Похмельные вечера в Трое

Трой, Сердце Юга
конец сентября, 2012

Наконец-то просто чудесное начало дня, осеннего. Я стою у окна с неудобным бумажным стаканчиком и сандвичем, и щурюсь на солнце. За последние пару недель я, кажется, его ни разу не видел. А оно такое же до одури ласковое и сонное по утрам, и музыка кажется громче, и запахи астр на чахлой клумбе резче, настолько, что нос чешется.

Том спит, похмельно и нагло развалившись на кровати. Сколько раз за ночь я ощущал, что на меня падает что-то тяжелое? Но было приятно, наверное, потому, что я знал, что это он, благодаря этому не просыпался и не спихивал его. На губах еще долго был его вкус, и я еще так долго не смогу въехать в то, что на него нашло вчера. Перепил от радости, что мы завершили дело? Или повело от разговоров о моей асексуальности? Хотя нет, сначала были разговоры о том, что я гей. Потому, что я не взял пиво, а пил колу, и никакие оправдания, что вообще-то одному из нас за руль, что я не хочу больше ни штраф, ни сидеть в обезьяннике - не воспринимались как аргумент. Еще потому что я смотрел на официанта. И не важно, что я на него смотрел потому, что почувствовал в нем болезнь и запах мертвого, на это Томас отмахнулся, заявив, что ничего по работе слышать не хочет. Я смотрел на темнеющую улицу, и почему-то казалось, что рождество. Его ведь встречают с самыми дорогими? Я давно ни с кем кроме Тома не праздновал. И еще думал, что для него это оказывается работа, а для меня это моя жизнь, или какая-то здоровая часть моей жизни. А он все мусолил ту тему. Рассуждал о том, что я гей еще и из-за внешности.

- Ты же красивый, реально.

- Это не подтверждает.

- Нет, дело в том, что ты осознаешь свою красоту. Вот даже твои руки, они красивые, узкие запястья. Тонкие пальцы, не дистрофично, а именно идеально тонкие, прекрасная кожа и выступающие вены, а выше, я знаю, что у тебя немного подкачены мышцы, причем со штангой я тебя ни разу не видел. Это просто естественное строение такое, девки и пидары от этого ссуться. Но помимо того, что они привлекательны, твою ориентацию выдает то, как ты их держишь. Ты осознаешь, что они красивые…

- Том, - вздыхаю, рассматривая свой стакан с пузырящейся, солоноватой колой, - я никогда в жизни не думал о том, как держать руки.

Потом было что-то еще, вроде тестов с кем бы я скорей поцеловался – с девкой или с парнем, если б они сидели напротив. Когда это не привело ни к какому результату – то вопросом было поцеловался бы я скорей с ним или с барменшей, я отвечал что ни с кем бы не целовался, потому что просто не хочу, и захмелевший Том сверлил меня взглядом.
 
- Не верю я, что ты ничего не чувствуешь, я же слышу как у тебя голос дрожит от этих разговоров, – злился он, когда мы шли к машине. Я молча садился рядом, думая что вот он опять полез за руль, несмотря на выпитое. Это бы ничего, но так разогнался, что я как-то само собой положил руку на его, сжимающую руль, чтобы успокоить и попросить жать тише, и меня накрыло его мыслями. Снова, такими горячими и влажными, живыми, там он так меня целовал и лапал, просто сумасшедше. Я никогда не представлял себе такого, разве что как раз в те моменты когда только-только отходил от очередной передряги и во мне просыпалось все это, сминая естественные барьеры равнодушия. А он такой был постоянно, бурный, яростный, обжигающий. Когда остановились, я спросил всегда ли такая порнография у него в голове, на что Том как с цепи сорвался, разозлившись и просто скрутил меня, навалился, впиваясь в губы, просясь внутрь языком, а потом просто вламываясь в мой рот и жадно прижимал к себе.

***

В этом было столько природного желания и какого-то дикого отчаяния. Наверное, я как-то неправильно отреагировал, я не понял. Вдыхаю и вытягиваю ноги на подоконник, устраиваясь на ветхом кресле этого мотеля, вспоминая, как он от меня вчера отшатнулся, и позже, когда я ему даже ответил, на уже ласковый поцелуй, обнял за сильные плечи, под которыми просто кипело буйство его жизни, но он отстранился. Вышел, хлопнув дверцей и оставив меня в потерянности. Я не знал как ему еще объяснить, что я не чувствую возбуждения, никак просто. Поднялся в номер и долго смотрел на себя в зеркало в ванной, ощущая тупую безысходность от своей вывернутости. Просто уродства. С отломанными естественными желаниями, направленными внутрь острыми краями и на место их вставленной обостренной чувствительностью ко всему не очевидному и потустороннему. Так накрыло, что скинул рукой с раковины всякую хрень, которая там стояла. Потом сразу же сел, стал подбирать это с пола, ничего не соображая, не видя из-за застилающих глаза предательских слез. Мне было очень обидно за себя такого.

Горько.

Поэтому когда вошел Том, я поднялся на ватных отчего-то ногах, и просто повис на нем, обнимая и ревя. Намочил ему майку соплями и слезами, да, последний придурок. А потом просил не уходить и спать рядом, совсем не хотелось отпускать. Как ребенку наверное, очень глупо. Удивительно как он меня терпит.

Я так и уснул, почти сразу же, у него под боком, накрыло накопившейся усталостью под сердитое сопение Тома. Наверное, пиная меня во сне рукой это он мстил так. Я усмехаюсь, подставляя солнцу лицо и убирая на пол стакан все еще чувствую его вкус на губах. Такой стойкий и приятный. Просто родной. Смотрю на свои руки, кисти как кисти, не знаю, что он там вчера говорил про то, как я их держу. Взгляд падает на приподнявшийся под трусами член. Ну да, не удивительно, что тело реагирует на мысли о сексе, тем более что утро и все вполне естественно. Я трогаю через ткань чувствительную кожу,  провожу по стволу кончиками пальцев, потом просовываю ладонь в трусы и сжимаю в руке напряженный член. Но нет. Меня обдает ощущением, что это что-то не то, мне не хочется, не нравится, как будто противоестественно. Я даже для проверки пару раз провожу кольцом из пальцев по стояку, проверяя, может еще накатит желание продолжать. Но оно так и не появляется. Я вздыхаю и откидываюсь на спинку кресла, расслабляясь на солнце.