Justin Time

Когда мы встретились с ним в первый раз, сказать по правде, он не вызвал у меня никакого доверия.
Как оно обычно бывает – ушедший человек забирает с собой слишком много тебя. На его месте образуется пустая дыра, и ты никого не можешь поставить на его место. Не то, чтобы это причиняло сильную боль… пустота, по-моему, вообще не может вызывать что-либо кроме тупого недоумения и какого-то горького непонятного чувства.
Но он пришел, ворвался в мою жизнь, разбросал свои вещи по моей душе и сказал – я буду здесь жить.
Здравствуйте, меня зовут Джастин Тайм, мне 23 года, я музыкант в рок-группе Traum, и сегодня вечером у меня поселился сынишка моего отца.


Честно говоря, я и сам-то не особо понял, что произошло – просто мой папаша, который давно наплевал на нас с мамой, закрутил с какой-то молоденькой роман и у них родился маленький выродок. Долгая история и, если честно, мне лень рассказывать, но если вкратце, то папаня наворотил дел, и я е знаю что случилось с его новой женой, но т.к. родственников у нас больше нет, ребенка прислали мне. Или, мол, отдадим в детский дом.
Сказать по правде, я терпеть не могу детей. Но стоило этому маленькому ублюдку поднять свои глазища и вытаращить их, глядя на меня, я понял, что в детском доме ему не место.
Этот малыш совсем не был похож на меня. Он вообще похож на одуванчик, если строить ассоциативные ряды – вьющиеся светлые волосы, большие голубые глаза… Я в этом плане куда проще, зато отбоя от фанаток нет, так что мелкий может утереть нос, ха.
Черт его знает, как же жить с детьми, чем их кормить и как жить мне самому. В первый наш день он ничего не говорил – просто вскарабкался на диван и уснул там. Я подумал и решил отодрать плакаты с голыми красотками со стен. Рановато ему будет.
И кем я только стал.
Помню, как долго ржал Мартин, когда он позвонил мне на телефон и услышал мой офигевший от огромного количества событий голос. Назвал меня, большого Джа «папенькой», от чего у меня нервно задергался левый глаз. Уж я-то никогда о детях не задумывался.
На утро, когда маленький одуван проснулся, я спросил, что он будет жрать.
Маленький непонятно вытаращился на меня.
Ну, есть говорю. Что будешь есть?
И тогда, впервые за все время тепло и солнечно улыбнувшись, он попросил у меня бутерброд с шоколадным маслом.
Я и наделал ему шоколадных бутеров. Слопал только так!
Вот так я и познакомился с маленьким Тимом.
Трудность нашего общения заключалась в том, что мелкий не понимал, когда я выражался так, как это принято в моей компании. И мне приходилось прибегать к каким-то идиотическим пояснениям – мол, та девушка, которую я привел вчера – не Ш какая-то и даже не Б, для тебя, мой маленький, она просто Тетенька. И таких тетенек у меня полно.
Котенок посмотрел на меня и понимающе закивал.
Иногда он меня ужасно злил. Так родилась моя песня «Я ненавижу детей», которая стала хитом. Так-то.

Трудности были и тогда, когда меня застукали. Я пригласил Шейлу, или как ее там, к себе домой, мы ввалились пьяные и счастливые. Когда дело дошло до постели, и я уже обрадовался, т.к. пять дней уже никого не лапал, сзади послышались детские шаги и тихое «Джа, я заснуть не могу, мне кошмар приснился...». Шейла злобно зашипела «я не знала, что у тебя есть ребенок», я также злобно прошипел, что это не мое чадо. Мне, конечно, не поверили, и маленький Тим заснул между нами.
Сказать по правде, все эти тусовки, девушки, с которыми я провожу ночь, да и своя собственная группа, порою отходит на второй план. Все уходит на второй план, когда ты остаешься один.
Такой переломный момент в моей жизни был тогда, когда умерла мама. Я понял, что остался один, что этому миру будет плевать, если со мной что-то случится, что папа никогда меня не спасет. Не спасет, даже если я буду падать с самого высокого этажа лондонской башни. Мне лишь стоит оставаться таким же тупорылым придурком, каким я был рядом с мамой, и Джастин Тайм перестанет существовать.
И вроде как у меня есть группа, друзья и какое-то подобие любви, но этого все равно как-то… мало, что ли?
Неправильно, в каком-то смысле.
Вот об этом я думал, когда Тим уткнулся в мою грудь.
И еще, подумал я, если отец все-таки когда-нибудь вернется за ним – я его не отдам.

Мое утро стало наполняться теплотой и смыслом. Я просыпался пораньше, наблюдал, как Тимми спит, готовил ему завтрак, мы умывались, потом я обзванивал знакомых девчонок и просил кого-нибудь с ним посидеть, пока я буду выступать в клубе.
И, самое главное, появился смысл возвращаться домой. Меня встречал Тим, радостно раскинув руки и завопив «Джаааред!».
Наступило время, когда пора было офигеть и Мартину.
- Хрена себе! Большой Джа действительно заделался папашей?
Ну, вряд ли, на самом деле. Я вряд ли стану идеальным отцом.
Даже когда Тим засыпал, я поглядывал на стопку журналов «Плейбой» и подумывал о том, чтобы позвонить Шейле. Отцы так не поступают.
Даже если мой поступал.
Не поступают.
Интересно, а как у Тима с ним сложились отношения?
Этот вопрос исчезает в тот день, когда Тим испугано, жмется к стенке, почему-то приняв меня за папашу. Он бледнеет, становится вообще белесым и каким-то призрачным, я зову его «Тимми, что такое?», а он только трясется и дрожит.

Итак, я стараюсь быть для него идеалом. Я идеально-не-болею, идеально-все-съедаю, читаю книги, и, боже упаси, никогда не думаю о выпивке и о красотках.
Я рассказываю ему сказки по ночам и кажусь себе, отчего-то, чертовски счастливым. И Тим выглядит счастливым тоже. Учится мне подражать – зачем-то стукнуло в голову отращивать такие же длинные волосы, как у меня, да еще и на гитаре захотел играть.
Проблема заключается в том, что мой малыш оказывается болен.
Это я понимаю тогда, когда он вдруг начинает задыхаться, я везу его к врачу, а тот заваливает меня такими терминами, о которых я никогда и не слышал.
И мне, бля, страшно.
Потому что это мое единственное солнышко.
Моя причина просыпаться по утрам. Причина возвращаться домой.
Этот маленький человечек единственный, кому я нужен в этом огромном мире. Единственный, кто во мне нуждается и единственный, в ком нуждаюсь я. По-настоящему, искренне.
Доктор как заведенный повторяет одну и ту же фразу про смертельный исход, деньги деньги деньги, я рассеянно отвечаю что-то и говорю, что я достану любую сумму.
Только пусть мое солнышко будет жить.

У меня нет таких денег, и я вряд ли их заработаю за такой короткий срок. Мартин замечает, что со мной что-то не так, я рассказываю, и он говорит, что даст мне деньги. Просит ребят из группы скинуться.
Я благодарю их огромное количество раз, но данной мне суммы все равно недостаточно.
И тут в моей голове назревает какой-то нездоровый план ограбить банк.
Да что-нибудь. Какой-нибудь магазин. Достать деньги любыми путями. Я готов даже убить ради этого мальчика – да, может, это неправильно, и он вряд ли это одобрит, но прямо сейчас, думая о нем, я ненавижу весь этот гребаный мир.
Маленькие не должны болеть.
Их не должны избивать их ублюдки-отцы. Их не должны насиловать их гребаные папаши.
Их не должна трогать смерть так рано.
Мир – хреновая и несправедливая штука, которая не уберегла мою причину жить. Никого не уберегла.
Я делюсь планом с Мартином. Мартин таращит на меня глаза, называет сумасшедшим… а у меня даже сил отрицать нет – да, черт возьми, я фрик и псих, но у каждого в жизни есть кто-то, кого он должен спасти.
У меня нет ничего, чтобы продать. Денег у меня тоже нет. Поэтому завтра я совершу преступление. Только чтобы увидеть эту улыбку еще раз.


Перед тем, как совершить преступление, мы проводим время с Мартином на кухне.
Обдумываем план. Я, черт возьми, впервые понимаю, что меня окружают верные друзья. Мартин идет со мной на преступление.
Я впервые за все время так нездорово счастлив. И я почти знаю, что мы выиграем.
Прогоним монстров от моего маленького Тимми.
- Можно узнать… ты его так «солнышком» называешь, как-то слишком по-девчачьи…- тянет Мартин.
- Меня так называла мама,- отвечаю я.
И эта сосущая пустота в груди предательски екает. Я не уберег маму, я не высказал отцу все то, что я о нем думаю. И теперь я теряю то, что заменило мне все.
В любую секунду могу потерять.
- Можно узнать, зачем ты сейчас делаешь бутерброды? Я думал, что у тебя аллергия на шоколад… Эй, Джа, ты чего ревешь? Джастин…


Так вот, котята, никогда не слушайте то, что вам говорят в книгах и фильмах.
Мое маленькое дурацкое преступление выходит совершенно кривым. Все как-то выходит чертовски отрывочно, и я плохо помню, чем оно там закончилось и с чего начиналось –
Помню, как Мартин позвонил кому-то в момент, когда я собирал деньги и орал моим заложникам, чтобы они не шевелились, иначе я расшибу их долбанные розовые мозги.
Помню, как приехала полиция, а Мартин только пожал плечами, мол, прости, чувак, но это и вправду какой-то бред.
Я потерял и это.
Помню, как я побежал, сломя голову, прижимая к груди пакет с бутербродами и деньгами. Как прогремел выстрел, куда-то там попал, хрен поймет куда и что именно у меня болит.
Как я несся к своему солнцу, судорожно шепча себе не отключаться.
Не сейчас.
Боженька, если ты там есть, только, пожалуйста, не сейчас.


Помню, как все-таки донес деньги, постарался не вызвать подозрений, не знаю, как у меня это удалось, но падая в обморок я все протягивал пакет с бутербродами медсестре и просил передать их Тиму.
Тим их так любит. Бутерброды с шоколадным маслом.
Передайте ему их.
Пожалуйста.



…………………………



Я открываю глаза.
Надо мной – радостная физиономия Тима.
Черт возьми, я не знаю, что будет дальше. Наверняка за мной скоро придет полиция, меня упекут в тюрьму, а Тима… я договорюсь с ребятами, пусть кто-то сделает хоть что-нибудь, как-нибудь его убережет, это маленькое земное чудо. Только пусть не отдают его отцу. Пусть он улыбается чаще. Так же, как улыбается сейчас.
Я впервые научился что-то ценить. Кому-то доверять – так.
Я готов проклясть себя за то, что улыбка Тима исчезает («Джа, тебе больно? Пожалуйста, потерпи, тетя сказала, что тебе скоро станет легче…») в тот момент, когда по моим щекам вдруг катятся самые соленые и горькие…
Слезы.