. Положение становилось серьезным.
            Буйствовала и сама природа. В азиатских провинциях происходили частые и очень сильные землетрясения, причем, преимущественно ночью. Живущие в тех местах люди были в страхе, предполагая, что они могут быть засыпаны. Однако, ничего дурного не случилось. В то же время, река Нил, поднявшись свыше обычного, затопила области Египта. Вода не уходила долго, причиняя бедствия, и держалась все обычное время посева, чего давно не случалось. Последовал неурожай. Египет в последние годы уже не мог обеспечивать потребности Италии в хлебе — приходила в упадок система ирригации; номы (3) пустели и дичали; население, задавленное налогами, нищало и, бросая все, разбегалось, кто куда. Лишь дополнительные поставки из Африки позволяли не допустить недостатка хлеба в столице.
          В Греции иссякли знаменитые с древности Лаврийские серебряные рудники. Немногие еще работавшие на них разработчики находили для себя более выгодным вновь выплавлять металл из отбросов старых разработок, чем разрабатывать руду. 
         Донимала Филиппа и болезнь желудка, становившаяся все мучительнее. Император уже отказался от вин, специй, жареного и жирного, став питаться постным, почти как простолюдин, но и это не помогало. Приступы боли досаждали ночью и днем. Сверху пекло солнце, необычно жаркое этой зимой. Погода сходила с ума – в январе вдруг зацвели деревья. Природные аномалии тоже усугубляли состояние Филиппа, давили, нагоняя тоску, усиливали болезнь. Император вставал и подолгу бесцельно бродил по дворцу. Перед глазами его мелькали бесконечные залы, переходы, лестницы, темные тупики, стража в золоченых латах, с копьями и мечами, стража в латах из черной кожи, вооруженная бичами из кожи гиппопотама. Евнухи, прочно вошедшие во дворец, подобострастно кланялись Филиппу при встрече. Злобные уроды, опасные, как старые бабы, которым из всех наслаждений остались лишь сребролюбие, сплетни и интриги. В складках одежд они прятали кинжалы особой формы, внутри которых скрывалось особое устройство, позволяющее брызнуть в рану яд, вызывавший мучительную смерть. Филипп боялся, что вот сейчас кто-либо из евнухов, улучив момент, воткнет кинжал сзади в него. Тогда он обрачивался – все было спокойно, никто не думал нападать. Боясь отравления, Филипп носил с собой большой светло-сиреневый аметист, примеривая его всякий раз, собираясь есть или пить — по поверьям, этот камень отвращал действие любого яда.   
- Гордиан.., - думалось иногда императору, - Видимо, боги наказывают меня. Злодейством я добыл пурпур, и за это обречен страдать.
                Закрывая глаза, Филипп представлял, как убитый по его приказу предшественник, смотрит на него откуда-то, строго, но и безучастно. 
- Согрешил я, согрешил.., - почти плакал Филипп, - Допечет, к лекарю пойду да ядом отравлюсь там! Надоела мне такая жизнь!
               Он раскаивался почти искренне. Ведь, в сущности, он не был дурным человеком. А цареубийство – так все так делали в то время; общепринятая практика.

          Двери императорской спальни распахнулись, и, подобострастно кланяясь, вошел дворцовый распорядитель-евнух, толстый, с лицом, разрумяненным так, что нельзя было понять, сколько ему лет – тридцать или пятьдесят.
- Да соблаговолит величайший август принять лекаря, что направил правитель Сирии ради твоего излечения!
          О знаменитом лекаре, прибывшем с купцами из далекой Индии, было доложено Филиппу заранее. Прослышав, что он может излечить любую болезнь, наместник Сирии, за большую плату, снарядил индийца в Рим, к императору.
          Филипп кивнул:
- Проси войти халдея. (4)
        Черный, как головешка, дравид, (5) с длинной лопатообразной бородой, вошел в спальню и, по восточному обычаю, упал на колени и стал бить поклоны. Он был одет, а точнее, просто замотан в ткань темно-красного цвета. Правая рука и плечо дравида были обнажены. Странный облик и манеры этого человека выдавали в нем жителя дальних краев.
- Почтенный лекарь, ты прибыл из чужедальних стран, чтобы излечить меня? – ласково спросил Филипп.
- Да, о, светлейший царь Рума! (6) Я хочу предложить тебе принять божественную сущность вибхути, которая способна творить чудеса.
- Что принять?
- «Вибху» означает «бог». Вибхути – защита бога. Ты сможешь победить любую хворь!
             Лекарь вынул овальную позолоченную коробочку, исчерченную непонятными
письменами и диковинными восточными рисунками. Коробочка раскрылась, и Филипп увидел, что она наполнена каким-то бледно-розовым порошком.
- Это снадобье из твоих стран? – спросил он.
- Это и есть вибхути, - сладко закатывая глаза, поведал дравид, - В Индии есть особое место, называемое Бхаяварна. Это место Господа Субраманья! Там вибхути чудесно выходит на поверхность земли, и его собирают, и делают чудеса!
             Филипп осторожно обмакнул палец в коробочку. Порошок был мягким и очень
тонким, почти как пыль.
- Возьми щепоть и принимай понемногу два раза в день, утром и вечером. Не успеет опустеть этот сосуд, как ты будешь здоров. А я нанесу знак «Ом» на твои чертоги, и отныне ты будешь под защитой бога!
- Благодарю тебя, лекарь. Я сделаю так, как ты говоришь и, если все выйдет хорошо, щедро награжу тебя.
               Лекарь отрицательно покачал головой.
- Богу не нужны награды, о, царь! Взамен он просит лишь одного – праведной жизни. Помни, царь, что все в мире взаимосвязано, ибо Атма есть Праматма, Джива есть Шива. Поэтому, все совершенное, плохое ли, хорошее, возвращается к тому, кто его совершил.
               Не по себе стало императору. Давние мысли о расплате за убийство Гордиана тут же вспомнились, подтвержденные словами чужеземного мудреца. Но дравид, конечно, не мог об этом знать.
- С тем, я благословляю тебя, о великий царь Рума, - сказал он, и поднял руки, обратив к Филиппу раскрытые ладони, - Ом шри саи рам!
   
        Лекарь ушел, а император остался, одолеваемый роившимися в голове мыслями. Бросить бы все это, распроклятую власть, Рим. Уехать, скрыться, стать частным лицом. Но разве скроешься в империи? Отыщут. И новый август постарается раз и навсегда избавиться от старого, пусть и отрекшегося. На всякий случай.
               Филипп обхватывал голову руками, закрывал глаза и валился на ложе. А может, не найдут? Ему вспоминались знакомые по детству и молодости глухие углы родной Аравии, где жили троглодиты — пещерные жители. В своих дальних горных селениях они говорили на древнем наречии, не признавали римских богов и продолжали жить по обычаям предков, лишь формально признавая власть Рима. Вот где бы затеряться! Да и мало ли по империи таких вот медвежьих углов? Никто не найдет. Где Филипп? - Не знаем; гарпии взяли его! Денег можно захватить с собой столько, что хватит и на пять жизней. Бежать! И вот она — свобода.         
- Все, решено! – сказал Филипп, - Я ухожу! Хватит! Слагаю с себя проклятый пурпур, и будь, что будет.
               С этим август повелел собраться сенату, чтобы объявить свое решение. 
- Вы не знаете, почтенные отцы сенаторы, какое это бедствие быть императором, - обратился к сенату Филипп, -  Мечи угрожающе висят над головой, со всех сторон копья, со всех сторон дротики. Даже стража внушает страх, даже приближенные внушают ужас. И пища не доставляет удовольствия, и в путь отправляешься не по своему усмотрению, и войны предпринимаешь не по своему решению, и за оружие берешься не по собственному побуждению!

                Был у императора Филиппа Араба друг, едва ли не единственный близкий –
городской префект Рима Деций. Родом он был из Паннонии, (7) но происходил из старой римской сенаторской семьи. Опытный военачальник, начинавший службу еще при Элагабале, Деций выдвинулся при Александре Севере, когда, в конце его правления, воевали с алеманнами. Войска императорского легата Фурия Цельса изгоняли варваров из рейнских провинций, и произошло сражение. Когда легион, незадолго до этого подтянутый из Паннонии, приблизился к рядам варваров, солдаты заколебались, в страхе перед ужасными дикарями. Но Деций, тогда простой трибун, ничтоже сумняшеся, выехал вперед, бросился на алеманнов и принялся убивать, увлекая своим примером остальных, и битва была выиграна. Божественный Александр узнал имя Деция. Карьера его резко пошла в гору.
          За свои подвиги во время алеманнской войны Деций получил в награду два копья, два венка за взятие валов, два золотых браслета, золотую шейную цепь и чашу для жертвоприношений. В это же время он со своим отрядом освободил из рук варваров одного знатного вельможу, родственника наместника Верхней Германии. За это сам Александр Север наградил Деция гражданским венком и назначил наместником в провинцию Верхнюю Мезию.
           Ко временам Филиппа Деций дорос до городского префекта Рима. Император всецело доверял ему и находился в личной дружбе. Деций, имевший знатное происхождение, помогал императору-варвару находить понимание с сенатом и римской аристократией.

         О многом, невиданном ранее, довелось узнать в этот год Риму. Только что пришло известие о предательстве войск в Мезии, принявшихся вместе с варварами грабить имперские земли. Теперь еще одна невидаль – император, добровольно отрекающийся от своего поста. Никогда еще не бывало подобного. Услышав это из уст самого Филиппа, заколебались сенаторы, не зная, как реагировать. Как знать, может быть, хитрый восточный человек нарочно так проверяет лояльность? Крикнешь «уходи», так завтра же окажешься в опале. Но все, в итоге, разрешилось благополучно. Никому уходить не пришлось, и Филипп забрал свое решение обратно. Отговорил его тот самый Деций, городской префект. Он взял слово, говорил долго и убедительно. О пользе для государства, о долге монарха, о необходимости твердой рукой укротить мародеров, изгнать варваров, покарать узурпаторов. И, под конец речи, взял Деций Филиппа за руки, по-дружески, и просил не уходить, не оставлять государство на произвол судьбы.
- Филипп август, не уходи! Не покидай нас! – закричали, почуяв новый поворот, из рядов сената, - Государство нуждается в тебе!
- Ты победил персов, победил карпов, ты победишь и готов!
- Филипп август, уйми мародеров! Повергни Пакациана, повергни Иопациана! Изгони готов!
- Долгих лет жизни императорам августам!
- Смерть узурпаторам! Смерь Спонсиану, смерть Иопациану, смерть Пакациану!
- Узурпаторов, врагов народа, тащить крюком! Кто восстал против римской власти, того тащить крюком! Кто самозванно объявил себя, того тащить крюком!    
           С тем, воспрянул духом Филипп Араб, и передумал уходить в отставку. Вместо этого,
вдохновился он вновь жаждой деятельности.
- Отцы сенаторы! – обратился он, - Прошу вашего совета. На кого же из врагов наших обратиться нам в первую очередь?
- На Пакациана и дезертиров, - гневно кричали сенаторы, - На изменников! Кто нарушил присягу, того ждет смерть! Смерть Пакациану, смерть изменникам, смерть готам!
- Да будет так! – величественно произнес Филипп.
          Взорвался сенат шумом аплодисментов. Сенаторы вскакивали со своих мест и окружали Деция восторженной толпой. (8) Решено было тут же поставить Деция во главе войска и послать в Мезию против готов и Пакациана. Из Рима в Галлию, Британию, в рейнские и альпийские провинции понеслись депеши – указанным в них воинским частям предписывалось покинуть свои лагеря и направляться к месту сбора армии для похода на Дунай.


1. В античности климат был более суровым, нежели ныне, и пограничные реки империи — Рейн и Дунай, часто замерзали зимой,
2. лимес — римская укрепленная граница.
3. Ном — сельский округ в эллинистическом и римском Египте,
4. халдеями в древности собирательно называли всех восточных мудрецов, знахарей и волшебников,
5. дравиды — народ в южной Индии; принадлежа к австралоидной расе, имеют темную кожу.
6. Румами на Востоке называли римлян и византийцев.
7. Паннония — римская провинция на сопредельных частях современных Венгрии, Словении, Хорватии и Австрии.
8. В римском сенате не голосовали поднятием рук; сенаторы, в знак поддержки, вставали вокруг выступающего.