Волки

       Серые на Дальнем Кордоне у подножья Мохнатой Горы появились не сразу. Сначала один волк появился у ворот, постояв нос по ветру. Через пару дней уже двое – осмотрительно зашли во двор, постояли, оглядываясь и прислушиваясь ко  всему, а потом ушли восвояси
Леснику пришлось отложить очередной обход, тут обрисовалась другая задача – сберечь живность от клыков хищников, что совсем потеряли страх. Вон как свободно зашли во двор, даже пса не убоялись. А до участкового в деревне шагать трое суток – это, если по прямой через сопки, а так по лесу, все пять выйдет.
Дед Фомич почесал затылок и, взъерошив седые волосы, продолжил чистить карабин, иногда попыхивая самокруткой, заполняя единственную комнату в избе, синим едучим дымом, от которого слезились глаза.
Последние дни волки оставили в покое кордон, больше не появлялись. Но Дед Фомич привычно, хлопоча по хозяйству, всё же буднично поправлял ремень карабина на плече. Мало ли чего, хоть ворота и на засове, а серые могут и через забор махнуть.
Вот и неделя на исходе, а хищников больше не видать. Дед Фомич понемногу успокоился и назавтра наметил с первым петухом всё же ненадолго сходить в лес, посмотреть, что да как, уж давненько, как в обороне сидит.
Горизонт ещё тусклый с бледно-розовой полосой восхода, а лесник уже на ногах. Неспешно поел варёной картошки с солью, выпил кружку душистого травяного чая, после чего прикрыл посуду широким расшитым полотенцем, взял карабин из углового шкафа и, прихватив с лавки у окна свой "сидор", плотно притворил за собой дверь.
У крыльца уже сидел большой с рыжими подпалинами пёс. Его глаза горели желанием поскорее отправиться в лес, тоже засиделся на месте – вот и торопит хозяина, радостно вертя хвостом и поднимая им облачко пыли.
Ласково потрепав пса за уши, Дед Фомич осмотрелся по сторонам и за калиткой вошёл в лес, в котором уже лепетали пташки.
За чахлым березняком спустился под горку к мелкой речушке, которая причудливо извивалась меж кустарника, что густо порос по её берегам. Расправив сапоги, дед Фомич вброд перешёл мелководье и углубился в сосновый бор.
Медленно солнце всё же всплыло из-за сопок. Стволы пожелтели и на некоторых занялись смоляные слезинки. На мягкой подстилке ржавых сосновых иглах то тут, то там плешами лежал бледно-зелёный мох.
        Вот сосны остались позади, а впереди лиственница и кое-где показывался  багульник и снова прятался. Слева, томно поблёскивая окнами чистой воды меж травяных кочек, представилась топь, она выгнулась подобно убывающей луне, а по бурной весне разливалась малым озерком.
     Участок большой и дед Фомич, отойдя от болота, решил передохнуть на полянке. Здесь ветерок и мошка не будет донимать своим занудным писком. Раскрыв "сидор", почувствовал на себе взгляд, да и пёс, лежавший рядом, навострил уши и приподнялся. Дед Фомич оборачиваться не стал, лишь на поясе под руку передвинул ножны с охотничьим ножом. Неужели опять волки – и чего им надобно, всё кружат и кружат вокруг кордона. В лесу не голодно, зайца нынче полно, как и другой живности, а может бешенные. Хотя и не припомнить когда в последний раз такого зверя встречал. Видать всё же без деревенских мужиков не обойтись, зима скоро, тогда совсем серые житья не дадут. Придётся их хорошенько отвадить от лесничества.
Бросив псу, кусок вяленого мяса, дед Фомич сделал пару глотков воды из фляги и поднялся. Повертел в руках ломоть хлеба с помидором и засунул их обратно в "сидор" – аппетит перебили серые незваные гости.
К вечеру возвратился дед Фомич на кордон. Уставший и хмурый он глянул в курятник – все на месте - коза жива, хоть и одичала, сидя весь день взаперти в сарае. Она с разбегу боднула старика и вырвалась на свободу. Подпрыгивая, понеслась кругами по двору. Не выдержав, дед засмеялся, заметив такую безумную пляску. А коза совсем разошлась, она теперь вертелась волчком, словно её овод цапнул, и весело блеяла, на радость зрителю. Махнув на неё рукой, мол, до сумерек побегай, дед отряхнулся и зашёл в избу.
Поставив в печь похлёбку, подбросил несколько берёзовых чурок для жара. И тут дед Фомич невольно дернулся. Густой и низкий вой донесся до слуха.
- Матёрый – и старик, невольно перекрестившись, крепко сжал ствол карабина.
Лишь несколько раз слышал этот вой, который ни с чем не перепутаешь и, который поневоле заставляет душу стыть и убыстрённо трепетать сердце, будто ты на краю пропасти.
Что же всё-таки им потребно. Столько дней бродят вокруг кордона, словно чего-то выжидают, аль присматриваются к чему-то. А где матёрый волк, там и волчица, да и переярки могут с ними быть.
И пса не слышно – ни рычания, ни истошного лая его нет, будто бы сбежал, либо забился куда-то и нос свой не показывает.  Всё это не к добру, ох не к добру.
Сиди, не сиди, а придётся всё ж, выйти, а то кур передавят, да и коза, поди, ещё жива, раз не слышно её пока.
Фомич, стараясь быть потише, вышел на крыльцо. Солнце всё ещё висело над верхушками деревьев, но уже постепенно темнело, и жёлтая полоска света от окна всё отчётливее обозначалась на траве.
- Ну, где вы – прошептал дед и резко обернулся на шум за спиной. Перепуганная коза стояла на крыльце и как-то странно мотала головой, словно хотела избавиться от увиденного страха.
И опять разнёся вой, но уже на более высоких нотах, потом скуление – волчица пропела, её голос. Ей ответил матёрый и опять безмолвие. Только мошка зудит где-то рядом.
Дед вдоль бревенчатой стены избы подошёл к курятнику и только собрался заглянуть в него, как с поленицы спрыгнул волк. Голова широколобая, морда машистая, лапы большие, мех густой серо-бурый, хвост длинный и как обычно висит "поленом". Беззвучный оскал показывал два чуть жёлтоватых больших клыка. А вот и волчица с молодыми, обошли с двух сторон и остановились.
- В оклад берут – смекнул дед Фомич и медленно попятился, намереваясь спрятаться в курятнике.
Рука уже сыскала задвижку, ещё одно движение и можно перевести дух, сидя с курами. Но в этот момент один переярок не выдержал и прыгнул, но тут же был отброшен зарядом в упор. С окровавленной развороченной грудной клеткой тот упал к ногам деда. Второй молодой волк припал к земле и перепугано посмотрел на волчицу, та невозмутимо стояла, будто выстрела не было.
 - Быть этого не может, не дали деру – и в душу Фомича поневоле закралось сомнение, а волки ли это вовсе.
Матёрый глухо зарычал и, как только дед собрался протиснуться в приоткрывшуюся щель, дерзко в прыжке налетел на дверь. От сильного толчка дед выронил карабин и, схватившись за бок, в котором что-то неприятно хрустнула от удара, опустился на колени.
Прижавшись к мшистой дощатой стене, Фомич руками поневоле искал то ли палку, то ли камень, но пальцы лишь вырывали жалкие пучки травы, а глаза не желали смотреть на смерть.
Волк уже близко, ещё мгновение и... Но тут серого сбил налетевший, откуда ни возьмись пёс. Матёрый, придя в себя от внезапного нападения, вместе с подоспевшей волчицей принялись в клочья рвать собаку, которая, повизгивая, пыталась убежать. Но всякий раз её догоняли и продолжали терзать мощными клыками.
Дед поспешно подобрал карабин и выстрелил. Матёрого развернуло и сшибло с лап, рыча, он попытался ползти, оставляя после себя широкий кровавый след, но, взвыв, затих. Волчица резко остановилась и, прижимаясь животом к земле, уткнулась в сочившийся бок убитого волка. В следующую секунду по лесу разнёся печальный протяжный вой.
Дрожащими руками, дед перезарядил карабин, но волчица холодно посмотрев на него, метнулась через забор, а за ней и молодой волк.
Фомич поднял на руки умирающего пса и вместе с ним присел на крыльцо. Тряпицей попытался перевязать разорванное горло, но бесполезно.
И тут неожиданно в лесу знакомое тарахтенье старенького мотоцикла. Деревенский участковый спешил предупредить лесника о волках, что натворили немало бед в деревне – собак потравили, корову завалили и бабку Авдотью покусали, так, что та в больнице померла.
Меж досок заплясал луч мотоциклетной фары. Дед Фомич бережно положил пса на лавку и, вытирая руки о куртку, пошёл растворять ворота.

                31.08.12

ПРИМЕЧАНИЕ:

Оклад – этот простой прием применяется волками к жертве, которая не способна к активной обороне - её берут в клещи или в кольцо.

Переярки – перезимовавшие молодые волки.