Из современности в... Конституция и легитимность г

          РУССКАЯ ВЕСНА ИЛИ ПОВЕСТЬ О "ЛИХИХ" ДЕВЯНОСТЫХ.

   ИЗ «СОВРЕМЕННОСТИ» В СРЕДНЕВЕКОВЬЕ?  КОНСТИТУЦИЯ И ЛЕГИТИМНОСТЬ ГОСУДАРСТВА.

                В конституционной комиссии (и после). Часть 3.
 
 
   С созывом внепарламентского Конституционного совещания  парламентская Конституционная комиссия исчезла с государственной  карты новой России, хотя формально ее никто не распускал.  Депутаты были приглашены на Совещание, и я также принял участие в одной из его секций. Но легитимность Совещания признали не все депутаты. И не обошлось без безобразных скандалов. Так, когда на открытие совещания пришел Хасбулатов и потребовал слова, его освистали. Ельцин пытался модерировать, но Хасбулатов обиделся и ушел. Еще более безобразная сцена разыгралась со Слободкиным, которого грубо вынесли на руках и просто выбросили с совещания, и даже Ельцин не смог остановить этого. Конечно, я, Шейнис  и другие интеллигентные депутаты были против таких действий и выступили против них. И в секциях Совещания ничего подобного не происходило. Но на нас оказывалось неприличное давление представителями Президента Котенковым и Сливой. Бывший полковник Котенков не только пренебрежительно отзывался о Конституционной комиссии, в которой, кстати сказать, годами председательствовал Ельцин, но буквально пытался не давать слова сказать нам, бывшим ее членам. Так, мы с Мамутом предложили использовать в новом проекте в свое время хороошо продуманные и обоснованные разработки Конституционной комиссии. Они были удачно сформулированы  и отвечали поставленным задачам. Члены секции отнеслись к ним с пониманием. И тут выскочил Котенков и обложил эти предложения чуть ли не матом только потому, что они исходили из проекта Конституционной комиссии. Между тем, как я уже писал, все новые проекты на Конституционном совещании в существенной мере воспроизводили то, что было выработано в Конституционной комиссии. И  это понятно, невозможно было за несколько недель создать  объемный новый конституционный проект. Можно юыло только перекроить некоторые положения, важные для Ельцина. Сам  Ельцин, кстати, не раз отдавал дань работе Конституционной комиссии.В  обстановке, где все смешалось - глупость и грубость с одной стороны, разумные идеи -с другой и по сути в спешке был одобрен пленумом Конституционного совещания и Ельциным новый проект Конституции, чтобы затем легитимировать его посредством референдума.

                Размышления о легитимномти и конституционности пост фактум

    Но достаточным ли оказался такой способ внедрения конституции, чтобы легитимировать ее в глазах народа и сделать понятной, понятой и близкой ему? Боюсь, что все мы недостаточно задумывались над этим. Одни боялись гражданской войны, на мой взгляд совершенно безосновательно. Другие считали, что конституция сама по себе направит сознание народа  в нужное русло. Или хотя бы введет государственный аппарат в некие рамки. Я принадлежал к числу последних.

Ну и что, не превратилась ли теперь Россия, если не юридически, то политически в «президентскую»  республику латиноамериканского типа с перспективой стать карикатурной монархией ? Или все же, — отчасти в силу интуиции Ельцина, который, как теперь стало известно, в последний момент правил конституцию собственной рукой, — получился особый "русский" вариант разделения властей - между президентом, «хозяином»  правительства и премьером, "хозяином" по сути однопартийного парламента. И это, предположительно, должно предохранять общество от тотальной политической монополии? И  насколько вышедшая из тенет Конституционного совещания 1993 года Конституция делает общество зависимым от свойств личности Президента, премьера, или даже Председателя Конституционного Суда? Боюсь, что в его атмосфере трудно было обстоятельно задумываться над этим.И вряд ли это аолучилось у претендентов на главное авьторство проекта , Шахрая или Алекссева. Тем более у многочисленных участников "секций", в которых царила атмосфера давления со стороны недальнговидных "президенциалистов".
  Конституционное совещание сильно расширило полномочия президента, признав за ним указное право — издание указов, параллельных по значению законам. Записанный же в Конституции принцип, что Президент определяет направления внешней и внутренней политики, да еще в сочетании с указным правом, ясно подчинил деятельность Правительства Президенту, сведя роль премьера к функциям своего рода "спикера" заседаний кабинета. По действующей Конституции премьер —это Председатель Правительства и не более того. То есть —председатель коллегиального органа, действующего в рамках директив Президента и под
общим его руководством. И, однако, в отличие от американской конституции, где Президент прямо назван Chief Executive, формулировки, объявляющей Президента главой исполнительной власти, в Конституции России тоже нет. Но нет и формулировки, называющей главой исполни-
тельной власти Председателя Правительства. Поэтому я не мог не обратить внимания на интервью, в котором Председатель Конституционного Суда в противоречии с конституцией назвал премьера «главой исполнительной власти». И тут возникает вопрос: если премьер министр —конституционный глава исполнительной власти, то в чем тогда состоит в России разделение властей? Если премьер —глава исполнительной власти, то в каком конституционно-
правовом отношении к исполнительной власти находится Президент со всеми своими правами и полномочиями в отношении Правительства? Или в России четыре независимых ветви власти: законодательная, исполнительная, судебная и президентская? Или Президент с его полно-
мочиями по определению внешней и внутренней политики и указным правом вообще в разделении властей не участвует?
   Повторяю, я отнюдь не сторонник «президентской конституции» и в конституционном плане не считаю Россию «президентской республикой», но что уж совсем бесспорно, так это то, что она, Россия, по Конституции, не является  ни юридически, ни фактически «парламентской» республикой. Юридически, потому что парламент, Федеральное Собрание — по Конституции не просто законодательная, а прежде всего представительная власть — не обладает правом формирования ответственного перед ним правительства. Фактически, потому что парламент в силу особенностей нынешних конституционных избирательных законов и практики его
деятельности вряд ли может ныне рассматриваться как «представительная власть». Ибо депутатский корпус более не связан или почти не связан с избирателями и не зависит от них. В этом случае его функция сводится, в основном, к техническому утверждению законов, предложенных Президентом, Правительством или их агентами. Парламент из политического представительства граждан превращается в своего рода коллегию по разработке законов, законодательное министерство, бюрократический орган, никак с нуждами и
мнениями избирателей не связанный. Я бил по поводу такой тенденции
тревогу еще в мои депутатские времена.Сегодня арламентариев как своих "независимых" агентов власть научилась неплохо использовать.   

   Что жа, пусть и пости-фактум, я как бывший член Конституционного совеещания, позволю себе здесь высказать свое суждение. Так или иначе, при всей широте полномочий Президента России,Конституция Российской Федерации, на мой взгляд, сама по себе не
дает оснований считать ее «президентской» И уж тем паче — рассма-
тривать ее как правовую почву для президентской диктатуры, как это иногда де-
лают и в России и за ее рубежами. Разумеется, если не подменять по-
нятие «нарушение конституции» понятием «применение конституции».
Достаточно упомянуть необходимость согласия парламента на назначе-
ние премьер-министра. И достаточно сослаться на широкие конституци-
онные права субъектов федерации и местного самоуправления. Я думаю,
что альтернатива выглядит так: либо Конституция правит Россией через
Президента, парламенты, суды, — либо Президент правит Россией че-
рез свое понимание или непонимание Конституции. Иначе говоря, либо
наука, а также практика всех ветвей власти исходит из представлений о
России, как о правовом, конституционном государстве, либо речь идет
о политическом произволе с молчаливого согласия ученых, журналистов,
элит и общества в целом.

   Я не сторонник президентской республики. Но я сторонник трепет-
ного отношения к Конституции с большой буквы. В этой связи замечу,
что на одной из недавних международных конференций в Вашингтоне американский конституционалист профессор Батлер упрекнул меня в «позитивизме». Хорошо еще, что не в «нормативизме». Боюсь, что американский коллега исходил при этом из собственной национальной традиции. Конституция США принята более 200 лет тому назад и естественно требует некоторого простора для толкования и изменения. Но даже там толкование и изменение не входит в функции Президента. А определения Верховного суда касаются как правило конкретных ситуаций в области правоотношений между физическими и юридическими лицами,а не обшей организации органов власти. Поправки же к Конституции
вносятся Конгрессом в особом непростом порядке. А в Германии Кон-
ституционный суд лишь предлагает парламенту вносить соответству-
ющие законодательные изменения, но не перекраивает Конституцию
под видом ее толкования. Тем более опасна тенденция произвольных
интерпретаций конституции будь-то исполнительной, будь-то судеб-
ной властью, будь-то даже и законодательной властью применительно
к конституции, которой всего-то менее 20 лет, и в обществе, у которого нет
конституционной традиции. И тут я, как мемуароист, возвращаюсь к  истории.

  Прошло более 20 лет с тех пор как суверенное государство Россия, Российская Федерация получило международное признание. А вот насколько  собственное население, народ России ИДЕНТИФИЦИРУЕТ себя с этим государством остается для меня  большим вопросом. Факты указывают скорее на  отчуждение народа от государства, а государства от народа, не говоря уже о конституции. Об этом  свидетельствуют и  настойчивые, противоречивые  и нередко агрессивные поиски «национальной» идеи новой России, ее институционального формата, ее экономической парадигмы.
    Я оглядываюсь назад. Легитимность, оправданность существования СССР, с точки зрения собственного народа и других государств опиралась с одной стороны на сам факт утверждения советской власти в результате ее победы в массовой революции и тяжелейшей гражданской войне. (Само по себе это не новость в истории, если вспомнить, например,  американскую или французскую революции). А с другой – на определенную нравственную программу, выраженную в идее построения социализма. То есть на идеологию, которая понималась даже суровыми критиками как один из вариантов устройства и развития общества, пусть и «утопический». Не стоит забывать, сколь популярными были социалистические идеи во всей Европе, и даже в США в конце девятнадцатого - начале двадцатого века. И какой огромный  интерес проявляла к ним элита  самых разных стран, пытаясь непосредственным образом влиять в этом духе на политику. Не стоит укорачивать историческую память. 
    Все это скрепляло и легитимировало советскую общественную систему, пока победа в гражданской войне не ушла в далекое и не очень поминаемое прошлое, уступив место совсем другой победе -  сугубо военной, «державной». Параллельно  - социалистическая («коммунистическая») идея,  превратилась в формальную партийную догму о государстве «развитого социализма»,  перестав волновать большинство народа,  да и мир, включая его «левую» часть. Естественно при этом пошатнулись основы национальной и государственной легитимации формально все еще «советской» державы, созданные на протяжении 1917-1924 годов. Сталинский режим, де факто подменил их «легитимацией» СССР как военного победителя, хотя  и получил  формальное международное признание соответствующих территориальных изменений.
   Разумеется, международно-правовая сторона этого процесса не может быть оспорена, в том числе и сегодня. Однако, «легитимность» сталинских достижений  по ходу истории оказалась под вопросом. И это показало послевоенное будущее, связанное с рядом отнюдь не бескровных попыток национальных сообществ освободиться от связавших их формально-правовых, но слабо легитимированных оков. ГДР 1953, Венгрия 1956, Чехословакия 1968, Польша - 80-х. И далее страны Балтии, а в последующем почти все союзные республики самого СССР, как «метрополии» в его разросшейся империи «Третьего Рима».
  И вот Рим рухнул. Народ с большей или меньшей болью принял  трансформацию советской империи. Похоже, однако, что огромная масса людей не пережила эмоционально, не пропустила через глубины своего сознания процесс создания нового государства – России. Оно осуществилось как бы помимо него, абстрактно, сверху. Пусть и путем принятия деклараций и конституции. Берусь высказать эту мысль, будучи активным участником и соавтором как этих деклараций, так и этой конституции,  равно как и всего процесса становления новой России.
   Так что принцип оправдания государства, его утраченная историческая и нравственная легитимация - вот что, на мой взгляд,  скрывается за попытками найти и обосновать  "национальную идею". И в этом есть смысл.  Беда, однако, в том, что в поисках «национальной» идеи  в ее различных вариациях именно общенациональное  не очень заметно. «Национальная идея» чаще выглядит как групповая, политически конъюнктурная и даже сословная. В информационном пространстве можно найти немало утверждений, будто "национальную идею" в России лучше всего выражало военно-дворянское сословие. Очень распространены этноцентристские истолкования "национальной идеи", нередко с расистскими обертонами. В их основу кладется "родоплеменной" принцип, прямо противоположный "национальному". Последовать ему - значит погрузить Россию даже не в средневековье, а в первобытные времена, когда "вятичи" будут спорить и воевать с "кривичами", иначе говоря,  одни "подлинно" русские с другими "не подлинно" русскими.  Хочется думать, что не о такой легитимирующей «национальной идее» идет на самом деле речь. Вопрос, в том, осуществится  ли «национальная идея» в соответствии с императивами двадцать первого века. Другой вопрос,  в какой мере эти императивы сопрягутся с преемственностью прошлого, особенно  прошлого, которое я бы назвал незавершенным прошлым. От этого в немалой степени зависит характер легитимации государства и преодоление отчуждения по отношению к нему со стороны значительной части общества. И вот тут вновь встает вопрос о конституции и конституционном процессе.

                КОНСТИТУЦИЯ 93 И КОНСТИТУЦИЯ 1918

        Попытаюсь, хотя бы очень эскизно, проследить линию легитимности российского государства. Вот так она выглядит.
• От посягнувших на сословные устои государства реформ Александра Второго к Манифестам и указам  Николая Второго об учреждении сословной демократии в образе Государственной Думы.
• От «Февральской революции» и вытекающего из нее Манифеста об отречении царя Николая Второго – к передаче власти  Временному Комитету избранной населением Государственной Думы  и формированию Временного правительства. 
• От Комитета Государственной Думы  к демократическим выборам и конституированию всенародно избранного Учредительного собрания .
    Так выглядела цепочка легитимной передачи  власти от самодержавной сословной монархии к конституционному народовластию до 1918 года 2**).
    В этом календарном пункте истории страны происходит, однако, обрыв, ЦЕЗУРА    -  разгон избранного народом всей России Учредительного собрания 1918 года, осуществленный местной (столичной) группой заговорщиков.
    Как же обстоит дело теперь?  Преамбула Конституции 1993 года, значение которой не следует недооценивать, исходит из того, что конституция "возрождает суверенную государственность России". Преамбула как бы связывает историческую преемственность нового государства, и, косвенно, его легитимность с отсылкой к наследию предков, к исторически сложившемуся государственному единству. Формула Преамбулы: «чтя память предков, передавших нам любовь и уважение к Отечеству» как бы подчеркивает нравственную сторону легитимации обновленного государства, хотя и представляется несколько загадочной. Не очень ясно, о каких предках  «многонационального народа России»  идет речь, учитывая довольно сложную историю страны.
На этот вопрос и предстоит ответить. Кто они – князья-завоеватели времен глубокого русского средневековья? Татаро-монгольские ханы? Императоры германо-саксонских королевских фамилий, цари – реформаторы, революционеры? Или САМ НАРОД, сознательно, целеустремленно, легитимно и законно ИЗБРАВШИЙ В 1918 году ВЕЛИКОЕ НАРОДНОЕ СОБРАНИЕ  для решения вопроса о том, какой будет в современной истории Россия?
 
   Учредительное собрание 1918 года было первым крупным и притом всеобщим актом легитимной модернизации России. И я задаю себе, а заодно как бы  и гражданам России вопрос: куда должна сегодня смотреть Россия? В «легитимность» своего бурного средневековья? В легитимность  «немчинской» военно-державной модернизации  18-19 го веков? Или вернуться к пункту обрыва легитимности в 1918 году и вновь отдать решение в руки самого ее народа? Иначе говоря, взять курс на созыв Конституционного Собрания с исторической функцией - заполнить историческую цезуру, созданную насильственным роспуском Учредительного собрания 1918 года. И заполнить ее не просто актом сверху, а на основе глубокого всенародного обсуждения и демократических выборов. Иначе говоря -  всенародно утвердить легитимное, современное. общенациональное российское государство. Это моя мечта, которую я выразил публично, когда утром 22 августа 1991 года выступил на экстренном заседании Верховного Совета с предложением, вернее требованием, поднять над зданием парламента трехцветный флаг ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ России. С этого выступления пошел «День Флага», которому теперь пытаются придать совсем другое значение. Но я к этому еще вернусь.
             
   Что ж, сегодня трудно отрицать, что закрепленные в Конституции РФ 1993 года основы русской демократии — продукт во многом конъюнктурного политического компромисса. Само по себе это не повод для распространенного в России конституционного нигилизма. Однако, принципиальное неприятие конституционного нигилизма не означает отказа от перспективы принятия новой конституции.  Похоже, что я одним из первых  выступил с этим тезисом. В 2008 году широко отмечалось 15-летие Конституции 1993 года. Меня охотно приглашали на многочисленные конференции по этому поводу в Москве, Париже и даже Вашингтоне. И уже на первой такой конференции в Академии государственного управления я оказался единственным, кто решительно высказался за принятие новой конституции на основе широкого народного обсуждения.

    Этот тезис был единодушно отвергнут присутствовавшими коллегами как «левого», так и «правого»  толка,  политологами  и конституционалистами. Основание - новая конституция вероятнее всего будет «хуже» действующей. Особенно убежденно эту мысль отстаивал мой дорогой друг и коллега Виктор Шейнис. Он повторил ее и на конференции в Вашингтоне.
   Вместе с тем, сторонники такого подхода обычно с той же единодушной настойчивостью утверждали, что Конституция 1993 года практически не действует. Странная логика. Казалось бы, если конституция не действует, то надо искать причины бездействия и пытаться устранить их.
    Между тем, достаточно очевидно, что причина относительного «бездействия» Конституции заключена в том, что она не закрепилась в сознании основной массы населения, включая государственный аппарат. Не прошла социокультурного испытания. Вот с тех пор я и пытаюсь убедить общество в необходимости не просто корректив конституции а возобновления    конституционного процесса с целью продвижения его вглубь  народной культуры. Ибо, в конечном счете, конституция государства это не столько то, что записано на бумаге, сколько то, что понято, принято и закреплено в сознании народа. И даже если в итоге новая конституция с чьей-то точки зрения окажется «хуже» нынешней, т.е. дальше от некоего абстрактного идеала, это не будет означать регресса конституционализма. Напротив, ибо юристы знают, что какими бы иррациональными ни казались обычаи, понятия, поведение людей, они поддаются рациональному контролю и  разумному регулированию лучше всего тогда, когда они охвачены системой права. То есть лучше разумно и обоснованно включать в правовую систему «не идеальное», но живое, чем оставлять это "живое" альтернативному теневому "праву".  Иначе говоря, «плохая»,  но действующая конституция,  лучше «хорошей», но не действующей. К бытующим в народе «понятиям», обычаям, традициям, представлениям о справедливом нельзя относиться с пренебрежением. В определенной мере они должны составлять корпус «обычного права», с которым надлежит считаться власти.   И это  повод для того, чтобы созыв учредительного Конституционного Собрания был организован таким образом, чтобы он привел в движение само народное правосознание. И тут не приходится надеяться на власть. Инициатива, по моему убеждению должна идти «снизу». «Протестное» движение должно стать «конституционным»

Я высказал эти убеждения несколько лет назад на нескольких конференциях и как попытку - в печати. Поддержки они тогда не получили. И вдруг уже в нвячвле 2013 года пошла волна предложений об изменении конституции или даже о принятии новой конституции. Центр Ельцина даже пригласил меня на соответствующую конференцию. Проблематикой занялся Фонд Констиуционных рефоорм и созданный при нем Конституционный клуб. Кое-какие предложения на этот счет прозвучали в програиммах Прохорова. Но самое ценное - пошлп инициатива " снизу" - от отдельных личностей и самодеятельных огагнизаций. Что для меня особенно важно - не столько в "западных" столицах России, склолько на Урале и в Сибири., усиление значения которых давно назрело. Я удовлетворен тем, что достаточно давно заговорил о подобном. К сожалению, подготовленная мной еще пару лет назад статья на тему состояния и перспектив легитимности и конституционности в России, так и осталась неопубликованной, хотя была принята одним питерским журналом. Журнал "переменил ориентацию".
Но отдавая дань народным традициям, новый конституционный процесс  призван учитывать и требования современности. Однако, это уже тема для статьи, а не для мемуаров.