Шелест полыни в предгорьях Кордильер

Утром щёлкнет дверной замок. Я – здесь,- скажет она. Принесёт чашку тёплого молока, сбегает в душ, скользнёт под одеяло. Я – здесь,- скажет она…

Мне ничего от неё не надо. Мне надо от неё всё! Ван Клифф – «Феерия». От неё пахнет росой и табаком. И этими духами – зимней антоновкой…

Она пьёт виски, мешая его с яблочным соком. Слушает Пугачёву и Ваенгу. С ней – я забываю о «Лед Цеппелин»…

Мы были с ней в Планетарии. Я – чуть не уснул в откинутом кресле. Потом – она перечисляла созвездия Зодиака, смешно отгибая пальцы…

Когда мы с ней танцуем, я не запоминаю музыку. Наверное,- хорошую…

Остался только поцелуй. Вкус её помады на губах. И облачко выхлопных газов от умчавшего её такси… Страшно захотелось умереть прямо в эту минуту.

Эсэмэски от неё приходят ежечасно. Каждый день. Самые простые и невинные – как дела? чем занимаешься? я – соскучилась… Она,- словно живёт в моём телефоне. Где-то – между батареей и сим-картой. Ночью хочется положить его… на подушку рядом. И укрыть одеялом.

- Скажи, а ты когда-нибудь пил водку стаканами?               
- Я? Ну конечно! Кто же в этой жизни не делал этого?
- Кто-кто... – и тихо, как бы про себя,- я…

Она стоит у окна и задумчиво смотрит во двор.
- Как ты думаешь, кто будет гулять с нашими детьми?
- Вместе будем гулять…
- Не-ет. Вместе – не получится. Кто-то же должен будет зарабатывать! Наверное,- гулять будешь… ты. Ну, и я…  Иногда.

Я покупаю розы, подрезаю и ставлю их в синюю вазочку с ледяной водой. Она входит в комнату, - увидев цветы, дотрагивается до букета рукой. Молчит. Она никогда не говорит спасибо. Цветы для неё – естественная часть интерьера. Как стул или торшер.

- Зимой надо будет поехать к морю. В Пицунду. Когда я был в армии, мы попали служить в часть – прямо на побережье. В ноябре.
- Перестань! Что там делать у моря зимой? Там сыро, ветрено и… мерзко! Бр-р-р…
- Это так,- но зимой оно красивого цвета… Какого-то – очень зелёного. Я такого больше нигде не видел! А ещё – там варят вкуснейший кофе. И подают запечённую горную форель,- пальчики оближешь!
- Да? Тогда поедем… Только знаешь что? Лучше – всё-таки не в Пицунду. Лучше – куда-нибудь в Испанию…

Я никогда не видел её слёз. Видимо, есть люди, которые не плачут. Вообще! Только им, наверное, очень тяжело от этого…

- Я безумно люблю тебя! Иногда меня просто разрывает от этой любви. Когда мы не вместе, я готов вычеркнуть эти дни из своей жизни! Когда ты рядом, мне хочется постоянно держать твою руку в своей,- чтобы ты не исчезла, не растворилась вмиг, не обернулась дымом воспоминаний… Я готов криком кричать тебе об этом, срывая голос, сбивая связки! А ещё – молчать с тобой рядом, рассматривать все точки на твоём лице, следить за твоей мимикой, едва заметной тенью улыбки на губах, вспыхнувшей и тут же погасшей в глазах искоркой,- когда тебе вспомнилось что-то озорное…   Я люблю тебя!  А ты? Ты – можешь?..
- И я тебя…  Тоже… Честно!

На указательном пальце правой руки у неё серебряное колечко с синим песком. Почти чёрное. Однажды мне очень захотелось подарить ей именно его. Совсем недавно, а кажется, – оно было у неё всегда. Иногда мне думается, что мы с ней тоже – были всегда. То есть,- ну не могло быть мира, в котором нас бы не было!

Обожаю беззаботную летнюю дачно-велосипедную пастораль! Когда – электричка за лесом перестукивает куда-то вдаль, лёгкая музыка доносится от соседей, кувшин прохладного вина на столе… Она идет – в длинном цветастом сарафане с корзинкой яблок и… надкусанной морковкой в руке. Может быть, так и выглядит счастье?

- Скажи, а куда бы ты хотел поехать? Ну, в смысле,-  где никогда-никогда не был…
- В Аргентину!
- Почему в Аргентину? Ну, скажи,- почему?
- На футбол бы сходил,- это раз! На «Бока Хуниорс». Настоящий говяжий стейк бы отведал,- два! С гаучо на ранчо бы отправился в предгорья Кордильер, там - воздух, там – полынь шелестит на ветру…
- Да? Наверное…  В Аргентину! Знаешь, я бы, пожалуй,- тоже…

Мне нравится держать её пальцы. Чуть разминая и сжимая их в своей руке. Как бы разговаривая с ней этими прикосновениями. Когда ты, будто о чем-то спрашиваешь, а она тебе – также неслышно отвечает. Так можно разговаривать очень долго,- потом эти пальцы целуешь, задерживая у своих губ. Такие вот – диалоги!..

Когда она едет в междугороднем автобусе,  у меня начинается сердечная паника. Когда она вообще где-то без меня, я начинаю сходить с ума! Окружающий мир – территория страха! Клубок опасностей и риска… Рука сама тянется к телефону,- чтобы отправить ей сообщение, чтобы получить ответное – от неё. Словно это может защитить!..

Она рассказала мне, как разбилась, катаясь на картинге. Как лежала потом в больнице, вся загипсованная. Как было больно! Теперь я – ненавижу картинг! Будь он проклят!..

Когда-то очень давно, ранним июльским утром мы приехали на речку. После каких-то шумных ночных посиделок. И я поплыл. А потом, уже достаточно далеко от берега, вдруг начал тонуть. Хлебнул воды, потемнело в глазах и стало тянуть на дно. Я тонул молча. Она сидела на берегу, и я боялся её испугать. И в последний момент я вдруг понял, что этого случиться не может! Осознал, что это же не справедливо,- утонуть влюблённым в неё, так и не рассказав ей об этом! И я – вынырнул. Словно что-то вытолкнуло меня на поверхность, и я поплыл к берегу. Лежал на траве, слегка ошарашенный! А потом - начался дождь. Очень сильный ливень! Стена воды – с громом и молниями! И мы промокли насквозь, но хохотали, прыгая по лужам… Кажется, это было – давно. На самом деле,- совсем недавно!

Призрак твоей памяти – чертополох в поцелуе…  я иду, а со мною – камушек в моём ботинке…
…Слепое разбитое сердце, - что спит под лацканом пиджака…
Это – «Голубые валентинки» Тома Вэйтса. Когда я это слушаю, я нутром ощущаю холод беды, которая ходит совсем рядом! Одиночество мёртвых…

- Знаешь, как страшно становиться старыми! Я не могу представить себя бабушкой!  Я… не хочу!
- Мы будем красивыми в старости. Будем сидеть на лавочке, следить за внуками… Я буду любить тебя так же сильно, как сейчас.
- Не-ет! Старость не бывает красивой! Она всегда ужасна! Я не хочу - на лавочке… Я хочу танцевать! Под Глорию Гейнор… Знаешь, наверное, лучше умереть молодой!
- Я прошу тебя, - не надо!..

- Чтобы мне уснуть, надо поднять ноги, подвернуть под них одеяло…
- Ну, и?
- Что, - ну и?
- Ноги-то? Опустить?..
- А-а,- ну, это,- как получится!..

Она спит тихо, как ребёнок. Дышит ровно. Я ж – наоборот, шумен и беспокоен, как Казанский вокзал во время прибытия ташкентского поезда. Поэтому я – не сплю с ней. Я тихо наслаждаюсь её сном! А спать ухожу – в другую комнату…

- Я хочу, чтоб в нашем доме была большая гостиная, просторная детская и много-много комнат для гостей! Чтобы к нам могли приезжать друзья, отдыхать, жарить шашлыки, и чтоб никто, при этом, не мешал друг другу. А ещё,- чтобы был твой кабинет. С книгами и компьютером. И хорошей вентиляцией,- ты бы мог там курить, в кабинете…

Я никогда не видел её детских фотографий. Был у неё дома, но… как-то не вышло! А очень бы хотелось увидеть! И представить,- как будет выглядеть наша дочка… Потому что парень, судя по моим детским снимкам, выйдет – очень даже ничего!

Когда я учился в начальной школе, её ещё не было. Точнее, она уже была, но – ещё не родилась. Она была цветком бегонии в горшке на подоконнике, паучком на тонкой паутинке, опустившимся с потолка на дачной веранде, голубиным пёрышком, залетевшим в комнату…  Потом, став постарше, я слышал её голос в плеске лодочных вёсел, в тонком звуке скользящего кленового листа, рассекающего чуть морозный октябрьский воздух, в потрескивании огня костров, когда жгут прошлогоднюю траву в городских парках… Я знаю, она уже была, потому что мир без неё был бы чудовищно не справедлив, не уютен и обычен…

- Скажи, ты любишь меня?
- Да.
- Скажи, ты любишь меня?
- Да.
- Скажи, ты любишь меня?
-Да! Да! Да…

В вагоне метро было тесно. Утренний час пик,- время городской толчеи и суматохи. Женщина вошла с потоком пассажиров и тихо протиснулась к дверям напротив. Она ни на кого не смотрела, прятала глаза в пол, но при этом – видела всё. Она была – на войне, и вокруг были – враги. Разные, - весёлые и грустные, сонные и бодрые, влюбленные и кем-то любимые…  Напротив звонко переговаривались несколько молоденьких девчонок, наверное, студенток, в руках – какие-то планшеты и тубусы. На скамье сидела бабушка-божий одуванчик, рядом выбросил ноги в проход долговязый охранник-чоповец с нашивками на куртке. Дальше – ещё какие-то люди,- кто-то с газетой, кто-то – с плеером в ушах. А вот – молчаливая влюблённая пара у соседних дверей, он держит её руку в своей, едва заметно разминая её пальцы…  Женщина на мгновение задержала на них свой взгляд, едва заметно улыбнулась. Дрогнул только уголок рта, а взгляд – остался ледяным и каким-то нездешним. На очередной станции, когда распахнулись двери вагона, она спокойно и деловито извлекла из рукавов бесформенной лиловой куртки два тонких проводка, что-то прошептала  и соединила проводки на груди. Прозвучал взрыв. Откуда-то повалил густой дым. Полетели во все стороны осколки стёкол…

В сонме звёздной пыли,
В колебаньях сфер
Станем мы – полынью
В предгорьях Кордильер.

Будет шелест таять
В призрачной дали,
Словно напевая
Что-то о любви.

Задержи движенье
Хоть на полчаса
И расслышь в том пении
Наши голоса…


Январь 2012 г.