У смерти свой план

Этим ублюдкам повезло, что они сдохли.

 Ведь, не сдохни они сами по себе, он позаботился бы, чтобы их смерть была мучительной. Да, мучительной.

 Как в кино.

 Дристун вспомнил фильм, в котором человеку прострелили сначала коленные чашечки, затем отстрелили яйца, а уже напоследок сняли башню. Затянулся сигаретой, потер ладонью коротко остриженную башку, остриженную неаккуратно, в явной спешке: похожие на шрамы выстриги уродливо белеют в черном ежике волос. На тонкой шее пульсирует синяя жилка.

 Да, эти пидары сдохли.

 Все одиннадцать человек. Весь гарнизон сраного ПП «Дальний». Сдох даже компоста Черный, закрывавший глаза на беспредел, что творится у него под носом.

 Вот он лежит неподалеку: рожа синяя, язык торчит наружу, на нем шевелятся белые черви.

 Дристун усмехнулся:

 «Компоста сдох, а я теперь спокойно курю его сигареты».

 Все деньги, что мама присылала из дома, отнимал Кайфарик, и, конечно, делился с командиром поста.

 Ну, еще бы.

 Они все были заодно, эти выродки.

 Все, против одного.

 Мама получает нищенскую пенсию в деревне, держит двух коз, которым постоянно не хватает сена на целую зиму и приходится занимать у соседей. Но она где-то доставала каждый месяц по тысяче рублей, и высылала ему.

 То есть не ему, а Кайфарику.

 А маме – письма под диктовку. «Мамочка, дорогая, у меня все прекрасно, здоров, кормят отлично, с радостью отдаю долг Родине. Служу России».

 Дристун до боли сжал зубы: как жаль, что Кайфарик сдох сам по себе.

 Мама… Она, конечно, ждет его дома. Теперь, когда на ПП нет гарнизона, он, пожалуй, мог бы… Мог бы уйти отсюда. К маме. И ничего ему за это не будет.

 Потому что он ни в чем не виноват. Эти одиннадцать сдохли сами по себе, их никто не трогал. Сдохли от какой-то заразы, убивающей за считанные часы.

 Дристун вспомнил, как умирал один из них, Гусак, как сиплым голосом молил подать воды. И Дристун сжалился, подал. Но питье не помогло Гусаку. И ничего, наверное, не помогло бы.

 Да, он не в чем не виноват. Вот если бы удалось осуществить План… Впрочем, заключительным аккордом этого «Плана» должна была стать пуля, пущенная в лоб самого Дристуна…

 Так бы и случилось, если б не зараза.

 У смерти оказался свой план.

 Дристун сплюнул.

 А ведь жалко, что не удалось прострелить коленные чашечки хотя бы Кайфарику и Пижону… Эти двое заслужили больше других.

 В голове возникла картина, с его участием, но так, будто он видел все со стороны. Эти двое волокут его по коридору казармы к сортиру.

 -Сейчас пожрешь дерьмеца, Дристун, - рычит в ухо Кайфарик. От него несет перегаром.

 Слава Богу, этой картинке не суждено было сбыться: они пообещали сделать с ним это «на днях». Но не сделали. И теперь уже не сделают никогда.

 Но даже того, что они успели сделать, вполне хватило, чтобы в голове Дристуна созрел План.

 Юноша дотронулся рукой до груди: болит, блин. Еще бы, снести столько ударов: «фанеру к осмотру».

 И есть охота.

 Дристун поднялся, сдвинул на спину АКМ.

 Осторожно обойдя труп командира поста, направился к кухне.

 Мимо казармы, где лежат (кто на постелях, кто на полу) восемь человек из личного состава ПП. Командир в смертельном бреду сумел-таки выползти на крыльцо административного пункта, где и сдох. Еще двое встретили смерть прямо на улице: Сиплый завалился у старого кедра, а Рэмбо рухнул в канаву. Все по Плану смерти.

 Кухня – это его маленькое Царство. Сколько часов Дристун провел здесь за чисткой картофеля, за приготовлением жратвы. Эти одиннадцать, что теперь мирно разлагаются, любили пожрать. Большой палец правой руки изрезан ножом и кровоточит. В последние дни чистить картошку было особенно мучительно. А когда в ранку на пальце попадала соль – хоть на стенку лезь. Ну, да ничего. Все это в прошлом. Ему не нужна картошка. Он будет есть тушенку. И только тушенку.

 Дристун снял с плеча АКМ, положил прямо на плиту. Так, где у нас топор? А вот он.

 Встал на стул напротив шкафчика, запертого на китайский замок. Это постарался Сиплый (Тушенку здесь будем жрать только мы, понял, Дристуниша?). Будете жрать, Сиплый. Но не здесь. И не эту.

 Размахнулся и!

 И вот она, тушенка.

 Раз, два, три, четыре, пять… Двадцать одна банка тушенки! Тушенки смоленского производства, из натурального мяса со шпиком и лаврушкой. Да, еще с перцем. Вкуснотища. Специальная армейская тушенка. Командование заботится о своих бойцах. Ну, иногда заботится.

 Дристун взял банку, соскочил со стула. Ножом – торопливо – срезал крышку.

 Тушенку прямо пальцами – в рот. Один кусок, второй.

 Вот оно, блаженство! М-м-м, объедение.

 Дристун откинулся на стуле, упершись спиной в тумбочку. Вытер жирные губы рукавом гимнастерки.

 А мама всегда говорила: мясо нужно кушать только с хлебом. Ничего, мамочка, это я так, оставшиеся двадцать банок - только с хлебом! И … я скоро буду дома. Я иду домой, мамочка.

 Дристун потянулся к внутреннему карману за «Мальборо» (в очередной раз спасибо, товарищ компункта!).

 Достал сигарету, чиркнул зажигалкой и … замер.

 Сердце глухо – тук-тук.

 Из коридора по дощатому настилу пола – тук-тук. Шаги!

 Блин блинский, кто это? Кто это может быть?

 Ведь они все мертвы!

 Неужели?

 Неужели кто-то с заставы? Так быстро?

 Дристун поднялся. Оправил гимнастерку.

 Что ж делать, видно, у начальства заставы нюх на такие вещи – прислали кого-то. Нужно отрапортовать по форме.

 «Товарищ офицер (или кого там прислали) неизвестная зараза скосила гарнизон. Я единственный, оставшийся в живых. Рядовой Николаев».

 Звук шагов в коридоре приблизился к кухне.

 Взгляд Дристуна упал на пустую банку из-под тушенки. Лучше убрать. Вот так, в мусорный бак.

 Железо звякнуло о железо.

 И тут же на пороге кухни появился…

 Черт подери! Бля! Блин блинский.

 Это не присланный с заставы офицер, это…

 Это компункта Черный.

 Вот только рожа его лишена обычного самодовольного выражения, глаза вылезли из орбит, в правом глазу, прямо в яблоке, торчит щепа, шея неестественно вывернута, перламутровый язык вывалился наружу и с него на белоснежный (между прочим, протираемый каждый день) кафель кухни падают сцепившиеся черви.

 В голове мелькнул эпизод из увиденного когда-то по телеку фильма.

 Зомби. Мать их, эти твари превратились в зомби!

 Черный издал глухой рык и шагнул к юноше.

 Дристун вскрикнул, отпрыгнул назад, к мойке.

 -Что тебе надо, урод? Пошел вон отсюда!

 И тут же понял – этот ничего не слышит и не понимает. Ведь Черный – мертвец. Мертвец, но… Но живой.

 Зомби наткнулся на стул. Звук дерева, бьющегося о кафель, вывел Дристуна из оцепенения.

 Он схватил со стола нож, которым открывал тушенку и швырнул в зомби. Нож косо вошел в живот начпункта.

 О, блин! Зомби хоть бы хны. Как в кино.

 Кино.

 На мгновение Дристуну показалось: он и вправду очутился в кино, стал героем фильма. Героем, которого сейчас сожрут, растерзают на куски. Героем, который дурак, дебил, идиот, потому что забыл: у него ведь есть автомат!

 Дристун метнулся к плите и испытал радостную дрожь, когда руки ощутили холод стали.

 Еще посмотрим, гниды, кто кого! Иногда План человека оказывается сильнее Плана смерти.

 «Вот он, мой План!»

 Автомат рявкнул, изрыгнув рой металлических пчел. Пчелы вонзились в голову Черного, и та разлетелась на куски. Зомби упал на спину и больше не шевелился. В лицо Дристуну хлынул запах гнили, и, перегнувшись, он стал блевать. Блевать только что съеденной, такой замечательной, натуральной смоленской тушенкой. Блевать на когда-то белоснежный, его же руками отмытый кафель. Блевать, потому что ему было мерзко. Блевать, потому что это было не кино.

 Дристун сплюнул кислятиной, вытер рот.

 Нужно убираться отсюда.

 Скорее.

 Он направился к дверям, нервно вздрагивая.

 Если ожил один гад, наверняка ожили и остальные. Так было в кино.

 Десять зомби против одного живого человека.

 Выглянул в коридор. Никого. Тусклый свет люминесцентной лампы. Так. Вперед. Шаг за шагом.

 Кухня стоит отдельно от казармы, здесь же столовая: два длинных дубовых стола. За ними они жрали. В столовке – никого.

 Дристун вышел на крыльцо и тут же увидел их. Раз, два, три, четыре… Совсем недавно так же считал банки с тушенкой, теперь приходится считать зомби. Десять. Все.

 Зомби приближались со всех сторон, некоторые из них передвигались на четвереньках, а одна тварь в зеленой камуфляжной куртке ползла на брюхе, извиваясь, как червь.

 Дристун сбежал с крыльца, полоснул свинцом по ближайшему зомби, но в голову не попал.

 Взгляд его уперся в пулеметную вышку. Ага.

 Но – придется пробежать через строй зомби. Блин блинский.

 Не теряя времени, Дристун понесся прямо на мертвецов.

 Черт, до чего они мерзкие вблизи. Более мерзкие, чем Черный. У того хотя бы не вывалились глаза, не торчали из вспухшего брюха сизые кишки. Вокруг голов – роя мясных мух. Для мух эти ублюдки – тушенка.

 Слева – зомби, справа – зомби. По правому – очередь. Прямо в башку. Вот так.

 Дристун ощутил, как что-то чиркнуло по руке, но не остановился. Через пару секунд он был у пулеметной вышки, а зомби неуклюже разворачивались, готовясь повторить атаку.

 Ботинки гулко ударяют по металлическим ступеням. Вот он, пулемет. Где ленты? Где ленты, мать их за ногу? Ага, вот они. Вот так.

 Пулемет повернут в сторону границы, откуда ждали душманов. Но душманов нет, и, вероятно, никогда и не было. А вот зомби – есть.

 Дристун дернул пулемет, глухо скрипнувший на шарнирах. Развернул – ствол теперь смотрел не на лес, а на казарму.

 «По боевым товарищам – огонь!», - мелькнула в голове неуместная мысль.

 Дристун поймал зомби в перекрестье прицела и надавил на гашетку…

 Он сидел на пулеметной вышке. Пахло порохом и кровью. Ветер приятно холодил остриженную голову.

 Внизу было … красно. Красная трава в которой валяются части тел, и вырванные куски мяса.

 Но почему ноет рука?

 Дристун взглянул.

 Блин блинский!

 На коже – синеватый след от зубов, сочащийся кровью. Укусили-таки, когда прорывался к пулемету.

 И что теперь? Неужели, все будет, как в кино?

 А в кино укушенный герой непременно становился зомби.

 Спина похолодела, когда Дристун представил, что он станет таким же, как они. Нет, нет, ни за что! Лучше смерть.

 Он посмотрел на АКМ.

 Нет, пока рано. Может быть, ничего не будет. В конце концов, фильмы - вранье.

 Дристун вздохнул, поднялся.

 Спустился с вышки, прошел через кровавый двор (под подошвой что-то склизко всхлипывает, лучше не смотреть что именно) к казарме. Там должна быть аптечка.

 Промыв рану, Дристун залил ее йодом. Скрипнул зубами: терпеть. Теперь бинт.

 Повязка получилась довольно аккуратная.

 Но – надо валить отсюда.

 Найдя в казарме чей-то рюкзак, Дристун вывалил на пол барахло, и направился в кухню.

 Черный все так же лежал на полу. Туча мух кружила над ним. Лежи, товарищ начпункта. А я – сваливаю.

 Тушенку – в рюкзак. Двадцать банок. Нож, ложка, спички. Все спички. До единой. Хлеб! До крошки.

 Так.

 Товарищ начальник, позвольте побеспокоить.

 Дристун склонился над зомби, ошмонал карманы. Вот они, ключики.

 Через двор – к гаражу. Вездеход мирно дремлет под тентом. Просыпайся! Тент – долой.

 Юноша бросил наполненный под завязку рюкзак в коляску.

 Теперь – главное.

 Патроны.

 Для АКМ.

 Конечно, он едет из этого ада к живым, где оружие ни к чему, но … все же.

 Патроны хранятся в администрации. В логовище Черного.

 Дристун застыл перед сейфом.

 Блин блинский. Вот облом, а.

 Код к сейфу остался в снесенной автоматной очередью башке Черного.

 Пошарив на полках, Дристун нашел несколько обойм к АКМ, а также пистолет ТТ и коробку патронов. Хотя бы так.

 Скорее.

 В гараже Дристун нарыл дополнительную канистру бензина, немного подумав, взял с собой топор и саперную лопату.

 Когда он забросил все это в коляску, и оседлал вездеход, со стороны казармы раздался тоскливый вой.

 Твою ж мать! Совсем забыл про Джека.

 Рука юноши замерла на газульке.

 Что делать? Тушенки двадцать банок.

 Картинка в голове: немецкая овчарка лижет его соленое от слез лицо, он обнимает пса за шею, шепчет: «Я хочу домой, Джек. Хочу домой, к маме».

 Дристун спрыгнул с вездехода и побежал через двор к казарме, там, у северной, покрытой мхом стены, расположилась будка Джека.

 Вездеход пер через заросшую кустами просеку. Еловый лапник время от времени щупал водилу и сидящего в коляске рядом с рюкзаком и канистрой пса. Пес радостно гавкал.

 Когда Пограничный Пост «Дальний» почти совсем скрылся из виду, водитель вездехода вдруг заглушил мотор, обернулся и крикнул:

 -И никакой я не Дристун, понятно вам? Я Володя! ВО-ЛО-ДЯ!