Розы из пурги

...Ствол дерева холодил щеку. Юрка видел, как «Урал» замер у обочины дороги. Распахнулась дверца, и на снег спрыгнул длинный парень. Следом вынырнул жёлтый чемодан. Приезжий махнул водителю и, поблескивая на солнце золотой оправой, высоко ступая по снегу, стал карабкаться на насыпь.
Егоров улыбнулся. Этот модник в туфлях здесь, в тайге, явно не смотрелся.
Подождал, пока он пройдет мимо, с разгона взбежал на насыпь и поплёлся следом.
- Татьяна и Норкин уже возле вагончиков, - Юрка опустил голову от ударившего в глаза солнца, вытер набежавшую слезу. - Татьяна могла вспомнить...
Что-то мелькнуло впереди. Поднял голову. Очкарик посредине насыпи, ждет. Смотрит с любопытством.
- Не подскажете, как попасть в бригаду Марченко? - спросил галантно.
- Вы правильно идёте.
Незнакомец улыбнулся:
- Ленёв. Дмитрий.
- Я провожу вас.
Шли молча до поворота. Когда за рядом сосен открылся вид на речку Нюкжу, Юрий увидел на дороге Татьяну и Норкина. Взглянул оценивающе на попутчика, но тот их еще не заметил.
- Вы к нам работать? - спросил Егоров, лишь бы спросить.
- Да, - взгляд задержался на парочке.
- Увидел.
- Понятно, вместо Носова. Был тут у нас...- Юрий запнулся. Те двое остановились. - Давай помогу, - потянулся Егоров к чемодану.
- Не надо, - новичок протестовал не очень настойчиво.
- О, тяжелый! Книги, наверное?
- Да, книги и кое-какие инструменты. В свободное от работы время...
- У нас здесь неплохо, - не слушал Юрка. Норкин и Татьяна целовались. - Передвижная библиотека. Можно любую книгу заказать, - нарочно повысил он голос. - Если книга пользуется спросом, библиотекарь на очередь поставит.
Целовавшиеся засмеялись и зашагали дальше. Нет, Татьяна оглянулась, пошла медленнее.
- Привет, - крикнул Егоров еще издали. - Вот, знакомьтесь. К нам новичок. Дмитрий Ленёв. А это Таня и Норкин.
- Геннадий, - подал Норкин руку.
- Ну, мы пошли, ему нужно устраиваться. Хорошо, что ты к нам в воскресенье попал, - заметил бодро Егоров. - Устроишься, раззнакомишься.
- Да, - согласился Ленёв.
От вагончиков навстречу выбежала свора собак. Ленёв насторожился, с опаской смотрел на лаек. Но одна из них ткнулась ему в ноги, потерлась о штанину, и он сразу узнал, какие здесь собаки и кто их хозяева.
- Держи, позову Марченко.
...Дмитрий взял свой чемодан, проводил парня взглядом.
- Странный, но на вид добрый.
Пока он тащился до вагончика, провожатый появился на пороге вместе с коренастым человеком лет тридцати. Он без шапки, а светло-голубые глаза почти бесцветные.
- Слушаю вас, - сказал строго. Ясно, бригадир.
- Меня прислал начальник мостоотряда. Где можно оставить свои вещи?
- А кто вы?
- Ленёв. Кулинар-оформитель.
- Кулинар-офор...- Марченко уставился на туфли. - Чем же вы намерены у нас заняться?
- Могу готовить пищу, стирать и ухаживать за животными в свободное от работы время.
- Так-так...
- На котлопункте у нас девчонки работают. Татьяна и Ирина, - заметил провожатый.
- Я согласен на любую работу.
Бригадир осматривал Ленёва с головы до ног. Вздохнул с улыбкой:
- Всяких специалистов у нас перебывало, но кулинар - первый... Не отсылать же вас назад. Юра, устрой его в свой вагончик на место Носова. До завтра что-нибудь придумаем.
Парень сбежал по ступенькам, бригадир поднял вслед руку:
- Да!.. Валенки ему найдите и спецовку тоже... Пусть получит.
- Устраивайся, - сказал парень в вагончике. Сосед у тебя Хаббибулин, это Норкина койка, а здесь моя. - Ленёв улыбнулся, так приятно стало на душе: «Кажется, дома».- Меня зовут Юрием. Юра Егоров, друг человечества. Запомни.
Дмитрий сдержался от усмешки. В словах нового знакомого было что-то мальчишеское, не от взрослого.
- В хоккей играешь? - спросил Юрка.
Развел руками.
- Жаль. Вечером у нас всегда баталии. На речке площадку расчищаем. Коньки, правда, не у всех есть, клюшки у многих самодельные. Но играют все, даже девчонки. Когда стемнеет, фонари включаем. Здорово... Сейчас у Норкина команда сильная. - Юрка умолк и задумался.
Большой вагон, где разместился красный уголок, служил одновременно и столовой. Утром здесь теснее, чем вечером. Приехали те, кто на выходной уезжал в базовый поселок. Поглядывают на Ленева с любопытством: новичок!
Бригадир во главе стола. Ест неторопливо, разговаривает с ребятами. От его медлительной фигуры веет спокойствием и рассудительностью. Бригадир нравится Дмитрию.
- И вот еще...- обычно добавлял Марченко. На этот раз он говорил с Хаббибулиным. - И вот еще... Возьмите с собой на просеку Ленёва. Пусть у вас попробует.
- Хорошо, бригадир.
Закинув за спину бензопилу, Дмитрий, как и все, топал по глубокому снегу. Чувствовал себя настоящим первопроходцем. Лоб покрылся испариной. С непривычки тяжело дышать. Старался не отстать от Хаббибулина.
- Леса много понадобится, - объяснял Рифат. - Нужно склад строить, опять же щиты для опор моста. Чтобы бетон хорошо застывал, приходится утеплять, подогревать...
У него густые чёрные брови, а нос в пупырышках. Сбоку это особенно заметно.
- Ты как на БАМ попал? - спросил Ленёв, едва поспевая.
- Да как... Как ты, наверное. Окончил авиационный техникум, работал в порту. А на работе, сам знаешь...
- Что? - не понял.
- Директор уму-разуму наставлял. Про честь, про совесть. Сам списанную «Волгу» за полтыщи купил, через месяц за десять тысяч продал. Я же ему ту «Волгу» и ремонтировал. Надоела говорильня, взял и поехал на БАМ. Без комсомольской путевки сначала не брали, да вот в Тынде случайно на Марченко попал... Тут у нас много таких. - Шли некоторое время молча. - Ты пилой когда-нибудь работал?
- Нет, - признался.
- Ну, ничего, сучки будешь рубить.
Обедать Дмитрию не хотелось. Хмурил брови, не знал, куда себя деть. Слышал, как Рифат сказал бригадиру:
- Фёдорович, извини. Ленёва не могу больше с собой взять.
- Что так?
- Парень он неплохой, но, как тебе сказать... Опасный. Ничего в руках не держится. Или ногу себе отрубит, или дерево кому-нибудь на голову повалит. Извини...
- Ну что ж... Я его к Норкину отправлю.
После обеда далеко идти не пришлось. Прямо там, где насыпь обрывалась над рекой, строились опоры будущего моста. Одна - на этом берегу, две другие - на противоположном и еще одна - прямо посредине реки. На ней-то и работал Норкин. Здесь уже разбили громадный четырёхугольник; наметилось что-то вроде ледяного окопа шириной в метр. Этот «окоп», как узнал позже Дмитрий, дойдет постепенно до дна, громадный ледяной куб в центре выберет экскаватор, и на вымороженном участке реки начнётся строительство опоры. Но пока работы по вымораживанию только начинались.
- Вот, - сказал Норкин, протягивая ледоруб. - Лёд рубить только на полметра. Глубже вода - весь наш труд насмарку. Понятно?
Что тут было не понять? Ударил ледорубом - только крошки, как искры, в разные стороны.
Хорошо работать на морозном воздухе. Пока напарник выберет из окопчика набитый лёд, можно постоять, прогнув спину, запрокинув вверх лицо. Работа горячит, заставляет снять полушубок, но и в свитере жарко.
Норкин испугал Ленёва, хлопнув по плечу:
- Будет дело.
Глаза у него чёрные, холодные. Кожа смуглая.
Генка Норкин приехал на БАМ после университета.
- Захотелось романтики, - скажет он неискренне и даже не попытается это скрыть.
К концу рабочего дня Дмитрий Ленёв чувствовал себя победителем. Хаббибулин поздравил. Егоров мило улыбался, потом забрался в кровать и потянул со стола газеты. К Норкину пришла Татьяна. Они о чём-то говорили в углу и хихикали.
- Что тут пишут? - говорил Юрка. - Почитаем объявления... Принимают на курсы сварки. Слышишь, Норкин, почему это на ручную сварку год учат, а на ножную - всего восемь месяцев?
- Читай лучше, - сердится Генка, а Татьяна смеётся. Теперь откровеннее.
- Эх-ха, - вздыхает Юрка. - Пойти в шахматы срезаться, что ли? Идёшь, Ленёв?
От ламп дневного света было уютно. Играл проигрыватель. Дмитрий заметил на стене схему строящегося моста. Красивый. Против каждой из четырех опор кто-то от руки написал женские имена. Под опорой, что на середине реки, стояла подпись: «Мигера».
В углу - зачехлённое знамя. Осмотрелся. На стенах - множество вымпелов. Среди них - даже от журнала «Огонёк».
- Сыграем? - позвал Юрка.
Мотнул головой. В шахматы Ленёв не умел, в шашки играл слабо, нарды видел впервые.
Придвинул подшивку журналов, но читать не хотелось. Шумно. Играет проигрыватель, стучат костяшки за столиком с нардами, громко разговаривают играющие.
- А мне мать из дома пишет, - говорил рыжий, которого Дмитрий видел сегодня на первой опоре, - когда у тебя срок кончится, не задерживайся, сразу приезжай.
- Во-во, - поддерживает разговор его напарник. - Когда я домой в отпуск ездил, меня все спрашивали: как там у вас на БАМе,зэков много? Нету совсем, отвечаю. Как нету? Вы работаете, а они впереди вас идут.
- Для чего? - спрашиваю. Зверей разгонять?
- А я, когда на БАМ ехал, конверты и бумагу всё в подарок получал. Говорят, там, в тайге ни конвертов, ни бумаги не сыщешь, - вмешивается в беседу третий, и все слова тонут в хохоте.
- Тут у нас много таких, - вспомнились Ленёву слова Рифата.
... Чувствовалось, что новичок шагал на работу с радостью.
- Нравится лёд долбить, - усмехнулся Норкин. И почему-то представилось ему, как ледоруб касается дна реки, и из-под лезвия вместе с прозрачными крошками льда летят комья мороженой грязи.
Генка деловито наладил дрель, спустился на дно ледяной ямы и начал сверлить. Длинное сверло пошуршало недолго и нырнуло вниз. Слабый был ночью мороз. Лёд нарос чуть побольше двадцати сантиметров.

Ленёв, как и ожидал Норкин, работал с охотой. Ледоруб взлетал вверх и легко крушил тонкий слой льда. Сыпались под лезвием алмазные осколки, отсвечивали цветами радуги в солнечных лучах. Поблёскивали очки.
- Длинный, худой. Туда же, в герои.
- Напрасно ты приехал на БАМ. Ничего тут особенного нет. Строят люди дорогу. Тайга, правда... А в общем, обычная работа. Люди те же... Без определённой цели сюда и приезжать не стоило.
Ленёв глянул искоса, ничего не сказал.
- Я вот хорошо знал, зачем еду. Скажи, что бы я после своего университета значил? Ноль без палочки. Сейчас университетским образованием никого не удивишь. Перебиваться на мелких деньгах тоже надоело. То ли дело, отработал здесь три года. Целевой вклад, квартира. С людьми научился ладить. Не стыдно и об университете вспомнить.
Дмитрий молчал.
- Повидал кое-что... Летом красота, в горах особенно. («Рассказывай пню о розах».) Камни одни чего стоят! Ты камнями когда-нибудь интересовался?
- Нет.
- Э, напрасно. Камни - это поэзия. Вечером покажу часть своей коллекции. Правда, осталась чепуха: лазурит, яшма, сердолик. Домой двадцать посылок отослал. Вернусь с БАМа, раздобуду алмазный круг, займусь ремеслом. Себе перстень сделаю, невесте - подвеску или колье. Будет же у меня невеста настоящая. Да на такие вещи всегда охотник найдется. Вот я и говорю: собрался что-то сделать, подумай, какая с того польза тебе и людям. («С тебя-то пользы, как с козла молока».) Прошли времена парусной романтики. Сейчас все больше самолётами летают. Каждый к своей цели. Это только с виду они романтики. На самом деле интересы обычные: квартира, машина, сберкнижка. Деловаром в наши дни не будешь, - зачахнешь.
«Ну, ну... Скажи что-нибудь!» - беспричинная злость захлёстывала Норкина.
- Дело нужно варить, а зачем ты сюда приехал, никак не пойму.
Ледоруб с силой ушёл вниз, пробил тонкое ледяное донышко. Ленёв испуганно дёрнул его на себя, и из пробитой дыры хлынула зеленоватая вода.
«Ну, что ты теперь запоешь?»
- …
- Слушай, В Свободное От Работы Время, у тебя что, руки не оттуда выросли? Что глядишь истуканом? Вся работа собаке под хвост!
Генка вздрогнул от неожиданности. Откуда-то сбоку появился Егоров. Остановился на краю ямы, посмотрел на бьющий фонтан, спросил спокойно:
- Что раскричался, Норкин?
Генке хотелось ответить что-то злое, но не успел. Юрка ловко отколол топором кусок доски, валявшейся на льду, несколькими короткими движениями обтесал его и, воткнув в дыру, слегка пристукнул колышек так, что вода сразу перестала поступать. Легко это у него получилось.
- Дай сюда («хома»)!.. - Генка дёрнул из рук Ленёва ледоруб. - Иди в бригаду, пусть ищут тебе другую работу. Мне такие помощнички не нужны.
Норкин видел, как губы у новичка легко, как у ребенка, дрогнули. Постоял он секунду-другую и поплёлся к вагончикам.
- Шагай.
- Слушай, - бросился за ним Юрка. - Иди вместо меня печки в вагончиках топить. - Оглянулся. Взгляд злой. Потом голос его зазвучал глуше: - Мне уже надоело. Тебя потом кто-нибудь подменит.
... Совсем другая жизнь наступила у Ленева. Просыпался он раньше всех в лагере, растапливал печки в вагончиках, носил девчатам на кухню воду, рубил дрова. Вечером в сушилке развешивал промокшие спецовки, валенки. Новая работа нравилась: сам себе хозяин. Нравилось и бывать на кухне, чувствовать себя здесь гостем. Ирина молчаливая, редко заговорит, а Татьяна - та ласковая, внимательная. Принесёшь вёдра с водой, поставишь на самодельный табурет, Татьяна тут как тут. Взмокшие волосы растреплет, завздыхает:
- Ленёчек ты наш, умница. Отдохни, посиди с нами.
Усадит, угостит или пирожком, или сладким кочаном капустным.
- Не пойму, Танька, как ты на кухню попала, - сказал Дмитрий однажды. - Тебе, по твоей натуре, воспитательницей в детсадике быть. На кухню разве только в свободное от работы вр...
Она как засмеется:
- Правильно, Ленёчек, говоришь. Я и есть воспитательница, педучилище закончила.
Оказывается, Татьяне предлагали работать в садике, но она отказалась. Мечтала о настоящем деле, рельсы укладывать, «решётку гнать», как говорят на БАМе. Однако скоро узнала, что рельсы - не самое важное на стройке дело. Прежде чем до них дело дойдет, нужно дорогу автомобильную по тайге проложить, насыпь под магистраль отсыпать, мосты через реки построить. Мосты особенно сдерживают работу. Каждый такой, как на Нюкже, мост два-три года строить нужно. Подойдет к мосту путеукладчик, повесит в воздухе гак и стоит. Этакий немой укор мостовикам. Дескать, смотрите, братцы, кто трассу держит. Вот потому-то Татьяна в мостоотряде и оказалась. Месяц с парнями наравне работала, а у Ирины на кухне - полнейшая неуправка.
Марченко, бригадир опытный, знал, с какого бока к Татьяне подойти.
Жизнь в отряде потекла теперь для Ленёва размеренно и монотонно. Об окопе на «Мегере» он знал, что дошли почти до дна реки, но возросшее течение вдруг встало преградой. Больше недели скалывать было нечего. Вся бригада Марченко ходила, словно помешанная. Все мечтали о «настоящей зиме».
«Тёплые деньки» с морозами под тридцать градусов простояли до середины января. Потом запуржило. Под колёса вагончиков потекли снежные ручейки, а после лунной ночи ударил такой мороз, что деревья в тайге завздыхали, точно старые деды с перехваченным дыханием.
Утром Ленёв проснулся неохотно. По привычке сунулся было наружу, но пока отгребал заваленные снегом ступеньки, отморозил нос. Долго потом тер его, дул в ладоши так, чтобы тепло доставалось кончику.
В этот день на работу вышли все в масках. От дыхания ресницы и брови быстро покрылись инеем, и трудно было Дмитрию в этих странных, незнакомых людях узнавать своих товарищей.
В обед в красном уголке царило всеобщее оживление. «Мегера» сдалась. Речка промёрзла до дна.
Клубится пар, в лёгкой дымке расплывчато смотрятся люди на реке. Мерцание огней, рёв двигателей, громкие команды.
Не раз подолгу Ленёв наблюдал эту картину. Вздыхал, шёл колоть дрова или спускался к полынье за водой. Ему тоже нелегко приходилось в эти дни.
По вечерам в вагончике всё так же собирались ребята. Приходила Татьяна. Без стеснения садилась с Дмитрием рядом, теребила его волосы и говорила ласково:
- Устал, Ленёчек? Ты у нас молодец, помощник что надо.
Норкин сердился и нервничал, а Юрка Егоров молча читал газету.
Как-то Егоров прибежал напиться воды и ещё издали учуял запах горелого. Бросился в свой вагончик: в сушилке оборвался шнур, одежда упала на раскалённую печь и начала тлеть. Юрка быстро управился с пожаром, но подменная ватная спецовка Норкина успела наполовину сгореть. Пропали и чьи-то ватные штаны. Они еще долго дымились на снегу и их никак нельзя было потушить.
И снова Норкин жаловался бригадиру, говорил, что отказывается жить с этим сонным тетерей. Марченко выслушал молча и ничего не сказал.
... Юрке жаль было Ленева. Бригадир отстранил его от работы. Дмитрий целый день пролежал в постели без дела. Егоров заходил к нему несколько раз. Опять он топил эти печи.
Вечером пришла Татьяна, присела возле провинившегося, приклонилась плечом:
- Не горюй, Ленёчек. Я ведь с тобой рядышком, а вдвоем и беда не беда.
Видел Юрка, как Норкин схватил пачку папирос и выскочил в дверь. Потоптался, пошел следом. Нет, обидно Егорову не было, но как-то нудно на душе. Подошёл к Норкину.
- Дай закурить.
- Что, и тебе несладко живется? - усмехнулся Генка.
- Почему? - спросил спокойно.
- Сам знаешь. Я не слепой, видел, как ты за нами ходишь.
- Дурак ты, Норкин, - усмехнулся Егоров. - В том, кого она любит, я никогда не сомневался. Но её обидеть легко. Приручённый человеком зверь сам на охотника идёт. Доверчивая она.
- Кого же она любит, серьёзный мужчина? - усмехнулся Норкин.
- Какое это имеет значение?
- Имеет, Юра Егоров, друг человечества и покоритель женских сердец!
- Ты имя мое не тронь. Не хочу, чтобы к нему без нужды прикасались.
- Ну ладно, - сказал Генка. - Ты уж не обессудь, но я буду доказывать собственную гипотезу.
- Доказывай.
Вот тебе и «доказывай». Может, и полчаса не прошло, а Норкин и Татьяна ушли вместе по насыпи. Посмотрел-посмотрел Юрка им вслед, присел на пенёк, и так тоскливо стало. Даже не заметил, что просидел на том пеньке, пока они не вернулись.
Увидели. Норкин усмехнулся: дескать, ну, что ты теперь запоешь?
Сказать нечего, разве что заплакать. Татьяна посмотрела на него и переменилась в лице.
Вечером она постучала в вагончик, позвала его. Юрка удивился. Так поздно никогда не приходила, тем более к нему. Вышел и не успел опомниться. Татьяна ткнулась в грудь и зарыдала. Оторопел и стоял, как истукан.
Два дня пролежал Ленёв без дела, а на третий Марченко появился на пороге.
- Ну что, лежишь? - спросил, присаживаясь на табуретку. - Помнится, говорил, любишь ухаживать за животными в свободное от работы время. Свободного времени теперь у тебя вдоволь, так что езжай, получишь поросят. Тут, видишь ли, на наш котлопункт нагрузочка.
Под свинарник вырыли бульдозером землянку, покрыли ее брёвнами, провели свет, печку чугунную поставили. Стал Дмитрий свинарём. Скажешь кому дома - засмеют.
В свинарнике у Ленёва полный порядок. Питание, освещение и поросячий досуг организован строго научно. Для этого не одну книжку в библиотеке пришлось заказать.
«Мигера» поднялась над рекой, обросла каменной рубашкой. Не опасна теперь ни ранняя весна, ни буйное половодье. Бой выигран.
Как-то Марченко заглянул к Ленёву, похвалил. Сказал, что в воскресенье в бригаду должна приехать певица из «Москонцерта». Будет вечер. Нужно бы встретить её, как следует. Сувенир приготовить, поблагодарить.
- Времени у тебя свободного больше, чем у других, подумай, - сказал он напоследок.
Дмитрий пообещал сделать.
В воскресенье с утра завьюжило, зима показывала напоследок свой норов. Бригада гадала: приедет - не приедет артистка?
Певица приехала под вечер. Уставшая, замёрзшая. Еле пробился «газик» сквозь пургу.
После ужина начался концерт. Гостья аккомпанировала себе на гитаре, пела вдохновенно. Завывание ветра и пурга придавали этому вечеру неповторимую окраску.
Певицу вызывали на «бис», глушили аплодисментами, но пора было и честь знать. Бригадир глянул на Ленёва, тот вышел в коридор и появился в вагончике с газетным кульком. Взглянул на Марченко и поёжился. Ну, конежно же, нужно было придумать что-то другое. Газетный кулёк... Нелепо...
- Товарищи, - сказал, робея. - Разрешите мне от всех вас поблагодарить за концерт и преподнести эти... - начал разворачивать кулек. - Этот... - подмороженный кулек разворачивался плохо. Но вот газетный лист развернулся. - Этот букет роз.
В руках у Ленёва действительно белые розы. Актриса растерялась. Она ожидала встретить даже медведя, но розы!..
Белые розы, принесённые с холода, вспотели. Их нежные лепестки покрылись бусинками влаги. Зелёные листья слегка помутнели. Кто-то с шумом потянул воздух. Удивительный запах живых роз защекотал ноздри.
Певица, наконец, приняла букет из рук Ленёва. Она держала его испуганно, будто он вот-вот должен был заговорить.
- Ленёв, откуда розы? - спросил негромко Марченко.
- Ниоткуда... - виновато промямлил Дмитрий. - Я их сам...
- Что сам?
- Сделал.
- Как?.. Из чего?!
- Из картошки.
- Из картошки?!
- А листья? - не поверила актриса.
- Под снегом бадан отыскал, из него вырезал.
Потом было тихо, и только кто-то из ребят наивно спросил:
- А почему розами пахнет?
- Мне и самому пахнет, - признался Ленёв, и все вокруг рассмеялись.
Норкин уезжал. Зашёл на свинарник попрощаться и с Ленёвым.
- Что за коллекция? - кивнул на полку, где стояли какие-то замки или что-то в этом роде.
- Это я так... В свобод... Со свеклы вырезаю, - признался Дмитрий. - Это вот ресторан «Северный Байкал», это таверна «Кувыкта», а это «Даван».
- Что за «Даван»?
- Кафе «Даван». На Байкальском хребте есть перевал Даван и на нём маленький посёлочек тоннельщиков.
- Ну-ну, - сказал Норкин. - Красиво. Жаль, не побываю в столь злачных местах. Страна наша большая. Но и здесь память оставил: два моста строил.
Когда подошла машина, Ленёв подал Генке тяжеленный чемодан, протянул на прощанье руку, сказал тихо:
- Страна большая, ты прав, только даже здесь, на окраине, как я понял, не нашлось тебе места.
Генка качнул головой, дескать, кто его знает, кто прав. Говорим мы с тобой на разных языках. Но машина уже тронулась, и некому было доказывать свою правоту. И чем дальше уносил попутный грузовик Норкина, тем болезненнее ныло никогда не дававшее знать о себе сердце. А перед глазами у Генки всё стояли белые розы, принесённые из пурги.