Трубка мира. рассказ

    Рядовой Иван Скворцов лежал в постели на втором этаже двухъярусной солдатской кровати с открытыми, как танковые люки, глазами и размышлял о своем. Он знал, что сегодня ночью, когда расположение казармы оставит последний офицер, произойдет событие, которое изменит его солдатскую невеселую жизнь. Он, как и многие сверстники, призывался в ряды Вооруженных Сил СССР весной 1978 года. Для окружающих воинов, сержантов и офицеров он является солдатом весеннего призыва. А сейчас уже осень. В подразделении все ждут прибытия молодого пополнения осеннего призыва, а солдаты, отслужившие два года, то есть «деды», будут отправлены домой, на «дембель». Завтра их построят, проведут перекличку, поблагодарят за службу и отвезут в аэропорт Кумандараш. Вот сегодня эти «дембеля» готовят проводы, которые, почему-то, они называют «Трубкой мира» и при этом проявляют какую-то необыкновенную радость. Каково содержание этого мероприятия, и почему оно проводится под покровом глухой ночи, он понятия не имел. Для него это было впервые. Вот в этом трепетном ожидании Иван не мог сомкнуть глаз. В голове кружились приятные воспоминания о проводах в армию, о радости матери по поводу того, что его направляют для прохождения службы в Южную Группу войск, дислоцирующуюся в ВНР.

- Не забудь подарки привезти и мне и сестренке, - обнимая за плечи, наставляла его мать. - Как они там сейчас без меня? – сверлила Ивана мысль.
  Вспомнилось прощание с друзьями и товарищами, расставание с любимой девчонкой Настюхой, ее заплаканные глаза и необыкновенно нежный прощальный поцелуй. На этом воспоминании о разлуке глаза Ивана затуманились, он зашевелился в поисках уголка простыни и скрипнул кроватью.

- Кому там не спится? - послышался голос дневального ефрейтора Злыднева.
  Иван притих. Он знал, что лучше прикинуться спящим, чтобы не получить от Злыднева удара кулаком в бок. Голос дневального перевел его на другую волну воспоминаний недалекого прошлого, о своей службе, о сослуживцах одного с ним призыва. На гражданке он слышал о «дедовщине», бытующей в армии, но не предполагал, что это когда-либо коснется его самого. Он был безумно рад, что попал в мотострелковый гвардейский полк, имеющий славные боевые традиции, полный комплект опытных офицеров, прапорщиков и сержантов. Но с первых дней службы он почувствовал, что многими внутренними процессами и в полку, и в его подразделении управляют старослужащие. Их боятся ослушаться даже молодые сержанты, а старослужащие сержанты с ними сживаются. У солдат – первогодок старослужащие отбирают форинты, а на приобретение туалетных принадлежностей и других мелких личных вещей сержанты по приказу старшины роты прапорщика Козлова собирают деньги и потом отоваривают солдат натурой. Солдатам, которые курят, старшина выдает дешевые сигареты «Гуцульские», типа махорочных, а кто не курит – тем сахар. Но и то, и другое нередко отбирают у них «деды». Молодых солдат заставляют выполнять самую трудную и грязную работу. Иван заметил такой парадокс, что если даже людей для выполнения каких-либо хозяйственных работ расставили офицеры, то после их ухода все изменяется так, как хотят «старики».

  Иван был парнем не из робкого десятка, занимался лыжным спортом, а летом - греблей на байдарке. За себя во дворе всегда мог постоять, да и слабых в обиду не давал. Но здесь он оказался бессилен. Как-то раз, заметив, что у молодого солдата отобрали новенькую, только что полученную, пилотку, он обратился к старшине.
- Товарищ старшина, у солдата новую пилотку отобрали, а ему вручили старую и грязную.
- Я смотрю, Скворцов, на тебя и удивляюсь степени твоей наблюдательности. Вижу, что ты очень умный, что у тебя одиннадцать классов за плечами, что у тебя мама – одиночка, но если ты еще раз напомнишь мне о себе и сделаешь замечание, я тебя, дорогой, на полах сгною. Понял? Иди! Кругом! Шагом марш!
- Есть, товарищ прапорщик, - ответил Иван и неловко повернулся кругом.
- Отставить! Не слышу щелчка каблуков при повороте. Надо тебе тренироваться Скворцов. Вон, видишь, столб телеграфный стоит. Вот приказываю тебе перед ним 10 раз потренировать подход к начальнику и отход от него. И чтобы мне щелчки каблуков сюда были слышны. Ты понял, умник?!

    Сжимая в душе обиду и унижение, Иван выполнил команду, полагая, что на этом дело и кончится. Но не тут-то было. Старики заметили, что Скворцов попал к старшине Козлову в список опальных, и начали свое наступление на него. Сначала это были насмешки, носившие словесный характер:
- Ну, что, Скворцов, потренируемся, - усмехался ефрейтор Злодеев, - столбов на улице много. Мастером подхода и отхода станешь. Толпа хохотала.
- Ты, Скворэц, тэпер у прапора будэшь не птыца, а баран, - поддержал ефрейтора грузин Баракашвили. - Он с тэбя шкуру будэт снымать. Зачем ты такой?

    Солдаты продолжали от души хохотать, повторяя, что скворец теперь не птица, а баран. У Ивана от обиды пересохло в горле, но он не мог противостоять толпе. Тогда он решил высказать свое негодование первому обидчику, ефрейтору Злодееву, но подойдя к нему и не успев еще раскрыть рта, получил резкий удар кованным сапогом в голень. Он вскрикнул, нагнулся от острой боли к ноге, сжимая ее руками. В это время кто-то сильно ударил его кулаком по темени, и он отключился. Через какое-то мгновение Иван почувствовал легкое прикосновение сапога к его бренному телу и услышал ненавистный голос ефрейтора:
- Вставай Скворец, простудишься! Птица вешняя…
Иван поднялся. Боль стихла. Но он чувствовал, что на ноге, очевидно, рана, из которой сочится кровь. На него смотрели совершенно равнодушные, даже, как ему показалось, улыбающиеся глаза сослуживцев.
- Получил свое, - ехидно бросил тщедушный прокуренный солдат из числа «стариков», - иди, отдыхай, вояка!

    Иван был сообразительным парнем и в школе учился хорошо. У него была любимая учительница, преподавательница литературы. Она была старше других учителей и располагала к себе учеников всякими рассказами о своей жизни, о случаях несправедливости, которые ей самой пришлось пережить. При этом она очень часто приговаривала, - ну, что же, плетью обуха не перешибешь. И в этот момент ее слова мгновенно всплыли в помутившейся памяти Ивана и стали такими актуальными и дорогими.
- Плетью обуха не перешибешь, - громко выпалил Иван в глухую толпу и, прихрамывая, пошел в казарму.

  Рана гноилась и болела довольно долго. Под голенищем сапога она при ходьбе подвергалась трению, кровоточила и саднила. В лазарет обращаться было нельзя. Медики знали, от чего у молодых солдат появляются подобные ссадины. Началось бы разбирательство, которое Ивану ничего хорошего не сулило. В лазарет он не пошел. А на третий день после случившегося вечером ефрейтор Злодеев сунул Ивану в руки свою куртку, довольно большой отрезок белого сатина и сказал:
- Скворец, подшей мне к вечерней поверке подворотничок! Чтобы все аккуратно было. Ты мой характер знаешь.
  Иван, не пререкаясь, подшил подворотничок. При этом оторвал от холста узкую полоску материала, которой стал привязывать к ране листья подорожника. Рана постепенно затянулась. Но душа продолжала болеть. Случаи унижений, оскорблений и издевательств над молодыми солдатами происходили почти ежедневно. Рядового Киезбаева затравили до такой степени, что он попытался покончить жизнь самоубийством, выпрыгнув из окна четвертого этажа казармы. И только случай спас его от неминуемой смерти. Падая вниз, он зацепился голенищем сапога за острую пику оконной решетки первого этажа, разбил голову, получив сотрясение мозга, и сломал правую руку. Командиры, чтобы замять это преступление и не возбуждать уголовного дела, предложили Киезбаеву комиссоваться по болезни. И он согласился, а после выздоровления уехал домой, в Киргизию. Вспомнился Ивану и другой ужасный случай, произошедший в солдатской столовой во время приема пищи. Молодой солдат разливал по алюминиевым чашкам щи. Тех, кто разливает и раскладывает еду по чашкам называют разводящими. За столом обедают десять человек. Как правило, разводящим является молодой солдат. Так вот, этот молодой солдат положил в чашку старослужащему рядовому Токсобаеву большой кусок вареного сала. Он не знал, что Коран запрещает Токсобаеву есть не только сало, но и постную свинину.  Последний принял это за оскорбление и, вырвав половник из рук солдата, ударил им по голове разводящего с такой силой, что в руках осталась только ручка от половника, а нижняя его часть далеко «поскакала» по бетонному полу. И все это сошло ему с рук. А молодой солдат переживал свою травму в одиночку, обманывая командиров, что он, якобы, ударился о крышку люка бронетранспортера.

    Посредством солдатской молвы, переходящей из уст в уста, Иван знал, что еще до его призыва в полку произошел такой случай. Один из молодых солдат, доведенный издевательствами до отчаяния, во время парко-хозяйственного дня набрал ведро бензина, якобы, для приготовления черной краски из сажи сжигаемых колесных шин, которой красят колеса на БТРах, подошел к группе старослужащих солдат, среди которых были его обидчики, выплеснул на них бензин и бросил спичку. Подобного ужаса не знала история полка. Солдат отбежал и, стоя с пустым ведром, дико хохотал над бегающими и катающимися по траве объятыми пламенем фигурами старослужащих солдат. Его схватили, поместили в лазарет, затем отправили в психиатрическое отделение госпиталя и через некоторое время комиссовали по болезни. Уголовное дело не возбуждалось. Слишком оно было бы громким. Иван нередко тайно подумывал о таком исходе дела для себя, но всякий раз его останавливала мысль о том, что надо перетерпеть и вернуться нормально к матери и своей Настюхе, которая в каждом письме заверяет, что ждет его героем.

  Неожиданно ход его мрачных мыслей прервал голос дежурного по роте:
- Товарищ майор, дежурный по роте сержант Бескоровайный.
- Тихо, не шуми, сержант, - послышался знакомый голос дежурного по полку начальника штаба батальона майора Завалина, - все у тебя в порядке? Люди на месте?
- Так точно, товарищ майор.
- Утром дай команду «дембелям» прибыть в 10.00 на плац для отправки в аэропорт. Не забудь!
- Есть, товарищ майор!
- Смотри в оба!
- Есть, смотреть в оба, товарищ майор.

  Дверь за спиной майора закрылась. И началась какая-то суета. С нижних кроватей поднимались старослужащие солдаты, удаляясь в ленкомнату, а, спустя некоторое время, послышалась глухая, но твердая команда ефрейтора Злодеева:
- Рота, подъем! Быстро всем собраться в ленкомнате. Форма одежды: трусы и майка. Да поживее, солобоны, на «Трубку мира»!
    Солдаты, как горох, посыпались со вторых ярусов кроватей. Иван тоже соскочил с кровати.
- Началось, - шершнуло у него в голове. Посмотрим, что это за «Трубка мира».

  Войдя в ленкомнату, Иван увидел сдвинутые столы, на которых красовались всякие сладости и прохладительные напитки: вафли, печенье, пряники, пироженные, пепси, кола и прочие продукты и напитки. Старослужащие, которые еще недавно издевались над  молодыми солдатами, теперь любезно приглашали их к столу, рассаживали на крепкие табуреты и готовились, как понял Иван, к увещеванию сослуживцев. Заводилой при этом был самый вредный и жестокий «дед» Сорокоумов. На его счету была не одна сломанная челюсть молодых солдат, не одна пробитая голень и много других изощренных издевательств над молодыми новобранцами. Это он устраивал забаву, называемую «БТР». Дело при этом сводилось к следующему. В одном конце казармы укладывали набок тяжелую солдатскую табуретку, и подверженный экзекуции молодой солдат должен был, стоя на четвереньках, толкать ее, упираясь только носом в сиденье,  в другой конец расположения роты. Все это происходило под оживленный смех и улюлюканье восторженных солдат. Каково было испытуемому – не трудно догадаться. Во время тренировок на скорость одевания и обувания он мог бросить в сапог молодому, ничего не подозревающему солдату,  катушку с нитками утыканную иголками. И тогда раздавался крик, похожий на вопль. Это у него называлось – «запустить ежа».
  При каждом удобном случае  он мог сделать солдату так называемый «велосипед». Задремавшему солдату, снявшему сапоги, он вставлял между пальцев клочок газеты и поджигал ее. Крик от больного ожога сопровождался веселым хохотом наблюдавших за этим солдат.
К этим проискам привыкли, как к развлекательным программам и не оценивали критически.

- Так, - начал, ухмыляясь, Сорокоумов, - вечер, а, может быть, даже ночь, посвященная проводам дембелей, объявляется открытой. По старой  и доброй традиции это торжественное мероприятие называется «Трубка мира». Не слышу аплодисментов, - голосом известного конферансье Карцева, - добавил он. Все тихо захлопали в ладоши.
- Дорогие мои, - повысил голос Сорокоумов, - что-то я не слышу оптимизма в ваших ладонях. Все захохотали и захлопали громче.
- Вот так, хорошо! – подбодрил он хлопавших.

  Ну, прямо, как у нас на комсомольском собрании, - подумал Иван, - только президиума нет.
- А ты, Скворцов, не думай, - оборвал его думу, всевидящий оратор, - здесь сегодня есть, кому думать. Подходи, бери водичку, прянички, угощайся. Давайте все, подходите, берите, угощайтесь, чем богаты.
  Солдаты, улыбаясь, поднимались с сидений, подходили к столу, брали бутылки с напитками, сладости и тихо рассаживались вновь.

- Слово предоставляется самому больше всех прослужившему «деду всех дедов» гвардии сержанту Сергею Севухину. Аплодисменты, товарищи, гвардейцы.
  Умиленные таким подходом, солдаты хлопали в ладоши и запивали свои овации пепси-колой. В центр ленкомнаты выдвинулся высокий широкоплечий сержант, держащий в руках свой парадный китель, на котором красовались многочисленные, до блеска начищенные значки.
- Значит так, - начал он, обводя глазами полуголых, но довольно улыбающихся солдат, - мы, старики, достойно отслужили эти два года, честно отдав свой долг любимой Родине и службе в армии. За этот период произошло немало памятных событий. Мы с вами участвовали в крупномасштабных учениях с боевой стрельбой, закалились в походах, на маршах и на полигоне, приобрели навыки военной службы, повзрослели, окрепли морально и физически.            При этом он похаживал взад и вперед по комнате, показывая свой китель молодым солдатам.
- Всякое было, - продолжал он ласковым, не похожим на свой, голосом, - кого - то из вас, может быть, когда и обидел, ударил, отругал. Ну что же – такова жизнь наша армейская. Прошу меня понять и простить! А кто старое помянет, тому глаз вон!

  Он виновато и очень театрально наклонил голову и стал подходить к солдатам, которых обижал, над которыми издевался, и просить у них прощения, предлагая каждому дешевую сигарету. И хотя курить было нельзя, солдаты брали из рук лицемера сигарету, разминали ее и одобрительно кивали, забывая и прощая ему нанесенные увечья и обиды. Обойдя всех, сержант также театрально подошел к своей табуретке и с подпрыгом, как обычно делают матерые зеки, присел на нее.

- Слово предоставляется лучшему стрелку из автомата гвардии рядовому Тузову, - продолжал ведущий.
  Туз, так его все называли, занимался боксом, накачивая бицепсы гантелями, гирями и штангой. На его счету тоже было немало случаев, когда он за любую оплошность или ослушание, мог ударить молодого солдата. Он в духе предыдущего оратора стал разглагольствовать о необходимости поддержания сложившихся традиций в армии, о подчинении молодых солдат старослужащим, о неотвратимости наказания нерадивых. Туз подходил к молодым солдатам, любезно расшаркивался перед ними, угощал сигаретами, протягивал руку для рукопожатия и просил прощения. Солдаты жали ему руку, и у них накатывались на глаза слезы умиления.

  Так продолжалось до тех пор, пока не прошли сквозь ритуал прощения все, кто завтра уедет домой и забудет про обиженных ими молодых ребят. На гражданке они будут хвалиться своими заслугами, а порою и проклинать свою службу, потому что сами были молодыми новобранцами и все испытали на своей шкуре.
- Итак, подведем черту, - завершая торжественную ночь, заявил ведущий. С завтрашнего дня, после отправки «дембелей» в запас, группа солдат весеннего призыва переходит в группу второго периода службы, а солдаты третьего периода службы становятся «дедами», которых следует уважать и во всем слушаться. Так было и так будет. Армия - это не детский сад. Здесь должен быть порядок. Все вы когда-то будете «дедами» и вам придется учить молодых солдат. Без этого нам не обойтись. Давайте встанем и все вместе скажем: «До свидания, товарищи дембеля!»
  Все, как завороженные, поднялись, держа в руках бутылки с недопитой водой, многочисленные сигареты и сладости, сдавленными от волнения голосами, хором исполнили прощальные слова.

- Торжество, посвященное проводам дембелей, именуемое «Трубкой мира» объявляю закрытым, - пафосно изрек ведущий. Всем молодым разойтись по постелям! Отбой! Рядовые Иванов, Петров, Сидоров, остаться для уборки столов и всего остального.

- Не плохо мы сегодня раскурили «Трубку мира», довольно улыбаясь, промолвил ведущий, обращаясь к дембелям.
  Они присаживались к столу, доедали сладости, допивали напитки, делились впечатлениями. Привыкшие считать дни и часы, оставшиеся до увольнения из армии, они знали, что до него остались считанные минуты. Скоро прозвучит последняя для них ненавистная команда: «Рота, подъем!» Но они уже не спят.