53. Воронежские перекаты

53. Воронежские перекаты
Машина, наконец, пересекла черту Воронежа, где окраинная улица, словно специально, затаила в себе слой такой пыли, который, словно взбунтовавшись, непроницаемым облаком преследовал её. Геологи вскоре ощутили это на своих лицах и одежде.  Наконец, они остановились возле одноэтажного каменного здания горсовета, где предполагалось уточнить и согласовать точный маршрут по меловым зонам края. Предварительная договорённость об этом была заранее, но о прибытии геологов всё равно важно было поставить в известность сотрудников промышленного отдела и решить с ними транспортные и другие хозяйственные дела.
Сам же Иван не планировал вместе с геологами отправляться дальше в экспедицию. Ведь его миссия заключалась в том, чтобы проверить условия их работы и доставить им причитающуюся заработную плату. Поэтому после беседы с воронежским чиновником и представления Вадима Владимировича как руководителя экспедиции, он решил ознакомиться с воронежской землёй самостоятельно, обещая прибыть к геологам через несколько дней. После их отъезда в город Лиски Иван попросил заведующего отделом горсовета, который представился ему Сталем Никаноровичем, устроить ему ночлег. Тот согласился помочь и, позвонив в рабочее общежитие, на транспорте горсовета довёз Ивана до места проживания. Пока ехали, разговорились. Иван первым поведал ему челябинскую историю своей жизни, и, рассказывая о ленинградско-челябинском заводе, всё время обходил стороной имя своего собеседника, думая, что неправильно его запомнил, и, чтобы разорвать эту неопределённость, спросил:
-«Извините, пожалуйста, а вас, правда, зовут Сталем? Необычное имя какое».
На что тот ответил:
-«Да, правда. Это имя дала мне моя мама совершенно осознанно. Оно - в честь нашего вождя. Мама рассказывала, что в 1919 году, когда я родился, она придумала его для меня».
Сталь Никанорович неожиданно разговорился, и из дальнейшего его рассказа Иван узнал, что перед войной он окончил трёхмесячные военные курсы командиров и должен был вернуться домой двадцать второго июня, но грянула война. Его полк сражался в направлении Ростова. Летом сорок второго года их вернули к Воронежу, где в развернувшихся жестоких сражениях он был ранен. На фронт его больше не взяли, потому что пуля засела в кости. Молодой фронтовик так и остался в Воронеже, в котором стал работать на механическом заводе по производству моторов для самолётов. 
В освобожденном городе жить было негде, поэтому пришлось найти себе временный приют в случайном полуразрушенном пустом доме. В нём он жил до тех пор, пока не вернулась из эвакуации его семья, для которой по его просьбе выделили угол в клубе завода.   
- «Жизнь после войны была полна парадоксов. Жить - негде, есть - нечего, надеть на себя тоже нечего, но, несмотря на голод и бездомное существование, у нас было ощущение невиданного счастья. Представьте себе, кончилась война, люди мечтали о победе, и вот мечты сбылись»,- с воодушевлением произносил Сталь Николаевич, и как ребёнок, рассказал о маленьких послевоенных радостях, делавших его счастливым человеком.
-«Когда немного оправился после ранения,- говорил он, - то первое, что сделал, побежал к Заставе и сел в трамвай. Стёкол в нём не было, но я смотрел на город и радовался. Помню, как, увидев мороженицу через окно и спрыгнув на ходу, купил любимое лакомство, о котором на время войны успел забыть. Какое же это было для меня счастье, я не могу вам его передать»!
 Далее он рассказывал о своей искренней любви к своему городу, которому ради его восстановления отдаёт теперь все силы. 
Иван слушал его проникновенный голос, и сердце радовалось от того, что видел в нём человека по-детски искреннего, но по-взрослому надёжного, и про себя подумал:
-«Что же это за люди, фронтовики? Кругом разруха, а они мечтают, радуются и верят, что скоро наступят счастливые будни, смотрят на разбитые дома, но видят их восстановленными. Они не плачут на людях и зажигают их своим оптимизмом, не проявляют злобы и жестокости, но всегда готовы на подвиг».
 Когда тот сделал перерыв в своём рассказе, Иван сказал:
-«Сталь Никанорович, я тоже люблю свой Ленинград. Он также очень сильно пострадал от фашистов, но я хочу увидеть ваш город. Знаю, что здесь рождался русский флот, здесь ковалась победа над врагом. Не могли бы вы подсказать мне, с чего начать?»
На что тот, как показалось Ивану, с радостью в голосе,  сказал:
-Завтра у меня будет выходной день, я рад буду посвятить его вам, Иван Николаевич, и рассказать о моём городе. Пожалуйста, ждите меня в десять часов утра. Я приду. А сегодня отдыхайте»,- и они расстались до завтрашнего дня. 
Комната, в которую вселился Иван, была на втором этаже. Войдя в неё, он сразу увидел постельные принадлежности, лежавшие на краю железной кровати, которые тут же и заправил. Обрадовавшись возможности настоящего отдыха, он вскоре лёг в кровать и хотел сразу же уснуть, но сделать этого не смог из-за раздражающего скрипа, исходящего снизу. Он выглянул в окно и увидел людей, входивших и выходивших через дверь, оказавшейся под ним на первом этаже. При открытии и закрытии она издавала хриплые звуки, причём под упругой пружиной дверь всякий раз громко и резко ударялась о раму, раздражительно действуя на нервную систему.   Однако, постепенно число ударов и скрипов стало уменьшаться, и Иван погрузился в сон, да так крепко, что проснулся только утром.
Ровно в десять часов утра пришёл Сталь Никанорович, который предложил ему позавтракать в рабочей столовой, сказав:
-«У нас трудно приезжему человеку найти столовую, всё открыто только для рабочих».
 Иван действительно проголодался и поблагодарил его за понимание.
Они начали прогулку прямо от общежития по пустынной улице Сакко и Ванцетти, показавшейся широкой из-за отсутствия на ней высоких каменных домов.  Немногочисленные сохранившиеся деревянные дома, выглядывавшие из-за деревьев и кустарников, были вполне приглядными. Иван отметил перед ними почищенные тротуары и порадовался высаженным цветочным клумбам, сказав:
-«Как приятно видеть цветы и чистоту на улице, это значит, что мирная жизнь набирает свои обороты».
Сталь Никанорович, словно угадав его мысли, поспешил заметить:
   -«Да, некоторые дома обрели хозяев. Но у нас в городе пока не хватает самого необходимого и прежде всего жилья. Ведь здесь   бушевала война. Долгие месяцы нахождения города близ переднего края превратили в развалины почти все дома, более восемнадцати тысяч зданий. Поэтому большинство их не восстановлены до сих пор, но вы не пугайтесь нашей разрухи. Уверяю вас, всё восстановим в ближайшие годы».
Когда они дошли до полуразрушенной церкви, от которой вниз уходила небольшая, но очень зелёная улица, он вновь сказал:
-«Это улица Освобождения труда. Ранее её называли Введенской по старинному храму, у которого мы находимся. Это старинное здание, её деревянная история уходит корнями ко времени Петра Первого. Кстати, да будет вам известно, что в ней был крещён известный русский писатель Иван Бунин». 
Иван подошёл к нему и нашёл, что храм интересной архитектуры, но находится в неприглядном состоянии. На выцветшем фасаде виднелись вмятины от снарядов и пуль, но, несмотря на это, было видно, что церковь была приспособлена под жильё: в окнах висели занавески, а при входе был построен деревянный настил, на котором играли дети.
Церковь стояла на возвышенности, от которой круто вниз уходила улица. От смыкающейся зелени высоких деревьев она была похожа на длинный шатёр, где густая растительность почти не пропускала солнце, скрывая тенистым уютом дома.
-«Какая необычная улица. Давайте, пройдёмте по ней»,- сказал Иван.
Сталь Никанорович подтвердил его слова, сказав:
-«Она всегда вызывала интерес и у воронежцев, поэтому так часто меняла свои названия. Люди до сих пор путаются, называя её то Введенской, то Покатиловой, то Халютинской. Названия давались самими жителями, а время закрепляло их в памяти народа».
Он рассказал об истории её названий, в частности о том, что Покатиловой она стала называться потому, что в середине девятнадцатого века усадьба возле церкви принадлежала Юлии Дмитриевне Покатиловой, жене титулярного советника. Он показал на остатки каменного здания, практически разбитого до основания.
Иван, покачав головой, сказал:
-«Такая хорошая мишень была для немцев. Видно били наверняка, от здания ничего не осталось».
 Постепенно улица уводила их всё ниже и ниже, где на косогорах слева и справа стояли разбитые дома, о судьбе которых тоже поведал рассказчик.
Иван уже не воспринимал их судьбу трагично, как в самом начале прогулки, а, наоборот, под воздействием собеседника, представлял их себе в историческом развитии.
И вот уже рассказ о Халютинской улице звучал как гимн определённому времени, в котором верою и правдою служили России дворяне Халютины, старший из которых, Дмитрий Иванович, участвовал в Отечественной войне 1812 года. Будучи артиллеристом, он прошел через огонь более двадцати битв и сражений, в числе которых был бой против французов при белорусском селе Городечно, а также взятие Парижа в марте 1814 года. После войны, получив назначение на службу в здешнее Комиссариатское депо в чине подполковника, он здесь построил себе дом, и свои последние дни доживал в нём, дослужившись до звания генерал-майора.
Прошли ещё сотню метров. Неожиданно деревья расступились, и улица превратилась в открытое пространство, посреди которого были видны белые монастырские стены.
Подойдя поближе, Сталь Никанорович продолжил вводить Ивана в историю места. Интересно было узнать о необычном названии Алексеево-Акатова монастыря, понимая, что самостоятельно он об этом никогда бы не узнал. Оказалось, что в 1620 году местные жители отразили здесь набег на эти русские земли литовцев и черкес.
Иван подумал:
-«Интересно, здесь маленькие объекты создают большую историю».
Он узнал, что на этом месте в память об избавлении от непрошеных гостей решено было возвести храм в честь митрополита Московского Алексия, в день именин которого им была дарована победа. Вскоре желание выстроить храм переросло в стремление учредить мужской монастырь на окатовой (покатой) поляне обрывистого правого берег реки Воронеж. 
Сталь Никанорович поведал и интересную историю своего отчества, связанного с этим местом. Оказывается, в начале XVIII века воронежский архимандрит Никанор привез в этот монастырь копию иконы Божией Матери «Троеручица», которая очень нравилась его бабушке. Ей, верующей в бога, привиделся сон, будто сам архимандрит явился к ней с этой иконой, которая неожиданно заговорила устами богородицы, соизволив недавно родившегося её сына назвать Никанором.
-«Такова история моего отчества. В детстве я вместе с бабушкой часто ходил в этот монастырь, но перед войной его закрыли.  Да и судьба иконы мне неведома»,- этими словами он закончил рассказ о себе и монастыре.
Затем они вышли к реке и остановились на высоком крутом берегу, откуда была видна противоположная её сторона, похожая на нескончаемое болото. Само же течение реки спокойной лентой текло под обрывистым берегом, на котором они стояли. 
Иван оглянулся, и в этот миг ёкнуло его сердце. Его воображение поразила высокая гора, на которой раскинулись отчётливо выделявшиеся церкви, дома и домики, расположившиеся совершенно стихийно и устремившиеся по восходящей линии почти к небесам.   На высоких кручах  встал  Воронеж-град. 
Сталь Никанорович, увидев его удивление, стал рассказывать о старой  крепости, стоявшей наверху горы, её деревянных стенах и восемнадцати сторожевых  башен,  возникших здесь  за  одно лето:
-«Это Москва велела строить, не мешкая: на  краю  степи  нужен  был  город-крепость, чтобы зорко смотреть на юго-восток,  блюсти  Русь  от  разбойничьих набегов кочевых  племен. За неохватными синими просторами заречья с  высоких  крепостных  стен  зорко наблюдали царские стрельцы, готовые в любой момент отразить нападение. Далеко в степь,  в  Дикое  поле,  отсюда также уходили конные разъезды казаков-разведчиков, чтобы предупредить и защитить на дальних подступах русскую землю от набегов крымских и ногайских татар»,- подытожил он своё повествование.
Было такое ощущение, что сама история затерялась в шелесте листвы этого места, в очертаниях церковных зданий, в названиях улицы, в несуществующих ныне, но веками звучавших здесь колокольных перезвонах. Они пошли дальше по берегу реки, любуясь воронежскими видами, и постепенно вышли на пустынную площадь, посредине которой стояла ещё одна разбитая церковь.
Сталь Никандрович, указав на неё, сказал:
-«Это Адмиралтейская церковь, перестроенная в камне при Петре Первом. Она очень пострадала при бомбёжке. Теперь на ней нет куполов, сгорела кровля, вон и часть стены накренилась. Конечно, она будет восстановлена, потому что это единственное сохранившееся после войны здание, тесно связанное с кораблестроением и становлением российского флота. В ней честь спуска на воду первых российских кораблей совершал богослужения первый воронежский епископ Митрофан и часто на богослужениях присутствовал сам царь Пётр Первый».
Вступил в разговор и Иван, сказав:
-«Так вот где Петр I получил благословение от воронежского епископа Митрофана на построение Санкт-Петербурга». 
Двое мужчин до самого вечера ходили по послевоенным улицам города, и к концу дня их прогулка превратилась в личную дружескую беседу, в которой Иван сумел увлечь собеседника разговором о Ленинграде, своей профессии геолога, в которой Сталь Никанорович был не особо силён.
На просьбу Ивана  рассказать о месте работы его геологов, Сталь Никанорович охотно поделился своим недавним посещением города Лиски, отметив, что место это является одним из богатейших по добыче мела и что перспективы его промышленного развития большие. Он называл объёмы намечаемой добычи в цифрах, хотя Ивана такая его информация мало заинтересовала. В этих конкретных данных почему-то он видел угрозу разрушения всего необычного природного комплекса Больших и Малых Див.
 Ивану самому захотелось поскорее увидеть эту красоту, потому что он уловил в рассказе собеседника желание утаить от него что-то очень важное об этих местах, и он спросил:
-«А как лучше и быстрее туда добраться»? 
-«Говорят, что из Лисок можно добраться пароходиком, а до городка у нас постоянно ходят машины»,- ответил тот и пообещал доставить его туда.