Венецианский купец, 2-2

АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ВТОРАЯ

Венеция. Улица.

(Входит Ланчелот.)

ЛАНЧЕЛОТ:
Конечно, совесть мне моя не даст покоя, коль убегу я от хозяина-еврея. Меня подталкивает дьявол и, соблазняя, будто, говорит:  «О, милый Ланчелот, о, Гоббо» и даже: «Ланчелот прекрасный, славный Гоббо, бери-ка ноги в руки и вперёд»! А совесть мне твердит всё время: « Нет, Ланчелот, нет, Гоббо,  берегись! Ты, Гоббо Ланчелот всегда был честен и пятками сверкать – не твой удел». А дьявол так настойчив, право, что собирать пожитки заставляет и песню ту же затевает: «Иди же, говорю, и с духом соберись. Бежать уже пора настала»! А совесть, духа моего обнявши мёртвой хваткой шею, мне мудро говорит: «Мой честный Ланчелот, потомок честного отца»… сказал бы – не отца, а честной матери моей, поскольку мой папаша с честностью не очень-то и ладил. Вот совесть мне и говорит: «Не смей сбегать! Остановись»! А дьявол тут же в бок толкает: «Убегай»! И твой совет прекрасен, совесть, и твой наказ не хуже, дьявол. Но с первым я останусь у еврея, похожего на дьявола в штанах, а со вторым- у дьявола всё время на поруках. Выходит так, что совесть к дьяволу-еврею приглашает, а дьявол мне сбежать быстрее  предлагает. Не лучше ль просто убежать, чем у еврея милость горькую стяжать.
Даёт мне дьявол дружеский совет. Я пятки смазал, дьявол, убегу я.

(Входит Старый Гоббо с корзинкой.)

СТАРЫЙ ГОББО:
О, милый юный господин, скажи мне, как пройти к хозяину еврею?

ЛАНЧЕЛОТ (в сторону):
О, господи, да это мой отец подслеповатый, который, видимо, меня не узнаёт. А потому сыграю с ним я шутку.

СТАРЫЙ ГОББО:
О, милый юноша, скажи мне, как пройти к хозяину еврею?

ЛАНЧЕЛОТ:
Сначала поверните-ка направо, когда ж направо повернёте, то сразу уходите влево. При первом повороте не ходите вправо, а при  втором – налево, наискосок идите прямо вниз к еврейскому жилищу.

СТАРЫЙ ГОББО:
О, господи, дай силы путь нелёгкий одолеть. Скажи-ка, милый, некий Ланчелот не в этом доме ли живёт?  Живет ли, не живёт ли в доме Ланчелот?

ЛАНЧЕЛОТ:
Имеете в виду вы господина Ланчелота?
(В сторону): Отсюда воду лить, пожалуй, и начнём.
Имеете в виду вы господина Ланчелота?

СТАРЫЙ ГОББО:
Не господина, сударь, бедного сыночка. Отец его, заместить должен: очень честный, как и отметить должен: очень бедный, стоит ещё на собственных ногах.

ЛАНЧЕЛОТ:
Не важно, кто его отец, ведь речь идёт о Ланчелоте молодом.

СТАРЫЙ ГОББО:
О друге вашей чести Ланчелоте, сударь.

ЛАНЧЕЛОТ:
Итак, прошу вас, умоляю вас ответить: о молодом ли господине Ланчелоте говорите вы?

СТАРЫЙ ГОББО:
О Ланчелоте, милостивый сударь.

ЛАНЧЕЛОТ:
Итак, о господине Ланчелоте речь. Отец, о Ланчелоте больше вы не говорите, поскольку  юный Ланчелот по предписанию судьбы и по велению её, учёным выражаясь слогом, почерпанным из всех наук мудрёных, действительно скончался, а проще говоря – отправился на небо. 

СТАРЫЙ ГОББО:
Чёрт подери, мя, господи, прости! Ведь мальчик посохом, опорой мне единственною был.

ЛАНЧЕЛОТ:
Ужель похож я на дубину, посох или палку? Отец, вы знаете меня?

СТАРЫЙ ГОББО:
Увы, я, сударь юный мой, не знаю вас, но знать хотел бы я о мальчике своём, да упокой всевышний его душу, он помер или жив?

ЛАНЧЕЛОТ:
Отец, меня не узнаёте?

СТАРЫЙ ГОББО:
Простите, сударь, зрение плохое, я вас не узнаю.

ЛАНЧЕЛОТ:
И в самом деле, будь у вас исправные глаза, меня бы  и тогда вы не узнали. Мудр тот отец, который сына узнаёт. Ну, что ж, старик, о сыне новостями поделюсь я. Прошу  благословения у вас. Как правду глубоко не прячь, она пробьётся к свету. Убийство схоронить нельзя, а сына спрятать – можно. Но явным тайное, в конце концов, становиться всегда.

СТАРЫЙ ГОББО:
Прошу вас, сударь, встаньте. Уверен я, что вы не Ланчелот.

ЛАНЧЕЛОТ:
Дурачиться прошу вас перестать, благословить меня покорнейше прошу.
Я – Ланчелот. И был, и есть, и буду вашим сыном.

СТАРЫЙ ГОББО:
Представить трудно, что мой сын ты.

ЛАНЧЕЛОТ:
Не знаю, что вам и сказать на это, но я на самом деле – Ланчелот, слуга еврея, причем  уверен, что супруга ваша Маргарита – мать моя.

СТАРЫЙ ГОББО:
Что Маргаритою зовут её, то это верно. А коли ты к тому ж и Ланчелот, то ты, клянусь я - плоть и кровь мои. О, господи! Какая бородища! Пожалуй, более волос на подбородке, чем на хвосте моей кобылы Доббин.


ЛАНЧЕЛОТ:
С тех пор у Доббин хвост укоротился, как видел я её в последний раз. Был хвост гораздо гуще бороды моей.

СТАРЫЙ ГОББО:
О, боже, как ты изменился! А ладишь ли с хозяином своим? Принёс я приношение ему. Не ссоритесь ли с ним?

ЛАНЧЕЛОТ:
Да нет. Но что касается меня, то я давно уж  мысленно сбежал, себе устроив отдых, а успокоюсь лишь тогда, когда на самом деле убегу подальше. И по рожденью и по сути мой хозяин – жид. Принёс ты приношение ему? Уж лучше бы удавку подарил. За время службы сыт ни разу не был, так похудел, что  можно рёбра все пересчитать. Отец, я рад приходу твоему. А приношение Бассанио отдай, синьору доброму, который слуг жалеет, но не жалеет денег на наряды им. А если не смогу к нему на службу поступить, то убегу я к чёрту на кулички. Какое счастье! Сам Бассанио идёт! Иди же, батюшка, о милости проси, иначе жид меня в жида перелопатит.   

(Входит Бассанио с Леонардо и другими сопровождающими.)

БАССАНИО:
Вам это всё под силу. А ужин должен быть готов к пяти часам и потому – поторопитесь. По адресам отправьте письма, ливреи приготовьте к сроку и попросите Грациано прибыть ко мне сию минуту.

(Слуга уходит.)

ЛАНЧЕЛОТ:
Иди же, батюшка, к нему.

СТАРЫЙ ГОББО:
Благословит господь вас, сударь!

БАССАНИО:
Благодарю! Вам что-то нужно?

СТАРЫЙ ГОББО:
Вот сын мой, сударь, бедный мальчик…

ЛАНЧЕЛОТ:
Не бедный мальчик, а слуга богатого еврея, о чём подробнее расскажет мой отец…

СТАРЫЙ ГОББО:
Как говориться, создан он для верной службы…

ЛАНЧЕЛОТ:
Короче говоря, служу я у еврея, но мечту лелею, о чём подробнее расскажет вам отец….

СТАРЫЙ ГОББО:
Скажу, чтоб светлость вашу не томить, они с хозяином друг друга ненавидят…


ЛАНЧЕЛОТ:
В том кроется вся правда в двух словах, что вынуждает злой еврей меня задуматься, о чём подробнее расскажет мой отец…

СТАРЫЙ ГОББО:
В корзине – дар для вас, а в сердце – просьба…

ЛАНЧЕЛОТ:
Не тратя лишних слов, – та просьба обо мне, услышит ваша светлость всё из уст простого старца, честного отца, который вам о сыне, обо мне, расскажет.

БАССАНИО:
Не сразу оба говорите. Что от меня хотите?

ЛАНЧЕЛОТ:
Служить у вас, синьор.

СТАРЫЙ ГОББО:
«Дефект или эффект»? – не знаю, как сказать, но мы его достигли.

БАССАНИО:
Наслышан о тебе и просьбу принимаю.
Я льготу эту с удовольствием вручаю,
Богатого еврея покидая,
Ты не откроешь врата рая,
От яств не валится мой стол,
Хозяин новый беден, как сокол.

ЛАНЧЕЛОТ:
От мудрости народной не уйдешь,
Всему в ней основание найдешь:
«Боязнь растратиться – богатого тревожит,
Душа богатая – растратиться не может»!

БАСАНИО:
Прекрасно сказано. Идите же с хозяином проститесь и в дом ко мне пожаловать прошу.
Слугу извольте обрядить в ливрею, да чтоб была она наряднее других. Идите, исполняйте.

ЛАНЧЕЛОТ:
Вот так, отец! И служба и язык мой обрели достойную оценку. Из всех клянущихся в Италии  на библии людей одна моя ладонь удачи все запечатлела. Вот линия, которая зовётся жизнь, на ней, смотри, пятнадцать жён, десяток вдов и дюжина девиц! И всё – для одного мужчины. А вот три линии: три раза утону и трижды выплыву на берег. И лишь по линии одной – чуть не свалюсь я в бездну с краешка перины.  Спасёт меня , спасёт меня девица – Фортуна в этаких делах большая мастерица. Идём, отец, с евреем распрощаюсь я немедля. 

(Ланчелот и Старый Гоббо уходят.)

БАССАНИО:
Прошу тебя, любезный Леонардо,
Займись закупками и прочими делами,
И, завершив приготовленья,
Ко мне скорее возвращайся,
Сегодня пир устрою для друзей!
Давай же поспеши.

ЛЕОНАРДО:
Всё выполню с усердием и в срок.

(Входит Грациано.)

ГРАЦИАНО:
Где твой хозяин?

ЛЕОНАРДО:
Он, сударь, ходит там поодаль.

(Уходит.)

ГРАЦИАНО:
Синьор Бассанио!

БАССАНИО:
Я, Грациано, слушаю тебя.

ГРАЦИАНО:
Просить хочу.

БАССАНИО:
Просить не надо – я согласен.

ГРАЦИАНО:
Ты мне не должен отказать и взять с собой в Бельмонт.

БАССАНИО:
А коль не должен, то поедем.
Лишь обо одном прошу я, Грациано:
Весь арсенал твоих острот и диких, и опасных,
Привычных слуху нашему уже,
Нас веселит, ни сколь не оскорбляя,
Но где огонь острот так ярко не блистал,
Он может пламя неприязни породить.
Прошу тебя смирить свою горячность,
Не дай сгореть мне в пламени твоём,
Похерив все мои надежды.


ГРАЦИАНО:
Когда увидите меня,
Без звёзд хмельных во взоре,
Учтиво говорящим с каждым встречным,
Читающим молитвы с чётками в руках,
Рыдающим под гулкое «аминь» во храме.
Когда готов я правила приличия блюсти,
В угоду обезумившей от лет старухе,
Поверьте мне – не Грациано это.

БАССАНИО:
Ну, что ж – посмотрим.

ГРАЦИАНО:
Однако, упредить хочу:
На ужине сегодня буду тем, кем захочу.
Прошу меня за это не судить.

БАССАНИО:
Кем хочешь – будь!
И обрядись, как хочешь!
Одна задача – веселить друзей!
Однако, должен пред тобою извиниться – зовут дела.

ГРАЦИАНО:
И я к Лоренцо и товарищам спешу.
Мы вместе к вам заявимся на ужин.

(Уходят.)