Проклятие старой цыганки

Вику Глеб приметил давно. Мимо ее работы он каждый день шагал на свою.
      Она выделялась среди других станичных девушек своей пышной прической, при этом лицо ее казалось маленьким, невзрачным и бледным. Если бы не прическа, она ничем не привлекла бы его внимания. Глеб и не предполагал, что когда-то судьба сведет его с ней очень  близко. Чересчур близко…
       Долгое время после развода с Людмилой личная жизнь у Глеба никак не налаживалась. Часто на улице он встречал идущую ему навстречу Вику. Жизнь у нее была явно не сахар, настолько не по годам усталое, утомленное выражение имело ее лицо, раньше времени исчерченное горькими морщинками. Несколько раз Глеб порывался познакомиться с ней, но каждый раз или не решался, или на горизонте появлялась женщина, казавшаяся ему более привлекательной. Вика оставалась, как он думал, одна, и Глеб мысленно держал ее про запас. Так, на всякий случай.
      После посиделок в кафе с очередной пассией настроение у Глеба было препаршивым. «Опять, опять не то», - с досадой думал он, расшвыривая ногами первую осеннюю листву. Рука тянулась позвонить Вике: от знакомых он слышал, что она – вполне приличная молодая женщина, не гуляет, не пьет, как другие. Все, будто в один голос, говорили о ней  одно только хорошее. Но уж очень она ему казалась несимпатичной.
      И все же в один из теплых сентябрьских вечеров, вернувшись с работы, Глеб решился позвонить. Трубку взяла сама Виктория.
      Глеба Вика не знала. Мало ли  попадается встречных на улице в большой станице? Всех не упомнишь. И когда он предложил встретиться, трубка сказала грудным голосом:
      - Ты хотя бы представился…
     Узнав имя, Вика задумчиво произнесла:
     - Значит, Глеб… Хорошо, встретимся послезавтра. Позвонишь. – И положила трубку.
     Уже с первых свиданий Глеба одолевали двойственные чувства: с одной стороны, при непосредственном общении выяснилось, что Вика вовсе не такая забитая тихоня, какую ему рисовало воображение, а самостоятельная и независимая женщина с характером. Такие ему не нравились. С другой стороны, теперь, когда он разглядел ее повнимательнее, она показалась ему очень даже привлекательной. Особенно после того, как на станичном празднике танцевала с ним, а ее волосы развевались на ветру золотистым пушистым облаком, обдавая ароматом чего-то такого родного и женского…
     Глеб понимал, что нравится Виктории, но сам не мог разобраться в своем отношении к ней. Удивительное дело: с этой голубоглазой блондинкой ему было одновременно и хорошо, и тревожно. Хорошо, когда она ластилась к нему, даря страстные поцелуи, когда вдвоем они могли часами, до глубокой ночи, гулять вдоль речки и по улицам спящей станицы, вдыхая чистый прохладный воздух. Как это было удивительно - глядеть в усыпанное звездами небо и в ее глаза, в которых отражались редкие огоньки уличных фонарей. Эти глаза обещали любовь…
     Неуютно бывало, когда она упрямилась. Характер проявлялся во всем: в том, куда идти, в том, что она не терпела никаких возражений, и каждый раз, прежде чем что-либо сказать, надо было продумывать, как бы выразиться так, чтобы не вызвать волну раздражения.
     И у себя дома Виктория явно верховодила. После утомительного каторжного труда на молочном заводе, когда за мизерную плату приходилось с раннего утра до позднего вечера горбатить спину, она успевала сделать все по дому, по ходу раздавая указания матери, отцу и бабушке.
     Вечером к ней заходил Глеб, и иногда она соглашалась выйти погулять. Собиралась долго, будто не знала заранее, что за ней зайдут. Зато прогулки оправдывали все. Наверное, в станице не осталось места, где бы они не побывали. Ходили по парку, шурша опавшими листьями, а в плохую погоду сидели у нее дома, слушая любимую Викину группу «Комиссар». Глеб понимал, что песни «комиссаров» будили в душе его подружки очень застарелые, крепко въевшиеся в память воспоминания о давней сильной любви, которые легли морщинками усталости на ее лицо и печатью грусти в выражении глаз… Ему казалось, что он сможет вернуть ей радость в жизни и улыбку на лице. Слишком уж много невысказанного, влекущего было в ее глазах, совсем как в песне группы «Комиссар»: «Сладкий запах губ и бездонные глаза. В синеве тону: сколько в них обещаний…».
И Глеб сам не заметил, как стал понемногу «западать» на Вику. Поначалу он обнимал и целовал ее просто как очередную подружку на время, не рассчитывая на долгий союз, и ему даже немного было жаль ее, ведь она уже строила планы совместной жизни, прикидывала, подходят ли их гороскопы друг другу…
      Как-то ноябрьским вечером они шли, обнявшись, по обочине пустынной трассы.
      - Эй, красивые, давай погадаю! – вдруг услышал Глеб чей-то голос. Откуда ни возьмись нарисовалась толстая старая цыганка, за которой плелись два крохотных оборвыша-цыганенка.
       Сказать, что старуха была жутко уродливой – это значит ничего не сказать. Поперек ее ярко размалеванного лица шел глубокий рубец, стягивающий веко одного глаза, отчего взгляд цыганки казался хитро-злобным, пронизывающим насквозь. Увесистый бородавчатый нос дополнял зловещую картину.
       - Красивый, позолоти ручку, всю правду узнаешь и о себе, и о девушке, - вкрадчиво продолжала она, обращаясь к Глебу. Затем повернулась к Вике, блестя единственным глазом.
      - А ты, молодая, правды не бойся: чему быть, того не миновать.
      - Не хотим, - коротко ответила Вика и отвернулась. - До свидания.
      - Ай, молодая, почему не хочешь? – не отставала навязчивая старуха. – Я всегда все будущее вижу. А если хорошо позолотишь ручку, не пожалеешь, могу это будущее сделать лучше.
      Глеб, до этого молча слушавший болтовню уродливой цыганки и тихо злившийся, при этих словах не выдержал и вспылил:
      - Ты сама-то понимаешь, бабка, что несешь? – крикнул он. – Уйди с глаз долой и не мешай!
      Тут он ощутил, что в кармане его брюк шевелится что-то живое. Это один из цыганят, улучив момент, попытался незаметно вытащить оттуда купюру. Глеб схватил воришку, разжал его грязный кулачок. Выхватив деньги, он дал оборванцу подзатыльник. Тот, разинув рот без передних зубов, нарочно шлепнулся в прикюветную лужу и заревел басом. Уловка удалась, его мать или бабка, подбежав к своему сопливому отпрыску, метнула злобный взгляд в сторону Глеба.
      - Пожалеешь, красивый, что ударил цыгана! – прошипела она. – Накажу так, что очень скоро сильно пожалеешь! Не будет в жизни счастья ни у тебя, ни у твоей девушки!
       Глеб с Викой, уже отошедшие на несколько метров вперед, разом, словно сговорившись, обернулись. Но позади никого не было. Цыганка вместе с сопровождавшими ее цыганятами будто растворилась в опускающихся на землю сумерках.
       Хотя настроение было испорчено, Глеб, не придававший ни малейшего значения рассказам о сглазе или наговоре, дня через два уже забыл бы об этом недоразумении, но Вика, когда они уже стояли возле ее дома, сказала:
       - Цыганки никогда не бросают слов на ветер. Что-то обязательно случится!
       Это произошло как раз за три недели до Нового года. После неприятной встречи на все звонки Глеба Вика говорила, что не может встретиться, так как очень занята. Глеб не мог взять в толк: неужели на его подругу этот инцидент повлиял так сильно? Или он ей совсем не нужен? Может, появился кто-то другой?
Не желая теряться в догадках, он пришел к следующему выводу: нужен Виктории – она позвонит и предложит встретить Новый год вместе.
        Прошло десять дней. Вика молчала. Казалось, все уже ясно.
Каково же было его удивление, когда за день до праздника она все же позвонила!
       - У меня есть предложение, - сказала она. – Давай проведем Новый год вместе, только вдвоем!
       Все сомнения Глеба улетучились, как дым. Значит, никакого «другого» нет и не было!
       Он накупил кучу подарков, пришел к ней в предновогодний вечер. Все было как в сказке: они снова вместе, словно и не было этого малопонятного перерыва в отношениях. Они пили шампанское, веселились, танцевали, смотрели, как станичники щедро расстреливали облака всем имеющимся запасом пиротехники. И вновь глаза Виктории сияли таинственным огнем, неодолимо маня к себе и обещая Глебу, что он для нее именно тот единственный, которого она ждала и наконец нашла…
       Они встретились и на следующий день. Сказка продолжалась. Но Глеб еще не знал, что это был их последний вечер вдвоем…
       На предложение встретиться в ближайшие выходные Вика ответила отказом: больна, мол. Через неделю нашлась новая причина, потом еще и еще. Наконец, перед самым днем рождения Глеба она заявила:
       - Я занята и буду теперь занята все время. И… знаешь что? Не звони мне больше. Мы разные.
      Это был удар ниже пояса. Глеб надеялся, что на этот раз его день рождения, украшенный присутствием любимой девушки, пройдет не так рутинно и буднично, как в последние годы. А… а как же дальше?
       Кружился легкий снег, подгоняемый порывами пронзительного зимнего ветра. Глеб шел по покрывшейся белым саваном дорожке к дому Виктории, и настроение у него полностью соответствовало погоде. Он знал, что идет хоронить свою любовь, но все же надеялся на чудо.
        Вика вышла за калитку. Ее лицо в обрамлении золотистых волос, быстро покрывающихся ледяными иголочками снежинок, в сгустившемся сумраке ненастного вечера казалось необыкновенно прекрасным, но красота эта была холодной, не дающей тепла. «Снежная королева», - невольно подумал Глеб.
        - Я же тебе сказала, - устало проговорила она. – Мы разные и не сможем быть вместе.
       И Глеб вдруг с пугающей ясностью ощутил, что она права. Да, они слишком разные, и это он видел с самого начала, видел, но закрывал глаза на очевидное.
      - Хорошо, - хрипло сказал Глеб. – Пусть будет так: мы расстаемся и больше не увидимся. Прощай, - он резко повернулся и быстро зашагал прочь по улице смерзающегося от холода мира, в котором не нашлось места для его любви.
       Я хорошо и близко знаком с Глебом. Он сосед моего отца через два  дома. Когда я приезжаю в П...ую и захожу к нему в гости, мы всегда садимся резаться в карты. Кто проиграл – идет за бутылкой. Приняв дозу спиртного, мы традиционно расслабляемся за бильярдом (надо сказать, что Глеб – отменный бильярдист, и я пока сумел выиграть у него всего дважды). В один из таких вечеров, под песни безумно обожаемой теперь Глебом группы «Комиссар», я и услышал от него этот рассказ.
       С тех пор прошло лет пять. Виктория не замужем и все так же пашет за копеечную зарплату на молзаводе. Одинок  и Глеб, все больше худеющий и чернеющий лицом. На работу он ходит теперь по другой дороге, чтобы не встретиться с Викой. Но никак не может забыть эту женщину и не собирается жениться ни на ком другом. Иногда  даже страшно за него, настолько он уперто верит в проклятие старой  цыганки.
       И мне, человеку отнюдь не суеверному, порой кажется: неужели правда то, что проклятия имеют столь сильное, роковое влияние на людей?