Как быстро проходят острова

 Вступительная статья - Михаила Лезинского, Очерк - капитана-лейтенанта Владислава Зенцева
Как быстро проходят острова

В жалком рубище этого полубездомного человека, моего друга Славы Зенцева, умершего в своём домишке на Балаклавском шоссе Севастополя, нашли фотопортрет Анны Ахматовой, подписанный именно ему:

«Владиславу Зенцеву в Москве от Анны Ахматовой 19 апреля 1964 года».

Московский писатель Николай Черкашин написал о моём друге, мягко говоря, неприглядный очерк. А Славка, прежде чем спиться, был замечательным человеком. Впрочем, до самой смерти своей был замечательным товарищем и собеседником.
С горестью я подумал, разбирая свои архивы после чтения напечатанного очерка Коли Черкашина: Слава для всех читателей останется севастопольским бомжем.
В славном городе Севастополе, его знали все творческие люди : особенно любили его библиотекари, а в библиотеках имени Константина Паустовского и имени Анны Ахматовой Слава Зенцев был самым желанным гостем. Ещё бы, он ведь был знаком с теми, чьи имена носят эти библиотеки.
Когда со мной случился очередной инфаркт, в больницу Слава пришёл с томиком Паустовского, на котором я увидел дарственную писателя.
- Читай, читай, чтение Паустовского помогает рубцевать раны даже на сердце. Только не замотай… Ты способен, - зная твою любовь к писательскому клану.
Вот как о Вячеславе Зенцеве пишут в журнале «Мир Паустовского»:
«Севастополец капитан 2 ранга Вячеслав Зенцев был горячим любителем творчества Паустовского. Морской офицер успел лично преподнести любимому писателю оригинальный подарок. На квартиру К. Паустовского он приволок кусок обшивки «Паллады» — фрегата, на котором русский писатель Гончаров совершил кругосветное плавание, о чем впоследствии была написана увлекательная книга. До своего ухода из жизни В.Зенцев успевает также презентовать на сей раз музею-центру Паустовского в Москве рынду с черноморского корабля «Азимут»... Рында В. Зенцева словно подает голос о прошедших морских милях, о грозивших судну опасностях».
Зенцев был частым гостем и в городской газете «Слава Севастополя», где его тоже привечали и любили. Об одной из встреч вспоминает журналист газеты Елизавета Юрдзицкая, которой сегодня тоже, увы, нет в живых:
«Очень многие — вместе служи­ли, дружили, работали, рядом жили. Восторгались его поразительными знаниями, его мужественнос­тью и щедрой натурой, охотно принимали его любовь и поддержку. Однако сами не всегда были готовы прийти ему на помощь.
...Прошло время, и мы вспоминаем то одно, то другое событие, связанное со Славой Зенцевым. Они удивительны. Вот, например, такое.
Где-то, пожалуй, в начале 70-х годов, когда он, капитан третьего ранга, командовал небольшим кораблем вспомогательного флота, зашли они в один из островных портов на Тихом океане (а может быть, и Атлантическом). Для наших мо­ряков такие посещения были редкими, а инфор­мация об этом весьма скудной. И надо же тако­му случиться, что во время пребывания на чу­жом берегу встретилась на их пути живая Бриджит Бардо—самая модная кинозвезда, секс-символ своего времени. Как уж так получилось, в подробностях сейчас не расскажет никто, но Бриджит Бардо, очевидно, впервые увидев совет­ских моряков, через переводчика пригласила их сфотографироваться вместе с собой. Такими они и остались на снимке: молодые, улыбчивые, счастливые... А назавтра эта фотография по­явилась в «капиталистических» газетах в сопровождении следующего текста: «Когда советские моряки увидели Бриджит Бардо, они тут же за­были о Марксе и Ленине».
Ну а в результате такой публикации Слава Зенцев лишился не только командирского мос­тика, но и вообще возможности продолжать любимую службу на Военно-Морском Флоте. Та­кие были времена!»
У каждого из нас свои воспоминания об этом талантливом человеке. Слава был и блестящим журналистом, и об этом говорит очерк, который сохранился в моём архиве.
Михаил Лезинский
 
Возвращение фрегата «Паллада»
Владислав Зенцев,
капитан-лейтенант

Мы возвращались из осеннего плавания вдоль гряды Курильских островов. Пылала золотая дальневосточная осень. Каждый, кто бы­вал на Дальнем Востоке, поймет то неповтори­мое чувство, которое испытывали мы, когда смотрели на поросшие густой растительностью сказочной красоты берега и острова. Мне приш­лось плавать во всех четырех океанах планеты, но берегов красивее, чем наш Дальний Восток, увидеть не пришлось.
Может быть английский мореплаватель Фрэн­сис Дрейк испытывал такое же чувство, когда, огибая мыс Доброй Надежды, сказал: «Это са­мое красивое зрелище, которое когда-либо виде­ли глаза человеческие». В шестой раз огибая мыс Доброй Надежды, я шестой раз не согла­сился с ним. Мыс как мыс, вот разве легендами о себе он известнее, но не красивее, скажем, мы­са Африка на земле Камчатка.
Плавание наше было осеннее, трудное, но труднее всех на корабле пришлось курильщи­кам, поскольку мы задержались дольше поло­женного срока и сигареты кончились. Рассказ этот, конечно, не о сигаретах, но и они помогли ему появиться на свет. Сам я не курил, но од­нажды, делая «осмотр и проворачивание» в сво­ей каюте, нашел несколько пачек сигарет, оче­видно, забытых старым жильцом. Теперь я сме­ло подошел к нашему всегда занятому корабель­ному писарю. И показал ему пачку сигарет. До­лго колебаться ему не пришлось. Заранее сми­рившись с тем, что «фитиль» от старпома обес­печен, он обреченно вздохнул, вытаскивая из каретки «важную» старпомовскую бумагу (не важных и не срочных у старпома не было), и за­ложил в машинку вот эту мою рукопись...
Мне, конечно, было жаль этого заядлого ку­рильщика, которого старпом «по ватерлинию» загрузил работой, но что оставалось делать? Конечно, старпом бы не одобрил моих литера­турных увлечений, если бы узнал, что не­смотря на его тщательное планирование работ, тренировок, учений, у меня оставалось время писать рассказы «в перерывах между боями». Памятуя старое флотское правило, что умелый и долотом рыбу ловит, я это время находил и помалкивал.
А началась история, которую я хочу рассказать, так. Однажды в тамбуре, который на корабле неофициально назывался «завалинкой», ибо там частенько собирались любители «трав­ли», я нашел мартовский номер «Журналиста» за 1968 год.
Перелистывая журнал, я обнаружил очень заинтересовавший меня очерк Леонида Почивалова «Галеты капитана Скотта». Почивалову посчастливилось побывать в Антарктиде. Там он разыскал зимовку капитана Скотта, который штурмовал Южный полюс в 1911 году и замерз со своими спутниками на обратном пути.
Почивалов нашел на зимовке запасы продо­вольствия, которые сохранились до наших дней благодаря постоянным морозам в Антарктиде. На память он взял себе две уцелевшие галеты. Возвратившись в Москву, Почивалов, как я про­читал в «Журналисте», подарил одну из них Константину Георгиевичу Паустовскому. Это был чудесный подарок в благодарность за прекрасный рассказ Паустовского «Соранг». В этом рассказе описаны последние дни отважного ка­питана Роберта Скотта.
Константин Георгиевич—мой любимый писа­тель, и я не мог не позавидовать Леониду Почивалову.
Я учился в Севастополе, который Паустовский называл «колдовским городом*, ходил под па­русом у мыса Херсонес, где он так любил бы­вать, просиживал над старыми лоциями и «Мор­скими сборниками» в залах морской библиоте­ки, которую он часто посещал, и ни разу наши пути не пересекались. Я теперь горько сожалел, что не встретился со своим любимым писате­лем и не смог ничего подарить ему.
В книге Паустовского «Повесть о жизни» есть прекрасный рассказ «Гардемарин». Когда-то, еще маленьким мальчиком, будущий писа­тель сидел в Киевском парке и читал книгу Стивенсона. Вдруг он увидел, как по аллее шел высокий, загорелый гардемарин, воспитанник морского училища. Он поднялся, как зачарован­ный, пошел следом за этим юношей, похожим на белокрылый фрегат. Все его мечты о море, о ветрах дальних странствий воплотились в этом гардемарине. Моряк остановился и спросил:
— Мальчик, почему вы тащитесь за мной на буксире?
Мальчик молчал.
— Все ясно, он мечтает быть моряком,— от­ветил сам себе гардемарин.
Паустовский с болью в сердце осознал, что моряком ему не бывать из-за близорукости. Они разговорились. Гардемарин пригласил его в кондитерскую, угостил мороженым, а на про­щание подарил фотографию корабля, на кото­ром ходил в Ливерпуль. Гардемарин вежливо попрощался, а мальчик стоял и думал о море.
Если бы ему подарили кусок ржавого якоря или корабельного дерева, он, по его словам, был бы самым счастливым человеком на свете!
Годом раньше мы заходили в бывшую Им­ператорскую, ныне Советскую Гавань, и мой старший товарищ В. Дукальский вручил мне кусок дерева с фрегата «Паллада», останки ко­торого покоятся на дне этой гавани.
Фрегат «Паллада» оставил белый пенный след не только в морях и океанах, но и в рус­ской литературе. В 1852—1854 гг. под коман­дованием капитана 2-го ранга И, Унковского этот корабль совершил переход из Кронштадта вокруг мыса Доброй Надежды в Японию. На фрегате находилась дипломатическая миссия во главе с вице-адмиралом Путятиным. В составе миссии был и автор романа «Обыкновенная история» И. Гончаров. Он рассказал об этом плавании в своих очерках «Фрегат «Паллада».
В 1923 году корабль «Красный вымпел» под­нял якорь с «Паллады» и доставил эту релик­вию во Владивосток. В 1936 году делегация мо­ряков-тихоокеанцев преподнесла X съезду ВЛКСМ подарок — шахматы, сделанные из де­ревянных частей фрегата.
...Май 1968 года. Самолет взлетает с аэродро­ма Озерные ключи и, сделав прощальный круг, берет курс на Москву. Я везу с собой кусок по­темневшего бурого корабельного дерева, изъ­еденного морским червем торедо. Кусок фрега­та «Паллада» в подарок Константину Георгие­вичу Паустовскому.
В Москве, в редакции «Правды», разыскиваю журналиста Леонида Викторовича Почивалова. Меня встречает высокий моложавый мужчина спортивного вида с проседью в волосах.
— Прошу садиться, чем обязан? — опрашива­ет он.
Я представляюсь ему и говорю:
— Хочу заключить с вами джентльменское соглашение: вы мне покажете сохранившуюся галету капитана Скотта и дадите телефон Паус­товского — взамен получите возможность пос­мотреть и подержать кусок знаменитого фрега­та «Паллада».
К обоюдному удовольствию, соглашение при­нимается. Он держит в руках кусок фрегата и слушает мой рассказ. Когда я заканчиваю, он хлопает ладонью по столу, весело смотрит на меня и говорит:
— Прекрасно! Великолепная вещь — морская романтика, и как хорошо, что она еще встреча­ется!
Не откладывая дела, он тотчас набирает но­мер телефона Константина Георгиевича Паус­товского. Положив трубку после разговора, он огорченно вздыхает.
— Говорила его жена Татьяна Алексеевна,—поясняет он,— Константин Георгиевич, к сожа­лению, очень болен, лежит в больнице, и к не­му не пускают, но это так оставить нельзя. Я знаю, он будет рад такому подарку.
Немного помолчав, он говорит:
— Сделаем так. Напишите ему хорошее пись­мо и вместе с ним передайте этот подарок. Тать­яна Алексеевна вручит его.
Я сажусь за письмо, в котором излагаю всю эту историю, связанную с галетами капитана Скотта и куском фрегата «Паллада», кратко пи­шу о себе и в конце письма прошу: «...примите, дорогой Константин Георгиевич, этот подарок, о котором вы мечтали в далеком детстве. Это ку­сок того самого знаменитого фрегата «Палла­да», который оставил такой же яркий след в русской литературе, как и ваши книги в моей жизни. Ваши книги помогли мне стать моряком и были лучшими спутницами в моих плавани­ях по морям я океанам нашей земли. Пусть повеет на вас от этого потемневшего от морской соли дерева ветром далеких скитаний, донесет до вас экзотические запахи пальм, диковинных трав, нагретого песка атоллов и едва уловимое теплое дыхание сказочного ветра соранг. Бла­годарный ваш читатель».
Через несколько дней мне позвонила Татьяна Алексеевна и попросила приехать на дачу в по­селок Переделкино. Она сообщила, что Констан­тин Георгиевич чувствует себя лучше, ему раз­решили быть на даче, и он хочет встретиться со мной.
Константин Георгиевич полулежал на широ­кой кровати. Вставать ему не разрешали. Он, улыбаясь, протянул мне руку и слабо пожал мою.
— Вы представить себе не можете, как я бла­годарен вам за ваш, прямо скажу, королев­ский подарок. Мне кажется даже, что именно он и ваше письмо улучшили мое состояние,—говорил он тихим голосом.— Это действительно подарок из моего далекого детства, и я радовался, как ребенок, хвалился всем врачам и сосе­дям!
Мы беседовали о книгах и о море примерно полчаса. Памятуя наказ дежурной медсестры, я собрался было уходить, но тут Константин Геор­гиевич спросил:
— Когда-то я писал о чайных клиперах и встретил название — «Летающие «П», сколько искал и не мог найти, что это такое. Может быть, вы знаете?
Мне пришлось рассказать ему историю этих знаменитых кораблей.
Их было около пятидесяти, и название каждого начи­налось неизменно с буквы «П». Первый парусник этого типа «Пудель» был построен в 1857 году. Затем была построена целая серия: «Па­нама», «Патрия», «Патагония», «Пассат», «Памир»... Эти «корабли обладали отличными мореходными качествами и скоростью. Моряки прозвали их «Летающие П». Эти суда долго конкурировали с пароходами. Они ходили из Европы в Южную Америку, на них набирали самых отчаянных и смелых капитанов, кото­рые знали секрет «выжимания ветра». Самый удачливый из них Р. Хильдендорф шестьдесят шесть раз обо­гнул опаснейший мыс Горн и на своем знаме­нитом «Потоси» проходил за сутки по 378 миль! Не каждый лайнер сможет сейчас по­вторить это. То время было апофеозом парус­ного флота. Знаменитые чайные клипера нес­лись из Индии и Китая через Индийский океан на всех парусах, доставляя чай в Европу. Чай­ные тюки грузили на деревянную палубу, и они впитывали запахи океанских ветров. Это был очень ароматный, вкусный чай, он очень це­нился в Европе, Капитан и экипаж клипера, пришедшего первым, получали громадную пре­мию.
Из «Летающих «П» до наших дней сохранился лишь один, бывший «Падуя», который нынче переименован в Иван Крузенштейн». Он и сей­час бороздит океаны под советским флагом.
Ни я, увлеченный своим рассказом, ни мед­сестра, ни Татьяна Алексеевна не следили за временем. Когда спохватился, прошло полтора часа. Я хотел скомкать конец этой «парусной поэмы», но меня все дружно заставили вер­нуться в прежнее русло беседы.
Я прощался с радушными хозяевами и вни­мательными слушателями. Разве можно было знать, что мне суждено было видеть Константи­на Георгиевича в последний раз. Вскоре его не стало. Только светлая память о нем, о его твор­честве живет в нашей памяти. Только книги его, как гордые белые альбатросы, реют по свету.
Книги Паустовского можно встретить в руках путешественников, геологов, художников, мно­гих, многих людей, кто любит и чтит этого за­мечательного писателя. И, конечно же, в руках и на книжных полках в каютах моряков. Плы­вут они по всем морям и океанам. Ласково пе­ребирает их страницы теплый ветер соранг.
Счастливого им плавания! Советская Гавань — Севастополь

Комментарии 
 German Arzumanov , Главный редактор сетевого и бумажного изданий "ЛАМПА и ДЫМОХОД" 16.09.2012 22:56
Практически все тексты, предоставленные Михаилом Леонидовичем открывают современнику любопытные страницы жизни известных (иногда - знаменитых) людей минувших эпох (начиная с конца 19 века). Не только о людях знает и пишет Лезинский, но и о культурных, духовных, иных артефактах времени. Например - история золота "Черного Принца". Представленные здесь очерк и вступительная статья в очередной раз подтверждают богатство "кладовой Лезинского".