15. Урод

Урод
- Ну, вот как-то так и получилось, почтенный… Ты знаешь, я ж ее увидел пятнадцать лет тому назад. Согласен, для нас – вообще не звучит, но она-то – человек, существо хрупкое, слабое… Ей тогда три года было, представляешь? Была в таком глупом желтом платье и с хвостиками. Ни кожи, ни рожи – глаза блеклые, детские, мордашка пухлая, вообще детей не люблю. А тогда – как перемкнуло, не поверишь. Раз – и все, думаю, я теперь до конца своей жизни от нее – никуда. Ну ладно, до конца ее жизни, что тут поделаешь.
Это потом она уже красавицей стала, а тогда, как у всех детей, только мамка восторгалась да пара родственниц пищала от восторга. И с характером не сложилось, капризная была – ужас! Не дай бог что не по ее! И руки вечно при деле, что-то рвет, связывает, ни секунды спокойной. Мамаша-то у нее не слишком ответственная, так я раза три от одного кипятка только ее уводил… О, еще, помню, чуть утюг на нее горячий не грохнулся. С меня потом ожог неделю сходил, ты можешь себе такое вообразить? С меня – неделю! Да мне до сих пор аж дурно, как представлю, что с ней бы стало…
Я ее, знаешь, и в школу провожал. Даже, было дело, звонок притормаживал, чтобы не опоздала. Завтрак с собой в сумку подсовывал, и такое случалось, да много что я вообще делал… Нет, она не знала, конечно. Ты что, шутишь? Она тогда грезила принцами и принцессами, и одевалась еще только в одни нежные краски, боевая, правда, была, из песни слов не выкинешь. И вытягивалась потихоньку, и полнота ушла детская, и даже тощая стала и костлявая. Сразу такая худенькая, ветром снесет запросто. Волосы потемнели, остриглась она тогда еще – боже упаси, как остриглась. Сама же во дворе потом и ревела. Я ей лужи подрисовывал, чтобы успокоилась. А роспись по реальности у меня всегда хромала – мама не горюй! Но вот нет, получилось, успокоилась. А потом чуть пообросла, и правда лучше стало, чем было.
 Тебе не надоедает слушать все эти сопливые откровения, нет? Просто сам понимаешь, мне особо это и не рассказать никому, засмеют же. Мало того, что урод, так еще и втюхался… м-да. Да если бы я в Благую Графиню влюбился – и то меньше бы тиранили, эфирная кровь хотя бы, как-никак. А тут – в человека, куда уж ниже пасть? Это я так, и-ро-ни-зи-ру-ю, не обращай внимания.
Прости, я покороче постараюсь. Так вот, годам к двенадцати моя дама сердца заметила, что что-то с ней не то. Грешила на экстрасенсорные способности; пыталась гадать на Таро, рунах, кофейной гуще и вообще, не знаю, на чем она не пыталась гадать. Я смотрел на это, еле сдерживая смех, но помогать не стал. А смысл ей растить самолюбие? В общем, потерпев крах на, кгхм, «магическом поприще», к четырнадцати она решила, что у нее есть ангел-хранитель. Нет, крылья-то у меня есть, не поспоришь, но вот ангелом… Я чуть с ветки не свалился, когда она такое подруге заявила, на полном серьезе, ответственно так. Ей бы за учебу, на мальчиков, еще на что – а она про ангелов-хранителей! Впрочем, и эта глупость свое отработала и испарилась в дым.
А потом – и это был самый ужасный период – она начала увлекаться фэйри. Да-да, именно! Решила, что я умирающий от любви к ней фей, который не может показаться ей на глаза из-за того, что законы нашего общества… ну не смейся. Нет, ну серьезно, не смейся! Это тебе сейчас весело, а ты представь, как я мучился тогда.
- Ну и показался бы, что тебе, жалко?
- Да куда там… ты посмотри на меня. Я ж форменный урод, хоть в энциклопедию заноси.
- Она хотела фей – вот и получила бы, что хотела.
- Ну тебя в чащу! Она фей-то хотела, не шибко отличающихся от принцев и принцесс. Прекрасных, благородных и так далее. Знала бы правду – не горела бы так, конечно. Я же в ее представлении скорее на тролля какого-нибудь похож или еще какую дрянь, упаси Лорд.
- Ну а потом – прошло-перегорело?
- Да, конечно… Мне кажется, они все в какой-то момент верят в фей. А потом – прошла любовь, завяли помидоры. Как, в общем-то, и у нас.
- А крыла-то ты как лишился?
- Рассказать стыдно, если честно. Моя-немоя барышня к семнадцати остепенилась, решила, что все эти «глупые сказки» не по ней, и вообще она тогда была наивная и юная, а «ангел-хранитель», он же фей – обычное везение. Вот тебе доводилось быть последовательно ангелом, феем и везением потом?
- «Множество форм я сменил, пока не обрел свободу…»
- Ага, вроде того. Ну и, самостоятельная и независимая, она тут же влипла в аферу.
Уж как только я ее не отговаривал! И отворотом, и приукрашивал его, и муть на голову ему насылал… такой чуши, какой он при их встречах нес, калеки в психиатрических клиниках не несут! Да нет, все без толку – влюбилась, как кошка.
Ревновал, конечно. С ума сходил от ревности, если быть честным. Понимал, что без толку, что, не будь я уродом, тогда еще хоть какая-то надежда, что он – человек, а люди должны быть с людьми, и все прочее – извращение по природе своей… Но продолжал с ненавистью думать. Он не был красавцем, он не был сильным, богатым, умным, элегантным, он вообще был никаким. Я, грешен, сравнивал его с собой – и отчаянно пытался не понимать. Твердил себе: я же сильнее, я могу ей луну с неба, я могу же все, что угодно. И напоминал, что не могу сходить с ней в кино или кафе, не могу погулять по парку.
У них не было бурного романа. Она любила, но злилась, он мялся, мямлил, переминался с ноги на ногу. Они шлялись по клубам, он пил, а она скучала. Ходили по галереям, он ныл, а она кисла от его нытья.
- Ну а что мучились-то тогда? Два придурка…
- Она, говорю ж тебе, любила. А он – я уже после узнал, что он такое. Совсем случайно узнал, хорошо хоть, не слишком поздно.
Этот гнилой фрукт, оказывается, был в долгах как в шелках. А у пассии моей семья не то чтобы богатая, но и бедной язык назвать не повернется. Он с ней, значит, познакомился, а спустя какое-то время заметил, что она влюбилась. Почесал репу и, гадюка, решил попользоваться моментом… Тем более девочка симпатичная, не с игуаной постель делить, все-таки.
И вот это его отношение, отношение к моей вздорной святыне, как к чему-то используемому, так взбесило меня, что я пошел на совсем отчаянные меры.
Ты знаешь, кто такой Меняла?
- Я так понимаю, ты не о должности?
- Нет, конечно.
- Насколько я слышал, это тот отпрыск Неблагих, у которого якобы можно все получить.
- Бинго! К нему-то я и пошел. И добыл у него Право Мести.
- Да ну шутишь?!
- Нет, что ты. Ты же спрашиваешь, куда крыло делось – так на крыло и выменял.
- Ты же не хочешь сказать, что…
- Нет, я не знаю, подпитывается ли Меняла фейской плотью, но факт фактом. Уж не знаю, как он это провернул, какую вину он впарил этому человеческому отродью, но бумажка у меня была. Ух, как я его… Тысячу лет не было, чтобы бить – и с таким удовольствием, с оттягом. Эта тварь до последнего так и не поняла, что я такое и за что ему это. В последние минуты скулил, что если выживет – больше ни разу, ни нюхать, ни колоться, ничего… Удивляюсь, как я просмотрел, что он еще и наркоман. Гораздо проще все было бы, наверное.
- А потом?
- А что потом? Потом свалили все на бродячую шайку, за золотую цепочку готовую глотки резать. На похоронах Эмма была тонкая, черная, бледная – страшно-красивая, сама на фею походила… Так до сих пор и убивается. Стихи начала писать, довольно поганенькие стишки, но ей нравится. Что-то в духе «Он демоном не был и ангелом тоже, Однако глядел – как морозом по коже», и тому подобное.
- Не хочешь все-таки ей показаться? Ну мало ли, сам же говоришь, любовь зла и все такое…
- Да куда мне? Я ж урод форменный.