Сын своего отца

Родившийся в Тель-Авиве за три года до создания еврейского государства, он с сожалением говорит о том, что время таких, как его отец, ушло. Полковник ВВС в отставке Яир Шамир убежден, что бывший премьер-министр Израиля Ицхак Шамир никогда бы не согласился на размежевание, а если бы решился атаковать ядерные объекты Ирана, то не стал бы заявлять о своих намерениях публично. Яира Шамира вполне можно назвать наследником отцовских идей, но сам он считает, что поколение создателей государства, к которому принадлежал его отец, было совершенно особым и таких людей уже нет.

...У него та же открытая улыбка, что и у отца. Имея за спиной не только весомое прошлое, но и настоящее, в общении Яир Шамир на удивление прост и располагает к себе с первой минуты знакомства. За его спиной картина, на которой изображен мальчик, бегущий по каменной гряде к морю. «Оптимистичный сюжет, правда?» - спрашивает Яир, поймав мой взгляд, брошенный на картину. «Пожалуй, - соглашаюсь я и добавляю, - Мальчик и его мечта», - думая о том, что сейчас мне предстоит узнать, сбылась ли детская мечта мальчика, названного родителями в память об убитом англичанами руководителе еврейского подполья Аароне Штерне по прозвищу «Яир». Ведь с тех пор прошло уже 67 лет...

- Черчилль однажды сказал: «Если устроить распрю между прошлым и настоящим, мы лишимся будущего». Отец следовал этому правилу, никогда не упоминая о былых заслугах и всячески избегая разговора о них, - говорит мне Яир и продолжает. – Он не любил ничего парадного и торжественного, пустых речей, объясняя это так: «Когда тебя начинают воспринимают по форме и титулу, уже невозможно понять, чего ты стоишь на самом деле». Обычно люди любят вспоминать о своем геройском прошлом. А я узнал об отце подобное только после того, как его не стало: мне рассказали об этом люди, с которыми он дружил еще со времен еврейского подполья.

- Нередко в семьях сильных, доминантных личностей вырастают безвольные дети. Вам удалось избежать этой участи. Какие отношения были у вас с отцом?

- Мы с отцом были товарищами. Он уважал свободу моей мысли, считая, что это единственное, чего человека нельзя лишить даже в застенках. Я мог сказать ему все, что думаю, зная, что буду выслушан со вниманием и понят. Ну разве что отец предложит мне подумать еще над каким-то вариантом, который от меня ускользнул. Но это – максимум. Например, когда я решил пойти в «Цофим» (молодежная организация), отец не сказал мне: «А почему не в «Бейтар»?» Он признавал за мной право выбора. Единственное, за чем отец и мама следили, ничем не ограничивая нашей внутренней свободы, так это за культурой поведения, и в том числе за столом. Неважно, что в тарелке негусто – времена были тяжелые, но мы с сестрой благодаря родительской выучке, с детства пользовались столовыми приборами не хуже аристократов.

- Когда ваш отец работал в «Мосаде», вы жили с ним во Франции?

- Совсем недолго. После израильской вольницы мы с сестрой не смогли вписаться в местную школьную систему, где надо было надевать форму и терпеть побои учителя за любой проступок.

- Побои???

- Именно. У местных учителей тогда были даже специальные палки для битья учеников. И мы с сестрой заявили родителям, что они могут оставаться во Франции, а мы возвращаемся в Израиль. Мне тогда было 12 лет, а сестре восемь. Родители выслушали нас и сказали: «Хорошо». Они нам доверяли и были уверены в том, что мы не наделаем глупостей, приученные с раннего детства отвечать за свои поступки и решения. Так что мы прожили тогда без них в Израиле несколько лет, пока я не пошел в армию.

- Вы жили у родственников?

- Нет. У нас, кроме родителей, никого не было. А у них – никого, кроме нам. Все родственники отца погибли во время Катастрофы, а мамины родители и брат умерли рано. Так что фактически наша семья состояла из четырех человек. Это потом она разрослась: у нас с сестрой появились дети, внуки, невестки, зятья и их многочисленная родня. Так что, вернувшись из Франции в 12 лет, я жил в нашем доме один, а восьмилетняя сестра – в семье своей подруги. Готовить и стирать мне помогала соседка, с остальным я справлялся сам. Конечно, маме приходилось без конца мотаться туда-сюда. Отец часто приезжать не мог - мы писали друг другу письма.

- У вас не было конфликтов с отцом?

- Нет. Мы были товарищами и на протяжении всей его жизни обязательно встречались раз в неделю, чтобы пообщаться, немного выпить (отец любил виски), сыграть партию в шахматы. Кстати, так у него ни разу и не выиграл: он не был готов пойти даже на дружеские «поддавки», - смеется и добавляет уже серьезно. - У нас с ним была духовная близость. Отец до сих пор служит для меня примером, и я пытаюсь «влезть в его сапоги», но это не так просто...

- А какие отношения были у вас с мамой?

- Мама была для нас всем, что связано с домом и семьей.

- Еврейская мама?

- Да, это у еврейских женщин в генах. Но она была при этом очень сильным человеком, тяжело работала, прошла вместе с отцом через все трудности подполья, в том числе, арест, и не бегала за нами с ложкой в руке. Достатка в доме не было, мы жили скромно. Отец был равнодушен к материальным ценностям.

- В жизни вашего отца был период, когда он ушел в бизнес...

- На самом деле были два таких периода – до создания государства, и после, когда время подпольщиков закончилось. Отцу было скучно заниматься бизнесом: процесс зарабатывания денег его не увлекал и он постоянно искал себе занятие поинтереснее. Кстати, он очень много сделал для того, чтобы привезти сюда «русскую» алию, а позднее – алию из Эфиопии. Препятствовал выезду советских евреев в США в обход Израиля, объясняя американскому правительству, что евреи из СССР – не беженцы, у них есть свое государство Израиль, где их ждут и готовы принять.

- Как в вашей светской семье относились к еврейской религии?

- С большим уважением. Отец поддерживал тесную связь с Хабадом, бывал у них на Суккот и в другие праздники. Он не ходил в синагогу, как это принято в еврейской традиции, но по сути был глубоко верующим человеком. Иные должны надевать тфилин, чтобы приблизиться к некой точке, а он был в ней изначально – со своей верой в еврейский народ и его традиции.

- Если был ваш отец столкнулся с проблемой, которой сегодня озабочен весь мир, он бы решился на превентивную атаку ядерных объектов Ирана?

- Не знаю, сделал бы он это или нет, но в одном уверен: он бы об этом не говорил. Потому что придерживался принципа: делай или не делай, но в обоих случаях – молчи.

- А что касается размежевания? Пошел бы он на это?

- Нет. Никогда и ни за что. Потому что Гуш-Катиф - это наши земли, которые евреи выкупили их еще у турок. Есть ли в мире государство, которое способно отказаться от своих территорий? Кроме того, вторая сторона усмотрела в размежевании проявление слабости, не оценив акта доброй воли и мирной инициативы: в результате в класти пришел ХАМАС, и обстрелы нашей территории не прекращаются.

Я помню, как накануне выборов 1992-м года товарищи по партии пришли к отцу и сказали: «Для того, чтобы Ликуд удержался у власти, надо пойти на территориальные уступки. Невозможно все время говорить «нет». Так мы проиграем выборы!», - вспоминает Яир. - А отец сказал им на это: «Тогда ищите другого премьера. А я на это не пойду. Мир – только в обмен на мир, без каких-либо предварительных условий». Он считал, что даже если отдать палестинцам 95 процентов земель, их это не устроит. Потому что они считают своей всю территорию Израиля. Отец не изменил своим принципам и проиграл выборы. В результате мы получили Осло, Кемп-Дэвид и все, что последовало вслед за этим: пережили войну и интифаду, тысячи израильтян были убиты, и продолжаются обстрелы израильских городов.

- Каким ему представлялся выход из тупика?

- Отец говорил: «Прежде мы и палестинцы должны научиться жить вместе и быть хорошими соседями, помогая другу другу и налаживая торговые и другие отношения, а потом уже - решать спорные вопросы». Отец не отрицал переговоры, но был не готов ради мира торговать землями. С этим он поехал в Мадрид, и никто из представителей арабских стран не покинул зал заседания во время его речи.

Отец предпочитал смотреть на ситуацию в дальней перспективе: ему было неважно, как к нему отнесутся в Белом Доме, или в Европе и что напишут в газетах. Его волновало только то, что может случиться со страной в будущем. Современные лидеры больше озабочены ближней перспективой, где точка отсчета - дата очередных выборов.

- Ицхак Шамир был для нашей алии 1990-х первым премьер-министром. Многие из новоприбывших пережили в период его каденции свою первую в жизни войну. Спустя годы понимаю, почему мы жили тогда с ощущением, что Израиль выстоит и не впадали в панику: во главе правительства стоял тот, кто создавал страну - человек сильной воли и железных принципов.

- Поколение создателей государства было совсем другим. Эти люди искренне верили в сионистскую мечту о возвращении в Эрец-Исраэль и были готовы пожертвовать ради нее всем. Жили скромно, довольствовались малым, никогда не заботились о собственной выгоде. Я и моя сестра выросли именно в таком доме. В 1948-м году, после провозглашения государства, отец сказал: «Мы победили, и нужды в подполье больше нет. Надо поднимать страну». Он не стремился в политику, работал, как все, занимаясь реальным делом.

- А что вы можете сказать о своем поколении?

- Мы стали своего рода мостом между нынешним поколением и поколением создателей государства. Укрепляли то, за что боролись наши родители, но каждый при этом выбрал свой путь. Одни создавали и усиливали армию, другие застраивали страну, поднимали промышленность, развивали сельское хозяйство, расширяли местый рынок и искали выхода на международный, - после небольшого раздумья добавляет. - Были, впрочем, и такие, кто больше заботился о собственных интересах: некоторые из них, не прошедшие жесткие «фильтры» своего времени, впоследствии пробились в политику и установили в ней определенные правила, позволяющие им сохранять за собой места кнессете и правительстве, - добавляет Яир. - Но что теперь говорить о прошлом: надо смотреть вперед. Я связываю свои надежды с молодым поколением. Наши дети, которым мы помогли встать на ноги, получить хорошее образование и профессию, пытаются вернуть утраченные идеалы. Им не безразлично происходящее в стране, они стремятся попасть в элитные боевые части, ощущая свою ответственность за будущее Израиля. Надо проложить им дорогу и в политику, чтобы они имели большее влияние и могли реально что-то изменить к лучшему.

- Думаю, это будет непросто: смогут ли те, кто ищет утраченные идеалы прошлого, играть по установленным правилам, водить дружбу с теми, кто обеспечит поддержку во время «праймериз» и прочее.

- Моему отцу в свое время удалось поломать порочную систему избранных в движении Херут, когда место человека в списке оценивали не по его способностям, а по принадлежности к той, или иной общине, или внутрипартийной группе. Он произвел тогда своего рода революцию: люди начали занимать позиции в соответствии со своими реальными достижениями, места ни для кого не «консервировались». Движение открылось для новых кандидатов, и маленькая партия довольно быстро стала более многочисленной и влиятельной. Позднее тот же принцип равенства для разных предствительств использовался и в Кнессете.

Я, как и отец, считаю, что система «праймериз» губительна для Израиля. Потому что ведущие позиции получают не те, кому дорога идея, а те, кто умело обеспечивают себе голоса не за счет способностей, а за счет налаживания нужных связей, самопиара и прочих сомнительных условий игры. Многие партии понимают, что праймериз – плохо и нужно что-то менять, но сопротивление тех, кто в случае отмены праймериз лишится обеспеченного ему места в списке, еще слишком велико. Думаю, что это все же произойдет - просто потребуется еще какое-то время.

- Как сложилась ваша жизнь? Достигли ли вы целей, которые перед собой ставили?

- Я с детства мечтал быть инженером и летчиком, только не знал, в какой последовательности этого достигну. А на самом деле вышло так: сначала я пошел на курс летчиков, а в 1970-м пошел учиться в Технион на факультет электротехники и инженерных телекоммуникаций. Днем учился, а ночью летал.

- В каких войнах вы принимали участие?

- В Войне на истощение, Судного Дня и Первой Ливанской. Октябрь 1973-го я провел на Синае. В воскресенье начинался учебный год в Технионе (я тогда перешел на четвертый курс), а в субботу началась война и меня призвали в ВВС. Многие мои товарищи не вернулись из полета, я видел страшные картины... У меня 12 лет ушло на то, чтобы освободиться от травмы Войны Судного Дня. До недавнего времени вообще не мог говорить на эту тему...

- Где вы больше реализовали себя – в ВВС, или на инженерном поприще?

- В армии я был таким же летчиком, как и все. Думаю, что в качестве инженера я достиг большего. В своей последней должности перед уходом в хай-тек, я отвечал за всю электронику ВВС, ее развитие, содержание и обслуживание. Когда я пришел в 1987 году в хай-тек, он был еще в «пеленках» и здесь я смог сделать больше.

- А чем вы занимаетесь в настоящее время?

- Половину рабочего времени трачу на добровольческие проекты: беру правительственные компании, находящиеся в состоянии упадка и вывожу их на нормальный уровень. Всякий раз это напоминает маленькую революцию. Сейчас я возглавляю на добровольных началах совет директоров национальной дорожной компании, которая прокладывает в Израиле все новые дороги, включая железную. А шесть лет назад мы создали вместе с другими добровольцами организацию, которая помогает трудоустройству репатриантов с высшим образованием. Помогаем им с обучением и трудоустройством. Уже помогли найти свою нишу шести сотням людей.

- Вы сознательно сторонились все годы политики? Или были другие причины?

- Просто чувствовал, что на своем месте могу дать Израилю гораздо больше. Ведь то, чем я занимался и занимаюсь до сих пор - вытаскиваю находящиеся в состоянии упадка правительственные компании из трудностей и запускаю старт-апы – может не каждый. Но при этом, я, конечно, отдаю себе отчет в том, что главные решения для страны и для каждого из нас все же принимаются в верхних эшелонах власти и только там можно повлиять на ход событий и вещей. Отец это понимал, но принципам своим не изменял, за что платил свою цену. Он считал, что если история и запомнит его, то только как человека, который любил Израиль и стоял на его страже всю свою жизнь.

- Ваши родители были неразлучной парой на протяжении многих лет и всю жизнь дружили со своими товарищами по еврейскому подполью. А что вы можете сказать о своей семье и друзьях?

- Мы с женой тоже неразлучны вот уже 44 года. У жены есть особенность: она меняет свою профессию каждые семь лет. Начинала когда-то учителем в тихоне, потом пошла учиться криминологии, проводила исследования в тюрьмах. Затем вместе с нашей дочерью решила учиться юриспруденции и стала адвокатом. Теперь моя супруга бабушка, помогает детям растить наших внуков и занимается добровольческой деятельностью. Что же касается друзей, то они у меня еще с детского сада. Мы себя так и называем «хавура ган Шошана» (товарищество детского сада «Шошана»). Чуть позже к нам еще присоединились несколько ребят, с которыми мы подружились в школе и в «Цофим». Так что мы вместе уже полвека. Теперь уже дружим семьями - 25 супружеских пар. В минувшую субботу одному из нас исполнилось 67 лет: его день рождения праздновал весь наш «садик», - смеется.

- Ваши детские мечты сбылись: вы хотели стать летчиком и инженером, и вы ими стали. А каковы ваши взрослые мечты?

- Хочу, чтобы наши внуки жили здесь в полной безопасности. Хочу, чтобы израильская экономика процветала, а наши внуки жили здесь, а не в каком-либо другом месте, и чувствовали себя в полной безопасности.

Фото автора
P.S.
Яир Шамир получил свое имя в честь Аарона Штерна (подпольная кличка «Яир»), руководителя подпольной еврейской организации «ЛЕХИ», убитого англичанами.

Едва Яиру Шамиру исполнился год, его отец был арестован англичанами за подпольную деятельность. Через год была арестована и его мать – активистка еврейского подполья. Родителей Яира освободили лишь после провозглашения государства.

В течение всей жизни Яир Шамир занимал руководящие посты в ведущих израильских компаниях, и в том числе – высоких технологий. Он был: генеральным директором и вице-президентом компании Scitex Corporation Ltd; генеральным директором компании «Элит»; вице-президентом Фонда «Этгар»; президентом и генеральным директором компании высоких технологий VICON телекоммуникации; членом совета директоров компаний хай-тека «Mercury», «Орхит», «DSP Group», «Апоалим рынки капитала».

На общественных началах Яир Шамир занимал пост председателя совета директоров национальной авиакомпании «Эль Аль» и председателя концерна Израильской авиационной промышленности «Таасия авирит». В первые месяцы пребывания на этом посту Шамир заменил 13 из 19 руководителей предприятий и структурных подразделений концерна. В момент вступления Шамира на пост председателя совета директоров чистая прибыль концерна авиационной промышленности составляла 2 миллиона долларов США, а в 2010 году она составила 94 (!) миллиона долларов. В те же годы израильский гигант авиационной промышленности уверенно обосновался на российском рынке, где занимает лидирующие позиции в сфере производства беспилотных летательных аппаратов. В тот же период в космос были запущены четыре израильских спутника.

С 1999 года и по настоящее время Яир является председателем правления и совладельцем фонда венчурного капитала «Catalyst» и является председателем Национальной дорожной компании на добровольных началах. Он - член совета Техниона и член совета университета имени Бен-Гуриона в Негеве, а так же глава попечительского совета Центра «Шалем».