Сотый

СОТЫЙ

Соооо-тыыый… Так сладко и протяжно звучало имя этого приземистого магазина. От него пахло яблочным и восково-медовым ароматами. Априори не понимая значения этого слова - Сотый, я любил и магазин, и его имя.
Даже позже, когда я понял, что Сотый – это всего лишь номер магазина, для меня это слово не потеряло своей ценности. Тысячи раз, произнося его, я не переставал им наслаждаться. Виною этому незабываемая аура этого магазина. Во-первых, от асфальтного полотна улицы Плеханова к магазину вела брусчатка из дикого камня через живописный абрикосово-яблочный садик, во-вторых, на окнах магазина стояли клетки с птицами: там были и снегирьки, и лазоревки, и чижики, и щеглы. Я любил, не заходя в сам магазин, через окна любоваться пичугами. Ну, и в-третьих, здесь был большой отдел игрушек.
Помню, когда в нашем детском саду был карантин, моей маме приходилось брать меня с собой на работу в клиническую лабораторию Горбольницы №5. И одна славная тётенька, со странным именем Романовна, привлекала меня к интеллектуальному труду (чтобы не путался под ногами): она, изучая через микроскоп анализы крови, диктовала мне цифры, которые я должен был нажимать на счётной механической машине. Романовна меня весьма хвалила и обещала, что когда придёт день зарплаты, администрация не посмеет не выплатить мне причитающийся гонорар. И день получки пришёл, все работники лаборатории после трудового дня сели в машину скорой помощи и были транспортированы в поликлинику, в бухгалтерию. Я точно не знаю, Романовна ли раскошелилась, или моя мама пожертвовала мне часть заработка, но в тот день я получил целковый с Лениным. И первая моя в жизни зарплата осталась в этом волшебном Сотом магазине. Я вошёл и сразу взглядом упёрся в него, в красочный игрушечный паровоз, ничего я больше не видел, и видеть не хотел, только его. Но предварительно я проконсультировался: «А сдача будет?». Увы, паровоз стоил ровно рубль, что немного меня огорчило, но не надолго. Придя с новой игрушкой домой, я забыл о таком чудесном явлении, как мелочь, которую продавцы выдают вместе с покупкой и чеком. После такой шикарной, почти самостоятельной покупки, этот магазин стал для меня самым любимым. На моём окраинном посёлке был другой, огромный промтоварный магазин, но не мог он, светлый и просторный тягаться с полумрачным, таинственным и таким желанным залом Сотого.
Годы шли, брусчатка по краям покрывалась мхом и травой, сад разрастался и старел, а я по-прежнему, независимо от того, есть ли у меня деньги или нет, не мог проходить мимо этого невысокого одноэтажного здания. Просто со временем приоритеты менялись, вместо игрушек я уже засматривался на канцтовары, лет с десяти я уже увлечённо и скрупулёзно выбирал себе блокноты и ручки, причём ручки любил чернильные, которые давно были не в моде. Пределом моих мечтаний была ручка с золотым пером, средняя цена подобной была аж семнадцать рублей.
Но пришли шальные девяностые, сперва зал магазина опустел, а весь ассортимент товаров можно было пересчитать на пальцах, на моём любимом культтоварном отделе не стало ни ручек, ни блокнотов, только краска для штампов и газетная бумага для пишуших машинок. Ещё была разноцветная копирка, которую живо разметали «двадцатовские» и «глубоковские» девчонки. Жёлтыми, фиолетовыми и зелёными листами они перед дискотекой натирали осветлённые пряди своих чёлок. Другие отделы магазина были ещё более пусты. А я всё равно, проходя мимо, упорно заходил в магазин через фруктовый палисадник, по всё той же мостовой. А спустя пару лет рядом находящаяся автобаза угольного объединения выкупила всю территорию и обнесла её бетонным ограждением.
В начале ХХІ века, когда я пытался найти себя в журналистике, по заданию главреда городской газеты писал репортаж о своей малой родине, я попытался узнать у руководства автобазы о судьбе помещения магазина. Многие работники даже недоумевали: «Какой такой магазин?» Меня провели на территорию, я окинул взглядом пустырь в дальней части предприятия, где на месте такого родного и желанного здания зиял пустотой котлован, и понял: писать не о чем…
Однажды, идя с Комсомольца на свой родной посёлок, я не удержался и остановился возле полуразвалившейся автобусной остановки, где когда-то ходили городские маршруты №8 и №21, именно отсюда начинается мостовая. По ней даже можно сделать шаг, другой – и упереться в бетонный забор. Заглядывать через него смысла нет. Я-то знаю, что деревья уничтожены, брусчатка разрыта, от магазина не осталось даже намёка. Нет ничего за этой стеной. Я развернулся и пошёл дальше, понимая ноющим от жалости сердцем: на той пустоши, ограждённой бетонными плитами, бродит озябшая тень моего детства…
***
Сейчас, по вечерам, каждый раз, когда я беру в руки свою чернильную авторучку с золотым пером, я с долей лёгкой ностальгии вспоминаю эту светлую страничку своего бытия.