Бакуриани. Трагедия в горах

                .....Тот мужчина, кто отважен,
                И душою непродажен,
                Только тот мужчина!
                У кого во имя чести
                Голова всегда на месте,
                Только тот мужчина!
               
                Расул Гамзатов - Аида Ведищева.

1981 год
Начало марта. Самое хорошее время для отпуска в горах и для катания на горных лыжах. Яркое солнце, ещё много снега.

Грузия. Бакуриани. Я и мой коллега по работе, Лёнька, ленинградцы, приехали туда, как принято говорить, дикарями. Мне 28 лет, Лёньке 35.

Живём в гостинице, стоящей прямо у подножья горы, на краю посёлка, примерно в одном километре от его центра. В нашей гостинице живут ребята и девочки - жители Кавказа, "Золотая молодёжь", дети партийных деятелей и просто богатых людей - среди них был и потомок Сталина-Джугашвили. Исключением являлись лишь мы с Лёнькой - ленинградцы, да ещё две девушки москвички-врачи. Мы с Леонидом решили за ними "приударить", но москвички сразу дали нам понять, что они любовная парочка. Девушки эти приехали по путёвкам пофсоюза и должны были бы жить на спортивной базе, но решили потратиться на номер в нашей гостинице, чтобы жить в нормальных условиях, а не в комнате на восемь человек.
 
Обычно, по утрам, я поднимался на подъёмнике на гору и катался там почти до самого вечера. Но вот уже три дня, не переставая, сыплет снег. Гора закрыта для спусков на лыжах, не работают подъёмники. Замело все дороги вокруг. Пробраться в центр посёлка из гостиницы нет никакой возможности. Высота снега на дороге достигает метра и конца этому снежному  хулиганству не видно.
 
Куда деваться? Мы оказались в гостинице, как на острове. Днём читаем, вечером в ресторан при гостинице. Но, Лёнчика это устраивало. Он и при хорошей-то погоде лишь один раз поднялся на гору на подъёмнике, с лыжами в руках, сфотографировался, и на подъёмнике же, с лыжами в руках, спустился в долину. Но в ресторане, по поводу выпить, ему не было равных. Вечером, в ресторане, собирались все обитатели нашего "Ноева ковчега". Кавказцы составляли столы вместе и устраивали общее гуляние. Мне было интересен их обычай выпивать. В трёхлитровую банку сливались и шипучка - красное пенистое вино, и просто вина разных сортов. Получившаяся смесь вин разливалось по фужерам и выпивалось под тосты. Ребята веселились, пели красивые грузинские песни. Мы же: я с Лёнькой, да две москвички, сидели отдельно, за  столиком в углу зала. Друг мой пил коньяк фужерами, а мы с дамами пили хорошее грузинское вино.

Так было и в тот, памятный вечер. Москички оставались недолго в ресторане, их тянуло уединиться в своём номере. Леонид, крепко захмелев, лишь с моей помощью смог подняться на третий этаж, в наш номер. Придя в номер, он тут же лёг на кровать и заснул, я же ещё решил немного почитать...
 
Я уже начал дремать, как вдруг, перед нашей дверью, раздался пронзительный женский крик, потом топот, шум, суета. Я, натянув на себя тонкий тренировочный костюм, выскочил в коридор. Пол перед нашей дверью и до самой площадки лестницы был забрызган бурыми пятнами. От стоящих тут же, завернувшихся в одеяла москвичек, я узнал, что какая-то девочка-грузинка, живущая на нашем этаже, из-за несчастной любви, вскрыла себе вены на руках. Её сейчас повели вниз, к выходу из гостиницы. Одна из москвичек тут же попросила меня, чтобы я ни в коем случае не говорил никому из местных, что они врачи, поскольку всё равно они ничем не смогут помочь девочке, вскрывшей себе вены, а запястье ей и так уже туго забинтовали, теперь её только в больницу, и как можно скорее. Но, как это сделать непонятно, ведь дороги занесены и до расчищенной трассы примерно 600 метров высокого снега. Девочка от потери крови постоянно теряет сознание и не может уже сама идти. Ребята-грузины хотят попробовать нести её на руках, иначе не спасти.
 
Я сказал, что пойду тоже помогать. Москвички пытались меня остановить, но я представил, как этой девочке сейчас страшно и как же я буду утром смотреть в глаза остальным обитателям гостиницы, если сейчас останусь здесь. Будить Лёньку было бесполезно и я, как был, в тонком тренировочном костюме надетом на голое тело, в башмаках на босу ногу, выскочил на улицу.

Снег лепит, но от волнения я холода не почувствовал. Ребята выстроились в цепочку. Впереди шли 4 человека, пробивая лопатой, своими телами, руками, ногами хоть какую-то тропу в высоком снегу. Дальше шёл человек, который нёс бедную девочку. За ним, следом друг за другом, 5 человек, которые должны были менять нёсшего, брав на руки девушку по очереди. Я оказался шестым в цепочке.
Несёт девочку идущий передо мной. Он делает около 10 шагов и поворачивается со своей ношей ко мне, я беру её на руки, парень падает в сторону, в снег, пропуская меня. Девочка оказалось тяжёлой. Считаю шаги, уже 20. Чувствую, что больше не смогу, но боюсь обернуться, не зная, что там сзади. Останавливаюсь. Пот заливает лицо. Идущий сзади хлопает меня по плечу, поворачиваюсь,это Джугашвили, передаю, теряющую сознание девушку, ему. Падаю в снег. Он обходит меня. Как ребята, идущие впереди, не стараются пробить тропу, но покров снега всё равно высок. Мы, несущие раненную, теперь можем делать каждый не больше 10-15 шагов. Девочка постоянно теряет сознания и, обмякнув на руках, становиться ещё тяжелее. Усталость уже сковывает всё тело, но мы опять меняемся и несём, меняемся и несём. Не понятно сколько прошло времени. Кровь стучит в висках, руки становятся тяжёлыми словно налитые свинцом, но иду, иду, иду. Вижу яркий свет фар от автомашины, направленный на нас. Это и радует и бесит. Радует потому, что виден конец мучений, но бесит, свет режет глаза и нет сил закрывать их ладонью даже если  ты идёшь без ноши. Так, меняясь, бредём дальше... Вижу метрах в 40, впереди, чернеющие фигуры людей, пробивающихся нам навстречу. У них лопаты, их много. Несём дальше. Худощавый парень, идущий впереди меня, лишь смог взять девочку на руки и тут же, с ней на руках, сел в снег. Я наклоняюсь, беру раненую из рук сидящего парня, пытаюсь выпрямиться, чтобы нести дальше. Сил нет, идущий за мной помогает мне подняться. Чувствую как свело мышцы на животе. Прикусываю до крови губу. Стало легче. Делаю несколько шагов. Чувствую, что всё плывёт перед глазами. Кто-то, уже не сзади, а из впереди идущих, пытается забрать у меня обмякшее тело девочки и что-то говорит мне на грузинском. Отдаю её на руки человеку. Понимаю, что этот парень не из гостиницы, а из пробившихся к нам навстречу. Уже не далеко до машины скорой помощи. Я падаю навзничь в снег. Сердце бьётся учащённо. Лежу, пытаюсь дышать спокойно.
 
Поднимаю голову, оглядываюсь, все ребята, шедшие за мной следом, тоже валяются в снегу в изнеможении. Стопы горят от снега, набившегося в башмаки.
Поднимаемся, бредём обратно к гостинице. Тренировочный костюм на мне, ставший совершенно мокрым, когда я нёс пострадавшую, теперь превратился от мороза в жёсткий скафандр.
Холодно, желание одно, скорее бы под горячий душ.
С трудом поднимаемся на крыльцо нашей гостиницы. Ребята прощаясь, обнимаются, они все знакомы между собой. Я стою в стороне, не зная как вести себя в такой ситуации. Джугашвили, он самый старший из них, подошёл ко мне, обнял ладонью меня за шею и посмотрев в глаза сказал на грузинском: "Гмадлобт дзма". Потом, и каждый из ребят, прощаясь со мной, обнимая, говорил: "Спасибо брат."
 
На следующий день, незадолго до полудня, Лёнька будит меня:"Вставай. Ну ты и спать, всю ночь прохрапел, а  сегодня чудный солнечный день и снегопад закончился, да и узкую тропинку кто-то к посёлку уже расчистили."
 
Стук в дверь. Ребята, с которыми я выносил раненую девушку, пригласили нас в ресторан на горячий грузинский хаш - воскресную грузинскую похлёбку, похожую на студень перед тем, как его разливают по тарелкам, и обязательно с хорошей рюмкой чачи (виноградной водки). Лёнька ничего не понимал из того, о чём мы с ребятами говорили, он ведь проспал всю ночь до утра. Да он и вникал в разговор - пил.

Там я узнал, что девочку мы доставили вовремя. Её спасли.