Мартын

     Бег времени неудержим… Все меньше остается друзей тех военных и послевоенных лет. Великая Отечественная - далекое прошлое. Для меня же чем дольше то время, тем отчетливее и зримей проступают лица друзей, однокашников, отдельные случаи, встречи, события.
     Летом 1947 года я, молодой старшина-артиллерист, оказался недалеко от родных мест. Имея двое суток в запасе, в Витебске я вскочил на товарняк и вскоре спрыгнул на подъеме у станции Лосвидо. Шоссейкой зашагал к поселку Должа, расположенному в трех километрах от станции на берегу озера. И хотя лето было в полном разгаре, радости оно не прибавляло. Все вокруг вроде бы усохло, уменьшилось: и озеро, и дома вдоль шоссе выглядели убого и сиротливо. Ни людей, ни даже лая собак, словно вымерло все живое. А дальше пейзаж и вовсе изменился настолько, что я, помнится, даже остановился. Прекрасный старинный парк с мачтовыми соснами и нежными тенистыми аллеями исчез. На голой возвышенности виднелись кирпичные руины родной школы. Даже река, в которой мы купались и ловили раков, чахлым ручейком пробивалась меж камней к озеру.
     Я долго смотрел с моста на шмыгающих меж камней мальков, и картины не так уж далекого прошлого (в 42-м году семья покинула эти места) зримо вставали перед глазами, появляясь и исчезая, словно в сказочном калейдоскопе.
     Именно на этом мосту по воскресеньям в летние вечера собиралась молодежь на гулянье. Мы, пацаны, вертелись тут же, сгорая от зависти к Мартыну. Уважение к нему было особое за его классную игру на баяне. Взрослые парни и девчата всячески ублажали гармониста, баловали сладостями, а то и деньжатами, только бы не капризничал, играл до упаду. От него и мне перепадало кое-что из лакомств, поскольку сидели мы за одной партой, набеги на окрестные огороды совершали, не раз тонули в азарте опрометчивых заплывов. Но все кончалось благополучно, поскольку коллективизм был абсолютный.
     Лишь однажды буквально в первые месяцы оккупации мы попали в нешутейный переплет. Двое немцев навострились глушить рыбу. Мы с Мартыном попались им на глаза и оказались в роли проводников. О местах, где водилась крупная рыба, мы знали. Но какой уважающий себя пионер пойдет на сделку с врагом! Короче, дело кончилось тем, что нас взяли и выбросили за борт лодки. Использовав впустую боезапас, фрицы догадались, что мы их просто водили за нос. Плавать мы были мастера. Но уж больно далеко было до берега, да и сентябрьская вода не особо грела. И если бы не старший брат, который от пацанов узнал о нашем "рыбном промысле", сыграли бы мы на дно.
     Размышления мои прервала протарахтевшая мимо полуторка. И я направился к виднеющемуся на отшибе домику.
     Та же калитка "с закруткой", тропинка, утопающая в зарослях лопухов и кустов шиповника, дверь с клямочкой, на которую надо надавить, чтобы дверь открылась.
     Постаревшая и совершенно седая тетя Паша не узнала меня. А Мартын вроде бы узнал. Он сидел за столом и что-то мастерил. Какая-то странная улыбка не сходила с его неподвижного лица. Я порывисто шагнул к столу, намереваясь поздороваться. Никак не отреагировав, Мартын быстро заговорил, обращаясь к матери:
     - Мам, это же Михась. Ну, помнишь, тот самый… Давай-ка нам что-нибудь на стол… Раздевайся, Михась, садись, рассказывай!
     Я снял китель, сел напротив друга, и сердце сжалось от горести и боли. Все лицо его было обезображено рубцами и въевшейся навечно пороховой гарью. Глаза смотрели холодно и неподвижно. "Я для него пустое место", - мелькнула мысль.
     - Ты что, Мартын, не рад встрече?
     - Рад, Михась, еще как рад… не обижайся, тут такое дело…
     - Ну что ты мямлишь, - накинулась на него мать, - расскажи человеку, а то ведь подумает невесть что.
     - А что рассказывать, - не меняя позы, ответил Мартын, - ты давай-ка что-нибудь покрепче - все и образуется.
     Я внутренне содрогнулся, когда мой друг обеими руками осторожно потянулся к стакану. Вместо пальцев из опаленных ладоней торчали скрюченные обрубки. Опрокинув содержимое стакана в рот, словно фокусник, подцепил клешней вилку и ловко поддел огурец.
     - Вот так и живу, друг Михась, на слух да на ощупь.
     Я хотел спросить, как это он нашел на столе стакан, закуску? Но подступивший к горлу комок лишил меня всякого дара речи.
     Мало-помалу Мартын разговорился и поведал мне свою печальную историю. После освобождения от немцев на территории осталась уйма мин и всевозможных боеприпасов. При военкомате срочно организовали курсы минеров. Приглашались добровольцы не моложе 16 лет.
     - Наука несложная, - рассказывал Мартын, - просто дурака свалял. Смотрю, лежит банка консервная. Ничего похожего на мину. Взял в руки и - вот, получил. Троих пацанов похоронили. Мне еще повезло, - невесело улыбнулся он.
     Вечером Мартын опять удивил меня, пригласив в клуб на танцы. Шел рядом с баяном за спиной, разговаривал, шутил:
     - Я, как собака, нюхом беру, - засмеялся он в ответ на мое недоумение. - На рыбалке поклевку чую, в лесу - гриб.
     Я, конечно, не поверил. Однако в дальнейшем сомнения мои помаленьку улетучивались.
     В клубе (бывшей столовой) по углам коптили две керосиновые лампы. Несколько пар кружили под балалайку, на которой лихо наяривал наш обидчик и заступник в прошлом - Гера. Среди присутствовавшей пацанвы он, пожалуй, один внушал доверие. Военная служба обошла его по причине заикания. Общение с ним требовало великого терпения. Мы дружили с ним и Гера это ценил, тянулся к нам, сторонясь своих сверстников.
     Увидев нас, он бросил инструмент и, улыбаясь во весь рот, стал трясти мою руку, всем своим видом стараясь показать, что узнал, не забыл старых друзей. С партизанской медалью на груди, рыжей шевелюрой он выглядел внушительно и был, наверно, первым парнем на деревне. Он быстренько организовал стульчик для Мартына, усадил меня, турнув со скамейки двух пацанов, и поднял руку. Стало тихо. Мартын заиграл сразу, не беря для разгона аккордов, сильно и звучно, уверенно и просто. Мелодия была необычна и странна. Звуки прерывались, падали, нарастали, словно дальний лесной гул под порывами ураганного ветра. Слышались голоса не то птиц, не то зверей и нечто протяжное, щемяще-грустное и вроде бы знакомое, не поддающееся объяснению. Это была песня Мартына, мелодия его души и сердца. Он дарил ее в память о детстве. Это я понял потом, спустя много лет. А тогда я был просто потрясен.
     На другой день, прощаясь, я молча обнял Мартына и ушел. С тех пор я его больше не видел.
     Когда я закончил эти заметки, в руки мне попал энциклопедический справочник "Витебск". На его страницах нашел знакомые имена. Оказывается, в Лосвидо и в Долже во время войны действовала подпольная группа из двенадцати человек, в том числе семьи Мартына, Геры и других. Обнаружил имя своей сестры Елены. В Витебске и области подобных групп насчитывалось восемьдесят. Подпольщики, устраиваясь на работу к оккупантам, спасали молодежь от угона в Германию, снабжали партизан документами и пропусками, помогали разоблачать и обезвреживать вражеских агентов, засылаемых в партизанские отряды.
     Эта битва была всенародной и потому победной.