мои друзья

    У меня много друзей, но это вовсе не моя заслуга. Я совсем не добрый, общительный или располагающий к себе человек. Меня вряд ли можно одеть в тёплый кафтан ярлыка «хороший». И это не наговор на себя для какой – либо окраски, а самая тривиальная правда. Поэтому это заслуга друзей, которые меня приняли.
    Они совершенно разные и не похожие друг на друга. Различны, как внешне, так и внутренне:  одни большие и толстые, а другие, соответственно, маленькие и худые. Те в отличной форме, а у этих вид потёртый и жалобный. Одни веселые и открытые, а другие задумчивые и молчаливые. Я люблю их. Четверых я встретил в большом магазине. Они стояли далеко друг от друга и не представляли, что когда – нибудь станут жить вместе. Я заговорил с ними по отдельности и сразу понял, после каждого общения, что это тот, для кого я хочу стать другом. И по небольшому нашему диалогу уже было понятно, что каждый из них по-своему замечателен и интересен. Они могли противоречить друг другу и, возможно, спорить, но их споры совершенно не попахивали толпой и очередью. Я их познакомил. Каждый из них был одинок и бездомен, впрочем, практически, как и я, за исключением последнего. Мы были сбиты одной волной и неслись ею, дружелюбно и вдохновенно.
   Я привел их к себе домой. В квартире витал привычный и густой воздух одиночества. Я недавно переехал. Из всей мебельной утвари, присутствовали кровать, шкаф, маленький диванчик, стол на кухне, холодильник, и тумбочка, на которой стояла пустая ваза. По поводу, еще поверхностного знакомства со своими друзьями, я купил литр вина. Мы смиренно сидели за столом. Я смотрел на них, а они на меня, и мы договорились выпить молча.
    После выпитого, я завалился на кровать с первым, кто привлёк моё внимание. Остальные, ожидая своей очереди, расположились рядом.   Там, где я их мог видеть, но они не мешали нашему диалогу. На полу. В голове образовалась карусель, приятным верчением своим, заставляющая улыбаться. Я что - то бубнил, и благодарил друзей, что они у меня появились. Но они молчали…
     Утром, когда я проснулся, то принялся тихонько общаться с другом, заснувшим на моём плече. Причем, он лежал у меня на груди. Остальные  ещё  валялись на полу. Мы с ним болтали о его жизни, безумно увлекательной и полной ярких, насыщенных впечатлений. В ней содержалась ирония, и драма, и тот опыт, получение которого невозможно для меня. Я позавидовал его жизни. Он всё рассказывал. Растопырив глаза и уши, я  внимал, как земля внемлет дождю. Когда он мне ведал какой – либо очень трогательный эпизод, я закрывал глаза и проводил взмокшей ладонью по своему лбу и волосам. Я прерывал его ненадолго, чтобы полноценно прочувствовать то, что он мне рассказывает. Мне его хотелось слушать и слушать. Так, словно я сам стал им.  Создавалось ощущение, что кто – то мне освежает память. И так хочется поскорее, но и подольше, всё узнать.
     Но наше таинственное уединение прервал телефонный звонок. Это звонил мой приятель. Вечером он хотел заглянуть ко мне и выпить по парочке пива. Я не возражал и повесил трубку. Тогда я всех друзей хотел видеть на своей кровати.
Мы начали общаться.  Когда я разговаривал с одним, это был тет – а – тет, и никто больше не вмешивался. После полноценного диалога с первым, я обращался к другому. И так со всеми по очереди. Меня удивляли и восхищали те чувства, и настроения, которые у меня возникали, после беседы с каждым.
    С первым, я хотел слушать и знать, что же будет дальше. До чего его доведет такая судьба, которая, как пьяный шут, все портила своими выходками в последний момент.
    После общения со вторым, который был перенасыщен философскими мыслями, добрыми и такими точными, мне хотелось углубиться в себя и поразмышлять о вечном.
     Третий меня так веселил, что я, как черт на сковородке хохотал без умолку, до треска стен, до боли в скулах и до ухмылки неба. Он умел поднять настроение.
   Четвёртый был художником. Его слова и предложения накладывались на пласт сознания, как кисть на холст, и всё представлялось ярким и ароматным. Красноречие и способность передать словами его радужный мир, давали возможность ощутить самого себя цветком, или пролетающим ветром, смотрящим на всё чудесное и вдыхающим это. Даже если кругом руины и смрадные помои.
    В квартире было две комнатки. В одной я спал. А другая, что-то вроде гостиной (уменьшенный её вариант). В ней находился, лишь, небольшой столик и диванчик, на котором мы порою устраивали с приятелем посиделки. Друзья остались в спальне, а сам я пошёл в ванну, умылся, приготовил кофе и решил отправиться в магазин. Холодильник заметно похудел в последнее время, а аппетит мой стремительно возрос. Этому способствовали и мои друзья. Я устремлялся к ним, чтобы пообщаться, и увлеченный их рассказами, напрочь забывал о существовании еды. 
        На улице шумели дети, а их мамы сидели на лавочках и общались о чём – то своём. Являлись ли они подругами? вряд ли… хотя, какой смысл они вкладывали в это слово, мне было не ведомо. Возможно, для них друзья это те люди, с которыми можно просто пообщаться на какие – то свои темы. Просто поговорить на своём языке и теми обычными словами, которые не связанны с упрёками мужу и ребёнку.  Друзьями могли стать соседки, раннее ненавистные, или просто иные такие же женщины, обременённые счастьем семейной жизни. А у детей в друзьях состояли все, кто не давал тумаков. 
         Купив в магазине продукты, несколько баночек пива, я пришел домой и разложил всё в холодильник. Затем вернулся к друзьям. Они всё также  находились в комнате. Я начал общаться с тем, которого разрывало от философских мыслей, и вскоре он начал кидать их в меня, как ловкий разбойник. Его размышления о душе и высшем благе, были для меня, как глоток воды, для выброшенной на сушу рыбёшки. Отовсюду слышались сухие и атрофированные слова, такие как: маркетинг, налог, протекционизм, франчайзинг, ипотека, лизинг, тренд, бренд, дисконт, демократия, от которых возникало несварение серого вещества в мозгу. А его слова, подобно ступенькам лестницы, уводили, как эскалатор, от земной сырости денежных обращений и рыночных отношений, к светло – голубому небу. В непринужденную легкость и эфемерный покой, где облегченно дышится и ни что не раздражает глаз, не оскорбляет слух. От растекающейся по телу сахарной патоки, я провалился в приятный сон.
Меня разбудил стук в дверь. Это пришел мой приятель. Он был, как всегда толст, предприимчив и весел.
Когда он раздевался, то взглянул в комнату, где находились мои друзья. Дверь была чуть приоткрыта, и на кровати лежали они. Он тихонько зашел в комнату и начал их разглядывать. Все они лежали вверх лицом. Тщательно просмотрев каждого, он вышел из комнаты, прикрыл дверь и поднял удивлённую бровь. Тень отвращения пробежала по его физиономии.
- и на фига они тебе? – сказал он… и после небольшой паузы – лучше бы бабу себе завёл – но, сказав это, опустил свой взгляд.
Мы прошли в мою гостиную, я достал по банке пива.
- ну, как живешь? – спросил он, хлопнув своей ладонью мне по коленке.
- да нормально, что со мной станет?...
- Она не звонила?
- нет, с чего бы ей звонить. Это лишнее уже. Ушла, дак ушла.
- а ты ей?
- пустое.
- а если придёт?
- не придёт.
- почему ты так думаешь?
- они уже расписались.
Мы отхлебнули из банок…
- а вообще чем занимаешься? – не иссякал в вопросах мой приятель - с ними общаешься? – кивнул он в сторону другой комнаты.
- да вот, отпуск на работе взял. Сижу дома, гуляю. С ними общаюсь. Хочу обои поклеить  в прихожке. Может, съезжу на Байкал.
- понятно,… а я бы их – он вновь кивнул в сторону комнаты, где спали мои друзья – я бы их сжигал, как когда – то это делали умные люди. Что б прах один был, прах и больше ничего! Инквизиция! А на месте этого праха автомобильный центр отгрохать! Потому что таких, как они – он махнул рукой в известную сторону – уже не любят, и скоро начнут презирать, и просто забывать.  За их не нужностью и бесполезностью. Они старые и трухлявые, и все что они говорят – полная бессмысленная чушь! А вот автомобилями все интересуются!
Я вспомнил, что по телевизору однажды показывали передачу и там сжигали моих друзей. Их сбрасывали в большую кучу, как мусор, обливали горючим и поджигали. Равнодушные языки пламени уничтожали их белые тела. Как это выглядело отвратительно и горько.
Мы еще отхлебнули пива. Беседа не клеилась, и тогда мой приятель начал болтать. Я замечал такую особенность, что если человек не может разговорить другого человека, то он сам начинает трещать без умолку, уверенный, что спасает этим ситуацию.
    Мой приятель говорил о новинках телефонов, о их новых функциях. Мой приятель говорил о неведомых мне марках машин, и о каких – то совершенно странных словах с ними связанных. О ноутбуках. Он говорил о музыкальных колонках и сабвуферах, что он купит скоро такой себе «буфер», от которого стекла будут разлетаться вдребезги. Мой приятель вещал что – то на счёт земли и её приватизации. О том, что лысеет. О том, что болит зуб. О бешеных кредитах на машину и разную бытовую технику. О не хватке денег, чтобы уплатить за всё во время.  О больной маме, о больном младшем брате, и много еще о чём, включая и о мучившим его геморрое…
       Через непродолжительное время я хотел убить своего приятеля. Но он сам решил уйти, сославшись на что – то пустяковое. Я налил себе кофе. После его ухода густой осадок злости, который он оставил, долго не проходил. И я просто стоял у окна, глядя на детскую площадку, и отхлебывал из кружки. Моё настроение, словно, передалось небу, и оно из солидарности ли, или еще из – за чего – то, также нахмурило брови, и напустило на лицо своё темные и холодные тучи. Вот – вот должен был пойти дождь. Мамы схватили своих чад за руки и волоком потащили домой. Вскоре двор опустел, лишь одна тощая и голодная собака выбежала из левой рамы моего окна, и, сжавшись, скрылась за пространством правой рамы. А я вновь вернулся к своим друзьям.
        Нет ничего лучше, в такую погоду, чем друг, понимающий тебя и увлекающий своей беседой. Я принялся общаться с художником. Он рассказывал, как жил в одной небольшой деревушке, где люди далеки от искусства, и как ему было там нелегко. Трудности заключались в том, что у него практически не имелось средств к существованию. Даже на предметы первой необходимости. А ведь нужно покупать и краски, и холсты, платить натурщикам. В финансовом плане ему помогал только брат, который и духовно поддерживал, верил в его талант и разделял это призвание. В деревушке не понимали этого чудака, который садился на стульчик, где – нибудь напротив надоевшего до тошноты всем пейзажа, и начинал подолгу что-то рисовать. Прохожие указывали пальцами, дразнили, называли сумасшедшим. И на его бледном и тощем лице, порою появлялась горькая улыбка. 
    Но он не мог бросить своё занятие, а люди… а люди, надеялся он, всё потом поймут и возможно полюбят. И так как он описывал мне пейзажи, было ясно, что это гениальный художник, с чистым разумом, всепрощающим сердцем и светлою душой. Но с очень тяжелой и печальной судьбою. Я поблагодарил своего собеседника, и решил, чтоб он позже мне все обязательно рассказал. Я ушел на кухню, где маленькими глоточками начал допивать остывший кофе. В моём воображении стали появляться те глаза прохожих, которые ловил на себе мой несчастный друг – художник. И это было неприятно…
      Обычно я гулял в одиночестве или же с одним из друзей.
       Мои друзья своими рассказами преображали и улучшали окружающий мир, который в действительности являлся жалкой имитацией, моделью, далёкой от оригинала. Мимо шли другие люди, парочки, подростки, одетые в странную одежду. Однажды в почтовом ящике я обнаружил письмо – приглашение, должна была состояться встреча выпускников. Я еще в подъезде разорвал это письмо, даже не читая. Не хотелось видеть эти лица, которые в течение десяти лет надоедливо маячили перед глазами.
   Вскоре я познакомился с девушкой и привел в свой дом. Она не была для меня чем – то новым и нераскрытым, и нельзя было сказать, что я влюбился в неё, как нельзя было сказать, что и нуждался в ней. Природа моего поступка обуславливалась скорее каким – то неконтролируемым течением временной и   пространственной реки, которая нас соединила и принесла к этому берегу.               
     Вот я пришел в кафе и что – то заказал. Вот пришла она и что – то заказала. Вот сквозь клубы сигаретного дыма взгляды впервые соприкоснулись. Бездумные слова при знакомстве, усталый рот, заказ на две порции спиртного, молчание. Она уходит в туалет, я расплачиваюсь. Такси везёт ко мне домой, она жадно дышит и целует меня. Быстрые ласки на лестничной площадке, скрежет замка, открытие двери. Обнажение, постель. Горная река, бурлящая и неистовая.
     А на утро она сказала, что хотела бы остаться со мною. Мне не было ни легко, ни тяжело, было нормально. Совместная готовка на кухне, гуляние по парку, занятие любовью, поход по магазинам, редкие шутки и смех. Но все это вскоре начало трансформироваться в более удручающую субстанцию, состоящую из рассматривания потолка, молчания в разных комнатах, бытовых упрёков.  И этот спад наступил где – то через месяц после нашего знакомства. Я с её приходом и забыл уже о своих друзьях. Но вскоре опять начал тесно с ними общаться. Только они давали мне то, что я хотел. Когда я громко хохотал в беседе с тем, что поднимал мне всегда настроение, то она что – то бурчала себе под нос и надевала наушники, чтоб слушать музыку. Вскоре она начала не выдерживать.
- ты совсем не обращаешь внимания на меня – я не понимал, что она хотела этим сказать – только с ними общаешься! Зачем они вообще здесь!? Я их выкину на улицу, там их место! – она чуть не плакала.
  Так продолжалось некоторое время. Я находился с друзьями и мне больше никто и не был нужен. Она же все ворчала, преисполненная недовольством. Но выгнать её почему – то мне не приходило в голову. И мы, как тени, ходили между собою и совершали ненужные, бессмысленные поступки.      
- скажи, зачем я тебе нужна? – вскоре сказала она, почему – то, решив, что она мне нужна – ты что хочешь – то от жизни? Ведь ты ж не мальчик. Ведь тебе же о семье бы думать пора, о детях. А ты себя ведёшь сам, как маленький и глупый ребенок. Почему ты с ними всегда? – она указала на моих друзей – они тебе что дадут? я не понимаю,… они тебе родят что ли?... они тебя целуют? кормят? стакан воды поднесут!? ладно бы немножко с ними находился, меня бы познакомил, а то ты ж запираешься и часами с ними просиживаешь в комнате, совершенно забывая про меня. Почему ты такой? Ведь другие же нормальные люди, с нормальными желаниями, а тебе главно с ними вот говорить! Твоя беспечность и одержимость ими сводит с ума! И ты еще себе таких же друзей хочешь!?! Еще хочешь сюда притащить больше, чтоб совсем от меня отдалиться! Я не понимаю! НЕ ПОНИМАЮ!!!  – она закрыла лицо руками и затряслась.
      Однажды я пришел с магазина домой. Её не было, но она оставила маленькую и глупую записку.
« я больше не вернусь. Черт с тобой. Живи, как хочешь. А всех твоих друзей я вышвырнула.  Прощай»
Я ринулся в комнату, в комнате – пустота. Открытая форточка вдыхала внутрь воздух, треплющий штору. Я выбежал на улицу, и побежал на ту сторону, куда выходило моё окно комнаты. Они были там. Они лежали прямо в луже. Четыре моих друга, моих лучших собеседника. Прохожие шли мимо и смотрели то на них, то на меня, и почему – то улыбались. Я ненавидел их в этот момент. Моих друзей теперь сложно уже привести в порядок. Они размокли и тем более были разорваны, изуродованы. Я поднял их и положил под небольшой куст. Пусть они будут вместе – четыре книги, любимые книги, четыре разные судьбы, мои друзья. Души запечатлённые в бумажные переплёты и клонированные на радость, таким как я.  Я поплелся домой, зная, что вскоре, всё – равно с ними встречусь. Ведь мы так и не договорили.