Мальчишки со Староконюшенного. Часть 4-я

На фото: 56-я встреча 10 класса "Б". 24 февраля 2007 года.
Сидят: Джондо Натрадзе, Владимир Богорад, Всеволод Прокопец, Эдуард Пасютин, Владимир Смирнов, Виктор Гинзбург.
Стоят: Аскольд Тарусин, Кристоф Якубсон, Игорь Ефименко и Александр Саксаганский.


МАЛЬЧИШКИ СО СТАРОКОНЮШЕННОГО, или ДЕТИ СТАРОГО АРБАТА

Документальная повесть
о жизни и судьбах выпускников 10 класса «Б» выпуска 1951 года
московской мужской средней школы № 59,
бывшей Медведниковской гимназии


2-я редакция, значительно дополненная

3-я часть. http://www.proza.ru/2012/09/13/1411

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ


ТЕРЯЛ ТЫ ЖЁН, НО НЕ ТЕРЯЛ ТЫ ЧЕСТЬ.
СПАСИБО, САША, ЧТО У НАС ТЫ ЕСТЬ!

Не могу представить встречи класса без АЛЕКСАНДРА САКСАГАНСКОГО, с чувством читающего друзьям свои стихи, искренние и трогательные. Саша – натура творческая, увлекающаяся и очень эмоциональная. Он всегда чем-то увлечён и хочет поделиться этим с друзьями. Эмоции же в нём бьют, перехлёстывая через край.
Звонкоголосый запевала в школьном хоре. "Взвейтесь кострами, синие ночи!" После школы – Институт стали (МИСиС). Работа – много лет занимался монтажом, пуском и наладкой оборудования на металлургических и других предприятиях тяжёлой промышленности. Исколесил полстраны. В длинном перечне городов, где Саша трудился мастером, прорабом, техническим руководителем, – Куйбышев (ныне Самара) и Первоуральск, Магнитогорск и Череповец, Липецк и Пермь, Таганрог и Ташкент, Днепропетровск и Луганск, Челябинск и Могилёв, Кривой Рог и грузинский Рустави, десятки строек. Мотался по стране в частых изнурительных командировках, даже на наши февральские встречи не всегда удавалось вырваться, что его огорчало. Три десятка лет отдал ВНИИ металлургического машиностроения, где был ведущим конструктором, руководителем группы.
Много лет был увлечён строительством в подмосковном Быкове дома для сына Даниила. Это – большая усадьба со своим автономным водо- и теплоснабжением и даже зимним садом. Как говорит Саша, дело греет душу. Сам был и архитектором, и проектировщиком, и инженером по всем системам, и руководителем работ, прорабом, сам делал все расчёты и чертежи. Строительство, как и его финансирование, растянулось на много лет. Стройка века. Снова постоянно мотался – из Москвы в область и обратно. Привёз, показал мне фотографии красивого двухэтажного деревянного дома весьма своеобразной, необычной архитектуры, своего детища. Саша им очень гордится.
У Саши двое детей от разных браков – дочь Кира и сын Даниил. Дочь замужем за известным кинорежиссёром Алексеем Учителем. Сын - предприниматель. Сашина радость - четыре внука.

В девяностые годы Саша Саксаганский, как и я, увлёкся мировоззренческими вопросами. В его библиотеке есть книга «От кого мы произошли?» Эрнста Мулдашева, учёного, который для ответа на свой вопрос совершил удивительную экспедицию в Гималаи, эта книга опрокидывает наши привычные представления о Мире и человеке. Есть трёхтомная «Тайная доктрина» великой Посвящённой Елены Петровны Блаватской, синтез науки, религии и философии, сочинение неимоверно трудное для восприятия и понимания. Есть «Каббала». Это – имеющее древнееврейские корни эзотерическое учение о Древе жизни. Учение, которое призвано помочь человеку в поиске смысла жизни, научить его управлять своей судьбой, призывает радоваться и наслаждаться жизнью, но тоже, поверьте, не из лёгких для усвоения. Зато теперь среди моих знакомых есть человек, который не спрашивает меня, что такое эзотерика и зачем её нужно и полезно знать.
Несколько лет назад из Индии, куда возил его сын, Саша привёз и подарил мне шапочку, похожую на ту, которую носил сам Рабиндранат Тагор. Я очень доволен этим подарком. Когда я надеваю эту шапочку, появляется вдохновение. Некоторые главы этой книги я писал в индийской шапочке, и непредубеждённый читатель не может не заметить её благотворного влияния.
Я люблю Сашу за его чувство товарищества, отзывчивость, всегдашнюю готовность помочь другому. В этом его не нужно уговаривать. Когда в последние месяцы своей жизни Сергей Балатьев лежал в больнице, Саша с Севой Прокопцом приезжали к нему в больницу, мыли беспомощного и капризного Сергея в больничной ванне, что было совсем нелёгким делом, и переодевали его в привезённое чистое бельё.
Саша Саксаганский хочет, чтобы всё в нашей жизни было устроено по социальной справедливости. «Зовут гены моих предков, – говорит он. – Мои дядя и тётя были старыми большевиками, делали революцию, тётя репрессирована (своим же коммунистическим режимом, которому служила! - Прим. Э.П.). Отец был 50 лет в коммунистической партии, воевал в Отечественную. Они свято верили в идеи социализма и справедливое общество.» Саша остро переживает, если видит в жизни, по его мнению, несправедливость. Переживать ему приходится часто.

В 2013 году к своему 80-летию Саша смог издать книгу "Поэтические сотворения", в которой собраны стихи, написанные им в разные годы. Большинство его стихов посвящено друзьям, родным, знакомым, людям, которых он любит и которым от души дарит  хорошие слова и чувства. Сашины стихи добрые, искренние и эмоциональные. Составители сборника - Сева Прокопец и его Светлана Гаврильченко, они же написали и тёплое предисловие об авторе, своём друге.
 

ВСТРЕЧА КЛАССА – ЭТО ВЕХА,
ПИТЬ ПО ФРЕЙДУ ЕСТЬ РЕЗОН.
К НАМ ПРИЕХАЛ ВЫПИТЬ СМЕХОВ,
ХОТЬ НЕ ФРЕЙД, А ФРИДРИХ ОН.

ФРИДРИХА СМЕХОВА в школе прозвали «Бонэ» за его сходство с долговязым и большеносым тогдашним министром иностранных дел Франции Бонэ, который приезжал с визитом в Москву. Если вы никогда не видели французского министра, то представьте известного советского киноактёра и режиссёра Владимира Басова. Наш Фридрих вполне мог бы в провинции выдавать себя за младшего брата знаменитости и делать большие сборы.
В школе Бонэ был пижоном – носил вызывающе яркие, стильные галстуки, а чтобы волосы блестели и лежали ровно, смазывал их бриолином, это было верхом шика. Был большой любитель карт, отнюдь не географических. Он жил в старом трёхэтажном доме на углу Арбата и Староконюшенного переулка, на первом этаже которого распологались аптека и детская парикмахерская, где мы обычно стриглись. У себя дома Бонэ собирал одноклассников, чтобы перекинуться в картишки. Моё начальное картёжное образование начиналось в доме у Бонэ. Ещё он любил и неплохо знал поэзию, сам пописывал стишки.
После школы Фридрих поступил в Московский городской педагогический институт имени В.И. Ленина, где стал учиться на физико-математическом факультете. Уже после института отслужил по призыву два года в армии рядовым артиллеристом (в педагогических вузах военных кафедр не было). Затем какое-то время поработал инженером-исследователем в Опытно-конструкторском бюро автоматики. А нашёл своё призвание – в химии, серьёзной науке. И его отношение к своему делу тоже было серьёзным.
В Научно-исследовательском и проектном институте лакокрасочной промышленности, где он работал, Фридрих защитил диссертацию, стал кандидатом химических наук. Впрочем, успешный старший научный сотрудник Смехов был ещё известен в коллективе как автор юморесок из институтской жизни и милых стихотворных посвящений коллегам-женщинам. В записную книжку записывал анекдоты, которые потом любил травить в компаниях. Вообще в компаниях Фридрих раскрывался. Охотно писал стихи для стенгазет, которые мы выпускали несколько раз к нашим февральским встречам. Слегка заикаясь и прикрывая ладонью рот, читал на наших встречах забавные юмористические опусы, посвящённые однокашникам. Лирика и добрый юмор в его душе соперничали и мирно уживались с сухой наукой, которой он занимался.

В середине 90-х годов Фридрих вышел на пенсию, прожить на которую было невозможно. Он устроился рекламным агентом в какую-то компанию. Пришлось много ходить пешком по центральной, старой части города, где размещались нужные ему организации и учреждения. Его внимание привлекли старые московские дома, мимо которых проходил. Он заинтересовался их историей, а также историей переулков. Короче говоря, Фридрих увлёкся московской стариной, которую наблюдал в натуре. Восторженно рассказывал мне о своём новом увлечении. Я разделял его интерес к московской старине, которую тоже очень люблю.
В последние месяцы Фридрих жаловался мне по телефону, что стал забывать самые простые слова. Врачи определили – опухоль на мозге. Ему сделали операцию по удалению опухоли… Он не дожил всего двух месяцев до нового ХХI века.
Нам осталось оптимистическое стихотворное завещание классного акына (так сам он назвал себя) Фридриха Смехова:
И пусть наперекор судьбе
Всегда живёт десятый «Б»!


ИНЫХ НЕ НАДО НАМ ОСНОВ,
КОГДА У НАС ЕСТЬ ТЫ, СМИРНОВ!
У  КЛАССА С ЮМОРОМ ОСНОВА
В ЛИЦЕ ВЛАДИМИРА СМИРНОВА.

В школе ВЛАДИМИР СМИРНОВ был весёлым барабанщиком. Выступая в школьном музыкальном ансамбле, он виртуозно орудовал барабанными палочками. А вместе с Аликом Аксельродом, впоследствие одним из основателей знаменитого телевизионного КВН, живо и остроумно вёл конферанс на школьных вечерах.
В Московском авиационном институте имени Серго Орджоникидзе (МАИ), куда Володя поступил после школы, он не угомонился и организовал студенческий сатирический коллектив «Вертолёт». Художественным руководителем этого коллектива был до окончания института. А ещё Володя вместе со своим сокурсником и товарищем, будущим известным кинорежиссёром Элемом Климовым вёл конферанс на выступлениях эстрадного оркестра МАИ. Вместе с этим оркестром стал участником Всемирного фестиваля молодежи и студентов, который проводился летом 1957 года в Москве. Сотрудничал с Юрием Визбором, работавшим тогда на очень популярной радиостанции «Юность».
А потом – более полувека работы в Особом конструкторском бюро № 2 (МКБ «Факел»), имевшем свое крупное опытное производство. Здесь прошёл путь от рядового инженера до заместителя генерального директора предприятия. Генеральным же был выдающийся конструктор, академик П.Д. Грушин.
Начинал Володя в бригаде баллистики. Его бригада принимала участие в разработке новейших систем противовоздушной обороны страны. Испытывали свои изделия на полигоне. За эту работу был награждён орденом Трудового Красного знамени.
По своему характеру Володя человек общественный. Хороший организатор, он умеет и любит работать с людьми. Был освобождённым (то есть, получал за это зарплату) председателем профсоюзного комитета своего предприятия, на котором работало несколько тысяч человек. Затем освобождённым секретарём парткома КПСС (была в советское время и такая должность на всех крупных предприятиях). Пять раз избирался депутатом горсовета подмосковного города Химки, где расположен «Факел».
Из «Партизанской застольной 10 класса «Б»:
Разогнали мы Советы,
Не вернуться им назад.
Лишь Смирнов остался, это –
Наш любимый депутат.
До сих пор Владимир Смирнов считает себя советским человеком.

Когда Володя стал заместителем руководителя предприятия, под его началом оказалась большая и сложная социально-бытовая сфера. Под его руководством строились и развивались отличный профилакторий для работников предприятия, спортивная база, два пионерских лагеря – в Подмосковье и на черноморском побережье в Анапе, несколько детских садов, расширялся жилой фонд. Всем этим он гордится и сейчас.
Человек с творческой жилкой, Володя проявил себя таким и в ОКБ. Здесь он организовал эстрадный театр миниатюр и пародий (ТЭМП), руководил театром, писал для него программы. ТЭМП был популярен не только на своём предприятии, его выступления проходили на многих сценических площадках Москвы и области.
Володя Смирнов – ветеран телевизионного КВН (Клуб веселых и находчивых). Он был капитаном команды КВН города Химки, которая дошла до финала популярной всесоюзной молодёжной телевизионной игры, что для подмосковного города стало большим событием. В шестидесятые годы игра шла в прямом эфире, это требовало от её участников быстрой реакции на происходящее и находчивости. Володя  гордится придуманной им когда-то шуткой: «Горький – в Нижнем, Ленин – в Зимнем». (Когда это произносится со сцены, большие буквы не обозначаются и получается действительно смешно.) Вообще представить Володю без шутки трудно.
Конечно же, Смирнов – член классного оргкомитета, занимающегося подготовкой наших февральских встреч. Понятно, почему именно Володя, как опытный конферансье, взял в руки микрофон и с добрым юмором вел юбилейную, 50-ю встречу, проходившую в Доме журналиста, на которую впервые за полвека собрались все три класса нашего школьного выпуска. Кто же ещё, как не он!
До сих пор Володя не представляет своей жизни без людей, без общения с ними. До сих пор он связан со своим ОКБ, где его очень уважают и ценят. 55 лет на одном предприятии! У кого больше? Сейчас Володя ходит с палкой, перенёс несколько операций на внутренних органах. Впрочем, о недугах говорить не хочу и не буду. Это неинтересно ни мне, ни Володе, ни читателям. Не это определяет суть человеческой жизни. Главное – что Володя по-прежнему шутит. У класса твёрдая основа в лице Владимира Смирнова!


НЕ СТРАШНЫ НИКАКИЕ РИФЫ НАМ,
ЕСЛИ С НАМИ АЛЁША ТРИФОНОВ!

К нам АЛЕКСЕЙ ТРИФОНОВ пришёл в 8-м классе из другой школы. Школу окончил с золотой медалью. Физико-технический факультет Московского университета, куда он поступил, через год был преобразован в самостоятельный Московский физико-технический институт (МФТИ), ставший очень престижным.
Ещё в вузе Алексей специализировался на радиотехнике. После этого четыре десятка лет, вплоть до выхода на пенсию, он проработал в одном НИИ «Комета». Безобидная по названию «Комета» занималась совсем не небесными светилами. Научно-исследовательский институт был, как тогда говорили, «почтовым ящиком», закрытой организацией, относившейся к военно-промышленному комплексу и выполнявшей в основном военные заказы.
Независимо от занимаемой должности, а их он за сорок лет сменил немало – был начальником лаборатории, ведущим конструктором, заместителем начальника сектора, – сам себя Алексей всегда считал инженером-разработчиком. Он участвовал в разработке радиотехнических и оптических приборов различного назначения – для танков и ракет, для космических программ и для многих других целей.
Находясь на пенсии, Алексей начал писать заметки. Несколько его заметок-воспоминаний о школьных годах под рубрикой «Ностальгия» напечатала московская городская газета «Тверская, 13». Возможно, в желании писать у Алексея проявились отцовские гены. В своё время мне довелось общаться с его отцом Николаем Алексеевичем Трифоновым. Николай Алексеевич был известным литературоведом, доктором наук, автором книг, учебных пособий по литературе, членом редколлегии многотомного «Литературного наследства» и к тому же человеком с необыкновенной биографией. Доброволец-ополченец осени 1941 года, в войну он попал в немецкий  плен, из которого каким-то чудом удалось бежать. Это происходило на юге Европы. Нашёл итальянских партизан и сражался в их рядах. Участник итальянского антифашистского Сопротивления. Проявил мужество в боях, имел несколько итальянских боевых партизанских наград. Но даже такая героическая военная биография не спасла его от советского  фильтрационного лагеря, где он оказался с пятном бывшего в немецком плену, когда после войны победителем вернулся на Родину… Между прочим, прожил он 94 года.
Кстати, именно от Николая Алексеевича, из его статьи, которую он передал мне для публикации в известинском приложении "Неделя", я узнал о мифическом значении М.Ю. Лермонтова и лермонтовских дат. Автор статьи, в частности, обращал внимание на то, какие тяжёлые испытания и потрясения приходили в Россию в "лермонтовские" годы - 1914 и 1941, и серьёзно предупреждал о возможных потрясениях в предстоящем 1991, а затем в 2014 году.

Ну какая же встреча школьных друзей без хорошего застолья? Сам человек во многом закрытый, но основательный, ответственный и преданный классу, несколько лет назад Алексей по новому раскрылся в подготовке наших застолий. К ним он применил научный подход, инженерную разработку и хорошее знание оптовых рынков города, что дало отличный результат на столе. Нет, всё-таки не зря школа отметила его золотой медалью!
Ещё Трифонов гордо отмечает, что в его жилах течёт четверть польской крови. Оказывается, его дед коллежский асессор Алексей Михайлович Трифонов много лет работал в Варшаве, там в начале прошлого века женился на молоденькой учительнице красавице-польке Стефании-Антонине. Внуком шляхетской пани и является наш гордец Лёша.
Нам, детям рабочих и крестьян, на этот вызов ляха ответить нечем.
Последние годы выдались для Алексея трудными. Его вторая жена Маргарита, с которой Лёша прожил много счастливых лет, перенесла инсульт, оказалась в тяжёлом положении, требовала постоянного внимания. Лёша почти постоянно был при ней, всё домашнее хозяйство и уход за больной легли на него. Несколько лет не был на наших февральских встречах. В октябре 2010 года Маргариты не стало. Лёша очень тяжело переживал её уход. Ещё больше замкнулся в себе.
В двадцатых числах июля 2012 года не стало нашего Лёши Трифонова. Ушёл к своей Маргарите. Несколько недель он не дожил до радостного семейного события – свадьбы и второй своей внучки.


ОГНЁМ ПРОШЛА ПО ДЕТСТВУ
ВОЙНА, ВОЙНА,
РУБЦОМ ОСТАЛАСЬ В СЕРДЦЕ
ОНА, ОНА,

В четыре часа утра в воскресенье 22 июня 1941 года семью Трофимовых, жившую в Бресте, разбудили громкие взрывы бомб в городе. Отец в считанные минуты натянул форму и, громко стуча сапогами, выбежал из дома. Больше своего отца восьмилетний Вовка не видел. Последняя память об отце - громкий стук его каблуков в коридоре, затихающий за входной дверью. Мать тоже быстро одела Вовку и его трёхлетнего брата, наспех собрала в чемодан детские вещи. Потом они вместе с тётей, сестрой отца, вышли из дома и направились в сторону вокзала. Навстречу им бежали люди и кричали, что на вокзале немцы. (Оказывается, накануне на станцию Брест прибыл состав из Германии с каким-то оборудованием, так значилось в документах. Состав отвели на запасной путь. Утром из вагонов высыпали немецкие солдаты и заняли станцию и вокзал.) Тогда они повернули на дорогу, которая вела из города на восток. Дальше началось самое страшное. Над дорогой с бредущим по ней множеством людей на бреющем полёте с рёвом проносились немецкие самолёты, они бросали бомбы и стреляли в людей, которые, обезумев от страха, метались и падали, падали. Вокруг было много мёртвых. Недалеко от Вовки в пыли на дороге сидел маленький мальчик и дёргал за рукав мёртвого мужчину: Тятя, ну, тятя же... Как они в этом аду  остались живы, Вовка не знает. Их подобрала попутная полуторка. Чемодан выбросили в кювет, а женщин с детьми с трудом затолкали в переполненный до отказа кузов, довезли до какого-то маленького городка...
То июньское утро, та дорога смерти под Брестом и мальчик в пыли на дороге рядом с мёртвым отцом врезались в память ВЛАДИМИРА ТРОФИМОВА на всю жизнь. До мельчайших подробностей. С этой памятью он живёт. И сейчас, когда он, семидесятитрёхлетний, впервые рассказывал мне об этом, его голос дрожал и он заикался больше обычного. Мы – дети войны. И это не просто фраза. Война осталась в нас навеки.

После школы Володя поступил в Институт цветных металлов и золота имени М.И. Калинина. На последнем курсе его зачислили в спецгруппу по разработке радиоактивных руд.
Его трудовая биография началась на периферии, в Карагандинской области Казахстана, куда он был направлен по распределению. На руднике Акчатау, на шахте, где добывалась вольфрамо-молибденовая руда, молодой инженер был начальником смены. Через три года вернулся в Москву.
Два десятка лет Володя трудился в Специальном конструкторском бюро цветных металлов (СКБЦМ-3). Занимался разработкой оборудования для получения медной фольги, очень ценного материала для предприятий военно-промышленного комплекса. Стал здесь главным конструктором. Потом перешёл в научно-исследовательский институт Гинцветмет. В девяностые годы работал на частном малом предприятии, делавшем ту же медную фольгу, спрос на которую есть всегда.
В Володе чувствуется внутренняя серьёзность и основательность.
На наши встречи он ходил редко. Мы не обижались – это дело добровольное. Когда приходил, обычно сидел молча, больше слушал. О его жизни мы знали очень мало. И об этом потрясшем меня эпизоде своего детства, о первом дне войны он впервые рассказал, уже будучи в очень преклонном возрасте.
Несколько лет назад Владимир Трофимов перенёс инсульт, стала барахлить и подводить память. Болят руки и ноги - это профессиональное. Приходится много лежать. Последние годы живёт один на 15-м этаже одного из домов на Котельнической набережной, из окон его квартиры открывается изумительный вид на Москва-реку и Кремль. Впрочем, один – слово неточное, его навещают дети, их двое – сын Алексей, ответственный работник Центрального таможенного управления, и дочь Юлия. Летом иногда живёт на благоустроенной даче сына.


У КЛАССА ИСТИНА ПРОСТА:
МЫ ВЕРИМ В НАШЕГО КРЕСТА!
С ТОБОЙ ВСЕГДА ГОТОВЫ
ИДТИ В ПОХОД КРЕСТОВЫЙ!

КРИСТОФА ЯКУБСОНА воспитывала тётя. Сестра отца Ревекка Соломоновна, одинокая вдова, работала врачом-фтизиатром в туберкулёзном диспансере недалеко от школы. Кстати, на приёме у неё бывали и наши ребята. Она и заменила Кресту родителей, репрессированных и сгинувших в чёрных дырах ГУЛАГа. О них он знает лишь по рассказам тёти и сидевших вместе с родителями людей, да тем немногим документам, которые удалось найти. Взяв на воспитание Креста, тётя рисковала, поскольку детей репрессированных следовало помещать в специальные детские дома.
Отец Креста Израиль Соломонович Якубсон в молодости увлёкся революционными идеями, стал социал-демократом, меньшевиком, за что позднее, не при царизме, а уже при советской власти, и поплатился. Мать Ксения Сергеевна Купреянова – дочь предводителя дворянства в Рыбинске, племянница ярославского вице-губернатора. Юная барышня-дворянка заразилась социалистическими идеями, ушла из семьи, уехала в Петроград, там поступила в университет, тоже стала социал-демократкой и меньшевичкой. Очевидно, взгляды социалистки-дворянки и рабоче-крестьянской власти совпадали не во всём, потому что Ксению арестовали за антисоветские листовки. Вообще после 1922 года в советской стране молодых социал-демократов стали преследовать, сажать и отправлять в ссылку регулярно и неоднократно.
Отец с матерью познакомились в заключении на Соловках, там и поженились. Крест родился в январе 1934 года в Минусинске Красноярского края, где его родители отбывали очередную ссылку. В 1936-м родителей в очередной раз, ставший последним, арестовали. Матери разрешили взять маленького сына к себе в минусинскую тюрьму, и несколько месяцев трёхлетний малыш и будущий учёный провёл в советской тюрьме. Чтобы Крест не попал в специальный детский дом для детей врагов народа, его бабушка по матери два раза пересекла просторы страны и вывезла внука из Сибири в Москву, где передала Ревекке Соломоновне. В 1938 году отец был расстрелян в Воркутинском лагере, что показали и подтвердили бывшие заключённые-солагерники, с которыми удалось встретиться Кресту. Много лет спустя Крест получил фарисейское официальное свидетельство, в котором причиной смерти отца было указано крупозное воспаление лёгких, а в графе о месте, где он умер и похоронен, стояли стыдливые прочерки. Я видел эту лживую и подлую справку. О дальнейшей судьбе арестованной матери вообще ничего не известно. (Сейчас стало известно, что в хрущёвские годы было принято специальное секретное решение: не указывать причину смерти и место захоронения расстрелянных, рекомендовалось указать какую-либо болезнь, в частности, крупозное воспаление лёгких. Так власть пыталась скрыть истинные чудовищные масштабы злодеяния.)
К слову сказать, кроме родителей, советская власть уничтожила ещё двух дядей Креста.
Правду о родителях тётя рассказала Кресту, когда тому исполнилось шестнадцать лет. Когда в те же шестнадцать лет Кристоф Якубсон получал паспорт, доброжелатели советовали ему изменить фамилию и национальность на материнские. Из практических соображений. Он делать этого не стал. Принципиально.

Даже золотая медаль не смогла открыть Кресту, сыну врагов народа, двери в престижные вузы. Подавая документы уже в пятый по счёту вуз, Нефтяной институт имени академика И.М. Губкина, он наивно схитрил, написав в анкете, что родители просто умерли в 1938 году. Что тоже было истинной правдой. О крупозном воспалении у отца он тогда ещё не знал и указать эту причину не мог. Как бы то ни было, в Нефтяной его наконец-то приняли.
В своём Нефтяном институте Крест стал кандидатом технических наук. Здесь прошёл путь от младшего научного сотрудника первой в стране лаборатории ядерной геофизики до её руководителя. Стал одним из ведущих специалистов в стране по разработке и внедрению методов ядерной геофизики, которые применяются при поисках и разведке полезных ископаемых. Опубликовал более ста работ, соавтор шести монографий, имеет около полутора десятков изобретений. Кристоф Якубсон – авторитетный учёный, известный и за рубежом, где выступал с докладами на многих международных симпозиумах, в том числе в таких странах, как США, Англия, Япония, Испания, Китай, Израиль и других.
Когда был организован академический Институт проблем нефти и газа, Креста пригласили туда. Здесь был сначала учёным секретарём, через некоторое время стал заместителем директора по научной работе, в этой должности трудится уже много лет. Несмотря на возраст, является «мотором» института. Энергии ему не занимать. Я не учёный, – говорит он о себе нынешнем. – Я – менеджер.
Крест – неутомимый путешественник, много лет занимался горным туризмом, ходил по горам в Таджикистане, Карпатах, на Кавказе. Ещё он – интересный собеседник. Образован, начитан, следит за новинками литературы, имеет хорошую коллекцию музыкальных записей. Коллеги и друзья уважают Креста за редкое ныне качество – интеллигентность.
Полвека рядом с Крестом, разделяя его жизнь и интересы, находится преданная Зоя.


«ЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕЛО»
В СТАРОКОНЮШЕННОМ

В восьмом классе на парте позади меня, у окна сидел Борька. БОРИС ШУМИЛОВ. Белобрысый, круглолицый, голубоглазый, добродушный увалень. Однажды на уроке географии, когда Борьку вызвали к доске и попросили рассказать о природе США, свой ответ он начал так: «У нас в Америке…» Класс грохнул, нам показалось это очень смешным. Борькино выражение стало классным фольклором, а самого Борьку мы стали называть на американский манер Бобом.
Однажды Боб не пришёл в школу. Не было его ни на следующий день, ни через месяц. Появился лишь через несколько  лет. А тогда в классе шёпотом передавали друг другу, что отца Боба арестовали. Шумиловы жили в известном в округе большом сером «цековском» доме (Староконюшенный переулок, 19). В этом доме жили и некоторые другие мои одноклассники – Слава Иовчук, Гена Коробов. Дом для руководящих работников был построен в тридцатые годы на месте варварски снесённой церкви Иоанна Предтечи конца ХУII века, которая славилась дивным звоном своих колоколов. («Это была музыка сфер!» – так вспоминала о колокольном звоне храма в Староконюшенном Анастасия Цветаева, сестра поэтессы.) Кстати, в этом же цековском доме находилась московская квартира знаменитого писателя М.А. Шолохова, а в шестидесятые годы здесь предоставили квартиру отстранённому от власти в результате внутрипартийного заговора Н.С. Хрущёву.
На дворе была осень 1949-го года. Пресловутое «ленинградское дело». Тогда была арестована вся партийная и советская верхушка города на Неве. За компанию к ней присоединили и отца Боба Николая Дмитриевича. В годы войны он был секретарём Ленинградского горкома ВКП(б) по пропаганде и ответственным редактором газеты «Ленинградская правда», пережил всю блокаду. Чтобы арестовать, его срочно отозвали из Бухареста, где в это время он уже работал ответственным секретарём в редакции международной коммунистической газеты «За прочный мир, за народную демократию». После ареста отца взяли и Боба, прямо на улице, и вместе с матерью выслали в Сибирь, куда-то под Новосибирск. Их квартиру в цековском доме опечатали.
Мы многого тогда не понимали. По радио звучала жизнерадостная песня «За детство счастливое наше спасибо, родная страна!». Откуда-то Мишка Милькес узнал адрес Боба. Группа ребят втайне собрала тёплые вещи и отправила посылку в Сибирь, нашему Бобу, который теперь не учился в школе, а работал в колхозе конюхом.

С Борисом мы встретились уже во времена хрущёвской «оттепели». Николаю Дмитриевичу повезло – руководители Ленинграда были расстреляны, а он несколько лет провёл в одиночной камере знаменитого Владимирского «централа», однако, слава Богу, остался жив. Был реабилитирован, восстановлен в партии, возвращён в Москву и назначен членом редколлегии правительственной газеты «Известия», редактором отдела экономики. Ему предоставили квартиру в известинском доме на Бородинской набережной. Вернулась из ссылки семья. Возвратившийся из Сибири Борис был и тот же, и какой-то другой. Он знал о жизни то, чего не знали мы. Хотя мы уже имели институтские дипломы, а у него не было даже школьного аттестата.
Через какое-то время Борис получил-таки аттестат зрелости, женился, начал учиться в институте, работал журналистом в недавно созданной газете «Советская Россия». Казалось, налаживается нормальная жизнь. Однако всё было не так хорошо, как казалось внешне. В душе Бориса произошел какой-то надлом, мешавший ему жить, как все.
Борис ушёл из жизни немыслимо рано – в 37 лет. В его нелепой бытовой смерти (выпив, решил взобраться по водосточной трубе в свою квартиру на третьем этаже и сорвался) была своя трагическая закономерность. Его жизнь была изломана на взлёте, и он так и не смог оправиться.
Его смерть потрясла нас. Первая в нашем классе. Проститься с Борисом, нашим Бобом в Донской крематорий пришёл весь класс.
В списке тридцати выпускников 10 класса «Б» его фамилии не было. Много лет спустя в классный журнал была вписана 31-я строчка: Шумилов Борис (1932 – 1969). Так класс восстановил справедливость.


КТО В ЗАСТЕНКАХ ЛУБЯНКИ НЕ СТРУСИЛ?
НУ, КОНЕЧНО, - АСКОЛЬД ТАРУСИН!

В рассказе о классе просто необходимо упомянуть ещё одного однокашника, который в нашем выпускном списке не значится. АСКОЛЬД ТАРУСИН не заканчивал с нами десятого класса – в середине восьмого класса его исключили из школы.
С Аскольдом мы жили в одном «доме с атлантами» в Староконюшенном переулке, 39. Наш семиэтажный дом был построен как доходный дом В. А. и Н. А. Савельевых в 1915 – 1916 годах архитектором, ярким представителем московского модерна Сергеем Михайловичем Гончаровым, кстати, потомком известного дворянского рода – его прадед Николай Афанасьевич Гончаров был отцом Натальи Николаевны, жены А. С. Пушкина. В переулок выходил парадный подъезд, во двор – чёрный ход. Над парадным - два могучих атланта, поддерживающих выступающую центральную часть фасада. Из нарядного, расписанного вестибюля наверх шёл марш беломраморной лестницы с бронзовыми шишечками на ступеньках – когда-то лестницу застилали ковровой дорожкой. Большие многокомнатные квартиры. В комнатах – высокие, более трёх метров, потолки с лепниной, огромные трёхстворчатые окна с эркерами, мраморные подоконники, наборный паркет.
При советской власти многокомнатные квартиры сделали «коммуналками»-клоповниками. Мы с мамой жили на шестом этаже в большой коммунальной квартире № 12, где обитало шесть семей, было набито полтора десятка человек. Аскольд с матерью-машинисткой – на третьем, в квартире № 5, в маленькой восьмиметровой комнатке-клетушке у чёрного хода, с окном в угол двора (до революции здесь жила прислуга). Зато это была отдельная шестикомнатная квартира его дяди, мужа его родной тёти, министра просвещения РСФСР А. Г. Калашникова.
Отдельных квартир в нашем большом семиэтажном доме было всего две и обе на третьем этаже. Одна – министра Калашникова, вторая напротив (№ 6) – академика Лины Соломоновны Штерн. Учёный с мировым  именем, физиолог и биохимик, выпускница и профессор Женевского университета, в 1920-е гг. приехала в Советский Союз, стала директором ею же созданного Института физиологии, первая советская женщина-академик, действительный член АН СССР, действительный член Германской академии естественных наук, лауреат Сталинской премии. Советское правительство даже подарило ей автомобиль в собственность, что тогда было редкостью.  По славной традиции того времени, академик подверглась репрессии, как же без этого, – тюрьма, ссылка. Говорят, из расстрельного списка её вычеркнул собственноручно Сталин, все остальные участники того процесса по делу Еврейского антифашистского комитета были расстреляны. Из ссылки вернулась после смерти Сталина. Между прочим, прожила без малого 90 (!) лет. Замужем так и не была, своей семьи не имела. Уникальная, выдающаяся личность с уникальной биографией.

Прямо же над нами, на седьмом этаже, в такой же коммунальной квартире № 14 проживала семья ещё одного лауреата Сталинской премии, одного из авторов Гимна Советского Союза Габриэля Эль-Регистана. Его первая жена и дети – худенький чернявый интеллигентного вида парень Гарик, ставший известным поэтом-песенником Гарольдом Регистаном, и его младшая сестра Гаянэ, молоденькая балеринка с тоненькой, изящной, хрупкой, словно фарфоровой, фигуркой. Помню дробный перестук её каблучков, когда она не шла, а буквально летела вниз по лестнице.
Кстати, в армянской среде рассказывают такую байку. Эль-Регистан, известный журналист (до войны десять лет был корреспондентом центральной газеты «Известия», где публиковались его репортажи и очерки, объездил всю страну), не писавший стихов, в ресторане подсунул своему приятелю Сергею Михалкову четверостишие, сочинённое сыном Гариком (Союз благородный республик свободных…). Оно и стало началом текста Гимна Советского Союза, так понравившегося самому Сталину. Впрочем, повторюсь, это – всего лишь очень правдоподобная армянская байка, никем и никогда не подтверждённая. Но – любопытная.
А на одной лестничной площадке со мной, напротив, в коммунальной квартире № 11 жил мой товарищ Володя Клименко. Он учился в другой школе на класс ниже меня. С ним мы играли в шахматы, карты, вместе выходили к ребятам во двор. Оба страстно болели за «Спартак», ходили на футбол и хоккей с последующим обсуждением. Володя был развитым мальчиком, а потом юношей со своим взглядом и суждением. С ним было интересно общаться. Помню, как школьником он восхищался яркими сатирическими образами «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка», восторженно цитировал их наизусть. Или уже в молодости прочитав «Один день Ивана Денисовича», был потрясён и одновременно восхищён и причислил эту тонкую книжечку к вершинам русской литературы ХХ века. Володя первый среди моих знакомых сверстников прочитал Библию и открыто говорил, что нельзя быть образованным человеком, не зная Библии, за это в Университете его чуть не исключили из комсомола. Хорошо, на этом судилище в защиту выступила его группа – ограничились строгим выговором.
Через год после меня Володя, выдержав огромный конкурс, тоже поступил на журфак МГУ, правда, на редакционно-издательское отделение. Потом служил в ТАССе корреспондентом московской редакции, освещал культурную жизнь столицы, в этом  же амплуа какое-то время поработал у нас в правительственной газете "Известия", в отделе литературы и искусства. Серьёзно заинтересовался театром, точнее, драматургией, начал писать сценарии по литературным произведениям. Чтобы иметь для этого время, ушёл из газеты и стал редактором в издательстве «Советский писатель», рукописи на редактирование там брали домой,  работал дома. Оттуда перешёл в один из московских театров заведующим литературной частью, полностью отдав себя театру.
Ещё один мальчишка со Староконюшенного. Владимир Клименко. Личность образованная, незаурядная, творческая.
Сейчас в доме после его капитальной реконструкции, замены деревянных перекрытий и внутренней перепланировки все квартиры стали отдельными, в них поселились новые жильцы. Среди них – знаменитый артист театра Вахтангова и кино, Народный артист СССР, лауреат Ленинской премии Василий Лановой. (Вася Лановой – гангстер половой, – так о красавце-актёре в пору его молодости отзывались коллеги в театре.)

На вопрос, за что же его исключили из школы, Аскольд многозначительно поднимает вверх указательный палец и отвечает, что, как он полагает, это случилось не без ведома, а то и участия его дяди-министра, с которым у него были сложные отношения. Прояснить этот вопрос у самого дяди ныне не представляется возможным. В истории нашего Отечества он остался таким же открытым и загадочным, как тайна золота Колчака.
Школьником Аскольд посмотрел американский фильм "Сестра его дворецкого" с очаровательной Диной Дурбин в главной роли и стал её рьяным поклонником. Однажды он узнал, что в журнале "Америка" опубликованы очерк и фотографии обожаемой им красавицы. В киосках "Союзпечати" купить журнал "Америка" было невозможно. Недолго думая, Аскольд отправился прямо в московский офис редакции. Он легко получил вожделенный номер журнала и был счастлив, однако на выходе его взяли под локотки мрачные, неразговорчивые люди в штатском. Аскольда привезли в Большой дом на Лубянке и стали допрашивать, по чьему заданию он действовал и какие секреты собирался выдать злыдням американцам. На допросе, несмотря на побои, Аскольд держался стойко, как Зоя Космодемьянская, не выдал ни явок, ни паролей. Любознательным чекистам он поведал трогательную историю про красотку Дину Дурбин. Но бдительных чекистов на любовной мякине не проведёшь. Назревал процесс века с возможным последующим обменом Аскольда на провалившегося советского шпиона полковника Рудольфа Абеля (он же британский подданный Вильям Фишер). Накренившееся международное положение выправили и спасли высокопоставленные дяди Аскольда. Узнав о задержании племянника, они на персональных авто прикатили на Лубянку и, побожившись на своих партбилетах, вызволили его из мрачных лубянских подвалов.
Понятно, что эта лубянская история не прибавила Аскольду авторитета в глазах дяди-министра. Тщедушной и безыдейной Дине Дурбин дядя, возможно, предпочитал колхозницу, комсомолку Марьяну в исполнении актрисы Марины Ладыниной со значком ГТО на мускулистой груди из популярного довоенного кинофильма "Трактористы".
Изгнанный из нашей образцово показательной школы, но по-прежнему верный Дине Дурбин, Аскольд перековывался в пролетария и получил весьма среднее образование в школе рабочей молодёжи. Затем он стал учиться в Московском автодорожном, а в результате получил диплом Московского энергетического института, куда перевели его курс. Специализировался на электротранспорте, хотя в личном пользовании предпочитал автомобильный. После окончания МЭИ трудился в 3-м троллейбусном парке Москвы, на Сокольническом вагоноремонтном заводе, в проектном институте. Много лет проработал главным специалистом по электротранспорту в Министерстве угольной промышленности СССР. Как и Дина Дурбин, Аскольд так и не вступил в КПСС.
Я уважаю Тарусина не за то, что его исключили из школы. Не за то, что он родился 1 апреля, и это уже смешно. Даже не за то, что он был три раза женат и свою третью жену симпатичную Олю, музейного работника (переехав в Москву, она много лет работала сотрудником Государственного Исторического музея), нашёл в Сибири и вывез из Иркутска. Всё это может каждый. Я уважаю его за то, что однажды он совершил исключительный поступок – через несколько десятилетий разыскал меня и теперь постоянно приходит на встречи нашего класса.
Я опять подружился с Аскольдом. Что меня в нём привлекает, он – большой жизнелюб, очень любознательный и весьма активный для своего возраста человек. Он считает, что в любом возрасте жить нужно полноценной и интересной жизнью. В этом мы единомышленники. Как и в неприятии людоедской советской власти.
Полный впечатлений, Аскольд вернулся со средиземноморского острова Мальта, веером разложил передо мной сделанные там фотографии. («Эрька, смотри сюда!..») Был на Соловках, в Риме и даже Ватикане, где сфотографировался на память рядом с караулом охраняющих папскую резиденцию швейцарских гвардейцев в полосатых красно-сине-жёлтых камзолах - экзотической средневековой форме, сделанной, по преданию, по рисункам великого Микеланджело. Обо всех этих исторических местах я выслушал его обстоятельные рассказы. Совершил с Олей несколько теплоходных круизов за арбузами по Волге до Астрахани и обратно. В годовщину Бородинского сражения побывал на Бородинском поле и палил из пушки по французам, показав иноземным супостатам, что значит русский бой удалый. Не говорю уже о всевозможных выставках, концертах и спектаклях, где он завсегдатай.
Его сын Мишка (так зовёт его Аскольд, который гордится сыном) – уважаемый публичный социолог, часто печатается в газетах и журналах, выступает по телевидению и радио, а недавно по результатам масштабного исследования о социальной структуре российского общества в соавторстве с коллегами выпустил прелюбопытную полемичную книгу «Реальная Россия». В книге опровергается ряд бытующих распространённых представлений о том, какие мы, россияне, как живём и чего хотим. Дочь Алиса работает на Российском телевидении.
Мы с Аскольдом выпиваем из позолоченных стопочек «пахринки», моей фамильной спиртовой настойки на красной смородине или черноплодке, которой я обычно угощаю своих гостей. И я слушаю рассказы Аскольда и рассматриваю сделанные им фотографии. Мне, домоседу, в последние годы не выходящему дальше своего двора, с ним интересно. Он меня дополняет.

    
5-я часть. http://www.proza.ru/2012/09/23/1430