Шляпных дел мастер

-Если жизнь не клеится — выкинь клей, купи гвозди и забей на все — и живи СЧАСТЛИВО!-сказал я ему и поставил перед собой компьютер.....

Серьезная шляпа для серьезных людей. В мире женщин,конечно же, декольте симптом сексуальной раскрепощенности и общего шика, по аналогии - в мире мужчин "федора"шляпа- знак хорошего вкуса и традиций пример. Какой герой нашего времени обходился без нее? Бесстрастный Хэмфри Богарт с поднятым воротником пальто, готовый к любым проискам судьбы Индиана Джонс, культовый в кругу рисковых парней Фрэнк Синатра. "Федору" называют еще и "заломленным полем", потому что заднюю часть поля этой шляпы принято заламывать кверху, а переднюю - опускать на глаза для пущей   таинственности....О !!Ля,ля!                -  Чтоб ты знала,манюня, — сказал Давид, — жизнь-престранная штука.
Он возлежал на диване лицом к потолку и так долго не прерывал молчания, что до этой секунды я пребывал в уверенности, будто он спит. Теперь же выяснилось, что погружен он был не в сон, а в размышления, чем и объяснялась его столь нетипичная молчаливость.
— Престранней некуда.
Он приподнялся, сел и уставился в окно. Окно гостиной в коттедже, который я снял за городом, было обращено к лужайке с рощицей на заднем плане, и тут на него из пробуждающегося снаружи мира повеял тот первый прохладный ветерок, который возвещает, что в свои права вступает новый летний день.
— Черт подери! — вскричал я, поглядев на часы. — Ты отдаешь себе отчет, что своей болтовней продержал меня тут всю ночь?
Давид не отозвался. Его лицо приняло непонятно отрешенное выражение, и он испустил звук, подобный последнему бульканью выдохшегося сифона с содовой. Видимо, так он представлял себе вздох скорби. Я понял, что произошло. В начале дня есть час необъяснимой магии, распечатывающий родники чувств даже у сваренных вкрутую яиц. В этот час, когда солнце подергивает румянцем восточный горизонт и самая ранняя пташка щебечет над своим законным червячком, Давид френкиль, сей закаленный в боях с Роком муж гнева, взял и рассиропился. Из чего следовало, что вместо постели меня ожидает какая-то история из его темного прошлого.
— Потрясенц, одно слово, — сказал Давид. — Как и судьба. Странно подумать, Яков, старый конь, что, не сложись все так, как сложилось, я бы, возможно, сейчас был наивлиятельнейшей шишкой, предметом уважения и подражания для всей нашей крохотной страны.
— Но с какой стати тебя зауважали бы здесь?
— Купался бы в деньгах, — продолжал Давид тоскливо.
— Ты?
— Да, я. Ты хоть раз слышал про типчика с Востока, который не нажил бы там несметных богатств? Еще бы! Ну так представь, чего бы достиг я с моим-то мозгом и прозорливостью. Отец Ривки нагреб те еще кучи золота, а не думаю, чтобы у него была хоть крупица какой бы то ни было прозорливости.
— Что еще за Ривка?
— Неужели я тебе не рассказывал про Ривку?
— Нет. Ривка — а как дальше?
— Имен я не буду называть никаких.
— Терпеть не могу безымянных историй.
— Скушаешь эту историю безымянной. И не подавишься! — с силой сказал Давид и опять вздохнул. Чрезвычайно противный звук. — Яшенька, мой мальчик, — продолжал он, — понимаешь ли ты, на каких тонких нитях подвешены наши жизни? Понимаешь ли ты, какими ничтожными могут быть камни, о которые мы ушибаем большие пальцы ног, шагая через этот мир? Понимаешь ли ты…
— Ну.Занудил.Переходи к делу.
— В моем случае это была шляпа.
— Чем была шляпа?
— Камнем.
— Ты ушиб большой палец на ноге о шляпу?
— Да, фигурально выражаясь. Именно шляпа изменил ход всей моей жизни.
— Так у тебя же никогда не было шляпы.
— Нет, у меня была шляпа. И с твоей стороны идиотизм делать вид, будто у меня никогда не было ее. Ты прекрасно знаешь, что я, когда живу у моей тетки Сары, просто-напросто купаюсь в шляпах — буквально купаюсь.
— Ну, да, когда живешь у своей тетки.
— Так я как раз жил у нее, когда познакомился с Ривкой. Ну, а история со шляпой…
Я снова поглядел на часы.
— Могу уделить тебе полчаса, — сказал я. — А потом пойду спать. Если ты способен уложить Ривку в тридцатиминутный набросок, валяй.
— Совсем не то сочувствие, какого я вправе ждать от старого друга, Яша.
— Но единственное сочувствие, на какое я способен в половине четвертого утра. Приступай.
Давид задумался:
— Даже не представляю, с чего начать.
— Ну, для начала, кто она была такая?
— Она была дочкой типуса, который заправлял каким-то колоссально богатым чем-то где-то.
— Где она жила?
— На Пинкас стрит.
— Где жил ты?
— У моей тетки.
— Где ты с ней познакомился?
— На званом обеде у тетки.
— Ты влюбился в нее с первого взгляда?
— Да.
— И некоторое время казалось, что она может ответить на твою любовь?
— Вот именно.
— А затем в один прекрасный день она увидела тебя в шляпе, на чем все и кончилось. Вот так-то. Вся история за две минуты пятнадцать секунд. А теперь пойдем-ка спать.
Давид помотал головой:
— Ты все напутал, старый конь. Ну ничего похожего. Лучше уж позволь, я расскажу с самого начала.
-После этого обеда (сказал Давид) я первым делом отправился с визитом на Пинкас стрит. Собственно говоря, в первую неделю я возникал там три раза, и мне казалось, что все идет лучше некуда. Ты же знаешь, Яшка, каким я бываю, когда гощу у моей тетки. Элегантен, одно слово. Изыскан, безупречно одет. Учти, я не говорю, что мне нравится, как она принуждает меня одеваться, когда я гощу у нее, но факт остается фактом, выгляжу я сногсшибательно. Увидев, как я небрежной походкой иду по улице при перчатках, трости, штиблетах и в шляпе, ты мог бы запнуться, решая, кто это, но знал бы твердо, что я либо банкир либо...Ну,в общем...Да!.
Для девушки это значит много, но еще больше — для ее матери. К концу недели ты не попал бы пальцем в небо, сказав, что на Пинкас стрит я стал всеобщим любимцем. А затем, заглянув как-то раз на чашечку чая, я был потрясен, увидев, что в моем любимом кресле угнездился другой типус, да с таким видом, будто он чувствовал себя абсолютно как дома. Вся вспотевшая Ривка хлопотала вокруг него так, точно он был давно пропавшим без вести любимым сыном. И ей он словно бы очень нравился. Но самый тяжкий удар я получил, когда выяснилось, что этот типус — знатный кредитор.Ну, ты не хуже меня знаешь, Яник, что простому трудяге тягаться с этими не так-то просто. Что-то в них имеется такое, чем они прельщают девушку даже самой высокой души. Ну, а что до маменьки средней руки, так она пожирает их живьем. Даже этому типу в годах с двойным подбородком и лысиной во всю голову и то пальца в рот класть не стоит, а этот был молодым и редкостным экземпляром. Классическое слегка прыщавое патрицианское лицо, и, что еще хуже, он служил в каком-то гвардейском полку. Ты наверняка согласишься со мной, Яня, когда я скажу, что даже простенький гражданский банкир — это уже гвоздь в сапоге. Но банкир, по совместительству еще и гвардеец, это соперник, при виде которого даже самый твердокаменный типчик имеет полное право содрогнуться.
- И ты содрагнулся?
-А когда ты учтешь, что противопоставить подобной сокрушительной угрозе я мог только честное сердце и солнечный характер, то поймешь, почему этот лоб избороздили морщины, пока я прихлебывал свой чай и слушал, как остальное общество беседует о людях, мне вовсе не известных, и о концертах вкупе с другими подобными развлечениями, на которых я не блистал своим присутствием.
Через несколько минут беседа коснулась скачек.
— А вы поедете на них, мистер Давид? — осведомилась мамаша, видимо сочтя, что пора и меня привлечь к их светской болтовне.
— Ни в коем случае их не пропущу, — ответил я.-Хотя, сказать правду, до этой минуты я склонялся к тому, чтобы оставить их без внимания. Как бы я ни любил этот спорт королей, на мой взгляд, скачки, ради которых ты обязан облачаться соответственно, когда столбик термометра обещает достигнуть тридцати с лишним, теряют всякую соблазнительность.
— Как хорошо! — сказала Ривка, и должен признаться, эти ласковые слова очень меня взбодрили. — Значит, мы там встретимся.
— Уважаемый Олбрит, — сообщила ее мамаша, — пригласил нас погостить у него всю неделю скачек.
— Я снял там дом на это время, — пояснил банкир.
— А! — сказал я, и заметь, добавить к этому было нечего. Жуткое открытие, что этот гвардейский банкир вдобавок к гвардейству и банкирству обладал еще и наличными в достаточном количестве, чтобы снимать загородные дома на всю  неделю с такой небрежной беззаботностью, обожгло меня, будто крапивой. Я был сокрушен, Яник. Твой старый друг был сокрушен. И на обратном пути к тете я напряженно размышлял.
Когда я добрался туда, моя тетка сидела в гостиной, и внезапно что-то в ее позе поразило меня, как зуботычина. Не знаю, испытывал ли ты когда-нибудь непонятное чувство, которое словно нашептывает тебе на ухо, что вот сейчас ад содрогнется до самого своего основания. А вот я его испытал, едва ее увидел. Она сидела в кресле, прямая, будто проглотила кочергу, а когда я вошел, посмотрела на меня. Ну, ты ее знаешь,Яков, и знаешь, как она впивается в тебя взглядом, не повернув головы, будто василиск, у которого шея затекла. Именно так она на меня тогда и посмотрела.
— Добрый вечер, — сказала она.
— Добрый вечер, — сказал я.
— Так, значит, ты пришел, — сказала она.
— Да, — сказал я.
— Ну, в таком случае можешь немедленно выйти вон, — сказала она.
— Э?Не понял.... — сказал я.
— И больше не возвращаться, — сказала она.
Я выпучился на нее. Заметь, моя тетка и прежде вышвыривала меня из своего дома много раз, так что, собственно, я к этому привык, но еще ни разу я не получал пинка с такой внезапностью и бесповоротностью, ни с того ни с сего. Обычно, когда тетя вышвыривает меня вон, приближение этой минуты легко вычислить за много дней наперед.
— Я могла бы предвидеть что-нибудь вроде этого, — сказала она.
И тут все стало ясно. Она узнала про часы. И вот доказательство того, что любовь вытворяет с людьми, мой друг: верь не верь, а я начисто про них забыл.
Ты ведь знаешь, как обстоят дела, когда я гощу у моей тетки. Она кормит меня, одевает, но по какой-то причине, понятной только ее извращенному уму, понудить ее расстаться с самой малой толикой наличных абсолютно невозможно. А в результате, влюбившись в Ривку с такой силой и нуждаясь в копейке-другой на текущие расходы, я вынужден был положиться на свою природную сообразительность и находчивость. Ситуация категорически требовала, чтобы время от времени я дарил Ривке цветочки или шоколадные конфеты, а они стоят денег. И потому, заметив, что очень симпатичные часы бездельничают на каминной полке в комнате для гостей, я унес их под плащом и..... И вот вдруг выяснилось, что каким-то хитрым образом она втихомолку об этом проведала.
Спорить было бесполезно. Когда моя тетка  стоит над тобой, засучив рукава, и готовится ухватить тебя за загривок и брюки пониже пояса, слова бессильны, как я знаю по опыту. Остается только отчалить в уповании на время, этого великого целителя. А потому минут сорок спустя сторонний наблюдатель мог бы увидеть, как одинокая фигура устремляется к станции с чемоданом в руке. Вновь я был вышвырнут в необъятный мир.
Но ты меня знаешь, Яник. Закаленный ветеран. Чтобы сокрушить твоего старого друга, требуется удар покрепче этого. Я снял комнату на Пинкас стрит и сел обозревать положение вещей.
Бесспорно, дело приняло сквернейший оборот, и многие, лишенные моей прозорливости и предприимчивости, повернулись бы лицом к стене и сказали: «Это конец». Но я скроен из материала покрепче. Мне мнилось, что еще не все потеряно. В чемодан я уложил визитку, жилет, брюки, штиблеты, и перчатки, а в необъятный мир вышел со стариной шляпой на голове, так что с чисто орнаментальной точки зрения все осталось по-прежнему. Иными словами, я по-прежнему мог посещать всех, и что еще важнее — если бы я сумел подоить Джо Гордона на пятерочку, чем намеревался заняться незамедлительно, то обзавелся бы необходимой суммой, чтобы отправиться на эти скачки.
Солнце, снилось мне, все еще сияло. Как верно сказано,Яник, что как бы ни клубились тучи, но где-то солнце льет свои лучи! Как верно… Ладно-ладно, я так, к слову.
Ну, Джо Гордон, бесценный человек, выкашлянул и не пискнул… Нет, если быть абсолютно точным, не совсем без писка. Но выкашлянул. И ситуация сложилась следующая: наличность в кармане — пять с нулями. Цена за место на трибуне и вход в загон в первый день скачек — два с нулями. Времени до скачек — десять дней. Итого — три с нулями в моей копилке, чтобы продержаться до тех пор, и заплатить за проезд туда, и купить цветов, и прочее, и прочее. Перспектива более чем розовая.
Но заметь,парень, как судьба играет нами. За два дня до скачек, когда я возвращался после чаепития на Пинкас стрит — в размышлениях, поскольку банкир был там в большом наличии, — произошло то, что на первый взгляд могло выглядеть непоправимой катастрофой.
Погода, которая до исхода этого дня была ясной и теплой, внезапно изменилась, и с востока задул довольно-таки кусачий ветер. Не будь я до такой степени поглощен своими мыслями касательно банкира, я бы, разумеется, принял надлежащие меры, но при сложившихся обстоятельствах, едва я завернул за угол, пребывая, можно сказать, в глубоком трансе, как шляпа была сметена с моей головы и целеустремленно покатилась.
Ну, ты знаешь, эти места. У шляпы там не больше шансов уцелеть, чем у кролика на собачьих бегах. Я кинулся вдогонку со всей возможной быстротой, но что толку! Такси наподдало ее в сторону автобуса, и автобус, будь он проклят, довершил остальное. К тому времени, когда поток машин слегка поредел и я увидел скорбные останки, мне оставалось только отвернуться с безмолвным стоном. Подбирать их не имело ни малейшего смысла.
А я остался сидеть в калоше.
Или вернее, в том, что случайный наблюдатель, не знакомый с моей предприимчивостью и находчивостью, назвал бы калошей. Ибо человека вроде меня, дорогой друг, можно уложить, но нельзя нокаутировать. Такими стремительными были мои мыслительные процессы, что между тем моментом, когда я увидел эту размазанную в сопли шляпу, и решением заскочить в министерство иностранных дел и подбить Джо Гордона еще на пятерку прошло не более пятидесяти секунд. Именно в такие критические моменты мозг и показывает, чего он стоит.
Хочешь нажиться, так брось скупиться. И хотя к этому времени денежные ресурсы поиссякли, я вложил пару монет в наем такси. Лучше было потратить это, чем дотопать до министерства иностранных дел и обнаружить, что Гордона и след простыл.
Ну, несмотря на поздний час, он все еще был на месте. Вот что среди прочего мне нравится в нем, вот одна из причин, почему я всегда утверждаю, что он достигнет на службе отечеству внушительных высот: он не жалеет своего времени, не смотрит на часы. Вот почему в уже не таком далеком будущем, когда ты все еще будешь еле сводить концы с концами, выдавая статеечки для «Интересных заметок» и пописывая для пропитания рассказики о девушках, которые оказываются пропавшими наследницами, он уже станет О,ГО,ГО! блистательным любимцем всех министерских канцелярий.
Я застал его погруженным по уши в официального вида бумаги и тотчас перешел к делу. Я знал, что он, вероятнее всего, занят объявлением войны и не в настроении тратить время на пустую болтовню.
— Джо, старый конь, — сказал я, — мне категорично и незамедлительно требуются пять....
— Что-что? — сказал он.
— Десять, — сказал я и с ужасом обнаружил в его глазах тот холодный неприступный взгляд, который в подобные моменты можно видеть в глазах некоторых типусов.
— Я одолжил тебе пять.... только неделю назад, — сказал он.
— И да вознаградят тебя за это Небеса, старый конь, — ответил я со всей учтивостью.
— Так зачем тебе еще?
Я уже собрался описать ему все обстоятельства, когда словно некий голос шепнул мне: «Воздержись!» Что-то сказало мне, что Джо пребывает в мерзейшем настроении и намерен отказать мне — да, мне, старому школьному другу, который знает его с тех самых пор, когда он носил грязные воротнички. И в тот же миг я заметил на стуле у двери его шляпу. Джо ведь не из тех чиновников, которые бьют баклуши в костюмах для тенниса и соломенных канотье. Он одевается строго корректно, и я уважаю его за это.
— Зачем, собственно,тебе нужны деньги?
— На личные расходы, малышок, — ответил я. — Прожиточный минимум сейчас очень высок.
— Что тебе требуется,дружбан, так это работа.
— Мне требуется, — напомнил я ему, потому что, если у старины Джона и есть недостаток, так это привычка отвлекаться от темы, — всего пятерка......
Он покачал головой в манере, которую мне было неприятно видеть.
— Для тебя крайне вредно бездельничать на занятые суммы. Не то чтобы я их для тебя жалел, — сказал он, и по высокопарности его выражений — чисто в духе министерства иностранных дел — я понял, что в указанном министерстве что-то не заладилось. Вероятно, проект договора слямзила какая-нибудь иностранная авантюристка. Там такое случается чуть не каждый день. Таинственные дамы заскакивают к старине Джо, занимают его разговорами, а когда он оглядывается, то видит, что длинный голубой конверт с важнейшими документами бесследно исчез. — Не то чтобы мне жаль денег для тебя, — сказал он, — но тебе действительно необходимо найти какую-нибудь постоянную работу. Мне следует подумать, — сказал он. — Мне следует подумать, поискать.
— Ну а пока, — сказал я, — как насчет пятерочки?
— Нет. Я не намерен одалживать тебе пятерку.
— Всего пять, — не отступал я. — Пять и три малюсеньких нолика,старый конь.
— Нет.
— Ты можешь записать их в книгу служебных расходов и перекинуть бремя на плечи налогоплательщиков.
— Нет.
— И ничто не способно тебя тронуть?
— Нет. И я крайне сожалею, старина, но должен попросить тебя убраться. Я жутко занят.
— Ну, ладненько, — сказал я.
Он снова зарылся в документах, а я потопал к двери, забрал его шляпу со стула и удалился.
На следующее утро я завтракаю себе, и вдруг вваливается старина Джо.
— Послушай, — говорит Джо.
— Выкладывай, малыш.
— Помнишь, ты приходил ко мне вчера?
— Помню. И ты пришел сказать, что передумал насчет этой пятерки?
— Нет, я не пришел сказать тебе, что передумал насчет этой пятерки. Я собирался сказать, что я не обнаружил моеЙ шляпы, когда встал, чтобы покинуть кабинет.
— Да ты чо?Жаль-жаль, — сказал я.
Джо Гордан прожег меня сверлящим взглядом.
— А ты ее не брал?
— Кто? Я? Для чего мне шляпа?
— Совершенно непонятно.
— Думаю, выяснится, что его слямзил международный шпион или кто-нибудь вроде.
Джо на несколько минут погрузился в размышления.
— Просто противно, — сказал он. — Со мной такого никогда не случалось.
— Наш опыт непрерывно обогащается.
— Ну, не важно. Собственно, я пришел сказать, что подыскал для тебя работу.
— Да неужели!
— Вчера вечером в клубе я познакомился с человеком, которому нужен секретарь. Ему нужен кто-то, кто будет держать в порядке его бумаги и все такое прочее, так что печатанье на компьюторе не обязательно. Полагаю, ты и не умеешь?
— Не знаю. Никогда не пробовал.
— Ну так завтра тебе надо явиться к нему утром в десять. Его фамилия Кофман, ты найдешь его в моем клубе. Великолепный случай, так что, Бога ради, не проваляйся в постели до десяти.
— Не проваляюсь. Я буду на ногах, готовый  сердцем к судьбе любой.
— Да уж, постарайся.
— И я глубоко благодарен тебе, старый конь, за эти высоко ценимые услуги.
— Не стоит благодарности, — сказал Джо и остановился в дверях. — Только вот эта тайна моей шляпы…
— Неразрешимая, на мой взгляд. И я бы перестал о ней думать.
— Только что была тут — и вдруг исчезла.
— Как похоже на жизнь! — сказал я. — Заставляет задуматься, и все такое прочее.
Он отвалил, и я как раз доедал завтрак, когда вошла миссис Бийл, моя квартирная хозяйка, с письмом в руке.
Письмо было от Ривки с напоминанием, чтобы я обязательно приехал на скачки. Я перечел его три раза, пока поглощал яичницу, и не стыжусь сказать,тебе Яник, что на глаза мне навернулись слезы. Подумать только, для нее это было так важно, что она специально посылала письма, настойчиво уговаривая меня присутствовать там. Мне показалось, что шансы банкира свелись к нулю. Да, Яник, в тот миг мне прямо-таки стало жаль его, который по-своему был вполне сносным типусом, хотя и прыщавым.
В тот вечер я завершил последние приготовления. Пересчитал наличные: достаточно на поездку туда и обратно, билет на трибуну и в загон, и что-то, чтобы перекусить и на прочие расходы, а еще заначка, чтобы сделать ставку. В финансовом отношении я был в полном ажуре.
Да и в смысле одежды все было в порядке. Я извлек брюки, визитку, жилет, штиблеты и  снова примерил шляпу Джо. И в двадцатый раз пожалел, что у Джо, во всех других отношениях человека безупречных качеств, голова оказалась чуть маловатой. Такая вот странность. С одной стороны, можно сказать, что старина Джо практически ворочает судьбами великой державы — во всяком случае, он подвизается в министерстве иностранных дел и на отличном счету у своих бонз, с другой стороны, шляпы он носит седьмого размера с минусом. Не знаю, замечал ли ты, что голова у него как бы сужается кверху, моя же, наоборот, по форме близка к груше. Все это усложнило и подпортило ситуацию.
Стоя перед зеркалом и осматривая себя напоследок, я не мог не ощутить, насколько шляпа меняет человека. С непокрытой головой я выглядел безупречно до последних мелочей, но в этой шляпе я словно готовился выйти на сцену мюзик-холла и спеть комические куплеты. Однако приходилось довольствоваться тем, что есть, и не стоило принимать это к сердцу. Я разложил брюки под матрасом, чтобы обеспечить идеальные складки, позвонил хозяйке и отдал ей визитку, чтобы она прошлась по ней горячим утюгом. И я отдал ей шляпу и проинструктировал ее, как его обработать. Это, как тебе, без сомнения, известно, придает  чертовский глянец, а когда типчик состязается с банкиром, нельзя пренебрегать ни малейшей мелочью.
А затем — в постель.
Спал я не слишком хорошо. В час ночи полил дождь, и меня внезапно поразила мысль: что, черт подери, мне делать, если он будет лить и днем? Покупка зонта разнесла бы бюджет в клочья. В результате моя голова почти до утра лихорадочно металась по подушке.
И напрасно. Когда я пробудился в восемь утра, солнце заливало комнату и казалось, что последняя помеха убрана с моего пути. Я позавтракал, а затем выкопал брюки из-под матраса, забрался в них, надел штиблеты, застегнул  и позвонил хозяйке. Меня переполняло благодушие. Складки на брюках были само совершенство.
— А, уважаемая, — сказал я. — Будьте так добры, визитку и шляпу мне. Какое чудесное утро!
Ну, эта хозяйка, должен тебе объяснить, была довольно зловещей бабой с глазами, сильно напоминавшими мне глаза моей тетки. И мне не понравилось, что она смотрела на меня с вредной многозначительностью. Кроме того, я увидел в ее руке какой-то документ. И тут, Яник, меня объял непонятный страх.
Полагаю, в таких случаях срабатывает своего рода инстинкт. Человек, который сталкивался с этим так часто, как я, начинает помимо воли содрогаться, когда видит квартирную хозяйку с листком в руке и многозначительно на него смотрящую.
Секунду спустя стало ясно, что шестое чувство меня не обмануло.
— Я принесла вам маленький счетец, мистер Давид, — сказала эта жуткая бабища.
— Чудесно! — сказал я благодушно. — Положите на стол, хорошо? И принесите мою визитку и шляпу.
Она даже еще больше уподобилась моей тетке.
— Я должна попросить, чтобы вы расплатились сейчас же, — сказала она. — И так уже неделю просрочили.
Солнечное утро начало быстро меркнуть, но я сохранял благодушие.
— Да-да, — сказал я. — А как же?. Но мы потолкуем об этом попозже. Шляпу мою и визитку, будьте так добры.
— Я должна попросить… — начала она снова, но я усмирил ее самым выразительным моим взглядом. Если я чего не выношу в нашем мире, Яков, так это пошлую скаредность.
— Да-да, — сказал я с досадой. — Как-нибудь в другой раз. Мою шляпу и визитку, будьте так добры.
И тут — такое жуткое невезение! — ее вурдалачий взгляд упал на каминную полку. Ты ведь знаешь, как бывает, когда одеваешься с особым тщанием — возвращаешь в карманы их содержимое в самую последнюю очередь. И я, на свою беду, положил мой маленький капитал именно на каминную полку. И слишком поздно заметил, что она его высмотрела. Послушай совет человека, который кое-чего в жизни насмотрелся, и никогда не оставляй свои деньги на виду. Они наверняка натолкнут того, кто их увидит, на всякие мерзкие мысли.
— О!О!О! У вас тут деньги, — прошипела эта змея .
Я прыгнул к камину и обрючил наличные.
— Нет-нет, — сказал я поспешно. — Их я вам отдать не могу, они мне нужны.
—Да,мой гнусный заморыш!! — говорит она. — И мне тоже.
— Послушайте, милая...как вас там, — говорю я. — Вы не хуже меня знаете, что…
— Я не хуже вас знаю, что вы должны мне э....+ э.....+э......
— И в свое время, — говорю я, — вы их получите. Но сейчас вам следует потерпеть. Провалиться мне, — сказал я с жаром. — Вы не хуже меня знаете, что любые финансовые операции подразумевают разумное кредитование. Кредит — это кровь коммерции. Так что несите шляпу с визиткой, а попозже мы обсудим все подробно.
И тут эта баба с вылетающими вставными зубами, дала волю низости души и жуткой подлой хитрости, которые, хотелось бы мне думать, не типичны для представительниц женского пола.
— Либо мне деньги, — говорит она, — или не видать тебе,хлюпик,шляпы с визиткой. — И нет слов, Ян, чтобы описать омерзительное злорадство в ее голосе… — За них хоть что-нибудь да можно выручить.
Я уставился на нее в полном ужасе:
— Но я не могу поехать на Аскотские скачки без шляпы.
— Ну так и не ездите туда. -И,виляя окароками пошуршала к выходу.
— Будьте же разумны, — взмолился я. — Поразмыслите.
Ничего не помогло. Она бескомпромиссно требовала своё и никакие уговоры на нее не действовали. Я предложил ей эту сумму вдвойне после отсрочки, но х...... Проклятие квартирных хозяек как класса, Ян, и причина, почему они никогда не достигают состоятельности, не говоря уж о богатстве, лежит в том, что они лишены прозорливости. Они не понимают сути финансов. У них нет широкого, глубокого, гибкого кругозора, который приводит к богатству. Противостояние продолжалось, но наконец она ушла, оставив меня снова в безвыходном положении.
Только когда ты оказываешься в таком положении,Яник, только тогда ты по-настоящему постигаешь истинную пустоту мира. Только тогда до тебя доходит абсолютная глупость и бессмысленность человеческих институтов. Например, вся эта заварушка со скачками. Почему, во имя всего святого, если ты намерен устроить скачки, тебе понадобилось вводить идиотские правила, как именно должны быть одеты люди, если они хотят на них присутствовать? Почему там надо обязательно нахлобучивать на голову шляпу, хотя все остальные скачки можно посещать хоть с бритой головой?
И вот я, полностью экипированный для ипподромов,  какие могут тебе припомниться, я, потому лишь, что вурдалак в облике квартирной хозяйки зацапал мою шляпу, лишился доступа на трибуну, хотя мой карман топырился от суммы, приготовленной для оплаты входного билета. Именно такие вот казусы заставляют нас грызть удила нашей нынешней цивилизации и сомневаться, действительно ли Человек — это последнее слово Природы.
Такова, Яков, была суть моих размышлений, пока я стоял у окна и уныло взирал на льющийся за ним солнечный свет. И тут внезапно, взирая на него, я заметил приближающегося по улице типа.
И принялся с интересом его разглядывать. Преуспевающий типус в годах, с желтоватым лицом и белоснежными усами, рассматривал номера домов, словно отыскивая цель своего променада. В ту же секунду он остановился перед парадной дверью моего дома, прищурился на номер, а затем прогалопировал вверх по ступенькам крыльца и позвонил. Я сразу понял, что это должен быть искатель секретарей, про которого говорил Джо и к которому мне следовало явиться через полчаса в его клуб. Мне было показалось странным, что он является ко мне, вместо того чтобы ждать, когда я явлюсь к нему. Но затем я пришел к выводу, что это именно тот тип энергичного, не знающего устали деятеля, с какими Джо якшается в своем клубе. Для них время — деньги, и, без сомнения, он вспомнил о каком-то другом неотложном свидании, на которое опоздал бы, просидев в клубе до десяти.

В любом случае он сейчас стоял у двери, а я смотрел на него сверху, и сердце у меня колотилось. Потряс же меня тот факт, что телосложением он походил на меня и был элегантно облачен в корректнейший дневной костюм, довершавшийся великолепной шляпой. И хотя на таком расстоянии да еще с высоты точный размер определить было трудновато, но меня тотчас осенила мысль, прямо-таки ниспосланная свыше, что эта шляпа мне придется куда больше впору, чем головной убор Джона.
Минуту спустя в мою дверь постучали, и он вырос на пороге.

Увидев его на расстоянии руки, я убедился, что не ошибся в нем. Он был не слишком высок, но плечи его шириной походили на мои, а голова была большая и круглая. Короче говоря, если когда-либо Провидение скроило типуса, чтобы он носил визитку и цилиндр моих размеров, этот типус был тем типусом. Я созерцал его горящим взором.
— Мистер Давид э....?
— Да, — ответил я. — Входите-входите. Жутко любезно, что вы заглянули ко мне.
— Ну что вы!
И я,Яник родной мой, как ты, наверное, уже сообразил, я оказался, так сказать, на перекрестке двух дорог. Перст Осмотрительности указывал в одну сторону, Перст Любви — в другую. Осмотрительность нашептывала, чтобы я обаял этого типуса, говорил бы с ним по-хорошему, вел бы себя с ним, как с тем, кто держит в руках мою судьбу и может, если его умаслить, предложить мне работу, которая отогнала бы волка нужды от моего порога, пока я не подыщу что-нибудь покрупнее, что-нибудь более отвечающее моей прозорливости и талантам. Любовь, напротив, вопила, чтобы я слямзил его визитку и  шляпу идрапанул с ней на вольные просторы.
Чертовская была дилемма.
— Я пришел… — начал типус.
Я принял решение, и последнее слово осталось за Любовью.
— Послушайте, — сказал я, — по-моему, сзади к вашей визитке что-то прилипло.
— Да? А что? — говорит типус и пытается извернуться и посмотреть через плечо себе на спину, олух эдакий.
— Как будто расквашенный помидор или еще что-то.
— Расквашенный помидор?
— Или еще что-то.
— Но откуда у меня на спине мог взяться расквашенный помидор?
— А! — говорю и мановением руки даю ему понять, что тайна сия велика есть.
— Очень странно, — говорит типус.
— Очень, — говорю я. — Снимите-ка шляпу и поглядим.
Он высвободился из визитки, и я кинулся на нее, как орел. В таких случаях мешкать нельзя, и я не стал мешкать. Я выдернул визитку из его рук, сдернул шляпу со стола, на который он его водрузил, выскочил за дверь и скатился с лестницы, а он и пискнуть не успел.
Я надел визитку, и она облегла меня, как перчатка. Я водрузил на голову шляпу — она была словно сделана для меня на заказ. И я вышел под солнечные лучи, способный потягаться элегантностью с любым образчиком таковой, когда-либо прогуливавшимся по Пиккадилли. Я свернул с крыльца на тротуар, и тут сверху донесся рев. Ревел типус, торча из окна, и, Яник, хотя я мужественный человек, должен признаться, что на миг меня объял ужас при виде жуткой ярости, которая искажала  лицо в моем окне.
— Вернитесь! — орал типус.
Ну, минута не подходила для объяснений и обмена взглядами на погоду и прочее. Когда человек высовывается из окна в одной рубашке и сотрясает стены ревом, как этот типус, через минуту под этим окном вырастает толпа. А согласно моему опыту, стоит собраться толпе, и в следующую минуту туда заявляется какой-нибудь блюститель порядка, будто у него других дел нет. Мне меньше всего хотелось, чтобы блюститель порядка перед большой толпой разбирался в сугубо частном деле между этим типусом и мной.
И я не стал медлить. Помахал рукой, давая понять, что в будущем все уладится, а затем со всей возможной быстротой скрылся за углом и сел в такси. Расходы на такси в мои планы не входили, чтобы добраться на подземке до вокзала, но,поверьте мне, бывают моменты, когда экономия обходится себе дороже.
Оказавшись в такси, мчась вперед и с каждым оборотом колес удлиняя расстояние между собой и типусом, я подбодрился просто мгновенно.
Признаюсь, до этого момента меня слегка мучили опасения, но теперь все выглядело тип-топ и даже больше. Забыл упомянуть, что эта последняя шляпа, которая теперь так уютно угнездилась над моим лбом, была серого цвета, а если что-то способно придать внешности типчика перца и эдакое дьявольское обаяние, так именно серый,решил я, цвет. Когда я посмотрел на себя в зеркало, а потом обратил взор на солнечное сияние за окном, то почувствовал, что Бог на Небесах и мир прекрасен.

Эта прелесть жизни продолжалась и дальше. Поездка прошла очень приятно, а когда я добрался до ипподрома, то поставил отложенные деньги на лошадку, о которой в вагоне поезда разговаривали типчики неподалеку от меня, и, черт подери, она притрусила таки к финишу с хрустящими десять к одному. И вот с дополнительными финансами в кармане еще до того, можно сказать, как игра пошла всерьез, я направился к загону поглядеть на толпы и поискать Ривку. И не успел я выйти из туннеля, через который приходится шагать, если хочешь добраться с трибуны до загона, как тут же наткнулся на Джо. Первым моим чувством при виде милого старины было облегчение, что на мне нет его шляпы. Старина Джо — соль земли, но склонен расстраиваться по мелочам, а у меня не было настроения для тягостных сцен. Я сердечно с ним поздоровался.
— Мой дорогой!! — сказал я.
Джо — человек с золотым сердцем, но такта у него маловато.
— Как это ты тут очутился? — спросил он.
— Самым обычным способом, — ответил я.
— Я имею в виду, что ты тут делаешь в таком элегантном костюме?
— Естественно, — ответил я с некоторой сухостью, — когда я отправляюсь на скачки, то надеваю корректный дневной костюм, как всякий хорошо одевающийся человек.
— У тебя такой вид, будто ты получил наследство.
— Да? — сказал я, от души желая, чтобы он сменил тему. Несмотря на безупречное алиби, обеспеченное серой шляпой, я не хотел обсуждать шляпы и костюмы с ним так скоро после его тяжкой утраты. Я видел, что шляпа на его голове была с иголочки новой и обошлась ему.....страшно даже подумать.
— Думаю, ты вернулся к своей тете? — сказал Джо, отыскав правдоподобное объяснение. — Ну, я жутко рад, старина, ведь, боюсь, про место секретаря надо забыть. Я собирался написать тебе про это вечером.
— Но почему забыть? — повторил я. На моей стороне было то преимущество, что я видел лицо этого типуса, когда он свисал из окна в миг нашего расставания, а потому я знал, что этого места не получу, но Джо-то откуда мог это знать?
— Вчера вечером он позвонил мне и сказал, что, к сожалению, ты ему не подойдешь, так как он хорошенько подумал и понял, что ему необходим секретарь,печатающий.
— О, какая жалость? — сказал я. — Он понял? Ну тогда я чертовски рад, что слямзил его шляпу. Это послужит ему хорошим уроком не обнадеживать людей, чтобы потом идти на попятный.
— Слямзил его шляпу? О чем ты?
Тут я почувствовал, что следует быть поосмотрительней. Джо глядел на меня как-то странно, и я понял, что оборот, который принял разговор, вновь пробудил в нем подозрения, которыми ему никак не пристало оскорблять старого школьного друга.
— Дело обстояло так, Джо, — сказал я. — Когда ты пришел ко мне и рассказал, как этот международный шпион слямзил твою шляпу из министерства иностранных дел, ты натолкнул меня на мысль. Я хотел поехать на  скачки, но у меня не было шляпы. Конечно, если бы я слямзил твою, как тебе на минуту показалось, так он у меня был бы, но, не слямзив твою, я ею не обзавелся. И вот, когда сегодня утром твой друг навестил меня, я воспользовался его головным убором. А теперь, когда ты открыл мне глаза на то, какой он ненадежный, капризный субъект, я очень рад, что сделал это.
У Джо отвисла челюсть.
— Ты говоришь, что он заходил к тебе сегодня утром?
— Сегодня утром, примерно, в половине десятого.
— Но он не мог…
— Тогда как ты объяснишь, что на мне его шляпа? Соберись с мыслями,дружище, старый конь.
— Тот, кто приходил к тебе, никак не мог быть Улстродом.
— А почему?
— Так он вчера вечером уехал в Париж.
— Что-о!
— Мне он позвонил с вокзала перед самым отходом поезда. Ему пришлось изменить свои планы в последнюю секунду.
— В таком случае, кто такой типус, который приходил ко мне?
На мой взгляд, тут проглядывали все признаки тех великих исторических тайн, о которых нам приходится столько читать. И я не видел причин, которые помешали бы грядущим поколениям без конца обсуждать загадку человека в серой шляпе с той же страстью, что и загадку человека в железной маске.
— Факт, — сказал я, — изложен мной со скрупулезной точностью. В девять тридцать сегодня утром типус, элегантно облаченный в визитку, клетчатые брюки и серую шляпу, явился ко мне и…
Тут позади меня раздался голос:
— Привет!
Я оглянулся и обнаружил банкира.
— Привет, — сказал я и познакомил его с моим другом Джо. 
— А где, — осведомился любопытный банкир затем, — где старикан?
— Какой старикан?
— Отец Ривки. Он вас не застал?
Я выпучился на него. Он явно бредил. А бредящий банкир не самое лучшее соседство, когда ты только что перекусил для подкрепления сил.
— Отец Ривки у себя в...., — пытался мямлить я.
— Вовсе нет, — сказал щетовод. — Он вчера вернулся, и Ривка отправила его за вами, чтобы привезти вас сюда в автомобиле. А вы что? Уже уехали до его прихода?
История на этом кончается, Яня. Едва прыщавый банкир договорил, как я, можно сказать, сошел со сцены. К Пинкас стрит я больше не приближался и на пушечный выстрел. Никто не посмеет сказать, что мне не хватает смелости, но моей смелости оказалось недостаточно, чтобы прокрасться снова в семейный круг и восстановить знакомство с этим жутким типусом. Без сомнения, есть люди, которым я с веселым смехом растолковал бы, что это была шутка, но тот мимолетный взгляд на старикана, когда он с ревом свешивался из моего окна, точно определил, что его к ним причислить никак нельзя. И я сошел со сцены, дорогой Ян, старый конь. А месяца два спустя прочел в газетах, что Ривка таки вышла за этого банкира.  Давид испустил еще один вздох и со скрипом встал с дивана. Мир за окном был голубовато-серым в преддверии зари, и даже припоздавшие птички усердствовали среди червячков.
— Ты можешь скроить из этого рассказ, Яков, — сказал Давид.
— Пожалуй, — сказал я.
— Вся прибыль, разумеется, делится строго пополам.
— Разумеется.
Давид печально призадумался.
— Конечно, воздать этой трагедии должное, поведать ее надлежащим образом, передав тончайшие ее нюансы, по плечу только писателю покрупнее. Тут требуется кто-нибудь вроде....Да ладно! Не будем мелочиться.И ты сойдешь на худой конец!
— Спасибо.Я попробую.
— Ладно, — сказал Давид. — И о заголовке. Я бы назвал рассказ.... « Мечты,мечты! Где ваша сладость?» или еще как-нибудь в том же духе.
— Заметано, — сказал я.Есть такие люди, перед которыми хочется снять шляпу и надеть им на лицо.