На Аваче еду - плАчу...

       Вот она, «Авача», отходит от бечевинского пирса. Везёт в Петропавловск командировочных, отпускников, дембелей…
       «Авача» – это бывший морской буксир, переделанный в пассажирский грузовоз. Их таких было два – «Авача» и «Олонка». На них держалось почти всё снабжение базы 182-й отдельной бригады подводных лодок, практически оторванной от Большой Земли.
       Шипунский полуостров, на котором находится Бечевинская бухта, никаким транспортом, кроме морского и вертолётно-воздушного, не достижим. Вернее, можно попытаться пройти туда пешком, но… Чревато-с. Во-первых, топать придётся через непролазную тайгу, в том числе и через топь, а одно из гиблых мест на картах так и называется: Гнилая падь – там вообще можно только на лошади, которая, как известно, умнее большинства людей. Ну, и форсирование реки Вахиль – тоже задачка не из простых. Во-вторых, там не только болота, тундра, тайга и речки-речушки. Там ещё и сопки-перевалы, которые неплохо бы знать, и в которых заблудиться проще, чем выкурить пару «беломорин». В-третьих, медведи и росомахи (да чего там, в той глуши и на лихих людей нарваться запросто). Можно, конечно, за несколько дней прогуляться от Халактырского пляжа в сторону Налычёвского мыса и дальше… но там устье Вахиля, а потом береговые скалы и камни, забубукаешься ноги переставлять. Короче: сухопутного пути на Бечевинку не было отродясь – ни мощёной дороги, ни тропинки. Военные топографы, конечно, там хаживали (карты же кто-то составлял), но они – военные топографы, ими быть не всем дано.
       Поэтому оставались только вертолёт (про вертолёты – отдельный сказ) и морем-морюшком. Кроме «Авачи» и «Олонки», на Бечевинку всё ходило много всяких оказий: это и жуткий полувоенный транспорт «Тигиль», пропахший рыбой, мазутом и блевотиной; это и торпедолов (безумству храбрых поём мы песню); это и килектор (если память не изменяет, КИЛ-27), и ВТР (не помню номер), и ГС-17… Были водолазные боты, прочие военные транспорты, а порой можно было воспользоваться даже попутной подводной лодкой. Есть даже совершенно отдельная история, как однажды комбриг… впрочем, не всё сразу.
       Однако оказия – она на то и оказия: может быть, а может и не быть. Так что основное расписание всегда оставалось незыблемым: раз в неделю, и точка.
       «Авача» с «Олонкой» ходили на Бечевинку из петропавловской бухты Богородское озеро. Возвращающиеся из отпуска изо всех сил стремились купить обратные билеты так, чтобы оказаться в Петропавловске в среду: ночь перекантовался где-нибудь, а в четверг с утра – на «Авачу».
       Перекантоваться можно было много где. Например, в гостинице МИС, что была (и, кажется, ещё есть) на Рябиковке. Или в гостинице КЭЧ. Вопросы об удобствах прошу не задавать; а стасиков в этих гостиницах было столько, что существовала гипотеза об особых тамошних тараканьих инкубаторах, снабжающих приплодом весь Петропавловск с окрестностями. Устройство на ночь в любую из этих военных гостиниц было подобно взятию Кёнигсберга. Особенно всей семьёй. Командированные из Бечевинки в Петропавловск (а минимальный срок командировки, сами понимаете, был неделя), как правило, везли гостинцы для дежурных администраторш – шыло, рыбу, икру и «золотой корень» (родиолу розовую, которой в Бечевинке навалом, а по ценности она, говаривали, вторая после жень-шеня). Там же, в гостиницах, были телефоны оперативной сети «Альпинист», по которым, зная нужные позывные, можно было всегда разузнать о транспорте-оказии.
       Переход из Петропавловска в Финвал (то бишь военный посёлок Бечевинки) всегда и для всех был бесплатным. Едва взойдя на борт, каждый пассажир сразу озарялся радостью встреч с теми, кого чёрт те сколько не видел – от недели до полутора месяцев. Сразу доставались бутылочки, нарезался хлебушек, лучок, рыбка... И дальше все те шесть часов, покуда «Авача» чапала Авачинским заливом в наши тьмутаракани, народ расслаблялся, как мог. Кто дрых, кто точил лясы, кто смотрел чёрно-белый телевизор (если он работал), кто забивал «козла», а сплошь и рядом просто бухали, совмещая поглощение спиртного с уже перечисленными делами. Забухать, кстати, имело смысл, ибо что «Авачу», что «Олонку» по тихоокеанской зыби нещадно валяло и кидало (про «Тигиль» и уж тем более ТЛ, то бишь торпедолов, вообще молчу), так что стремление граждан загрубить датчики своих вестибулярных аппаратов вполне понятно и логично. Попадались, конечно, среди нас непьющие (некоторые дамы, дети, например, или матросы срочной службы, которым не положено), и им порой бывало тяжко. Кто как, а я обычно вливался в каюту Толика, боцмана «Авачи» – у него всегда подбиралась прекрасная компания.
       Кроме пассажиров, транспорт всегда вёз массу грузов. Прежде всего, это продовольственные и промышленные товары (на Бечевинке было аж два соответствующих магазина). Про эти магазины (особенно про продовольственный военторг) я буду вынужден рассказать в другой раз особо. Не всякий видал то, что видали мы в посёлке Финвал, он же Петропавловск-Камчатский-54…
       Также на транспорт грузили купленную в Петропавловсе мебель, контейнеры переводящихся к новому месту службы (что туда, что обратно), а иногда даже автотехнику. В мою бытность частных автомобилей в Финвале было 1 (один) штука – это беленькая «Нива» замкомбрига Пивненко – он на ней на службу ездил, примерно сто метров по прямой и двести с учётом выкрутасов бетонки. И мотоцикл с коляской, только без коляски, это у капитан-лейтенанта Пирожкова с нашей части. Он даже иногда на нём гонял туда-сюда, дурачась, чтобы навыки управления транспортным средством не растерять. И детей катал всех подряд (на Финвале чужих детей не было).
       И вот, как я уже говорил, всё это шесть часов ехало морем на Бечевинку. Летом оно ещё как-то туда-сюда, если только не попал в наползший с океана тёплый фронт циклона. А вот весной, зимой и (о, боги!) поздней осенью… Зимой, кстати, непогода могла быть неделями, так что весь гарнизон сидел на заначках. Как вспомню, что мы порой курили во время вынужденного сигаретного голодания – жуть берёт. Сухие стебли лопухов, лавровый лист, спитый и высушенный чай… Некурящим было проще. А недостатком выпивки Финвал не страдал никогда.
       В общем, плыли в Бечевинку. По правому борту пролегал и почти не двигался безбрежный Тихий океан; по левому не спеша проплывал где-то вдали пустынный Халактырский пляж с сурово набычившимся Налычёвским мысом, потом угрюмо-чёрный остров Крашенинникова… а потом, миновав отмеченную вестовым буем опасную банку с отличительной глубиной, «Авача» подходила ко входу в бухту. Слева каменился мыс Ловушек, справа – мыс Входной. Светящие знаки на них всегда исправно работали – проблесковые зелёный и красный. Народ начинал помаленьку выползать на верхнюю палубу с тем, чтобы насладиться величавым зрелищем самой красивой бухты на свете. Если позволяла погода, конечно. Ну и проветриться после круизных посиделок, чего уж там.
       Вход в бухту непростой. Глубины порядка двадцати метров, но есть несколько банок по семь-восемь-девять, опасные для подводных лодок (я выше уже говорил). Заметим: это ещё до линии входных мысов. Потом уже собственно начиналась сама бухта, закрытая от океана до неприличия мелководной песчаной косой. В этой косе был прорыт очень узкий (метров тридцать-сорок шириной) фарватер, который ежегодно углубляли и безуспешно расширяли. Фарватер был обвехован дорожкой из буёв, и с палубы было очень хорошо видно, как сразу за буями глубины становятся более чем смешными – метр, полметра, и даже меньше. Буи, бывало, выворачивало и отрывало штормами; кроме того, они стояли только с весны до осени, однако я не припомню случая, чтобы входящий или уходящий транспорт сел на мель. Подводная лодка – да, как-то раз впилилась в остовый край прорытой под водой канавы, гордо именовавшейся фарватером, но несильно, и это исключение, только подчёркивающее общий высокий уровень кораблевождения наших моряков.
       Перед швартовкой «Авача» давала сирену – впрочем, как и при отходе. И если «подходная» всегда звучала радостно, то «отходная» всегда была переполнена грустью и какой-то непередаваемой, щемящей душу тоской. Мне всегда казалось, что «Аваче» всякий раз очень не хочется уходить из этой уютной бухты…
       Народ выгружался на пирс и расползался по посёлку, а далее происходила боевая войсковая операция под названием «разгрузка «Авачи». Она заканчивалась тогда, когда заканчивалась – например, в пять утра. Сколько коньяка умудрялось во время разгрузки зашхериться в бездонных рукавах матросских бушлатов – трудно сказать. Бороться с этим было бесполезно, все это знали и следили лишь затем, чтобы моряки срочной службы не уволокли весь многозвёздочный груз целиком, а недостаток потом списывали на «бой». Впрочем, кроме коньяка, всегда было ещё много всяких вкусных вкусностей, на которые мог прицелиться зоркий матросский глаз. А вот вещи матросы не воровали никогда.
       Я сказал «многозвёздочный»? М-м… это я оговорился. Коньяк на Бечевинку привозили самый жуткий, самый невозможный шмурдяк, какой только может быть на свете. А звёздочек на нём могли нарисовать сколько угодно, хоть по количеству звёзд в обеих медведицах вместе.
       Утром пятницы на «Авачу» грузили то, что должно было уехать из Бечевинки. Скажем, контейнера тех офицеров и мичманов, кто покидал гарнизон навсегда. Мебель традиционно с Бечевинки не увозили (за редким исключением), а просто продавали за пятак. Так и бродили шкафы, комоды, серванты, кресла и столы из дома в дом, из квартиры в квартиру, от одного хозяина к другому, десятилетиями…
       А потом «Авача» отдавала швартовы, отходила от пирса и разворачивалась носом на выход. Звучала грустная сирена: «Друзья! Я скоро вернусь!»…
       Когда она шла фарватером на выход в океан, на обеих котельных давали сирену и выпускали в небо парочку клубов дыма. Так матросы провожали тех, кто «сыграл ДМБ».
       Первая песенка, которую я накозябал на Бечевинке, была для уходящих в запас моряков (мотив, естественно, упёрт у кого-то; кажется у «Трио Маренич»):

Три года ждали мы желанный этот час,
Когда «Авача» повезёт в последний раз,
Когда последний глянем раз с тобой
На снег Финвала голубой,
       Когда нам с берега друзья махнут рукой,
       А на котельной задымят большой трубой –
       Наверно, слёзы потекут из глаз
       В желанный этот грустный час.
               Нам позабыть это время нельзя –
               Три года мы вместе топтали моря!
               Простите нам всё – мы больше не придём.
               Нас впереди ждут веселье и труд,
               Нас также любимые девушки ждут…
               Прощайте, друзья – мы сушим якоря!

И каждый снимет бескозырку и махнёт,
И звук «Славянки» нам по сердцу резанёт –
Не раз мы вспомним вдалеке от вас
Желанный этот грустный час.
        Мы третий тост за тех, кто в море, будем пить,
        Тельняшки долго будем мы ещё носить,
        Про море песни будем петь с тобой,
        Про снег Финвала голубой!
               Нам позабыть это время нельзя –
               Три года мы прожили вместе, друзья!
               Простите нам всё – мы больше не придём.
               Нас впереди ждут веселье и труд,
               Нас также любимые девушки ждут…
               Прощайте, друзья – мы сушим якоря!

       Кто-то спросит: а вот когда я последний раз смотрел на проплывающие мимо буи фарватера и на густо заросшие буйной зеленью сопки под пронзительно синим небом – что, плакал?
       Плакал, конечно. И по-моему, это нормально.
       А рядом точно так же, оперевшись на обшарпанный планширь «Авачи», пускал слезу старшина первой статьи Мацына, теперь уже бывший котельный машинист береговой службы, который до этого сам пускал из той трубы дым, провожая «Авачу», и с которым мы вместе пели со сцены эту песенку (он был ещё и бас-гитаристом), а называлась она кратко и просто: «ДМБ».

май, 2011
фото: "Авача" у пирса бухты Богородское озеро

"Авача" отходит от бечевинского плавпирса:
http://www.youtube.com/watch?v=edZRBJ_TwTg

P.S. Была выбрана на роль одной из мишеней при проведении ракетных стрельб в сентябре 2014 года. Покоится на дне Авачинского залива. Достойный уход достойного корабля...